Глава 30. Вино тряпичников.
…В предместье города, где в лабиринте сложном Кишат толпы людей в предчувствии тревожном,
Тряпичник шествует, качая головой. Пускай вокруг снуют в ночных тенях шпионы, Он полон планами…
Ш.Бодлер
— Скоро будем на месте, — отметил в слух бородатый и чуть полноватый мужчина с хмурым взглядом из-под нависших густых бровей, и велел возничему сбавить скорость, — Очень надеюсь, что на этот раз ты подготовился к делу лучше, чем до этого, — произнёс Лян Сыюй, поравнявшемуся с повозкой юноше на неказистом рыжеватом мерине. — Обижаете, господин, — паясничая, ответил юноша, — Даже на заброшенной куртине можно найти редкие цветы, а уж среди Цзиневских цветников толковых и, главное, любящих золото людей, тем более! Они, может быть, не такие серьёзные и горделивые, как ваша достопочтенная задница, но договориться с ними можно. Запах наживы и лёгкой добычи такие люди чуют за версту. — Мальчишка, будешь строить из себя идиота и дальше, и я отправлю тебя в конец строя, будешь идти следом и собирать лошадиные лепешки, — ласково предупредил паяца мужчина, немного нервным движением проверяя, не сползла ли с его лица накладная борода, — А то чувствую я, что от твоего присутствия на переговорах может быть больше вреда, чем пользы. — Аа-и.! Все состоятельные господа такие обидчивые, или это только мне попался такой привередливый? — не удержался от ещё одной подначки юноша, носящий имя Гуанмин. Не переставая весело скалиться, он жестом подсказал мужчине сдвинуть волосяную накладку чуть вправо, и беспокойно одернул собственные грубые одежды, максимально натягивая рукава на запястья, стремясь прикрыть сбитые костяшки и приметные мозоли на ладонях, больше свойственные солдатам, а никак не домашним слугам… Как и было оговорено, их приезда уже ждали. Лян Сыюя, представившегося главой уважаемой и состоятельной семьи Чжоу, пригласил к себе отведать чая представительный мужчина из небольшого вассального Цзиням клана, а Гуанмин, притворяющийся глуповатым слугой остался снаружи, с брезгливым любопытством осматриваясь по сторонам. После войны царящая разруха была привычна взгляду, но здешняя обстановка все равно заставляла морщиться ко многому привычного юношу, выросшего в не самом респектабельном борделе города, расположенного на границе между великими орденами Не и Цзинь. Когда Лян Сыюй вернулся, на широком дворе перед ними шеренгой выстроили измученных и изможденных пленников войны. Дальше все происходило по не раз и не два отработанной схеме: «Многоуважаемый господин Чжоу» тыкал пальцем и, если господа сходились в цене, названных сяо-жэнь тычками и оплеухами под взволнованный ропот оставшихся пленников уводили к подготовленным заранее повозкам. Крепких мужчин на которых можно было буквально пахать, продавали крайне неохотно, а покупать одних только стариков и женщин было бы слишком подозрительно для той легенды, которую они подготовили в этот раз, поэтому Гуанмин время от времени дергал Лян Сыюя, с придурковатым видом вставляя свои коммернтарии, вроде: — Смотрите, господин, смотрите! Эта старуха один в один как наша бывшая повариха, наверняка умеет так же готовить донгпо-роу! Слышишь, старая, готовить умеешь? Наша-то померла прошлой весной, мертвяк соседский подрал несчастную, кровищи было, жу-уть! — Гуанмину было немного совестно обращаться так с несчастной, не такой уж и старой женщиной, но так было необходимо, да и денег после всего у них оставалось не так уж и много, чтобы показывать излишнюю заинтересованность, — А внучку ейную можно в услужницы молодой госпоже определить, только помыть сначала как следует чумазую. Впрочем, другого от этих грязных веньских псов ожидать не приходится! Арх, не хватало еще вшей от них подцепить!.. Или: — Ай, господин, смотрите, как грозно зыркает! Такой гляди ночью всех и прирежет, давайте лучше этого возьмем, тощий конечно, но видели как девицу свою прикрыть старается? Если