Глава 25. Неотвратимое.
…И он в предсмертной маете стремится одолеть теченье, Но все сильней коловерченье и вой стремнины в темноте. Он бьется в дьявольской сети,
Он шарит, весь опутан тиной, Он ищет свет в норе змеиной,
Он путь пытается найти…
Ш. Бодлер
Цяо Мэймао потребовалось чуть больше трех часов, чтобы добраться до обозначенного места встречи — скрытого старым лесом берега неглубокой быстрой речушки — но встретил его здесь лишь тихий посвист летучих мышей, мелькающих тенями среди деревьев, редкое щелканье соловьев, низкий рев водяного быка, да недовольный рокот потревоженных им же самим лягушек… Цао Лин задерживался. Мэймао стоял молча, нетерпеливо впитывая в себя горько-сладкие запах оттаивающей после зимы земли и прохладную влажность водоема, чей неровный берег, помимо высохшей прошлогодней травы и невысокой дикой поросли молодых деревьев, в изобилии покрывали коварные змеиные норы, и пытался уловить диссонанс, который неизбежно создали бы вокруг себя притаившиеся в засаде люди. И не находил. Ему было тошно даже думать, что Цао Лин мог оказаться человеком с черным животом способным натянуть за спиною лук, но и исключать подобную вероятность с его стороны было бы крайне недальновидно. Ощущение тревоги от происходящего давило слишком сильно, и проще было абстрагироваться, чем страдать, гадая… И когда сквозь скромное ночное многоголосье донесся тихий шорох осторожных, одиночных шагов, в голове Мэймао тут же стало легко и пусто. Холодный свет звезд заскользил по чуть сгорбленной фигуре в темном плаще, по чуть пушистым от влаги прядям и на миг высветлил все тени на скорбном усталом лице. Сейчас бы у Цяо Мэймао язык не повернулся назвать Цао Лина юношей, так нелепо бы это звучало — перед ним стоял уставший от жизни мужчина, почти старик, с глубоко впавшими щеками под острыми резкими скулами, болезненно-сухой кожей и тусклым взглядом: — Ты все же пришел… Спасибо… Он еще раз качнулся вперед, раздвинул полы плотной накидки, демонстрируя ему перекинутую через грудь подвязку и сонное личико укутанного грудничка… — Лаосань, познакомься, это малышка Ксу. Правда очаровательная? — от внезапно обдувшего нежную кожу ветра кроха скуксилась и закряхтела. Цао Лин стянул ремень и качнул в ладонях тканевую люльку, растягивая рот в искривленной дрожащей улыбке, — Вроде маленькая, а уже вылитая копия своего отца… Такая же непоседа. Боль от вонзившихся в кожу ногтей пропала, когда Мэймао принял на руки протянутый плотный сверток, но боль физическую тотчас заняла боль душевная, стоило Цао Лину протянуть ему теплый рожок для кормления, и снять со спины еще одну перевязку с малышом чуть старше… Какое-то мгновение назад у Мэймао едва грудь не взорвалась от копившихся в ней предположений, а ныне, глядя на истощенное лицо брата, он словно и вовсе разучился разговаривать!.. Из всего многообразия вопросов, в итоге, его глотку покинула лишь одна неважная и несвоевременная нелепость: — Снег? — Когда она родилась, шел снег… Возможно, не очень красиво, но на большее меня в тот момент не хватило… — брат улыбнулся так ласково и понимающе, так знакомо, что Мэймао на короткий миг показалось будто и не было всех этих лет порознь… А потом Цао Лин заправил свесившуюся прядь за ухо сухой исцарапанной ладонью, с двумя сорванными ногтями на среднем и безымянном пальцах, и, скривившись так, словно не в силах больше все это выносить, заплакал тихо и обреченно, как плачут те, кто навсегда лишился чего-то по настоящему важного… — Прости… Мэймао увлек его присесть и, подперев плечом плечо брата, остановившимся