Глава 26. Жажда небытия.
О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой, Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный, Бессильный без нее! Пади во мрак ненастный, Ты, лошадь старая с хромающей ногой.
Смирись же, дряхлый дух, и спи, как зверь лесной!..
Ш. Бодлер
Тошнотворный запах горелого мяса, дерьма, мочи и разложения ударил по нему, как молотом, стоило Мэймао наконец-то протиснуться меж мертвых тел наружу, и сделать глубокий жадный вздох. Казалось бы, долгое время зажатому под грудой распотрошенных и медленно тлеющих тел, не стоит придираться, но едва глотнув смешанного с петрикором и окружающим смрадом воздуха, как отбитое нутро с новой силой зашлось в острых спазмах, и он, сжавшись и наклонившись вперед, безвольно заскользил вниз к подножью внушительного кургана из изувеченных человеческих тел, едва сдерживаясь от того чтобы расставаясь с содержимым собственного желудка… Уткнувшись лицом в раскисшую грязь у подножья, Цяо Мэймао взвыл от боли, когда ноги запрокинулись за голову в нелепом кувырке и его лодыжку ошпарило невыносимой болью! Он резко закашлялся, выплевывая попавшие в рот кусочки грязи вместе со слизью и едкой желчью; его стопа была неестественно вывернута, а замазанная штанина на левой голени топорщилась острой пикой сломанной кости. Когда желудок опустел, Мэймао с трудом перевалился на спину, вперившись взглядом в серое предрассветное небо, в которое поднимались белесые струи дыма. Голова кружилась от невыносимой слабости, глаза слезились от едучей мерзкой вони, а его бок скребли изломанные пальцы мертвеца, погребенного под медленно тлеющими трупами, цепляя ремни и петли плотного пояса… За мертвым курганом уже слышались резкие вскрики, влажные хлюпы и неразборчивые голоса, что доносились до Мэймао словно сквозь толстое одеяло… И ему следовало бы убраться отсюда, но при малейшей попытке приподняться боль колет мозг и темнеет в глазах, и Цяо Мэймао с огромной радостью отключился бы, если бы не понимал, насколько важно сейчас взять себя в руки… Вот только сил подняться у него все еще не было. — Хах, смотри шисюн! Тут недобиток!.. — его несколько раз весьма ощутимо пнули сапогом в бок и вздернули на ноги, сильно натянув воротник одежд. — Аа-а, сука!.. Ты только посмотри, этот ублюдок своим брюхом весь контур смазал! — …ать! …то из-за этой свиньи… — пока один возился с восстановлением контура, удерживающего мертвецов внутри наваленного кургана и щедро рассыпал огненные талисманы, второй от души прошелся по ребрам Мэймао. Он честно попыталась пошевелиться, прикрыться, сделать хоть что-нибудь, что угодно, но его конечности были тяжелыми, как свинец и отказывались подчиняться, а любая попытка заговорить вызвала болезненный кашель и следующий за ним не менее болезненный удар, —..Сука!.. таких как ты!.. азь, слышишь? Убью …бя!.. Заклинатель отшвырнул его прочь, а потом шагнул вперед и обнажил меч. Удар о землю выбил из легких последний воздух и, судорожно хватая воздух распахнутым ртом, Мэймао лишь неимоверным усилием удерживая себя в сознании, цепляясь за плывущую реальность и блики на острой стали. У него самого меча на поясе не было, видимо, те кто стаскивал тела в кучи, забрали оружие, но даже будь это иначе, Цяо Мэймао вряд ли бы смог им воспользоваться в таком состоянии. — …сь!.. Стой! Я, кажется, его узнал… — второй заклинатель отстранил разошедшегося взбешенного собрата, резко перехватив занесенную для добивающего удара руку, схватил Мэймао за волосы и, задрав ему голову, прошелся какой-то тряпкой по изгвазданному лицу, — Аха-х, точно… Вэнь Мэймао… Хотя какой ты Вэнь? Жалкий безродный пес! Грязь под ногами Великого ордена… Вяжи его. Уважаемый Глава будет доволен…***
