На следующий день мы старались вести себя как обычно, будто ничего не знаем о сговоре и спланированном убийстве. У Син Цю был план, разумеется, один из самых безрассудных, что только можно себе представить.
— Ты хочешь подначить их убить тебя, чтобы после сдать Трибуналу? — Чун Юнь потер пальцами переносицу и взглянул исподлобья с каплей осуждения, — Почему все твои планы непременно должны ставить тебя под угрозу? А если они и вправду убьют?
— Они не нападут в открытую, — парировал Син Цю, — Убийство Хранителя даже в случае предательства - не их прерогатива. Меня лишь могут взять под стражу.
— Но ты ведь не ограничишься этим? Как ты собираешься провернуть это? Ходить везде одному, дожидаясь пока их наемники проломят тебе голову? Или скинут с башни? Или может отравят? Не находишь такой риск
слегка неоправданным? — не унимался Чун Юнь и вполне резонно, пока что план выглядел весьма нерационально.
— Но ведь есть ты, что может чувствовать плохую энергию поблизости, — выгнул брови Син Цю, — Есть отраву я не собирался, а вот прогуляться ночью в подземном коридоре…
— Ты затеял опасную игру, я не могу…
— Перестань, — Син Цю, вопреки всем оговоренным запретам на прикосновения, сжал ладонь Чун Юня, — Я знаю, что делаю.
Чун Юнь попытался убрать руку и укоризненно посмотрел на Син Цю, без слов давая понять в чем дело, но тот лишь сильнее ухватился за его пальцы.
— Не отталкивай меня, — голос юноши стал чуть тише, а затем и вовсе перешел на шепот, — Я скучал…
Син Цю знает, как он влияет на Чун Юня, как его терпение может в момент разрушиться, несмотря на усердные тренировки по контролю, и он без зазрения совести пользуется этим. Льнет всем телом, утыкаясь в кожу шеи и продолжает шептать. Разжимает ладони, нежно проходясь вверх по предплечьям пальцами, и, у Чун Юня, кажется, внутри все замирает. Син Цю прав, он не может сопротивляться, не может оттолкнуть вот так просто, ведь и сам скучал до боли в груди, до сбитого дыхания во время совместных тренировок, жить неделями без единой возможности коснуться и почувствовать тепло кожи казалось самым настоящим мучением, где мучителем выступал сам Чун Юнь.
Син Цю делает это не потому, что он так глуп и безответственен, не из-за простого желания близости, и даже не столько из-за того, что соскучился. Его чувства граничат со страхом очередной потери, страхом вновь разбиваться коленями о холодную землю в истерике, и пусть Чун Юнь не собирался умирать, но их разлука уже сама по себе сродни самой настоящей смерти. Ему хочется задержать и сохранить все мгновения, проведенные вместе, ему страшно упустить хоть один поцелуй, страшно представить, что какой-то из них может стать последним. Син Цю боится отпустить хоть на минуту, боится потерять контроль над своим тесным миром, в котором если он держит Чун Юня за руку - все будет хорошо. Только не уходи, думает Син Цю, даже в другую комнату.
— Останься со мной, — Син Цю все еще шепчет, целуя аккурат рядом с пульсирующей сонной артерией, пока у Чун Юня шумит в ушах.
И это «останься» - звучит так, что отказать невозможно, так, что становится ясно - остаться просят навсегда.
Он пытается, честно пытается сохранять трезвый рассудок и не поддаваться его уговорам, крепко сжимая кулаки и едва ли не царапая ногтями кожу до крови, только бы деть куда-нибудь распирающие изнутри чувства. У Чун Юня медленно надламывается последняя из ста выстроенных стен самообладания. Син Цю поднимает голову и мысленно радуется, видя перед собой два мутных ледяных осколка, покрытых словно тонкой пеленой, касается полуоткрытых горячих губ еле ощутимо, даже не целует, дразнит, проверяет на прочность, ждёт, когда Чун Юнь сам сломается и не посмеет после обвинить его одного в пренебрежении безопасностью.
И как же он прав. Снова.
Чун Юнь окончательно ломается практически сразу, сдавленно выдыхая, и целует в ответ, резко, так, что выбивает воздух из легких, а затем поднимает Син Цю за бедра и усаживает на стол более не в силах остановиться.
