Серёжа терпит, терпит, терпит

Всё было не так плохо, как могло бы быть. Серёжа помнил больничный корпус при детдоме, где переносил ветрянку и болел гриппом, помнил городскую детскую больницу, в которую загремел в десять лет на неделю. Без слёз на эти ветхие строения смотреть было сложно. А в поликлинике, к которой Серёжа прикрепился, когда стал совершеннолетним, всё было куда цивильнее. Там недавно сделали ремонт, отстроили целый отдельный корпус для омежьей консультации, чтобы туда могли ходить омеги, которые а) беременны, б) планируют беременность, в) просто имеют жалобы на свою репродуктивную систему. Серёжа был из третьей категории. Серёжа вообще всегда был и будет исключительно из третьей категории. Это он понял в четырнадцать лет на ежегодном медосмотре в детской поликлинике, когда педиатр послушала его с фонендоскопом, удовлетворённо что-то пробубнила, помяла его мягкий живот и недовольно покачала головой: «Солнце моё, как же ты ребёночка будешь вынашивать с таким рыхлым животом? Заниматься надо, зарядку делать!». Серёжа оторопел от возмущения, ничего не ответил и молча выскользнул из кабинета с всученной ему медкартой. «Ребёночка вынашивать»! Он! Ребёночка! Он никогда не хотел детей и что-то ему подсказывало, что никогда не захочет. Ему было до смешного обидно, что эта добрая немолодая женщина, не подумав, ляпнула такое: получается, на его здоровье как таковое плевать, на его жизнь плевать, его здоровье важно только в плане деторождения. А если не планируешь рожать — да хоть помирай, для чего ещё ты нужен? — А ты как думал, — хмыкнула Рита в коридоре, когда он поделился с подругой своим гневом. — Нас уже с молодых лет готовят к тому, чтобы мы рожали. Тебя хотя бы омеголог не в кресле проверял, так, вопросики задал и всё, а меня уже на кресле мучают и с зеркалами лезут. «Я важен и нужен сам по себе, — мысленно твердил Серёжа, шагая обратно в детдом в строю остальных ребят. — И я не буду никого рожать. У меня другая цель». Какая именно цель, он в четырнадцать лет не знал. Серёжа знал одно: он всегда будет из третьей категории. Но зарядку он стал делать усерднее, и пресс начал качать. Не по совету врача, а ей назло. В шестнадцать лет стало понятно, что пубертат не пройдёт для Серёжи безболезненно: его донимали то прыщи, то «психи», как это называли учителя, когда он с ними препирался. Эндокринолог в той же детской поликлинике сказал: «Гормональный сбой. Щитовидка не в порядке. Попей йод полгода. И витамины. Так, а с течками у тебя что?». Серёжа повторил свою жалобу, которая и была его главной проблемой: — Течки начались в прошлом году. Нерегулярные. Очень болезненные. — В плане? — В плане… ну, внутри очень болит, внизу живота очень тянет. И повышается температура. — Температура это у всех, — флегматично заметил врач. — А боль? Это ненормально же. — Это да, болей быть не должно. — Врач повернулся к медсестре и хмыкнул: — У современных детей чёрт-те что с течками происходит. То у них не так, это у них болит… Экология всех косит. У наших дедов и бабок ничего не болело. Может, у тебя что-то не то с пищеварением?.. В Серёже закипала злость. Какое пищеварение, если болит явно внизу живота? — Нет, это именно в течку начинается. Иногда очень сильно болит. Я в детдоме живу, мне обезбол не всегда дают, а за свои деньги… ну, мало денег. — А подавители пьёшь? — Пью, конечно, — невольно усмехнулся Серёжа. — Их нам бесплатно выдают. И блокаторы, тем, у кого течки. — Если бы не выдавали, все омеги старше шестнадцати лет поголовно ходили бы пузатыми. Вообще Серёжа собирался пожаловаться на то, что от блокаторов «Джун-120», которые им дают в детдоме, чтобы подавлять симптомы течек, сильно болит голова. Но в итоге он не стал об этом заикаться, зная, что услышит в ответ: это временно, это не важно, пей обезбол. Врач вздохнул и монотонно объяснил: — Ты подросток, у тебя перестраивается организм, гормоны шалят, отсюда нерегулярные течки и боль. В