взглядом смотрел, как кроха жадно тянула молоко, цепляясь пухлыми пальчиками за окованный медью рожок… Цао Лин рассказывал тихо, стараясь не потревожить спящего на его руках второго малыша, часто проглатывал окончания, давясь судорожными всхлипами и закусывая временами ладонь, чтобы вовсе не скатиться в истерику… Цяо Мэймао слушал и тер собственные неизбежно влажнеющие глаза… Из торопливого, чуть связного шепота Мэймао узнал, что две милые крошки — это дети Бао Мо… Последнее, что осталось от его смешливого, шебутного шисюна, который вечно вытаскивал их с Цао Лином на веселые прогулки, непременно выливающиеся в яркие детские приключения, который таскал им с кухни мясные булки и, который тайком подсовывал ему, Вэнь Мэймао, сборники неприличного содержания… Того на чьей свадьбе он, уже Цяо, весело гулял всего несколько лет назад… Оказалось Бао Мо серьезно ранили еще летом и Ли Вэй, прихватив одного ребенка и будучи уже беременной вторым, приехала, чтобы самостоятельно ухаживать за мужем. Тогда в этом городе было еще безопасно, многие территории вокруг были под контролем Великого ордена, да и сам Цао Лин, служивший там же, присматривал за ними обоими… Вот только все оказалось напрасно. Бао Мо скончался спустя две недели, сгорев в лихорадке, а на плечи скорбящего Цао Лина легли не только похороны бесконечно дорогого человека, но и забота о впавшей в глубокую депрессию Ли Вэй. Цао Лина все произошедшее, конечно, здорово подкосило, но он все же нашел в себе силы, подыскал кормилицу и няньку для старшей девочки, а, после, еще и полностью взвалил на себя заботу о второй малышке, мать которой умерла в день ее рождения, даже не дав той имени… И если сначала было еще более-менее сносно, то чем дальше теснили их войска, тем напряжённее становилась обстановка в городе, им катастрофически не хватало людей, и в бой бросали даже еще больших неумех, нежели Цао Лин. — Я ведь раньше при штабе был. Бумаги перебирал, обозы распределял, за арсеналом следил… Сам же знаешь, с оружием у меня всегда было не очень… Но теперь уже все равно, они и бывших крестьян в бой посылают. Устилают дорожку низкосортным мясом, чтобы кто посерьезней в мертвяках не завяз… — Цао Лин уже немного успокоился, и со всеми высказанными словами в нем будто стал угасать тот огонек, что заставлял этого человека двигаться дальше, — Надо было больше прислушиваться к твоим словам в детстве, лаосань! Ты будто бы знал наперед, как все будет… Хах! Чего это я.! Будто это возможно… От горечи в чужих словах Мэймао чувствовал, что вот-вот разобьётся, разлетится на части, и был совсем не уверен, сможет ли собраться снова… Малышка Ксу на его руках кряхтит и чуть срыгивает беловатой массой, — …Их родные… — Нет, лаосань! — Цао Лин резко вскидывается, перебивая, но затем обратно горбится, тянется вытереть ветошью детскую щечку, и продолжает, — Ничего не выйдет. Отец Ли Вей уже давно болел и умер вскоре после свадьбы дочери, а клан Бао… Глупо отрицать, что это начало конца, лаосань. Наши силы истощаются, в то время как вы забрасываете нас трупами наших же людей… Почти весь Хэнань уже ваш, весь восток провинции Шаньси и часть территорий ордена Цзян тоже… Это теперь лишь вопрос времени, лаосань. И сколько именно голов в итоге слетит с плеч я не возьмусь судить, но, что будет их не мало скажу наверняка… Цао Лин качает головой, сжимает и разжимает кулаки, и Мэймао в который раз про себя отмечает, то четкое разделение на своих и чужих в словах брата, и ту бессильную ярость и уродливую ненависть, которую тот и не думал скрывать по