Чувство вины приходит уже после, когда они лежат в постели, и Чун Юнь понимает, что потерял голову как совсем неопытный юнец, так легко поддавшийся чувствам. Но когда Син Цю лежит рядом с этой теплой довольной улыбкой на лице, с этими горящими от любви глазами - любая угроза становится ничем.
— Ты слишком громко думаешь, — хмыкает Син Цю и привстает на локтях.
— Правда? Если ты так проницателен, то мог прочитать мои мысли до того, как затащить меня в кровать, — беззлобно отвечает Чун Юнь, зная, что спорить с его молодым господин совершенно бесполезное занятие.
— Тогда это было бы не так интересно, — смеется Син Цю и теребит в руках чужую косу.
Чун Юнь тяжело вздохнул и собирался встать с кровати, чтобы уйти, вынырнуть из комнаты, пока еще ночь и проскользнуть к себе, чтобы их не заметили.
— Не уходи хотя бы пока я не усну, — попросил Син Цю, — Вот так сбегать - слишком даже для тебя. Все ведь в порядке, видишь, вокруг нет толп стражников, готовых отправить нас в подземелье.
И он остался.
— Син Цю, это... Это несмешно, понимаешь? — он берет его ладони в свои, переплетает пальцы и подносит к своим губам, — Я твой защитник, я должен оберегать тебя любой ценой, а вместо этого только и делаю, что подвергаю опасности.
— Пусть я хоть десять раз умру за возможность быть с тобой, — он как всегда непреклонен.
— Если ты умрешь, то больше не будет смысла ни в чем. И нам нужно думать только об этом.
Чун Юню так страшно даже представить себе, что с Син Цю может что-то случиться, он смотрит на него несколько секунд словно в первый раз, заново подмечая каждый выгравированный золотом отпечаток на радужке глаза. Чун Юнь уверен, если семья Хранителей - ветвь, то Син Цю на ней прекрасный цветок, а сам он корень, что из тени лишь борется за его расцвет. И сам не замечает, как произносит это вслух.
— Без корня цветок никогда не вырастет.
Чун Юнь в ту ночь остался, но уснуть не мог долго, все думал о тех словах, что плотно затесались на подкорку, отпечатались намертво и теперь лейтмотивом звучат у него в голове. Такая простая истина всегда была на поверхности.
Эта мысль с того момента никогда не покидала мою голову. Он нуждался во мне гораздо сильнее, чем я предполагал. В ту ночь я думал так долго, что в конечном итоге лишь осознал, насколько же был глуп. Он всегда выбирал меня, готов был рисковать жизнью, только бы оставаться рядом. И снова он оказался прав. Когда дело доходит до любви, иного выбора быть не может. Неважно, что я потерял бы, если я потеряю свою любовь - я потеряю все. Любые правила могут и должны быть нарушены ради этого. Любые ограничения бессмысленны, если они разделяют нас. Любовь не поддается правилам, законам, она вне времени. И сейчас я убедился в этом воочию.
Чун Юнь тогда принял решение, что больше ни за что не оставит Син Цю, что вместе они непременно сильнее, чем порознь. И не важны больше запреты, пусть и вправду изгоняют из башни, пусть запирают в темницах, в жизни без возможности быть вместе нет никакого смысла. Он теперь не собирался уходить к себе и так и уснул рядом.
Однако, проснувшись утром, его встретила пустая кровать. Первое чувство - тревога. Син Цю не встает так рано. Но правильный ответ рождается очень быстро, сразу, как только пелена сна спадает. Не знай его Чун Юнь, наверняка бы голову сломал над причинами, но здесь все очевидно.
— Провел меня… — вслух цедит Чун Юнь и наспех одевается.
Все вчерашнее - не просто так, он хотел не только побыть вместе, но и усыпить бдительность Чун Юня, а вместе с ней и его самого. Сам Син Цю уже наверняка пляшет перед носом свиты, желая насадиться на меч, пока бдительных глаз его защитника нет поблизости.