твоём возрасте с этим, как правило, ничего не делают — само проходит. Ну, хочешь, к омегологу на приём запишись. — М-хм, — Серёжа кивнул, понимая, что, само собой, никуда не запишется. Омегологов он всегда боялся, от Риты и Димки уже наслушался кошмаров про них: говорят всякое неприятное, на осмотре делают больно, ещё и лечения никакого. Врач поднял на него взгляд и спросил: — Альфа у тебя есть? Серёжа сдержал нервный смех. — Нет никого. — Жаль. Для здоровья полезно. Ладно, не торопись, успеется ещё. И Серёжа ушёл ни с чем. Да тут хоть торопись, хоть не торопись — и рожей не вышел, и тело больное, на него никто глаз не положит. Серёже никто даже комплиментов никогда не делал, кроме Олега, но Олег это по-дружески ведь, в шутку. Серёжа решил терпеть. Врач сказал, что всё пройдёт само — ну и прекрасно, значит, ничего не нужно делать. Только у Юль Васильны в медпункте обезбол выпрашивать и всё. Течки раз в три-четыре месяца — можно потерпеть. *** До конца урока оставалось пять минут. Серёжа вышел из игры и сел на скамейку. Он устал делать вид, что умеет играть в баскетбол: ну не его это было, а физрук заставлял всех подряд тренироваться, ему нужны были новые игроки в команду, чтобы возить их на чемпионаты. Серёжа хоть и стал выносливее, пресс и руки подкачал, но в тот день чувствовал себя плохо. Опять была лихорадка с утра: видимо, завтра начнётся течка. Хорошо, что она хотя бы так предупреждает о своём скором визите. Раздался свисток. Олег плюхнулся на скамейку рядом, весь взмокший, возбуждённый после игры. — Чё закис, Серый? — он положил руку на плечо Серёжи. Здоровенная, горячая лапа, им уже по семнадцать, Олег как раз из тех, кто ездит на соревнования и радует Пал Евгенича кубками и медалями. Мурашки побежали от прикосновения, но Серёжа не подал виду. — Ничего, просто устал. Знобит. По другую руку Серёжи сел Вадик — хороший друг Олега. — Рыжик, на биологию идёшь? — Конечно, — буркнул Серёжа. Глупый вопрос, никогда такого не было, чтобы Серёжа уроки прогуливал. — Сядешь ко мне поближе? На контрольной поможешь. Я эту генетику на хую вертел, учебник читал, ничего не понял. Мне как-то раздел про размножение больше зашёл. Поможешь? — А что мне за это будет? Вадик осклабился: — Отлижу за гаражами, хочешь? — Не очень. — Ну тогда безвозмездно помоги ближнему. Или давай я за тебя реферат по истории сделаю!.. Чё там у тебя, греки, хазары, печенеги? — Роль Омежьего сопротивления во Второй мировой, вообще-то. — Похуй. А ты чего зелёный такой? — Вадим принюхался. — Что, критические дни? — Бля, Вад, заткнись, — спокойно сказал Олег. К грубости друга он давно привык, Серёжа тоже. — А что? Я же ничего плохого… Не, я серьёзно, ты чё свои флюиды тут развесил? Смотри, Волчок не удержится и за жопу укусит. Серёжа помрачнел. Они всё-таки это заметили. Раз Вад заметил, Олег тоже, только промолчал тактично. Подавители и блоки скрывали запах омеги даже в течку, но из-за физнагрузок запах чуть пробивался, несмотря на все меры предосторожности. Они пошли в свои раздевалки. Серёжа всегда долго копался, потому что раздевалка омег была набита битком и было жутко неудобно. Он ждал, пока все выйдут, чтобы переодеться спокойно. Все вышли, но тут в раздевалку заглянул Олег. — Серёж, я тебя тут подожду, — сказал он из коридора. — Да можешь идти, я всё равно в столовку не пойду. Не хочу есть. Олег ничего не ответил, Серёжа думал, что он уже ушёл, но дверь открылась, и Олег шагнул в раздевалку. Он помялся, посмотрел, как Серёжа натягивает форменные чёрные брюки, отвёл глаза и спросил: — Пойдёшь с нами на выходных к Славику на днюху? — Нет. — Почему? Серёжа разозлился. Неужели непонятно? Он на выходных, скорее всего, будет лежать пластом, какой тут, к чёрту, Славик, Серёжа его почти не знает, это Олегов друг, не его. К тому же, там наверняка будет туча альф и алкоголь, и Серёже с его гормональными всплесками туда лучше не соваться, если он не хочет оказаться в списке