и ее взять, да в доме держать той же прачкой, работать как миленький и за двоих будет!.. Гуанмин смиренно ловил оплеухи за вмешательство в господских разговор, напарываясь на злобные и негодующие взгляды оскорбляемых им коленопреклонных людей, но дело свое делал исправно, к концу своеобразных торгов в их повозке были и дети, и девушки, и пожилые да калечные. Гуанмин не знал, как эти люди из клана отчитывались перед начальством, умерла там выкупленная часть пленных или просто сбежала, будущие проблемы этих людей его не волновали. Их с Лян Сыюя задачей было забрать столько людей, сколько это было возможно не вызывая подозрений, и перевезти в указанное место не привлекая внимания. Через пару стражей повозки резко изменили направление свернув на юго-запад. Еще через время к ним присоединилась группа всадников, сопровождающих богатый экипаж изысканной тетушки и телегу с совсем еще молодыми девушками, девочками, и мальчиками. Спустя мгновенье с Гуанмином поравнялся юноша из сопровождения. Пэй Жумей поприветствовал его и, рукой с предусмотрительно скрытым кожаным наручем запястьем, на котором, как уже знал Гуанмин, располагался весьма приметный шрам, бледным кольцом охватывающим запястье, протянул ему тощий мешочек с остатками золота. Вместе они быстро перераспределили купленных рабов, освобождая одну из повозок, Гуанмин, Лян Сыюя и пара молчаливых слуг, сменили приметные одежды на другие, не менее приметные и разъехались в разные стороны. Даже объединив все выделенные им деньги, тех оставалось совсем не много, но еще на несколько обесцененных другими жизней должно хватить…***
Рельеф гор Байфэн тянулся бесконечной цепью, простирающейся на несколько ли и являлся одним из трех известнейших охотничьих угодий, на которых крупные облавы проводились уже не раз. Вот и в этот раз в окрестностях собралось несчетное множество заклинателей, чтобы побороться за охотничьи трофеи, ведь грандиозное событие, подобное этому, являлось не только прекрасным шансом для больших и малых кланов, показать свою подлинную мощь или привлечь людей в свой клан, но также и возможностью для заклинателей потренироваться и завоевать громкую славу. В предгорье уже возвели обширную арену, по четырем сторонам которой возвышалось несколько десятков высоких трибун для наблюдения за охотой, и сейчас на них уже толпилось множество людей, которые возбужденно переговаривались между собой, наполняя трибуны шумным многоголосьем. Самыми спокойными, разумеется, являлись наиболее высокие трибуны, украшенные пышнее, чем остальные. На них в большинстве своем восседали прославленные заклинатели преклонных лет, а также Главы кланов со своими супругами, над которыми слуги держали шелковые зонтами от солнца, а их юные дочери закрывали румяные лица веерами, со сдержанным любопытством высматривая в толпе самых симпатичных заклинателей. А вот на нижнем ярусе было куда более оживленно. Среди обычных людей было достаточно возбужденно спорящих друг с другом мужчин, задорно и весело шушукались между собой женщины и девицы, сновали туда-сюда юркие мальчишки с корзинами полными цветов, да чужие слуги посланные с поручениями. — Ну тише, тише… — успокаивающе погладил по шее свою нервно всхрапнувшею лошадку Цяо Мэймао. На самом деле во время ночной охоты заклинатели редко нуждались в лошадях, но появление на празднично украшенной охотничьей арене верхом на скакуне было скорее символом соблюдения церемоний и создавало особое ощущение торжества. Продолжая поглаживать свою соловую спутницу, Мэймао огляделся по сторонам. Церемония представления должна была уже вот-вот начаться и почти все клановые заклинатели уже собрались перед выходом на арену. Сам он стоял где-то ближе к концу организованного строя представителей ордена Гусу Лань, еще не принятый в орден официально, но явно заявляющий о своем намерении одним только присутствием в этом ряду. От головы отряда, чинно восседая на