отношению к последним. Но при этом сам Мэймао все еще стоял для него будто бы отдельно. Как какой-то чрезвычайно удачливый тигр, вовремя натянувший волчью шкуру и вписавшегося во вражий стан, но так и не ставшего в его глазах одним из них… — Забери их, лаосань! Забери, прошу! Я знаю, что ты сможешь присмотреть за ними, только ты теперь и сможешь!.. Пусть! Слышишь, лаосань, пусть они не будут помнить своих предков, пусть не будут носить клановые шелка, но они будут живы!.. Я не смог сберечь их отца и не смог позаботиться о матери, но его детей сберегу. Даже если ради этого мне придется предать свой род. Цяо Мэймао сжал переносицу и сделал глубокий вдох, пытаясь заставить себя дышать нормально, под горячечным пытливым взглядом. Всё это неправильно. Вдалеке уже слышался собачий лай, а они все так же сидели на влажном мшистом валуне… — …Ты так и не рассказал ему о своих чувствах? — В этом не было никакого смысла, лаосань, он ведь так искренне любил Вэй-Вэй… Хех, я знал, что рано или поздно ты догадаешься. Давно знаешь? — Догадывался еще со времен обучения наверное, а точно знал… Ты слишком много пил на его свадьбе, пришлось тебя увести, чтобы не наболтал лишнего. — Да? Не помню… Пф, тогда, спасибо за это. — …Цао Лин, тебе не обязательно… Пойдем со мной, Цао Лин! — Ночью запрещено покидать город. Собаки-оборотни уже идут по моему следу и они его не потеряют, сам ведь прекрасно знаешь… Я пойду вдоль реки на север, уведу за собой и попробую сбить со следа… Не печалься, лаосань, даст небо еще свидимся. — …Как всегда, у пруда с черепахами? Цао Лин кивнул, еще раз проверяя хорошо ли закреплены малыши, и сжал крепкое плечо своего брата. Они оба понимали, что для него это была дорога в один конец. Однажды четверо мальчишек наблюдали за вылуплением черепашьих яиц на берегу небольшого городского пруда. Чуть позже уже трое провожали там Вэнь Фуюня… Цао Лину оставалось лишь надеяться, что в следующую их встречу, хотя бы последний из них будет жив… Уже сорвавшись на бег он вдруг вспомнил, что собирался, но совершенно забыл сообщить Мэймао о его отце. Впрочем, можно ли считать отцом человека, продавшего собственного сына словно какую-то вещь? Возможно его лаосаню будет лучше и не знать, что Вэнь Юйлуна зарубили минувшей кровавой ночью… Отдаляясь все дальше и дальше от злополучного берега Цяо Мэймао казалось, что внутри него что-то истончается и крошится, словно иссохшая щепка, осыпаясь занозистым крошевом на теплые детские воспоминания… От этого невыносимого зуда казалось, что в какой-то момент он не выдержит, развернется, бросившись следом… И лишь горькое осознание, что Цао Лин так ни разу и не произнес его нового имени, да два крошечных комка, что жгли своим теплом даже сквозь тонкие одеяльца, останавливали его от этого безрассудства, напоминая об обещании позаботится о сохранении крови их шебутного брата… Привести детей в военный лагерь Мэймао не мог, это вызвало бы слишком много подозрений и ненужных ему вопросов, да и кормилицу среди казарм днем с огнем не сыщешь, поэтому едва спину его брата скрыли тонкие ветви молодых деревьев, он рванул на восток, в сторону города Наньян. Двигаться с двумя крошками было не то чтобы трудно, скорее просто неудобно, хоть Цао Лин и дал им некоторые сонные травки что не капризничали в пути, Мэймао все равно приходилось часто отвлекаться на сонное вошканье и следить чтобы малышей не продуло в стремительном перелете… Довольно крупный торговый город Наньян всего пару лун как был отбит обратно у вэньских захватчиков и все еще носил на себе яркие следы боев и разрухи, но упорно продолжал жить в своем привычном ритме. Где-то ругались мужики правя очередную крышу или забор, женщины гремели посудой, лаяли собаки, взбудораженные ароматным дымом, на рынке бранились торговцы: «Покупайте свинину, самая лучшая, самая свежая, еще пару часов назад хрюкала…», «Какие же они свежие, когда видно, что вчерашние!..», «Помилосердствуйте! Десяток детей, жена страшная, теща злющая и вообще…», «Почтенный, где ваша совесть? Да за такую цену.!», «Держи вора!»