Лань Чжань едва слышно скользил между стволов предрассветного леса молчаливой тенью скорбного призрака, когда прямо перед его лицом выскочил Вэй Усянь, сразу же отбивший своей флейтой стремительный выпад спрятанного в ножнах Биченя. Удар был не столько опасным, сколько предупреждающим и злым, но этого хватило чтобы на мгновенье онемела удерживающая флейту ладонь, а на лицо вылезла гримаса недовольства: — Ай-яй-яй! Лань Чжань, ты чего? Больно же, больно, Лань Чжань!.. — Вэй Ин. — Тц, Лань Чжань, ты совсем не меняешься! Чуть что, сразу за меч хватаешься! Совсем как тогда, в Гусу, помнишь? Тоже на меня набросился, не дав сказать и словечка!.. Ай-я, рука, рука болит, Лань Чжань!.. Лань Чжань, а если бы я не успел отбить? Тебе совсем меня не жалко, да?.. — Мгм. Вэй Ин успел. — Аха-х, ну конечно успел! Еще бы я не успел!.. Эй, лань Чжань. Наш лагерь в той стороне, куда это ты собрался?.. Да еще и в одиночестве, скрываясь, как преступник?.. — бесполезно встряхнув головой в попытке вытрясти острые, будто клинки, мысли о каком-то уж чересчур подавленном состоянии юноши, Вэй Ин неосознанно потянулся к даже сейчас аккуратным и чистым светлым одеждам, до боли в пальцах, сжимая тонко вышитый край рукава. Он по-прежнему не представлял каким образом можно утешать мужчин в общем и замкнутого Лань Чжаня в частности! — Ах, Лань Чжань, только не говори, что ты собрался туда вернуться?.. Лань Чжань несколько секунд смотрел ему в глаза, будто пытаясь что-то сказать. Желая и не находя слов. Словно хотел донести то, что объяснению не поддавалось в принципе… По крайней мере, именно так показалось Вэй Усяню, когда тот на миг шагнул ближе, а после отвел взгляд, дернул зажатый в чужих пальцах рукав и молча пошел вперед, беззвучно печатая шаг. — Лань Чжань, подожди меня! — бросился он догонять стремительно удаляющуюся фигуру. В последние несколько дней дождь лил без всякой передышки и прекратился ливень всего несколько часов назад. Было видно, что, текущая параллельно их маршруту, горная речушка, в обычном состоянии глубиной едва по колено, сейчас бурлила и с ревом тащила с берегов камни, вырванные с корнем молодые деревья и даже наполовину изъеденный падалью труп коровы!.. Недавняя битва стала для их армии если и не полным разочарованием, то довольно неприятной оплеухой, в который раз доказав подавляющее превосходство природы над людским замыслом!.. Сначала они успешно теснили врага, его, Вэй Усяня, армия мертвых шла впереди, разрывая ряды противника, разрывая их плоть и чаянья! Сразу за ними вел своих людей Цзян Чен и остальные, и Вэй Усянь на протяжении всей битвы невольно отслеживал передвижения своего шиди, благо, потерять из виду давно знакомые, яростные всполохи Цзыдяня было довольно проблематично. И, казалось бы, все шло просто отлично, и скоро вокруг Цзян Чэна высились целые курганы мертвых тел!.. Но обыденная весенняя гроза, коих с самого схода снега было уже не счесть, за считанные мгновенья переросла в полноценное штормовое буйство! Ливень стоял мутной стеной перед глазами, и сосредоточенный Вэй Усянь даже не сразу сообразил, что произошло, когда совсем рядом с ним разорвалась первая молния — ведь А-Чен со своим Цзыдянем бился чуть в стороне, под бдительным присмотром его мертвых слуг!.. Ему пришлось срочно спуститься, что бы не стать поджаренным темным заклинателем, врагам на радость; изломанные дуги молний сыпались с небес одна за одной, окрашивая пространство в ослепительные и контрастные черно-белые тона!.. Две армии устроили бойню среди лысых пологих холмов, поросших редкими хлипкими деревцами, лишь где-то сбоку щерилась гнилыми зубами разрушенная и заброшенная деревенька, да