благородных скакунах с белоснежными гривами, отделились Лань Сичэнь с братом и приблизились к возглавляющему строй Юньмэн Цзян Цзян Ваньиню, с которым Мэймао так и не успел увидеться перед началом шествия. Рядом с тем, опираясь на загривок своего вороного жеребца, увлеченно болтал с двумя заклинательницами Вэй Усянь, но он тут же переключил внимание и стал задирать приблизившегося Лань Чжаня. Юноши недолго побеседовали с подъехавшими братьями Лань, прежде чем объявили выход на арену и Лань Сичень с братом повел своих людей вперед. Проезжая рядом со строем из Юньмэна Мэймао хотел было уже поприветствовать Ваньиня, но вдруг услышал брошенную Вэй Усянем фразу: — Цзян Чэн, ты что, тоже захотел цветок? На земле много, хочешь, я подберу для тебя? — сказав это, тот притворился, будто наклоняется к земле, и Мэймао страсть как захотелось отвесить Вэй Усяню такую оплеуху, чтобы тот слетел с коня! Но все, что оставалось Цяо Мэймао — это, попридержав язык, сухо кивнуть на такой же скупой кивок Ваньиня, пряча подготовленную бутоньерку из нарцисса и хвои обратно за пазуху. Вручи он ее гордому юноше после сказанного Вэй Усянем и это будет выглядеть насмешкой, но ни как не дружественной подначкой… Шумные трибуны встретили их выход цветочным дождем, и проводили разноцветными шелковыми платочками, повторяя эту последовательность по мере представления остальных кланов. Выждав необходимый минимум, перед взорвавшимися овациями трибунами, поддержавшими решившего покрасоваться наследника Цзинь, Цяо Мэймао поспешил отвести испуганно заржавшую кобылку прочь от беснующейся толпы, не желая смотреть на очередное представление Вэй Усяня, что прилюдно стал клянчить лобную ленту Лань Чжаня. Нахал ведь точно знал о ее значении и, что тот ни за что не отдаст ему свою ленту, и все равно пристал с вопросом. Мэймао уже начало казаться, что этот человек искал себе приключения просто от скуки! И потому не увидел ничего удивительного в том, что пронесшийся мимо Ваньинь выглядел раздраженным и злым. Цяо Мэймао не собирался вот так сразу принимать активное участие в загоне добычи, считая подобные шумные и демонстративные облавы прерогативой более азартных заклинателей чем он и тех, кого обязывал статус. Мэймао же числился недавно вернувшимся из плена, а потому попрекать бездействием его никто бы не стал. Поэтому он бродил неспешно среди раскинувшихся вокруг шатров, перебрасываясь малозначимыми фразами со знакомыми заклинателями из разных кланов. И даже кивнул паре знакомых девиц из теплого дома, что выступали сопровождением для различных по значимости господ, когда где-то впереди раздались испуганные крики и поднялся настоящий гвалт! Едва успевшего опомниться Цяо Мэймао буквально вынесло толпой к месту происшествия. Оказалось, что запряженная в крестьянскую повозку лошадь внезапно чего-то испугалась и понесла, и прежде чем ее успокоили успела перепугать прохожих и снести наскоро собранный навес с уличной едой. И теперь люди толклись вокруг: кто-то спешно тушил угли из опрокинутой жаровни, от которых уже занялась ткань поваленного навеса, кто-то собирал раскатившиеся по земле кочаны капусты из телеги, а кто-то просто жалобно причитал, словно соревнуюсь в громкости, стоя в стороне и потирая отбитые копчики… Видя, что ничего серьезного не произошло, Цяо Мэймао уже хотел развернуться и пойти прочь, не желая участвовать в развернувшейся мелодраматической комедии, как заметил чуть в стороне женщину из шужэнь, баюкающую на своих коленях мальчика лет семи-восьми. Со стороны казалось, что перепуганный мальчишка просто жмется к матери, вот только лицо женщины было слишком бледным, растерянным и взволнованным. Она беззвучно плакала, цепляясь за ткань сыновьего одеяния, одной рукой держа того поперек спины, а вторую положив на затылок, и раскачивалась вперед и назад все сильнее, будто внутри у нее настоящий шторм. Люди начали оглядываться на нее, шептаться про