… Не смотря на активность вокруг, частые патрули исправно прочесывали улицы на предмет подозрительных личностей, шпионов и диверсантов, но для Цяо Мэймао это не стало проблемой, он достаточно часто бывал здесь со своим стариком, а после и самостоятельно, чтобы знать все необходимые лазейки и скрытые тропки… Ко времени, когда окончательно рассвело и улицы уже во всю полнились голосами, он проскользнул в двери Весеннего дома, постоянные обитатели которого только начинали готовиться ко сну…***
«Он бежал по темным, освещенным лишь далекими звездами развалинам мертвого города, чувствуя за спиной погоню. Бежал уже на пределе сил, все чаще оскальзываясь на залитых кровью каменных плитах. Перед глазами уже плыли радужные пятна, легкие горели, и он, как выброшенная на берег рыба, жадно проглатывал жгучий воздух, щедро напоенный приторно-сладкими миазмами гниющей плоти, от которого лишь еще больше перехватывало дыхание и, кажется, быстрее утекали силы, и все равно не успевал… Чудовищно не успевал!..
За его спиной хохотали ночные демоны, «Не уйдеш-ш-шь!» — шипели, бросающиеся под ноги змеи! «Беги, беги! Быстрее!» — кричали в затылок хриплыми голосами злые вороны!..
Он бежал уже давно, бежал уже много лет, но никак не мог оторваться о погони. Кто гонится за ним, зачем, куда сам бежал — он давно этого уже не помнил, в его голове было чисто, как в до скрипа вымытом кувшине… Мир отдалился, и лишь одно оставалось важным и неизменным — идущий по пятам ужас, что гнал вперед…
Он слышал только лишь тихий торжествующий смех из темноты. Видел бликующие смарагдовым тапетумом глаза, гибкое юркое тело огромной кошки, мелькающее среди развалин то тут, то там… Да кожей ощущал влажное дыхание, играющего с ним хищника, что, тихо смеясь, шло по следу с торжествующей неотвратимостью…
«Скор-ро, моя др-рагоценность. Уже совсем скор-р-ро!..»
Уже несколько лет Цяо Мэймао виделись чересчур реалистичные сны с едва уловимым гнилостным шлейфом темной ци, насквозь пропитавшей каменные стены ненавистной тюремной камеры… Но в последние недели подобные видения стали приходить еженощно, а привычный мрачный мешок сменился выматывающей погоней среди смутно знакомых улиц и вымораживающей душу бессильной злобой на неотвратимую неизбежность… Он просыпался с грохочущим в груди сердцем и бьющемся в голове — «Скорее», «Я уже жду» и этим отвратительным — «Драгоценность» — с обязательным раскатистым «Рр-р» и унизительной приставкой собственности… После подобного пробуждения чувство горького, неусыпного, глухого отчаяния не отпускало его весь день, до следующей такой же выматывающей ночи. Подвижная звериная тень уже мерещилась ему между тканевых шатров, от чего внутри вскипала злость и раздражение!.. О-о, для Цяо Мэймао давно уже не являлось загадкой, что за тварь положила на него глаз, заклеймив своей собственностью, и от этого простого осознания он не знал плакать ему или смеяться!.. За все время войны он не получил еще ни одного хоть сколько-нибудь серьезного ранения, хотя те же прославленные Нефриты не раз уже бывали среди