за их спинами терялся за пеленой дождя молодой лесок, редкий и почти прозрачный на многие ли. Злые молнии разрывали темное небесное полотно ослепительными вспышками, и напуганные очередным всполохом, ударившим совсем близко, заклинатели бросались врассыпную!.. Вэй Усяню тогда казалось, что среди темных тяжелых туч он различил ленивое ворчанье чего-то по настоящему колоссального — в грозовых раскатах ему слышался свирепый и мощный рёв, и казалось будто сам Шэньлун пробудился от сна, и выпустил свои когти, желая присоединиться к столь яростной битве!.. Говоря откровенно, в итоге, они все бежали поджав хвосты. И враги, и союзники, и сам Вэй Усянь, хотя он-то как раз предпочел называть это позорное действо — тактическим отступлением. Менее унизительно, хоть и не правда. Еще хуже было то, что, когда буря немного стихла и вернулись первые разведчики, по оставленному полю боя уже шныряли люди Вэней, стащившие всех павших в кучи высоких тлеющих курганов, запечатанных усмиряющими талисманами, лишив его не только возможного пополнения армии мертвых, новыми слугами, но и добив тех, что по какой-либо причине отстали и остались бродить по окрестностям!.. И вот сейчас они снова возвращались туда, и Вэй Ин даже не спрашивал, «зачем». Он и так знал!.. Его шиди, как и Лань Чжань, уже второй день ходил с невыносимо хмурой рожей, отпугивая от себя даже то небольшое количество людей, которым и так едва хватало смелости приближаться к плюющемуся ядом и желчью Чен-Чену!.. А все потому, что пропал… этот!.. Цяо Мэймао! Хоншоу-Шушэн, как уважительно называли его заклинатели в лекарском шатре, Рен Ту, как шептались они же, стоило тому покинуть их общество!.. Или просто «этот», как называл его сам Вэй Ин, когда не мог определиться в своем к нему отношении на данный момент времени!.. О-о!.. Вэй Ин помнил, как увидел его впервые… Точнее, в первый раз, в Облачных Глубинах, он того совсем не запомнил, лишь мазнул взглядом по очередному воспитаннику Гусу, полностью поглощённый поиском лазеек в унылом течении жизни ордена праведников… Но вот потом! У запертого в смертельно опасную ловушку под горой Муси заклинателя было предостаточно времени, чтобы запомнить лицо человека, о котором по возвращении с обучения не раз упоминал Цзян Чен! Так вот, Цяо Мэймао, по мнению Вэй Усяня, лицом был неимоверно похож на девушку! На очень красивую юную девушку знатного рода. С белой кожей, с тонкими и мягкими чертами лица, острым подбородком и по-детски припухлыми щеками, с приподнятыми бровями, ровными и четкими, как два чаячьих крыла, и с округлыми темными глазами… Собственно, на лице все сходства и заканчивались, ибо таких высоченных и плечистых девиц Вэй Усянь никогда в своей жизни не встречал!.. И, если поначалу Вэй Ин считал Цяо Мэймао этаким добродушным старшим братцем, которому было важно заботиться об окружающих… и он даже, кажется, понимал, чем тот приглянулся Ваньиню! Как бы он сам теперь ни кривился, именно Цяо Мэймао сделал их с Лань Чжанем заключение в том каменном мешке гораздо более сносным. Кормил, лечил, отвлекал, гладил по волосам, пел песни… заботился. Один в один их шицзе, разве что штаны носил!.. То вот потом… Слишком часто этот мутный Цяо крутился возле его шиди! Для Вэй Ина не была новостью та давняя история о Вэнь Мэймао, тот сам ее без стеснения и рассказал, но вот отношение к тому уже в военном лагере… После могильных курганов Вэй Ину и не нужно было даже спрашивать, неприкаянным духам дай только волю поболтать! Один из них три дня ходил следом, занудствуя ему в уши, что высокомерный Цяо отказался даже попробовать его вылечить!.. Вырывая из размышлений, сбоку хихикнула мелкая девчушка с яркими ленточками в