прошмандовок Петербурга. — Мне неловко будет, — уклончиво ответил Серёжа. — Я там никого не знаю, кроме тебя и Вада. Не хочу. — Ладно. Серёжа надел белую рубашку, застегнулся и спиной почувствовал взгляд Олега. Что-то было не так, чего он припёрся вообще, зачем стоит и пялится? Олег подошёл ближе. Потом — совсем близко, почти вплотную, и положил руки на Серёжину талию. — Ты точно в порядке? — он спросил тихо где-то над ухом, и Серёжа вздрогнул. — Сказал же. Всё нормально. — Ты очень горячий. Я через рубашку чувствую. — Серёжа ощутил, как пальцы Олега сильнее сжимаются на его талии. — Знаешь, а Вад прав. — В чём? У Олега во рту пересохло от волнения. — Знаешь, что общего у твоего запаха и порыва ураганного ветра? — Олег выдержал двухсекундную паузу и выпалил: — И от того и от другого сносит крышу. У Серёжи сердце оборвалось. Пиздец, кто Олега надоумил это сказать, да и вообще прийти сюда, лапать его? Наверняка его друг. Серёжа и так всё понимает, знает, что от него несёт, на него в коридоре оборачиваться будут, он ничего не может с этим сделать, как и с выскакивающими иногда прыщами, как и с перепадами настроения, как и с бледностью или наоборот красными пятнами на шее и щеках. Серёжа вывернулся и посмотрел на Олега хмуро. — Это мерзко, Олег, и вообще не смешно. Если хочешь надо мной поржать, давай не сегодня. Настроение так себе. Он вылетел из раздевалки. Олег ничего не понял. Что мерзко? Он мерзкий?.. Ну вообще-то да. Пришёл в омежью раздевалку и принялся друга трогать без разрешения. Он Серёже, видимо, совсем-совсем не нравится. Оно и понятно. Олег не шибко умный (хотя «способный»), не особо красивый (хотя парочка омег и бет вокруг него вьются). Серёже другие нравятся, наверное, постарше и поумнее, такие как Игорёк, который окончил школу и поступил в академию в прошлом году. Это Вад какую-то ересь придумал: подойди, подойди к нему, я видел, как он на тебя на физре постоянно пялится. Олег поплёлся за Серёжей, думая, стоит ли извиняться или списать всё на нервяки Серёжи и сделать вид, что ничего не было. Олег же и до этого пытался подкатить, что-то приятное Серёже говорить, но Серёжа каждый раз всё сводил в шутку. Наверное, пора перестать пытаться. Друзья так друзья. *** После выпуска Олег предложил жить вчетвером: он, Серёжа, Вадик и Марго. Серёжа долго колебался. Марго была омегой и его подругой, к ней претензий не было, но вот делить жильё с двумя альфами — так себе идея, и если Олег был его лучшим другом и ему Серёжа безгранично доверял, то о Вадике этого нельзя было сказать. Тем не менее, выбор был невелик: либо жить в общаге, дожидаясь квартир от государства, либо снимать. Олег сказал, что вчетвером выйдет дёшево, тем более, благодаря Вадику даже не придётся подыскивать квартиру: ему дядя обещал по-родственному сдать хорошую двушку. В спальне разместились Олег с Вадиком, в гостиной Серёжа и Марго спали на раскладном диване. Серёжа зря переживал. Вадик недолго донимал его своими шутками и приглашениями в их с Олегом кровать, он быстро переключился на Марго. Марго поначалу отпихивала от себя белобрысую голову, из которой лились комплименты, но сдалась, когда Вадик стал читать ей стихи поэтов серебряного века. Марго относилась к сексу просто: он мне понравился, я ему нравлюсь, почему бы и нет? Олега выгоняли «погулять» на кухню, когда им нужно было уединиться. Серёжа предпочитал в такие вечера вообще уходить в библиотеку или кафе поблизости. Потом, к тихому Серёжиному удивлению, на кухню стали выгонять Вадика, а Олег оставался с Марго. Потом уже никого не выгоняли. Мы втроём друг другу нравимся, почему бы и нет? Теперь они спали втроём в спальне, а Серёжа оставался один в гостиной. Его накрыло такое острое одиночество, которого он не ощущал очень давно, с раннего детства. И хуже всего было, когда он слышал возню двух или трёх тел по ночам. Нет, самое худшее — это слышать, как они втроём стонут одновременно. Что они там вытворяли