лекарских палат пациентами! Словно сама судьба отводила руку охочущих до крови Цяо Мэймао врагов! Вот только в конце этого пути его неизбежно ждала расплата… Бай Цзэ ни за что не отпустит добычу, которую уже считал своей. И темнота ночи, что снилась Мэймао уже третью неделю к ряду — это был лишь кошмар неизвестности. Той неясной дорогой, с которой ему было уже не свернуть, и которую ему совсем скоро предстояло пройти в одиночестве… Но пока у него еще было время, Цяо Мэймао старательно натягивал на лицо беззаботность, совсем не желая вовлекать в свои проблемы посторонних, чтобы в итоге не видеть на их лицах лишь сожаления и жалость… В один из таких напряженных дней, в людском потоке недалеко от казарм его выловил Цзян Ваньинь. Едва поздоровавшись, он потащил его в стороны своего шатра, резко выговаривая что-то на счет своего несносного шисюна и сестры, так не вовремя задумавшей провести семейный ужин, и бескомпромиссно заявил о присутствии на трапезе и самого Цяо. На справедливое замечание Мэймао, что он-то как раз не семья и его появление будет не уместным, Ваньинь лишь отмахнулся и заявил: — Либо так, либо я его поколочу! Вэй Усянь в последнее время стал совсем неуправляем, снова едва не сцепился с тупым Павлином! Аргх… если из-за него шицзе снова расстроится!.. Пойдем, она в курсе и совсем не будет возражать из-за твоего присутствия. Так в общем-то и вышло. Пока раздраконенный молодой глава ушел искать опаздывающего Вэй Усяня, Мэймао вызвался помочь с сервировкой мягко сетующей на взрывной характер брата Цзян Яньли. С кроткой сестрой Ваньиня Цяо Мэймао уже был знаком, но мнение о ней у него сложилось весьма неоднозначное… В то время как остальные знатные госпожи занимались делами управления, помогая войскам с помощью своего высокого положения, договариваясь о дополнительных поставках одежд, пропитания или медикаментов, дева Цзян предпочитала работать на полевой кухне, занимаясь обычной черновой работой. С одной стороны, она была как никто близка к простому народу и оттого многие простые люди ее любили. Но с другой, как общаться с высокородным человеком, который при этом самостоятельно ставит себя на один уровень со слугами, Мэймао просто не понимал!.. А потому и их общение никогда не выходило за рамки обыденного обсуждения погоды и других малозначимых вещей. Снаружи тихо шуршал премерзкий мелкий дождик. Под нескончаемый поток остроумных, но не всегда уместных шуток Вэй Усяня, едких замечаний Цзян Ваньиня и его собственных ехидных комментариев ужин проходил довольно весело, пусть и временами несколько напряженно. Дева Цзян привычно и ловко переводила темы, стоило кому-то из юношей чрезмерно завестись, поддерживая то одного, то другого, смеялась голосом-колокольчиком, да раскладывала по чужим тарелкам различные вкусности. К концу трапезы Мэймао даже стал опасаться, что назад его придется катить, настолько обожравшимся и разомлевшим он себя чувствовал. Но в свое оправдание он мог заметить, что и мальчишки от него не отставали, сметая разнообразные закуски со стола с отменным аппетитом и впечатляющей скоростью… Неудивительно. Обычная казарменная еда обычно не изобилует разнообразием, там практически нет животного белка и каких либо специй, не говоря уже об овощах, когда в некоторых прогалинах еще вполне можно было найти залежалый снег!.. Так что Цзян Яньли за один только этот ужин следовало бы целовать руки. На десерт уже Мэймао выставил на стол несколько завернутых в вощеную бумагу тонких плиток, длиной в половину ладони и шириной в пару пальцев. Вэй Усянь, распробовав