Син Цю вновь опережает его на шаг, а ведь нужно то было только успеть все ему сказать, и сделать все вдвоем. Но Син Цю слишком импульсивен в своих решениях, если Чун Юнь имеет выдержку, выходя из себя только стоя на краю пропасти, куда его со всей силы толкают, то вот Син Цю достаточно легкого дуновения ветра в спину, чтобы прыгнуть с разбега.
Чун Юнь хватает меч и быстрым шагом вылетает из комнаты, сосредотачивается на окружающей его энергии и чуть ли не бегом направляется к источнику ее сильнейшей концентрации. Его громкие шаги отдаются эхом в ушах, и заставляют проходящих мимо слуг вздрагивать и удивленно смотреть ему вслед, вот-вот и пойдут слухи, что в башне что-то происходит.
— Я знаю, что это вы убили моего брата, что вы были в сговоре с главой Фэйляня! — кричал Син Цю, — А теперь и меня пытаетесь убрать, но этого у вас не выйдет!
— У тебя нет никаких доказательств, мальчишка! — рассмеялся вслух тот самый советник из свиты, — А твой братец был таким же никчемным трусом, как и ты сам, да как и вся ваша семейка, недостойная носить титул Хранителей!
— Доказательства? А как насчет тех писем, что ты держишь под своим матрасом? — Син Цю не стал отвечать на реплику о семье, это лишний раз заставило его убедиться в намерениях этого человека захватить древо, — Как думаешь, что скажет Трибунал на это? Как скоро твоя голова слетит с плеч?
Как Син Цю и ожидал, это не только заставило мужчину испугаться, но и не на шутку разозлиться. Он вышел из себя и буквально шипел от злости, судорожно оглядываясь по сторонам.
Да, еще была возможность уничтожить все письма, но это серьезное обвинение, в котором замешана другая страна, и если оно в самом деле дойдет до Трибунала, то это не оставят без внимания. Главной угрозой сейчас был Син Цю, которого уже давно хотелось устранить. И, кажется, это отличный шанс, затем нужно быстро разобраться с защитником и положить конец начатому. Где-то в глубине подсознания периодически всплывала мысль об огромном, и, возможно, неоправданном риске, но нахлынувшая ярость затуманила собой все отголоски здравомыслия.
Его мотивы были обусловлены жадным желанием власти. Первым ходом был сговор и убийство, и по плану Син Цю должен был начать войну, где вся информация об армии была бы благополучно передана Фэйляню, Син Цю бы проиграл битву, а там дело за малым - сместить его и стать новым Хранителем, заручившись поддержкой страны Ветра, и поделив земли и богатства пополам. И, разумеется, получить доступ к древу. Но план не сработал, к тому же, о его тайне узнали преждевременно, и выход теперь был один - убить Син Цю, сделать все в открытую, наплевав на последствия, нарушить баланс древа с помощью запретных знаний и заполучить над ним контроль.
Он схватил свой меч и атаковал Син Цю, но, к своему удивлению, даже не встретил отпора. Молодой господин стоял неподвижно, будто этого и ждал. Он только немного пошатнулся вбок, отчего меч вошел не в сердце, а чуть выше и левее, в область плечевого сустава. Син Цю даже не чувствовал боли - в голове вертелась одна мысль - "получилось".
— Ты все видел... Сюй? — прохрипел Син Цю, падая на землю и активируя вокруг сочащейся кровью раны маленькие водяные потоки, останавливающие кровотечение.
— Да, господин, — из пустоты материализовался один из стражников, что обычно сопровождал Син Цю. Будучи доверенным лицом еще с детства, в этот раз он был выбран как свидетель, способный доказать причастность к покушению на Хранителя.
— Мне ничего не помешает убить вас обоих, — советник вдруг кинулся и на Сюя, что хоть и был безупречен в слежке, но совершенно плох в бою.
Чун Юнь подоспел как раз вовремя, врываясь на крытую тренировочную площадку, туда, где когда-то Син Цю убил своего учителя. И картина, что предстала перед Чун Юнем отбросила его в те воспоминания: окровавленная одежда Син Цю, забрызганные кровью деревянные доски, лежащий подле него клинок и полные ужаса глаза. Чун Юнь взмахнул рукой, и огромный ледяной меч вошел с громким звуком в пол тренировочного зала, рассекая под собой в щепки крепкие доски и застывая прямо перед носом советника, заставляя того остановиться. Следом ледяные веревки связали его тело крепкой хваткой, врезаясь с особой силой в сухожилия, полностью обездвиживая и заставляя рухнуть на колени.