кровь, а шагнувший из толпы незнакомый заклинатель тут же велел найти врача… Из-за его формы в цветах Ланлинь Цзинь Цяо Мэймао было заколебался, сомневаясь в своих действиях, но все же отбросил паранойю и шагнул вперед. У мальчишки оказалась длинная кровоточащая ссадина на лбу, сломанная рука и несколько небольших ожогов на плече и ключицах от попавших на кожу углей. Он был без сознания и, пока Цзинь-даою разгонял толпу и отвлекал тихо плачущую женщину, Мэймао быстро обработал ранки, упаковал руку в лубок из вшитых в ткань деревянных плашек, и коротким импульсом ци привел ребенка в сознание. Он осторожно приподнял голову сморщившегося мальчишки, чтобы подпихнуть под нее мешок, но мальчишка внезапно рванулся в сторону и, схватившись за живот, его резко вырвало желчью! Цяо Мэймао мог бы подумать на сотрясение, но зрачки он проверил в первую очередь, да и ранка на голове была лишь рассечением по касательной, без шишки или гематомы, а потому он аккуратно придержал ребенка и, убрав его руки, стал прощупывать живот. Тот был чуть вздутым и слегка горячим, на пальпацию абсолютно всех мест мальчик реагировал жалобным нытьем, а после прекращения оказываемого давления по его штанам расползлось мокрое пятно… Гул голосов вокруг снова стал набирать силу. Мальчик был уже достаточно взрослым чтобы вот так запросто пачкать штанишки и многим стало ясно, что ситуация не так проста как казалось. Мальчик захныкал сильнее, потянулся ладошками прикрыть непотребное, но Мэймао перехватил его руки: — Тише, тише. Ничего страшного… Скажи больно вот так? — и еще раз провел пальцами линию от передней верхней подвздошной ости правой подвздошной кости прямиком к пупку… — Что.? Что с моим Лин-цзы, господин? Он умирает?.. Мой мальчик, он умирает? — Он до этого жаловался на боли в животе, жидкий стул или плохой аппетит? —внятного ответа на свой вопрос от ребенка Мэймао не получил, лишь еще одну порцию невнятного хныканья, но и без того уже имел свои догадки. Пучки наружной косой мышцы живота, так называемые «струны аппендицита» были напряжены и сокращены, но предположение все еще требовалось дополнительно проверить… — А-а… Да, вчера он был вялым и часто просил остановить повозку по нужде, от этого муж очень уж негодовал, боясь опоздать к началу церемонии. Но мы думали Лин-цзы просто съел в дороге что-то не то, вот и мается животом, разве нет?.. Уважаемый господин, вы же поможете моему Лин-цзы? Он выживет?.. А-аа… Дальнейшее общение с плачущей женщиной взял на себя Цзинь-даою, он же указал на место, где Цяо Мэймао мог расположить мальчика для дальнейшей помощи. Не то чтобы очередной навес, огороженный с одной стороны бортом телеги, а с другой завешенный куском плотной ткани, можно было назвать подходящим местом, но все же оно создавало ощущение хоть какой-то приватности. Цяо Мэймао был практически уверен, что у мальчика острый аппендицит, но все же нужно было убедиться, что это не какая-нибудь легочная инфекция, вызвавшая воспаление брыжейки кишечника. Опустив мальчика на расстеленное на земле одеяло, он окончательно стянул с того рубаху, стараясь не сильно тревожить сломанную руку и, отметив, что температура в правой подмышечной впадине выше, чем в левой, приспустил влажные штаны. Опустив одну руку на оголенную мальчишечью мошонку, он еще раз пальпировал живот. При нажатии на определенную точку в подвздошной области, правое яичко подтянулось к верхней части мошонки, а после прекращения нажатия опустилось. Больше у Цяо Мэймао не было сомнений. Приблизившийся Цзинь-даою странно покосился на его действия, но промолчал и продолжил отвлекать теперь уже двоих родителей, рассказывая, что их сын в надежных руках Хоншоу-Шушэна, пока Мэймао быстро усыпил иглами пациента и теперь готовил операционное поле, раскладывая инструмент в привычном ему порядке, в тайне надеясь обойтись без перитонита и разрыва кишки, которые вполне мог спровоцировать тот тяжелый