сладость, быстро заглотил свой батончик гематогена и, с довольным мычание и наигранным закатыванием глаз, потянулся в сторону порции Цзян Чена… — Это лекарство, Вэй Усянь, каждый должен съесть, — Мэймао легонько хлопнул по протянутой ладони, улыбнулся с реакции возмущенного попыткой наглого грабежа Ваньиня, и протянул каждому еще по два батончика… — Лекарство?.. Ты должно быть шутишь? Обычно лекарства горькие и противные, а это очень даже вкусное!.. Если бы все лекарства были такими, я с радостью болел бы в детстве, как можно чаще!.. От чего оно? — От анемии. Ммм… помогает восстанавливаться организму после ранений и потери крови. Да и просто полезно время от времени. — И правда вкусно. Из чего оно? — Поверьте, вы не хотите этого знать, — Мэймао лишь неловко рассмеялся на вопрос девы Цзян, и забавно сгримасничал под любопытными взглядами. Он все еще помнил подозрительные взгляды и шепотки скотников, которых он просил собрать для него бычью кровь с забиваемого скота… Когда дева Цзян стала слишком часто прикрывать зевки изящной ладонью, Цяо Мэймао было вызвался ее проводить, на что Цзян Ваньинь лишь качнул головой и, подав сестре зонтик, попросил Цяо Мэймао его дождаться, скрываясь за влажным пологом. Вэй Усянь после ухода названных родичей сразу же развалился на освободившихся подушках и как-то даже чересчур облегченно выдохнул. Его распущенные пушистые пряди частично упали со спины на грудь, обрамляя заострившееся изможденное лицо, а задравшиеся рукава обнажили худые исцарапанные запястья… Дожидаясь Ваньиня, Вэй Усянь рассказал парочку забавных историй поведанных ему мертвыми, Мэймао в ответ поделился скабрёзной шуткой приправленной бордельным юмором, но вскоре их общение тихо сошло на нет… Мэймао всегда был довольно чувствительным к чужой энергетике и, при общении с таким вот Вэй Усянем, ему было примерно так же уютно, как рядом с разрытой могилой. Он отвлекся чтобы приготовить новую заварку для чая, и потому не видел, как Вэй Усянь пристально его рассматривал. Но ему и не нужно было, Мэймао и так чувствовал, как взгляд Вэй Усяня следует за его руками, осматривает с головы до ног. Как впивается в лицо, словно пытается проникнуть в голову… — Ты можешь просто спросить. — Зачем ты здесь? Цзян Чен попросил осмотреть меня? — тусклые серые глаза кажутся Цяо Мэймао горящими провалами черепа, в которых отчетливыми искрами вспыхивает тщательно подавляемое желание причинять боль, но его уже не пугают подобные взгляды. У него есть своя собственная абсессия, вечно нашёптывающая что-то тёмное и смутное, от чего принимаются дрожать руки и ломить кости… — Хоншоу-Шушэну не стоит утруждаться почем зря… Я давно уже не тот мальчишка, что ластился к чужим рукам, хныкая как девчонка, в пещерах под горой Муси. И уж точно в состоянии позаботиться о себе сам. Мэймао лишь хмыкнул, дернув уголком губ, продолжая открыто смотреть в заострившееся лицо… Он еще помнил, как впервые увидел Усяня после его исчезновения в самом начале войны. Как впервые увидел, в какое чудовище превратился некогда смешливый и добрый юноша. Его ци, прежде горячая, светлая и искристая, как яркий лучик, стала похожа на раскалённое солнце, вывернутое на изнанку, и потому обжигающее лишь потусторонним холодом… Даже сейчас он пах для Мэймао кровью и удушливым черным дымом. Пах коварством горящего торфяника под ногами, что тихо тлеет, дымит, а потом вспыхивает, ввергая в смертоносный огненный ад!.. И в подернутых пеленой глазах, вместе с алыми бликами, уже тогда отражалась расчетливая жестокость и злоба… «Смешливый и