забавных тоненьких косицах и махнула ему рукой. Придерживая платье и неуклюже переваливаясь на коротких ножках, та неожиданно резво рванула в сторону молодой акации, ловко взобралась на дерево и, сорвав пышно цветущую веточку, вставила ее в прическу, кокетливо хихикнув, прикрываясь ладошкой… Стоило привлеченному ею Вэй Усяню подойти, ладонь прикрывающая лицо исчезла, открывая развороченную челюсть без передних зубов; ободранный по низу подол, треплемый ветром, свободно развевался ниже пустых колен. Задорный девичий смех сменился захлебывающим карканьем, а веточка акации соскользнула с оборванных косиц прямо к его ногам… Вэй Усянь присел на корточки, подобрал оброненное соцветие и, покрутив то в руках, воткнул в собственный пучок, улыбаясь юной девице, которую из-за отрезанных голеней принял за низкого ребенка. Привлеченный необычным поведением Вэй Ина, Лань Чжань поспешил к сухому и наполовину сгоревшему дереву, строго посмотрел на веселящегося Усяня и, поджав губы, потянулся к сухому прутку в прическе… — Ай-яй, Лань Чжань, это же подарок! — отшатнувшийся Вэй Усянь шлепнулся на задницу, а потом, недоуменно промычав, вытянул из-под спины перевязь к коротким кинжалом, — …Мм? Цзян Чен не говорил, что потерял его… На тонком оборванном ремне в сероватых ножнах, облепленных влажной грязью, был острый широкий кинжал с вырезанным на рукоятке узнаваемым орнаментом. — …Это не его, смотри, — …аккуратно перехватив оружие, Лань Чжань оттер пяту лезвия с неброской гравировкой «Тэссайга», — Это парное оружие. Тэссайга и Тэнссайга. Цяо Мэймао передал Цзян Ваньиню один из пары еще под горой Муси. Этот — второй. ..Пока еще более хмурый Лань Чжань бродил по развезшему от дождя полю, выискивая одному ему понятные знаки, и осматривал ближайший из пяти уже едва тлеющих курганов, огороженных усмиряющими письменами и талисманами, Вей Ин лишь плотнее запахивает мантию и перемигивается с безногой девчушкой. Думать совершенно не хочется. Вокруг него шныряют тени — не духи, скорее лишь их отражения, отголоски — размытые, отстраненные и потерянные… Те кто еще не понял, что умер в недавней бойне или успевшие давно смириться. Или злобные и яростные — эти более плотные, от них нестерпимо несет тленом и пронизывающим холодом, такие тянутся пальцами-крючьями, стараясь зацепить и разорвать, но отшатываются неспособные пробиться сквозь тончайший слой кружащейся вокруг него темной ци и злобно шипят, как звери!.. Безногая девица льнет ближе, притирается грудью к бедрам, улыбается и тянет к вновь цветущему дереву. На ветке, где она сидела до этого, теперь болтается петля. Эта шаонюй сильнее прочих духов, у нее даже лицо есть, хоть и меняется то постоянно, словно она сама не может вспомнить, и Вэй Ин невольно прислушивается к тихому шепоту. «Со мной», «Так тоскливо», «Останься»… Под его тяжелым взглядом грубая пенька занимается темным пламенем, и завлекающее ласковое щебетание сменяется обиженно-злым: «Их было девять! Почему я?» «Не хочу!» «Останься!»… Вэй Ин легкомысленно отмахивается от взбесившейся девицы, как отмахивается и от других кричащих о несправедливости. Он отмахивается и от юноши, что вопит о целителе-предателе, что удерживая за глотку, сунул его в круг нечисти и смотрел, как его заживо рвут мертвецы, и тащится по грязи к Лань Чжаню. Им пора уходить, не хватало еще попасться на глаза шныряющим по округе отрядам Вэньцев... В палатку Цзян Чена Вэй Усянь вваливается уже затемно, но та все равно пуста. Слуга быстро приносит две порции ужина, и он без какого либо стеснения принимается за свою. На улице снова дождь, и разморенный теплом и сытостью Вэй Усянь едва не засыпает под шорох и едва слышное бормотание, когда