с Марго? Серёжа старался не представлять, но представлял. Нет, вообще-вообще ужасно — это слышать стоны Олега. Голоса Олега и Вадика было легко различить, у Вадика стоны чуть глуше, у Олега чуть выше. Утром они все улыбались на кухне и шутили, и Серёжа старательно щерился и делал вид, что ему не хочется биться головой об стену, когда он слышит, как Олегу хорошо с ними двумя. Повезло ещё, что Олег не имел Вадиковой привычки лапать Марго, пока она в одной сорочке и трусиках готовила себе завтрак, иначе Серёжу бы вообще скукожило от боли. Марго красивая, грациозная и поёт что-то из Пугачёвой или «Тату», пока насыпает себе овсянку из коробки, и грех не обнять её, сонную и мягкую, не провести руками по животу и голым бёдрам. Да, если бы такое с ней вытворял Олег на глазах у Серёжи, он бы точно тяжело вздохнул и объявил: господа, было приятно иметь с вами дело, но я лучше уйду жить в общагу, чем буду видеть это безобразие. Главное, что всем удобно, думал Серёжа. Им там втроём хорошо, а он один может допоздна готовиться к парам: если включить музыку в наушниках погромче, то терпимо. В конце концов, он и не хочет присоединяться к ним. Он бы просто не вписался. Он давно свыкся с мыслью о том, что никому не может искренне нравиться. И это не самое страшное в жизни. Зато ему легко даётся учёба в вузе. У него есть мечта о своей соцсети и он примерно знает, как её осуществить. У него есть социальная стипендия, на которую можно выживать. У него есть друзья: Олег хорошо готовит, Вадик, внезапно, что-то в искусстве смыслит, с Марго вообще всегда хорошо и весело. Неплохой расклад. Просто нужно смириться с тем, что тебя вряд ли кто-то может любить. *** Да, всё было не так плохо, как могло бы быть. Серёжа сидел в очереди к омегологу-гистерологу, скучающе окидывал взглядом пастельно-зелёные стены и розовые диванчики. В омежьей консультации было бы даже уютно, если бы не тревожность, которая мучила Серёжу каждый раз при посещении врача. Серёжа уже два года ходил туда, и всё безрезультатно. Вообще-то, посетить омеголога надо было уже давно, с подростковых лет было ясно, что что-то с ним не так, но он тянул и дотянул до первого курса универа, когда боли при течках стали совсем уже пугающими. Ему назначали процедуры, выписывали препараты, но прошло так много времени, а стало только хуже. Сидя в очереди, Серёжа невольно начинал разглядывать других пациентов и пациенток и думать, с какими жалобами они пришли. Молодые и явно беременные омеги вызывали у него смесь ужаса и любопытства: он не мог понять, как с таким животом вообще можно передвигаться. Страшно же, наверное. Беременные омеги в возрасте вызывали тревогу. Глядя на парней и девушек своего возраста и без живота, он думал: наверное, они пришли с такой же бедой, как у меня. Беда достаточно распространённая и на первый взгляд пустяковая, но чтобы её вылечить или хотя бы начать лечение, нужно пройти пару кружочков ада. Первый круг — война за талоны на первый приём к врачу. Второй круг — собственно приём у врача и осмотр. Третий круг — УЗИ и сдача всех анализов. А дальше — как повезёт. Серёже везло с переменным успехом. Первая омегологиня, к которой он записался, потому что больше свободных врачей не было, ему не понравилась. Она не сделала Серёже ничего плохого, просто общалась с ним так, будто он отвлёк её от более важных дел. Анализы Серёжа сдал, но пошёл с ними уже к другому врачу, по рекомендации Марго. И на этот раз ему повезло. Вера Альбертовна ему понравилась, только записаться к ней каждый раз было той ещё задачей: все хотели именно к ней. В этот раз, как и всегда, очередь двигалась издевательски медленно, а долго пялиться на людей было нельзя. Серёжа вздохнул, упёрся взглядом в пол (который каждые полчаса протирала ненавидящая его техничка) и стал гадать, что же скажет ему врач на приёме на этот раз. Пропишет что-то другое? Отправит на очередные анализы? Будет осматривать или нет? Будет опять