добрый юноша не повзрослел Вэй Усянь. Его убили». Вот только Цяо Мэймао было сейчас все равно, сделали ли это люди Цишань Вэнь или сам Вэй Усянь — его сочувствие всегда имело пределы. — Ха-а, ну зачем же так официально? Можешь смело называть меня Рен Ту, Вэй Усянь. Все же ты уже давно и прочно знаком… с моими коленями, — каким бы не был Цяо Мэймао отходчивым, и как бы легко не относился к чужим оскорблениям, он тоже умел обижаться, — И еще, Вэй Усянь. Я никогда не навязываю свои услуги тем, кто в них не нуждается. — Хах!.. Тогда зачем?.. Зачем постоянно лезешь к А-Чену? Крутишься вокруг него, как рыба-прилипала! Думаешь я не вижу, как ты смотришь?.. — Смотрю? Тц!..— полог у входа едва заметно колыхнулся и Мэймао видит сквозь узкую прореху краешек пурпурного шелка, — Ну-у, ничего не могу поделать! От Ваньиня действительно сложно отвести взгляд, все же он невероятно красив и у него приятный, притягательный голос!.. И нрав у него воистину необузданный, словно быстрая горная река, характер яркий и душа чистая, как вода в той реке… И заботится о близких ему людях Ваньинь всегда от сердца, и с полной самоотдачей. Справедлив к другим в той же степени, что и справедлив к себе, и мне нравится то, какими путями следуют его мысли и его взгляды… А еще, мне до безумия нравится как он улыбается… — Прекрати! — Ох, но ты же сам спросил, а теперь требуешь прекратить?!.. — Я спрашивал тебя о другом!.. Зачем ты мне все это рассказываешь? Я и без тебя знаю, какой он! Знаю больше и лучше чем ты! — Чтобы ты это понимал! Понимал и говорил!.. Потому что у людей, на самом деле, нет других способов понять друг друга!.. — он лишь зло хмыкает на упрямо поджавшего губы Усяня и кривит рот в ответ, поднимаясь из-за стола, — Биение пульса, изменения мимики и какие-то неявные порывы души — все это мелко и примитивно, и позволяет лишь узнать, врет тебе человек или не врет!.. У нас есть только наша речь. Слова, что кажутся порой глупыми, пустыми и слишком бедными… слова, которые часто не складываются в предложения и кажутся неподходящими, и несвоевременными… но у нас нет ничего другого!.. И без искреннего доверия — никогда не будет. Как же это все-таки по человечески — выбрать кого-то одного, зацепиться за него, как за опору, и не отпускать. Огрызаться на любое покушение в его сторону, но и самому при этом стоять повернутым к дорогому человеку спиной… Когда он стремительно вышел наружу Цзян Ваньинь лишь молча отвел глаза, пропуская… Несмотря на навалившуюся тяжким грузом усталость, Мэймао упорно держал спину прямой, а подбородок поднятым. Как бы не переживал он за всех этих мальчишек, его силы тоже далеко не бесконечны, и сейчас ему самому было бы впору найти жилетку для плаканья…***
Вокруг витал будоражащий запах смерти вместе со смрадом гниющей плоти, горелого мяса, дерьма и мочи… За грохотом пульса и звоном стали, надсадные стоны и хриплый вой едва ли были слышны, а за ослепляющими вспышками разрывающих небеса молний, и стоящего пеленой дождя, зачастую было не видно, как падает труп противника, и падает ли он вообще… Пламень одежд Цишань Вэнь, золото Ланлинь Цзинь, яркая белизна Гусу Лань, разнообразная пестрота более мелких кланов, заклинатели, обычные наемники и их умирающие лошади, восставшие мертвые, стрелы, мечи и копья, всё давно слилось воедино… Тут давно не было места никакому возвышенному воинскому искусству — началась очередная, уже рутинная за последние два года резня. Цяо Мэймао рубил мечом налево и направо, увлекая за собой противников и скользя в смертоносном танце. Вот вражеская