Цзян Чен все же приходит. Смотрит прищурившись на развалившегося на подушках Усяня, снимает промокшие насквозь верхние одежды и отжимает влагу с волос. Распущенные влажные пряди заклинателя чёрными змеями струятся по спине, а мокрая ткань облегает каждый изгиб тренированного тела, подчёркивая крепкие мышцы. Если бы не сырость и холод окружающей обстановки, то весь вид главы Цзян напоминал бы покинувшего купальни, а не попавшего под дождь заклинателя. Вэй Ин следит за размытым силуэтом Цзян Чена, пока тот молча переодевается за ширмой, делая вид будто кроме него тут вовсе никого нет. Следит, когда тот молча садится напротив с прямой спиной, размеренно и отстраненно раз за разом протягивает между губ палочки с рисом… — ...Чего тебе? — видимо он немного увлекся, упустив недовольство шиди, потому что в следующее мгновенье Цзян Чен поджимает губы, а он напарывается на раздраженный прищур светло-серых, почти выцветших от злости глаз и практически физически ощущает, как расцветают на языке его шиди грязные ругательства. — Ничего-ничего! — спешно выдыхает Вэй Ин, выставляя перед собой ладони. Вероятно, это непроизвольное движение было призвано успокоить Цзян Чэна, но, кажется, только больше раздражает, и Вэй Ин глупо смеется и лохматит собственный затылок, не желая развивать конфликт. Уж он-то прекрасно знает, как тушить подобные эмоциональные вспышки своего шиди! Цзян Чен на это лишь закатил глаза, а затем смерил его очередным оценивающе-задумчивым взглядом, чуть наклонив голову набок. Отчего, по мнению Усяня, стал больше походить не на грозного главу клана, а на забавную сердитую чайку! Пока Цзян Чэн заканчивал ужин, Вэй Ин переключился на смутную тень под пологом палатки, что выбивалась из кучи похожих хаотичным мельтешением, слегка похожим на… танец? Он прислушивается, звонкий и даже чуть писклявый голос напевает задорную песенку. Слов не разобрать, темный заклинатель слышит только что-то про яму со скелетами, глупых даосов и злую красавицу, которая «всех найдет и съест, хрум-хрум». Последнее Вей Ину особенно нравится, он качает закинутой на колено стопой в такт и тихонько подпевает задорное «хрум-хрум», отстраняясь от внешнего… В следующий миг ткань на груди трещит, его вздергивают на ноги, и прижимают к книжному стеллажу, с которого тут же сыпятся свитки и бумаги! Прижимая предплечьем его грудь, Цзян Чен стоит, не двигаясь, напряженно шарит взглядом по сторонам, будто пыталась рассмотреть в углах что-то очень маленькое, но потенциально опасное в непосредственной близости, все чаще и чаще останавливаясь на той стороне шатра, где еще недавно отплясывала веселая певунья… Вэй Ин вяло пошевелился в крепком захвате, вынуждая Цзян Чена сменить объект своего внимания и запоздало ослабить хват: — Хорошо, что ты очнулся, — почти боязливо говорит Цзян Чен. Его взволнованные глаза теперь, кажется, рассматривают саму суть Вей Ина, отчего желание отвернуться и отступить становится столь велико, что Усянь почти поддается, но отчего-то он все еще стоит на месте и, кажется, даже не моргает, залипнув, как мошка в меду, в этом внезапно мягком, горячечном взгляде Чен-Чена… Цзян Чен ведёт себя предельно осторожно, словно боясь, что даже его дыхание может вернуть его шисюна в то состояние, из которого он едва его дозвался. И всё же добавляет, не в силах совладать с собой: — Я боюсь за тебя, а-Сянь… От подобного Вэй Усянь вздрогнул всем телом и что-то внутри него оборвалось. Цзян Чен давно перестал так его называть, смущаясь своей детской непосредственности, с которой он раньше мог говорить подобное. Но сейчас это воспринималось почему-то совсем иначе, отчего ноги у Вэй Ина едва не подкосились, а руки сами по