— Сюй! Зови стражу! — крикнул Чун Юнь парню, а сам опустился к Син Цю, осматривая его рану, — Ты с ума сошел?! Почему ты не сказал мне?! А если бы...
Син Цю даже не слушал толком, что говорил ему Чун Юнь, он просто улыбался, позволяя тому высказаться.
Решаясь на этот план, Син Цю прекрасно понимал, посвящать в это Чун Юня - плохая идея. Защитник наверняка не позволит тому рискнуть жизнью, будет следить за каждым его шагом, привлечет лишнее внимание, и план сорвется. Син Цю двигало множество причин, там и борьба за любовь, и месть за смерть брата, и собственное желание стать тем самым героем, о которых слагают легенды. Выстроить новый порядок, возвести справедливость, честность и любовь во главу устройства страны.
— Ты все сказал? — снова расплылся в улыбке Син Цю, — Мы теперь сможем быть вместе... Без тайн, — говорил он сквозь боль, — Я изменю этот мир... И все будет хорошо, обещаю.. — Син Цю притягивает здоровой рукой Чун Юня к себе, совершенно не обращая внимания на подоспевших стражников. И Чун Юнь обнимает в ответ. Выбор был сделан.
***
Когда советника взяли под стражу, а вместе с ним и других членов свиты, Трибунал начал расследование. Однако, помимо всего прочего, остро встал вопрос безопасности и все еще остающейся на повестке дня войны. Теперь, когда слухи о крупном перевороте распространились не только в башне, но и во всех поселениях, народ заметно забеспокоился. Люди прознали и о намерениях Фэйляня, и об их причастности к убийству члена ветви, и о том, кто все это время скрывался за личиной верных приближенных главы Инлуна. Им не давали ответов, что порождало еще большее замешательство, все ждали объяснений, выступления Хранителя и его заявления.
— Мы не можем сейчас посеять панику среди людей! — возмущался один из членов шестерки Трибунала, — Прошла всего неделя, расследование еще не окончено!
— Я считаю, что народ должен знать правду, — начал Син Цю, — Паника уже посеяна неизвестностью. Уверен, ваше расследование не пройдет тихо, и глава Фэйляня уже в курсе. Эти обвинения могут лишь подстегнуть его начать войну со дня на день, и на этот раз у них будет весомый повод сделать это. Нельзя оставлять Инлун в неведении, война случится и мы должны быть готовы к ней.
— Ни в коем случае! Я категорически про...
— А я считаю, что мы должны дать Хранителю шанс, — беспардонно перебила его та самая женщина, с которой в прошлый раз говорил Син Цю, — Неужели молодой господин не заслужил нашего доверия после того, как смог уличить советника в таком чудовищном преступлении? К тому же, подготовка и впрямь не будет лишней, вам ли не знать, как тяжела война.
Судя по всему, авторитет этой дамы был достаточно велик и неоспорим, ведь перечить ей не решился никто. Син Цю перед уходом кивнул ей в знак благодарности, замечая красные искорки в больших глазах.
Син Цю решил выступить перед народом на следующий же день, и весть об этом разнеслась по стране в считанные часы.
— Ты справишься, — подбадривал его Чун Юнь и тепло улыбался, считывая волнение молодого господина в дрожащих ладонях.
— Еще пару лет назад я бы не поверил, скажи мне кто-то, что я буду выступать перед народом, да и что я так скоро стану Хранителем, — с грустью вздохнул Син Цю, оглядывая в Триумфальном зале портреты отца и брата.
— Они бы гордились тобой, — Чун Юнь ласково провел по его щеке, стирая выступившие в уголках глаз слезинки.
— Чун Юнь прав, — вдруг раздался голос матери, что вошла внутрь, — И я горжусь тобой.
— Мама... — Син Цю вдруг снова почувствовал себя тем ребенком, который всю жизнь искал родительского одобрения, и вот, спустя столько лет, спустя столько пережитого горя он наконец его получил. Син Цю обнял женщину, что давно уже совсем ниже него, и поцеловал в макушку с проблесками седины, прямо как она делала в детстве перед сном.