сталь соскользнула по кромке верного Чжойгу, вот ответный удар лишил врага кисти, а вот он оглушил ударом плашмя лишенного руки воина… Рядом с ухом скользнуло серебристое лезвие, грозно рычащего заклинателя, но Мэймао даже не пришлось тратить на него силы — его уже распахало от плеча до паха чужое оружие — лишь скользнуть в сторону, огибая заваливающийся труп… На замену упавшему тут же встал новый и круг резни продолжился. Краем глаза Мэймао видел Цзян Ваньиня, его яростные атаки Цзыдянем походили на слепящие взрывы из молний, и вызывали не меньше опасений, чем прошивающие низкое небо блискавицы — на земле у ног молодого главы лежали уже целые холмы мертвых людей. Но отвлекаться и смотреть по сторонам, поглощенный схваткой, Цяо Мэймао долго не мог — сегодня он бился особенно яростно!.. Рука изодранная мертвецами до самого локтя нещадно ныла, но злая пелена застилала его взгляд, позволяя не отвлекаться на подобные мелочи — душа у Мэймао болела куда сильнее плоти. Бессмысленные крики умирающих и раненных, стоны и проклятья, хлещущий с неба дождь, вместе с бьющими то тут, то там молниями, и разъезжающаяся под ногами земля — ничего из этого более не трогало его… Лишь внутри бешено вскипала ци, и казалось еще мгновенье, еще один взмах меча и Мэймао будет уже все равно — враг перед ним или друг!.. Чье-то оружие опасно приблизился к его голове, но Мэймао успел перехватить клинок и отвести его в сторону — только для того, чтобы встретиться с очередным противником глазами. Тот с ненавидящей ухмылкой набросился на него, предвкушая победу… Как в горло ему со спины вцепился изломанными пальцами мертвец. Момент был им потерян, и одним резким толчком Цяо Мэймао отправил мужчину навстречу с его уже мертвыми собратьями, что бесновались запертые в начертанном на земле круге запечатывающего заклинания… Следующий напавший на него заклинатель, оказался более умел и опытен. Налетев со спины, он заставил Мэймао кружиться, отражая стремительные атаки, резким выпадом срезал прядь волос едва не дотянувшись до шеи, и, разворачиваясь, пнул в грудь так, что Мэймао отбрасило на пару-тройку чжанов, накрепко сбив дыхание! Ему пришлось перекатываться прямо по раскисшему земляному месиву, чтобы избежать следующего наскока, и все же сосредоточиться на управлении ци, пока верный Чжойгу, без его участия, высекал искры из вражеского клинка… Пользуясь моментом он раскидал вокруг сковывающие талисманы, а после снова закружился в упоительно-опасном танце; внутри, вместе с злобой, плескался злой азарт, землю вокруг взрывали дикие молнии и Мэймао хохочет!.. Вспоротое врагом плечо едва ощутимо щекочет болью, но поверженный достойный враг у его ног рождает удовлетворение. Цяо Мэймао медленно выдыхает и старается немного успокоить бурлящую в теле ци, меридианы уже жжет и кажется еще чуть-чуть, и его накроет искажением… Но вместо искажения, в следующий миг все поле боя накрывает очередная ослепляющая белая вспышка! Мэймао подбрасывает и больно бьет, волочет, протаскивая по раскисшей земле полной камней и рытвин, и впечатывает в дерево. По обожжённой ноге проносится такой заряд режущей боли, что, кажется, Цяо Мэймао больше никогда не сможет на нее встать, он чуть ли не кричит от судорог сковавших тело, но не может даже вздохнуть… Спустя несколько секунд тяжелый гулкий раскат грома догоняет блеснувшую молнию, и перегруженное сознание Мэймао наконец-то проваливается в темноту… А где-то далеко, радостно и возбужденно мурлычет огромный зверь, жмуря все три пары смарагдовых глаз… «Уже скор-ро, моя др-рагоценность»…