про альфу спрашивать? Серёжа стал вспоминать все свои предыдущие походы к омегологам. Когда его спрашивали про половую жизнь, Серёжа с усмешкой отвечал жутковато-экзистенциальным: «Не живу». И если раньше, в детской больнице, этот ответ не вызывал удивления, то в консультации омегологи смотрели на девятнадцатилетнего парня с подозрением и переформулировали вопрос, на случай, если он что-то недопонял. — Как же так, такой красивый парень, видный, — сказала Вера Альбертовна, заполняя бумаги, когда он пришёл к ней в самый первый раз. — Учишься на отлично? На личную жизнь времени нет? — Хорошист ради стипендии, — ответил Серёжа. — Да, времени нет. Тут, по сути, он не соврал, когда работаешь над своей соцсетью и пытаешься хорошо учиться, нет времени бегать на свидания. Он и к врачам попадал редко, потому что времени не было. На первом курсе он встречался с одним альфой, но эти отношения не продлились долго. За эти два года Серёжу несколько раз направляли на УЗИ, и это была отдельная песня. На первый раз Серёжа морально подготовился к нежалательному проникновению посторонним предметом, но вот к унижениям оказался не готов. Узист ввёл датчик как-то слишком резко. Серёжа сжал зубы и решил перетерпеть. Но узист стал двигать датчиком и постепенно пропихивать его глубже, и Серёжа пожаловался: — Что-то мне немного больно. — Потерпите и расслабьтесь, — пробормотал доктор, не отрываясь от экрана. Серёжа угукнул. Но датчик давил на напряжённые стенки слишком настойчиво, мышцы стали сокращаться, от этого стало ещё хуже, навернулись слёзы. Серёжа бы и это смог вытерпеть, но он в инструкции читал, что про болевые ощущения нужно обязательно сообщить врачу, так что сказал: — Что-то как-то уже очень больно. Узист цокнул языком. — А по членам скакать не больно было? Серёжа распахнул глаза и даже перестал чувствовать боль, настолько оторопел от этих слов. Он слышал, что специалисты омегологического профиля не отличаются особой вежливостью, но с таким хамством столкнулся впервые. — Так я и не скакал ещё… — Девственник, что ли? — Да. — А почему не сказал?! — Вы не спросили! Узист закатил глаза, пробормотал что-то про то, что в таком случае надо было использовать другие инструменты. В любом случае, процедура уже была почти завершена, и он продолжил двигать датчиком, только аккуратнее. Серёжа хотел потребовать немедленно его отпустить, но промолчал. Очень неудобно бороться за свои права, стоя на коленях, особенно стоя на коленях без штанов, особенно с посторонней штуковиной в заднем проходе. Когда всё закончилось, Серёжа натянул штаны и злобно вырвал бумажку с заключением из рук узиста. Он собирался закатить скандал в регистратуре, но увидел, какая там очередь, и понял, что особого смысла в его позоре не будет: ну, выпустит он пар на флегматичного регистратора с жабьими глазами, дальше-то что? Серёжа решил так: остыну, приду в следующий раз на приём к ВерАльбертовне и заодно жалобу накатаю. Полгода спустя УЗИ проводила другая специалистка, которая пришла в ужас от его рассказа про предыдущий неудачный опыт и во время всей процедуры называла Серёжу зайчонком. Не то чтобы Серёже это было необходимо, он просто хотел обычного уважительного отношения, но «зайчонок» был, честно сказать, приятным бонусом. На УЗИ на этот раз обнаружили какое-то образование неизвестного происхождения, Серёжу отправили в областной центр гистерологии, на гистероскопию с биопсией, подозревали онкологию, перепутали анализы с чьими-то чужими, Серёжа в какой-то момент вообще перестал понимать, от чего его лечат. И что бы Серёжа ни делал, ему не становилось лучше. Стабильно после каждой зимней и летней сессии он оказывался в этих очередях, среди беременных и небеременных омег, среди розовых диванчиков и медиков в пастельно-жёлтых халатах. — Разумовский, заходите! — позвали из кабинета. Наконец-то. Всего-то два часа в очереди. И карточку его не потеряли, раз вызвали по фамилии, хвала богам.