себе вцепились в чужие одежды! С ним окончательно попрощался его здравый рассудок и контроль! Он вцепился глазами в зрачки напротив и падал в бездну!.. В его голове хороводом плясали воспоминания из детства о самом упрямом мальчишке. Это был настоящий шквал разрывающих на части ощущений: интерес, зависть, восхищение, злость, раздражение, сожаление… И самые острые, самые свежие… В глазах потемнело от бешеного напора крови, что неслась по сосудам и набатом гремела в черепе. Вдруг отчетливо вспомнилось, как некоторое время назад Цяо Мэймао читал ему мораль о важности разговоров, и Вэй Ин почти решился, но… Но мозг решил отреагировать как-то по своему и, кажется, просто отключил функцию «думать»! Мысли упорно разбегались и с языка, против обыкновения, не сорвалось ни единого словечка! Даже все его шутки, всегда способные мигом изменить обстановку, потерялись где-то глубоко внутри!.. И он так и стоял, как дурак, сжимая чужие одежды, хлопая ртом и пожирая взглядом усталое, заострившееся лицо Цзян Чена, что смотрит все так же внимательно, и вдруг выгибает бровь, чуть усмехается с таким ехидным превосходством, что Вэй Усянь мигом заливается краской и хлопает ртом уже от возмущения!.. Но искры в глазах напротив гаснут так же быстро, как и зажигаются. И тогда в порыве какой-то беспросветной тоски и отчаяния Цзян Чен подаётся ему навстречу, почти пугая Вэй Усяня своим неожиданным порывом. Его лицо беспомощно утыкается в плечо Вэй Усяня, пальцы цепляются за его предплечья: — Я устал, — хрипит Цзян Чэн, и у Вэй Ина спазмом сжимает горло, — Я так устал… Я словно проклят, а-Сянь… Все вокруг меня умирают. Все из-за меня умирают… Почти никого не осталось… Я так хочу, чтобы всё это уже закончилось… Вэй Усянь обнимает его, крепко прижимая к себе, и дрожит вместе с ним. Чувствует тепло крепкого тела, такое необходимое и забытое… Тянет к койке и сам забирается следом. Ему, наверное, стоило бы перебраться на соседнюю, потому что это немного стыдно и волнительно, ведь они уже не дети… Кто-то говорил, что взрослым стыдно бояться, что заклинатели не должны иметь слабостей, что они должны… он почти слышал смутно знакомый голос, резкий и властный… Плевать. Ему никогда не нравилось подчиняться и быть серьезным! А Цзян Чену очевидно настолько наплевать на эти правила, придуманные явно очень несчастным человеком, что Вей Ин практически как наяву может увидеть, как его резко повзрослевший брат поднял бровь и брезгливо скривил бы уголок рта, попробуй кто-нибудь заявить подобное вслух. В реальности Цзян Чен же лишь выше подтянул одеяло, натянув на постоянно мерзшего в последнее время Вэй Ина. Навалился со спины и, уткнувшись носом куда-то в кудрявую макушку, тут же вырубился, сжимая широкой ладонью прижатые к худой груди исцарапанные запястья…***
Цяо Мэймао очнулся в панике оттого, что его лицо было погружено в холодную воду. Он попытался задержать дыхание и освободиться, но чьи-то цепкие пальцы болезненно сжимали его волосы и давили ему на затылок! Как раз в тот момент, когда он подумал, что утонет, его вытащили из воды. Он закашлялся, сплюнул воду, попавшую в рот и нос, и сквозь стекающие с волос потеки попытался разглядеть обстановку, но в глазах все еще плыли цветные круги, и все вокруг казалось темным и размытым… Тело крупно дрожало и вздрагивало, ледяная вода стекала по обнаженному торсу и стекала за пояс штанов, и первое, что Мэймао смог с точностью определить — это то, что его окружал холодный камень, а нос забивал неприятный запах металла и плесени. — Ну здравствуй, Мэймао, — сквозь шум в ушах приветствовал его смутно знакомый, холодный и властный голос, — …Знаешь, однажды я принимал здесь одного интересного