удар, от которого изначально пострадал мальчик. Но прежде чем Цяо Мэймао успевает закончить подготовку, к земле у его ног в глубоком поклоне припадает женщина, и что-то внутри него прокручивается до хруста. Как несмазанный механизм. Она тихо молит о помощи и тут же благодарит, всхлипывает, закрывает лицо руками и пару секунд просто покачивается, давясь беззвучными рыданиями. И то, какой надеждой, и каким отчаянием от нее веет, становится практически невозможно выносить без отстранения, и Мэймао, на миг сжав ее плечо, шепчет: «Вы можете на меня положиться». Потому что это правда. Молча он собирает то, что может понадобиться, дезинфицирует инструменты спиртом или всплеском ци, и усилием приходит к холодной собранности. Острый аппендицит давностью более двух суток — являлся основной причиной летальности при этом заболевании даже в современном мире. Выполняя разрез для открытой аппендэктоми́и, Цяо Мэймао уже умело ни о чем не думает. Спящий ребенок, тихо постанывает, пока он оттягивает цапками брюшную стенку, иссекает брыжейку и удаляет аппендикс. Мелко вздрагивает сквозь наведённый сон, пока он подшивает культю кишки и с помощью эссенции цзин производит эффективную санацию брюшной полости… На миг отвлекшись, Цяо Мэймао смотрит на белые лица родителей ребенка, на собственные, измазанные кровью ладони, и снова погружается в безразличное ничто. Эмоции для людей, сейчас он — врач. И когда Мэймао заканчивает послойное ушивание раны, сзади молча подходит Лань Сичень, и кладет ладонь ему между лопаток. — А я-то наивно думал, что получить за один день внимание больше, чем это сделал сегодня господин Вэй, попросту невозможно. Любит же тебя хаос, да, Цяо-сюн? Цзэу-цзюнь лишь едва наклоняет голову, и перевязку за Мэймао заканчивает один из учеников, подошедших вместе с главой, а сам Сичень, крепко сжав плечо все еще отстраненного Цяо выводит его через перешёптывающуюся толпу, что наблюдали за операцией едва ли не из первых рядов. Следующие несколько часов Цяо Мэймао проводит под неусыпным контролем многообещающе улыбающегося молодого главы клана Лань, гоняя по лесам мелкую нечисть вместе с совсем еще зелеными учениками, и, лишь когда того отвлекает подошедший брат, он тихо ускользает прочь. У небольшого водоема Мэймао снова омывает руки, ему кажется он пропустил пару бурых пятнышек и тщательно вычищает ногти, а затем играется с мелким шуй-гуем, коротая время. А когда немного вечереет, собирается наконец напоследок проведать своего маленького пациента. Недалеко от телеги шужэнь по прежнему дежурит тот самый Лань, в компании учеников из совершенно разных кланов, чье присутствие Мэймао упорно игнорирует. Юный Лань же только отчитывается, что все в порядке, коротко кивает на забытый сверток с иглами, хмурится на оставленную у постели бутоньерку из нарцисса и хвои, да молча провожает взглядом… Остаток вечера Цяо Мэймао собирается провести на берегу все той же мелкой речушки в компании жареного фазана и вина, но уже в темноте к нему неожиданно присоединяется Цзян Ваньинь. Он устало плюхается рядом и швыряет в воду попавший под ягодицу камешек, с такой злостью, что прикормленный Мэймао шуй-гуй с писком скрывается в глубине, обдав заклинателей веером мелких брызг. — Знаешь, Красавчик, подготовленный специально для тебя бутон, этот бестолковый Цяо был вынужден отдать конечно не такому невероятно очаровательному, блистательному, храброму и мужественному, но определенно стойкому молодому юноше. Но тебе могу предложить вина. Самое то для воспитанных буйных вроде тебя и невообразимых идиотов вроде меня. Под вино разговор начинает потихоньку ладиться и Цяо Мэймао рискует спросить про Вэй Усяня, чьи выходки сегодня не обсуждали только те, кто говорить в принципе не умеет. Среди толпы ему не раз довелось уловить такие шепотки. Говорящие сильно понижали голос, из опасения быть услышанными, но в среде заклинателей с зачастую обостренными