Слабость Люцифера

      Тихое пиканье аппарата отдаётся колкой болью в голове, омега медленно приоткрывает свои красные и опухшие глаза.       — Пап? — устало зовёт он. Из-за размытости не удаётся понять, где он, по капельнице в руке и многочисленным бинтам на левой руке можно подумать, что он в больнице, но тогда почему всё в тёмных тонах…       — Я здесь, сынок, — отзывается Сонгын, который что-то обговаривал с доктором. К нему вместо папы подходит обеспокоенный Хосок.       Чонгук уже полностью раскрывает веки. На правой руке капельница, левая в гипсе, в его носу какая-то проволока, а аппарат, соединённый с ней — то, что пикало у него под ухом. Он лежит на своей постели, укутанный одеялом. Чон предпринимает попытку приподняться, но тут же падает обратно — во всём теле невыносимая боль, особенно в области ног и живота. На его действия Хосок спешит его уложить обратно, он хмурит брови и смотрит с таким состраданием, что, кажется, дворецкий просто расплачется здесь и сейчас.       — Х-хён… — голос очень слабый и тихий, но старший слышит его. — Что? Что произошло?..       Хосок давит в себе слёзы уже в который раз и аккуратно кладёт руку поверх чоновой, что была в гипсе.       — Я нашёл тебя без сознания на полу. Господин Лим приказал вызвать доктора и привезти всё необходимое…       Воспоминания тяжёлыми ударами бьются в его голову. Он вспоминает все свои крики и мольбы, то, как его бросил папа, как ломал его физически и морально Юнгок.       — Помоги мне сесть, — дрогнувшим голосом просит Чон, превозмогая адскую боль в передней части тела. Практически весь его живот в кусках бинта, приклеенного белым скотчем, а под ним крупные багровые синяки. Чон не понимает, как он вообще выжил после всего пережитого.       У него была лишь одна цель, лишь один вопрос: Почему? Почему его бросили? Он уверен на сто процентов, папа слышал все его вопли и рыдания, знал, что творит с ним этот монстр, но бросил его, даже глазом не моргнув. Почему он так поступил с ним?!       Сонгын чувствует на себе тяжёлый взгляд сына, поэтому просит доктора подождать за дверью. Это был тот же доктор, что и год назад в день смерти Джухёка.       — Ты знал? — он смотрит прямо в глаза родителю и спрашивает, всем телом дрожа от страха ответа, боится своих подозрений, того, что все его страдания были понапрасну, были не для того человека.       — Оставь нас, — холодно приказывает старший дворецкому.       Хосок вопросительно смотрит на Чонгука, ожидая его ответа.       — Он никуда не уйдёт, — твёрдо отвечает за Хосока Чон.       Сонгын строго косится на него и подходит ближе.       — Чонгук… я…       — Пап, ты знал обо всём?.. — его взгляд тускнеет, а глаза наполняются влагой.       Сонгын неуверенно кусает нижнюю губу и кидает взгляд на Хосока, который смотрит на него с осуждением.       — Знал или нет?! — он срывается на крик от нетерпения. Эта тишина в ответ губит, проглатывая всю душу целиком.       — Да! Я знал обо всём! — тоже кричит Сонгын, а затем тут же жалеет об этом.       На лице Чонгука отображается весь спектр эмоций, самых отрицательных. Лицо замирает, а взгляд угасает, словно жизнь стремительно покидает его. Кривая улыбка появляется на израненных губах. Слов не надо, чтобы понять, что это была точка невозврата. Хосок обеспокоено смотрит на него, понимает, что это конец.       Конец всему миру Чонгука.       Он обречённо смеётся себе под нос. Чон вырывает из вены иглу и срывает с себя одеяло. Наплевав на боль в руке, он выставляет напоказ своё, мягко говоря, израненное тело, убирает бинты с плоского живота. От вида ужасных синяков Хосок прикрывает глаза, а Сонгын кусает губы.       — Посмотри на меня, Хосок-хён, — его голос дрожит, а из глаз текут крупные слёзы, тяжёлая улыбка не спадает с губ. Он выглядит как настоящий псих. Сонгын, замерев, слушает. — На моё состояние. Меня изнасиловал муж моего папы, заставил пристрелить любимого, угрожал, что убьёт моего папу, если попытаюсь убежать или убить себя! — на этом его голос опять срывается, и он, задыхаясь, перечисляет пережитое. Дворецкий тоже плачет, он знает, что всё сказанное не для него, он вместе с ним пережил всё это, как мог разделял его боль. — Медленно ломал каждый мой палец, сломал мне ногу, наказывая за то, чего я даже не делал! — в груди вспыхивает огонь. Он злится! Как никогда злится на себя. Опять наивен. Родной папа предал его. Ради кого он тогда всё это терпел? Ради кого прошёл все круги ада, терпел всю боль, как физически причинённую, так и моральную, глуша в себе вопль и желание просто повеситься. Ради кого?! Ради ублюдка папы, которому было плевать, когда его сына буквально ломали.       Чонгук жутко устал, устал от всего мира, от его жёсткости, все ли так страдают в жизни? Или только на его долю выпала такая участь?       Все его убеждения и морали рухнули с папиным «Знал обо всём».       Чонгук больше не знает, зачем ему жить, ему больше незачем существовать, по сути, чужой ему дворецкий любит его больше, чем родной папа.       — Я сделал всё это ради нас! Вспомни нашу прежнюю жизнь, она была убогой! Мы не жили, а просто существовали. А теперь посмотри по сторонам, у тебя есть всё! Ты одеваешься в брендовые одежды, завтракаешь икрой, у тебя есть чёрная карта!       Чонгук опять теряется и болезненно усмехается, постепенно правда выходит наружу, но он ломается с каждым словом папы.       — За небольшую цену Юнгок дал нам всё, о чём раньше мы могли только мечтать!       Хосоку хочется закрыть себе уши, а больше Чонгуку. Тот абсурд, что он несёт, заставит любого потерять голову. Небольшую цену?       К омеге приходит осознание всего, он в неверие смотрит на Сонгына, который замолкает от его взгляда, грудь его тяжело вздымается от нездорового дыхания. Он хочет смеяться и кричать в голос от своих догадок.       — Ты не выходил за него… это меня продали ему…       Даже у Хосока взгляд меняется, Сонгын ни слова не говорит против, не похоже, что он хоть на секунду жалел о своём решении. Чонгук истерично смеётся, хватаясь за голову, оттягивает свои волосы так же, как это делал вчера Юнгок, но в этот раз от отчаяния и слишком сильной моральной боли, которую нужно перебить физической.       — Уходи… — сквозь тихий плач шепчет он. Он всё ещё держится за голову, хрустальные капли падают на его одежду.       Лучше бы вчера убили.       — Вон! — отчаянно кричит Чон, не желая больше никогда видеть некогда родное лицо.       Сонгын больше не медлит и спешно покидает помещение.       Дворецкий кидается успокоить омегу. Чонгук плачет навзрыд, в голове не укладывается. Он столько лет винил себя в смерти Джухёка, в том, что папа из-за него в опасности. Но оказалось, что во всём виноват его любимый, родной человек, за которого он жизнь чуть не отдал.       Сердце колотится, левая рука отдаёт адской болью при малейшем движении, не хуже ноги, но ничто не сравнится с тем, что ощущается глубоко в груди. Настолько мерзкие и болезненные чувства там живут.       Он кричит, срывая голос вместе с волосами. Ненавидит! Так сильно, истерично рыдает, наплевав на всё. Он быстро дышит в руках обнимающего его Хосока.       Что же ему в этот раз посоветует хён? Жить дальше? Не обращать внимания? Или же хоть раз даст дельный совет — покончить с собой, пока сердце добровольно не остановится, не выдержав всей этой хрени.