гостя. Странная тварь, но рассказала мне довольно интересную историю. Я сначала не слишком поверил, но в итоге все оказалось довольно… убедительным. История эта о том, как кто-то своими действиями попытался испортить все мои планы. Цяо Мэймао удалось наконец стряхнуть налипшие на лицо пряди и проморгаться, только чтобы увидеть перед собой Верховного заклинателя, смотрящего на него, как на таракана. Мэймао даже не пытался поговорить или объясниться, он замер перед ледяным взглядом и искривлёнными в жесткой усмешке ртом, что бесконечно уродовали молодое красивое лицо, как кролик перед голодным тигром. После нескольких минут молчания и ленивого изучения, Вэнь Жохань легко шевельнул пальцами. Пара сильных рук без труда подняла Мэймао, и его лицо снова погрузилось в холодную воду! Он снова запаниковал, вывернутые и связанные за спиной конечности болезненно заныли, а волосы, казалось, вырвут вместе со скальпом, когда он попытался вырваться из железной хватки, удерживающей его!.. С каждым пройденным мгновеньем ему все труднее было задерживать дыхание, и как только он подумал, что захлебнется, его вытащили из воды и отбросили к стене, как мешок с камнями! — Что… — он с трудом сумел выкашляться и снова попытался вытереть затянутые мутной пеленой глаза. — Хакутаку сказал, что, хах… «Красавец с железным хребтом»… — на этих словах хмыкнувший заклинатель демонстративно крутнул в ладонях ножны с Чжойгу, и, обнажив лезвие, прижал острой кромкой к щеке сжавшегося на полу Мэймао, — Станет тем, кто будет держать в узде темного заклинателя, ха-х!.. Признаться, слухи о твоих достижениях на лекарской стезе дошли и до Цишаня, и я, признаться, даже на миг пожалел, что позволил твоему отцу отпустить тебя… Лезвие в чужих руках зло вибрировало, но на коже Мэймао так и не появилось пореза, несмотря на приложенные усилия. Мужчина хмыкнул, убирая непокорный клинок обратно в ножны и, запечатав талисманом, передал те слуге, а сам неспеша подошел к небольшой стойке, заставленной разными диковинными приспособлениями, но взял лишь обычное тавро с веньским солнцем… Повинуясь его указу, Мэймао еще раз макнули головой в бочку и, едва ли дав отдышаться, развязали руки, и тут же толкнув к стене, закрепили их над головой. — Пусть Вэй Усянь мнит себя сильнейшим и непобедимым, но это далеко не так. Тьма всегда берет ей причитающееся, и мальчишке уже недолго осталось, — уверенный голос Верховного заклинателя сталью проскрежетал по стенам, отчего по коже Мэймао ползли мурашки похлеще чем от ледяной воды, — Эх, и что с вами, с молодежью, не так? Племянница в последнее время тоже начала взбрыкивать, демонстрируя свой дрянной характер… Ничего, на нее я уже нашел управу, а вот ты, перебежавший на сторону врага и возомнивший себя кем-то большим, чем обычная жалкая крыса, боюсь, отсюда уже не выйдешь. Когда Мэймао наконец перестал выхаркивать из своих легких воду, молодое миловидное лицо Вэнь Жоханя приблизилось почти вплотную. Жесткие пальцы цепко ухватили его подбородок, а холодная рукоятка тавро почти нежно огладила оголенный торс… А в следующее мгновенье, вместе со словами: «Это чтобы не забывал, кому на самом деле ты принадлежишь», щеку обожгла хлесткая пощечина, а в грудь вжалось раскалённое тавро! Цяо Мэймао захрипел, не в силах кричать! В глотке булькала проглоченная вода вперемешку с кровью и поднявшейся желчью, а его лопатки плотно прижимались к ледяной каменной кладке, и на контрасте плавящейся под тавром кожей боль казалась вдвойне острее! — Мы сейчас в подземном комплексе дворца Солнца и Пламени, так что можешь кричать не сдерживаясь, тебя все равно уже не спасут. Ваша последняя атака захлебнулась, и войска так и не