С улицы уже был слышен гогот толпы, что в нетерпении ожидала своего Хранителя. Людей собралось так много, что даже трудно было прикинуть сколько же их здесь, казалось, будто бы весь Инлун столпился на одной главной площади. Даже дождь сегодня утих, словно сама природа не хотела мешать.
Син Цю приоткрыл дверь на большой балкон верхнего этажа башни и аккуратно просунул голову в проем. Отсюда обычно делал свои заявления отец. Перед ним пестрела толпа. С такой высоты люди представлялись одной массой, облепившей территорию, и Син Цю почувствовал себя крайне неуютно, возвышаясь над ними, он словно кричал о том, что он - выше, а они, там, внизу, никогда не дотянутся до него. Наверняка отец именно так и считал. Син Цю цокнул и помотал головой. Там внизу стояли люди - каждый со своей историей, со своей болью, правдой, жизнью. И он мог разглядеть каждого: были видны и седые головы стариков, чьи лица испещрены морщинами, и еще совсем дети с горящими глазами, в которых блестело восхищение, и розовощекие молодые торговцы, прибывшие сюда посреди рабочего дня, и женщины, губы которых поджимались от волнения за мужей и детей. Там были люди, такие же, как и он сам.
— Идемте вниз, — бросил он Чун Юню, матери, Сюю и другим стражникам, — Я выступлю с нижнего балкона.
Народ совсем не ожидал увидеть его практически на одном уровне с собой, и некоторые не сразу заметили его, продолжая высоко задирать голову и щуриться. Син Цю выдохнул и сделал еще шаг ближе к балюстраде. Под ногами был твердый камень, но ощущался он точно как мягкое одеяло, колени тотчас стали ватными от подступающего почти тошнотворного волнения. Толпа не секунду затихла, глазея, и в миг тишину сменил еще больший шум, выкрики, вперемешку со смехом и топотом заполонили все пространство. Син Цю задышал чаще, прикрыл глаза и сглотнул, мельком глядя на чуть позади стоящего Чун Юня. Тот громко ударил по каменному полу тяжелым мечом, совсем как обычно делал брат, и наступила тишина.
— Сегодня я вновь обращаюсь к народу Инлуна! — начал Син Цю, — Я знаю, что по стране ходит множество слухов о том, что мой брат был убит в результате сговора одного из доверенных лиц ветви и главой соседней страны Ветра… Это правда, — тут же послышались громкие охи и гул, который вновь пришлось заглушить ударом клинка, — Предатели были изгнаны из башни, но Фэйлянь хочет войны. Хочет ослабить нашу страну! Столкновение неизбежно! Наша страна веками поддерживала мировой баланс силами Хранителей и великого древа Ирминсуль! Чтобы защитить свой дом, чтобы не дать врагу сломать все, что было выстроено всеми нами, мы должны сражаться вместе! — Син Цю тихо выдохнул и сжал перила, — Я, ваш Хранитель, прошу у вас помощи!
Народ замолк вновь.
— Да!
Выкрикнул кто-то, неизвестный голос подал для всех повелительный знак.
— Мы будем сражаться!
— За Инлун!
Послышались следом громкие восклицания, толпа зашевелилась, она ликовала и раскачивалась, сжатые кулаки возвышались над головами, воодушевленно бросаясь вверх. Видеть такое было странно, люди соглашались отдавать свои жизни, радостно сокрушаясь в единении.
— Я… — было начал Син Цю, как Чун Юнь взял его за руку, буквально чувствуя, как корни прорастают глубже, заставляя цветок раскрыть сердцевину, —
Мы обещаем защищать каждого из вас ценой своей жизни!
Син Цю оперся на свой меч и опустился на одно колено, склонив голову перед народом, окончательно стирая границу между ним и простыми людьми.
Сердце Хранителя пылало, заходилось сильными волнами, трепетало от нового чувства, невиданного ранее. Что-то в груди стремительно хотело вырываться, заполнить собой все пространство, поделиться с каждым. И это так приятно.
— Я понял, о чем ты говорил, — Син Цю часто дышал, все еще приходя в себя после речи, — Эти люди полагаются на меня, я сделаю все для своего народа, обещаю, я защищу их всех!