чувствам это было бесполезно. Цяо Мэймао все равно ведь слышал, как один из глав малого клана угрюмо произнес: «Пристань Лотоса снова отличилась. Почти все злобные духи и лютые мертвецы были призваны Вэй Усянем на территорию ордена Юньмэн Цзян. К чему эти демонстрации? Теперь многие заклинатели будут иметь на них зуб». И ведь многие заклинатели его поддерживали: «Присутствие Вэй Усяня в ордене — вовсе не обязательно к лучшему. Я не хочу, чтобы в моем ордене был человек, вечно доставляющий всем неприятности». «Вэй Усянь… он и в самом деле слишком дерзок! Так или иначе, я больше не буду принимать участие в ночных охотах, где будет появляться он, ибо все связанное с ним рано или поздно превращается в настоящий фарс!». К вечеру, когда разошлись сплетни о разрыве помолвки Цзян Яньли с Цзинь Цзысюанем с легкой подачи Вэй Усяня, тут же довалились еще и слухи о тайном романе между девой Цзян и названным братом главы Цзян. Ваньинь же на его вопрос только поморщился, явно не желая сегодня больше говорить о своем неугомонном шисюне, и перевел тему на пострадавшего мальчика, и то выступление, что устроил сам Цяо перед зеваками. Спрашивает, правда ли он щупал ребенка за оголенные причиндалы, а затем сунул руку в его развороченное брюхо. Дождавшись пока молодой глава сделает глоток, Мэймао выдал невозмутимое: «Правда», довольно скалясь, он наблюдал за ошеломленным Цзян Ваньинем, откашливающим попавшее не в то горло вино, и наконец пожал плечами. А что? Имя самого Мэймао трепали сегодня не меньше прочего. Было ведь. А бороться с мнением толпы, было равно, пытаться зачерпнуть воображаемую луну из ее отражения в воде… То есть заранее обречено на провал. После взаимного топтания по чужим мозолям, разговор наконец перетекает в более спокойное русло. Они обсуждают впечатление от организованного мероприятия, сплетничают о некоторых личностях, затрагивают тему политики, погоду и собранный урожай, и цены на него… На последнем Цяо Мэймао вдруг понимает, что что-то не понимает. Цзян Ваньинь называет цены, которые немного не сходятся в понимании владельца борделей, с ценами для Великого Ордена, и он выспрашивает подробнее… Оказалось, что придавленный свалившейся на него непомерной ношей, в виде управления разрушенным кланом и разоренным орденом, Ваньинь разрывался и морально, и физически. Его конечно готовили как наследника и готовили неплохо, но как говориться — любого правителя делает его свита. Клан Цзян по своей неосторожности сложил яйца в одну корзинку, и почти всех обученных помощи в управлении и сведущих в делах клана людей, Вэнь Чао прихлопнул одним единственным ударом еще в самом начале, а тех кто еще оставался планомерно добила война. Ваньинь знал и умел многое, но для всего остального приходилось просить помощи у других, и особенно у клана Цзинь, как у менее пострадавшего и связанного будущим родственным соглашением… До сегодняшнего дня связанным. — Я прекрасно понимаю, что цены задирают перекупщики, но просто не могу ничего сделать! Единственный выживший после войны старейшина после ранения сам себя не узнает, а его внук, Цзян Цянь, спешно ищет оборванные контакты прежних поставщиков, но половина из них перебита, а вторая сама не против поживиться за наш счет. Взбрыкни я сейчас и к началу весны мои люди останутся без еды и лекарств. Хорошо хоть отступных полученных с войны пока еще хватает на все наши нужды. Чтож, Цяо Мэймао предполагал, что Ваньиню придется совсем не легко, но похоже на этого невероятного молодого мужчину обрушилась действительно тяжелое бремя. И потому Цяо Мэймао без какого-либо сожаления предлагает Цзян Ваньиню свою помощь и обещает явиться в Юньмэн в ближайшее же время, вместе с полушутливым намереньем навести там шороху… В итоге, решив не терять времени зря, горы Байфэн Цяо Мэймао, под отчего-то хмурым взглядом Лань Чжаня и понимающе-добродушной улыбкой Лань Сиченя, покидал уже в строю Юньмэн Цзян.