пересекли границ ордена, а теперь и подавно не пересекут… Тц, не грусти, Красавица, тебе не дадут здесь заскучать. Когда двери за Верховным заклинателем закрылись, вперед вышел невысокий полноватый мужчина с болезненно бледным лицом и жестокими черными глазами. Он был одет в простецкое черное ханьфу, с закатанными мокрыми рукавами и покрытое местами ржавыми пятнами… крови. Он радостно крутил в мясистой руке железные клещи и улыбался щербатым ртом: — Ну, что, давай попробуем ещё раз! — на сальном крысином лице отразилась едва ли не детская радость, а жесткие пальцы вцепились в покалеченную ногу Цяо, раздирая воспаленную плоть и сдвигая осколки кости! В этот раз Мэймао уже не мог сдержать крик, но тот все равно быстро перешел на хрипы, когда в голове взорвался ослепительно-белый пульсирующий шар боли. Ему казалось, что его конечность сунули в яму с огненными муравьями, и теперь те всем скопом откусывали от него по крохотному кусочку!.. И пока Мэймао приходил в себя, пытаясь совладать с перехватившим дыханием и болезненной судорогой, его снова отвязали и грубо уронили на твердую поверхность наклонного стола, заковывая в кандалы. Он как мог пытался сопротивляться, но, ослабленный, получал лишь болезненные тычки и оплеухи. В конце концов, даже голова его не могла пошевелиться, и Цяо Мэймао вынужден был с ужасом смотреть, как невысокий толстяк насвистывая веселую песенку, методично перебирал свои железные игрушки... — Прибереги свои крики на потом, дорогой. Нам будет так весело, обещаю!.. Несколько раз Мэймао проваливался в забытие, где в марочном бреду ему виделось бушующее огненное море и нескончаемо марающая клинок кровь, красная — союзников, и такая же красная — противников. Кровь была повсюду: она стекала сверху, лилась на волосы, застилала глаза, забивала глотку, обжигала сочащиеся раны, и Мэймао кричал — но совершенно не слышал собственного крика. Опрокинутая на него ледяная вода быстро возвращала в реальность, не менее отвратительную и болезненную, где он вновь оставался в компании мерзкого садиста и его жутких инструментов. Ногтей у Цяо Мэймао не было уже ни на руках, ни на ногах, а торс уродовала не одна воспаленная отметина, даже краешек челюсти и часть шеи украшало замысловатое вэньское солнышко. А мышцы на покалеченной ноге, кажется, и вовсе этот сраный ублюдок пытался вывернуть наизнанку!.. Пока Цяо Мэймао задавался вопросом, что на этот раз придумал ему мучитель, что шарился на стеллаже за его спиной, из коридора донесся ритмичный и размеренный цокот. Едва слышный на самом деле, но у давно ожидавшего чего-то подобного Мэймао мигом перехватило дух и тело прошибла дрожь... Дверь, так же расположенная за спиной, скрипнула, и короткий вскрик изувера потонул во влажном хрусте, звоне рассыпавшихся инструментом и удовлетворенном порыкивании... Конструкция, на которой был закреплен Мэймао, резко опрокинулась в горизонтальное положение, а на него навалилась звериная туша, проходясь короткой колючей шерстью прямо по свежим саднящим ранам. Перед его лицом предстало лишь отдаленно напоминающее человеческое лицо: с гипертрофированным окровавленным ртом, полным острых зубов, с шестью округлыми смарагдовыми глазами, и с чуть уплощенным широким носом. — Др-рагоценность. Совсем не человеческий, широкий и шершавый язык лизнул подбородок юноши и скользнул к шее, жадно слизывая сочащуюся из ожога кровь и сукровицу, оставляя за собой склизкий слюнявый след, и двинулся к уху, жадно ныряя в раковину... Тело Мэймао пробрала очередная дрожь, к горлу подступила тошнота, а в глазах застыли слёзы, но он все же нашел в себе силы выдохнуть: — А ты не спешил. — В самый рр-раз. Пр-роще будет договар-риваться!..