Real daughter

      Комната Йодо в доме Казекаге с некоторых пор представляла собой некий импровизированный госпиталь с одним пациентом.       — Ну как, тебе лучше, Химавари? Точно лучше? — Йодо и Сарада буквально порхали над лежавшей в кровати Химавари, которой, к счастью, смогли спасти глаза.       — Да, — слабым голосом ответила Химавари, — уже все в порядке? А как там Шинки?       — Да живой он, — горестно вздохнула Йодо. — Только Пятый посадил его под замок, потому что не знает, что могло послужить причиной того, что он потерял контроль над сатецу.       — Скажи честно, — сняв очки и сделав круглые глаза, спросила у облегченно вздохнувшей и пытающейся сесть в постели Химавари Сарада. — Шинки…эм… он пытался с тобой что-то сделать?       — Да, а что? — совершенно буднично спросила Химавари, хотя Сарада в это время уронила очки и подавилась, а Йодо начала всхлипывать и отчаянно тереть лицо руками.       — Химавари, это… — Сарада даже не знала, что сказать. — Как… эээ… что именно… хотя….       И Химавари начала рассказывать. Воспоминания Химавари       Поначалу Химавари даже не знала, где искать и Шинки, и сам корпус Кугетсу. Однако она точно знала, что здания корпуса находятся где-то на окраине. Но где именно? И тут она вспомнила о своем хвостатом. Точнее, хвостатой.       «Курами, ты можешь связаться с Шукаку?»       Надо сказать, что Шукаку нашелся быстро. Дух песка как раз был в городе и искал себе очередную забаву (а чем еще заниматься биджу без джинчуурики?). И он был несказанно рад тому, что его любимица (в которую он бы и сам был не прочь залезть, но там было твердо и прочно занято) сама нашла его и попросила показать, где трудится Шинки, которого Шукаку любил не меньше и тоже был бы не прочь обрести в нем спокойное местечко, но отказ от его силы по тысяче раз на дню заставляли нежное сердце Шукаку скорбеть не меньше.       Конечно же Шукаку с радостью показал Химавари и корпус Кугетсу, и открыл перед ней все запароленные и охраняемыми вооруженными куклами двери, и даже помог найти комнату Шинки. Чувствительное сердце Шукаку всегда было очень благодарным как Химавари, так и Шинки за все хорошее, что они сделали для Суны и для него лично. И он просто не мог не желать, чтобы два таких замечательных человечка не были вместе. И поэтому-то Шукаку решил познакомить этих двоих поближе под его чутким руководством, «иначе Шинки так никогда и не женится как Гаара».       Когда Химавари впервые попала в общежитие корпуса, то ее ужаснули эти условия. Три этажа, один из которых находился под землей и куда ее и повел Шукаку… Широкий коридор с высокими, плохо побеленными потолками, грубо замазанные цементом стены, а также деревянный настил прямо на песок и никакого намека на пол. Неужели здесь трудятся люди?       Через некоторое время то тут, то там замелькали двери. Какие-то из них были наглухо закрыты и их тоже охраняли скособоченные и ужасные куклы с ощерившимися ртами, стоявшие, однако, неподвижными. Наконец, Шукаку остановился перед одной из дверей, которая почему-то была открыта и из-за нее раздавались громкие голоса. Перед носом Химавари сразу же возникла страшная, похожая на ожившего Духа смерти кукла, управляемая сатецу, но девушка вместо испуга с возгласом «какой хорошенький», потянула руку прямо к черно-белой рогатой черепушке. Кукла тут же исчезла, а черная металлическая пыль буквально подмела дорогу перед Химавари, приглашая войти.       Войдя внутрь, Химавари поначалу даже не поняла, где оказалась. Вокруг были все те же беленые стены, но внутри было так чисто, что, казалось сама тишина тут имела светлый оттенок. К слову сказать, помещение было разделено еще на две части, закрытые брезентовыми занавесями. Одна была полностью черной и отделяла небольшой квадратный участок, и девушке почему-то показалось, что за ней находится какой-то музыкальный орган, хотя она и не понимала, почему у нее сразу возникла такая ассоциация, а другая, зеленая, разделяла комнату надвое. Посередине комнаты стоял большой тяжелый стол внушительных размеров, на котором на данный момент находилось огромное размалеванное деревянное нечто и над ним стояли, громко ругаясь и с хрустом разворачивая то один, то другой рассыпающийся от времени свиток два размалеванных кукловода в рабочих фартуках с кучей карманов: «это не то, не то, бл@хамуха!»       Поначалу Химавари подумала, что Шукаку ошибся, приведя ее сюда, ведь Шинки среди них явно не было. Да и не мог Шинки быть одним из этих грязных рабочих мужиков Корпуса, с темными пятнами на одежде и подмышками, с руками, по локоть в чем-то черном и вонючем. Нет. Шинки был самим спокойствием и учтивостью, с красивой и правильной речью, а не этим бородатым мужлом в почерневшей куфие на голове, которое на проверку оказалась повязанной на волосы детской футболкой, которой, похоже, время от времени утирали пот со лба, на данный момент матом доказывавший свою точку зрения.       Но когда Химавари подошла поближе, то к ее глубокому изумлению именно этого великанского мужика, сильно смахивающего на дровосека из сказки, Шукаку представил как Шинки. Химавари была в полном недоумении, но виду не подала.       «-Курами, я в полном шоке. И это принц Железного песка?!       — А что ты хотела, солнце? Мужики они такие. На людях он — принц из сказки, а дома — пьяная макака краше будет! Покойница Мито часто любила так говаривать о своем дорогом супруге, любившим *щелкает по белому горлу* это дело.       — Нет, ну это точно не про Шинки»       Химавари вышла из своего оцепенения, когда тот, кого назвали Шинки, учтиво поклонился и извинился перед ней. В другом же рабочем она узнала Канкуро, старшего брата Казекаге. И к крайнему удивлению Химавари он, казавшийся ей достаточно лояльным и даже добрым до этого момента, в буквальном смысле этого слова начал выгонять ее из мастерской со словами, чтобы она не мешала рабочему процессу. Но тут вмешался Шукаку, который заверил, что Химавари пришла только передать Шинки его рубашку и потом сразу же уйдет и совсем не помешает работе. Правда, Сурайба тут же высказал мнение о том, что обычно ничего доброго не происходит там, где появляется Шукаку. Ведь всем в Суне было известно, что Шукаку — та еще старая сводня.       — Нам просто идти пора, Шинки. Дел невпроворот, да и Сурайба вызвался мне помочь. Так что извиняй, сидеть тут не можем, — и Канкуро вместе с техником вдвоем поволокли тяжеленный щит Сеншу обратно.       Когда Канкуро и Сурайба ушли, Шукаку вдруг внезапно вспомнил, что у него тоже есть какие-то неотложные дела и испарился в воздухе, оставив Шинки и Химавари одних.       — Я хотела отдать тебе рубашку, я даже постирала ее — Химавари шагнула к Шинки, который аккуратно складывал обратно все растормошенные свитки.       — Можете оставить себе, химе. Я ее все равно больше не надену, — ледяной тон Шинки мог отпугнуть кого угодно, но только не ту, чей отец был джинчуурики Девятихвостого, а брат — носителем хтонической херни под названием «карма». И идеально белая рубашка просто отправилась в груду грязных тряпок для протирки рук и механизмов, что лежали в треснутой плетеной корзине поблизости.       -Уходите, химе. Вы мешаете производственному процессу.       Химавари же, совершенно не обращая внимания на происходящее и явное недовольство Шинки, продолжила свое изучение мастерской. Ее поразил идеальный порядок и обилие различных инструментов, многие из которых она вообще видела впервые. Вдоль всех стен громоздились шкафы, над которыми были прибиты полки. И на каждой из них было место для своего инструмента, точнее наборов инструментов. Набор молоточков, набор пил, набор чего-то еще. Аккуратно лежали в коробочках различные радиодетали рядом с наборами жал от паяльников и наконечников отверток. Сбоку от большого стола стояло несколько больших мешков и ящиков, в которых россыпью были насыпаны гайки, гвозди, болтики и шайбочки всех видов и размеров. Под столом стояло куча банок, в которых, к своей вящей радости художницы, Химавари узнала банки красок, ацетона и олифы. Связка кисточек, идеально чистых и блестящих под лампами дневного света, которые тут были прикручены над каждым шкафом и большим столом радовала глаз.       И Химавари, завидев то, что мгновенно вызвало в ней полет творчества и заставило душу искренне скорбеть, что в этом железном мире не растет ни одного цветочка, совершенно не спрашивая разрешения (и уверенная, что она все равно его получит), просто взяла понравившиеся кисточки и краски и начала рисовать… прямо на большом столе, обитым большими железными листами.       — Он называется верстак, химе, — и тут Химавари мороз продрал по коже, потому что ей показалось, что ее руки коснулся железный песок. — Извините меня.       Сам же Шинки в это время сидел за стареньким, кряхтящим на все лады компьютером и что-то с грохотом печатал.       Химавари удалось найти только желтую и зеленую краски, но и этого было достаточно, чтобы через полчаса на железном листе раскинулось подсолнуховое поле — вещь, невиданная для Сунакагуре! И каждый подсолнух был прорисован так тщательно, что было непонятно что это: картина промышленной краской или же фотография. Ветер трепетал подсолнуховое поле, а сами цветы в свете ламп казались поворачивающимися вслед за предвечерним солнцем!       Химавари с улыбкой посмотрела на картину. Она не видела, что все это время глаз из железного песка внимательно наблюдал за возникновением рисунка. Она даже не заметила, что Шинки в это время скрылся за зеленой занавеской, и оттуда долго доносились какие-то звуки сверления, сгиба, скручивания, постукивания и жужжания.       Химавари уже хотела встать с места, совершенно не обвиняя себя в том, что она своим присутствием и своим ярким рисунком нарушает эту стальную атмосферу, как вдруг перед ней возник точно такой же подсолнух, только из жести и металла!       Химавари аж воскликнула от удивления, насколько сильно металлический цветок был неотличим от настоящего.       — Ничего себе. Это из железного песка? — удивленно спросила она.       — Это своими руками, химе. — Шинки стоял рядом и держал в руке железный подсолнух. — Подарок от Мастерской мастера Шина. Я никогда не видел подсолнухов, но я думаю, что они очень похожи на жасмин.       — Подсолнухи неразрывно связаны с солнцем, — мечтательно потянула Химавари.

— Прекрасен и жасмин, что ночью распускаясь,       До цвета утренней зари благоухает,       Рассветного тумана же касаясь,       Не мерзнет он, а ярче расцветает…

      Химавари хмыкнула.       «- Ну как тебе, Курами?       — Прелестно! Хаширама тоже любил писать Мито хокку. Только писал он их после чашечки-другой сакэ. Мито всегда умела подобрать такое количество чашечек, при которых Первый становился уже веселым, но еще не бегущим в игорный дом. Кстати говоря, спроси, пьет ли Шинки?»       — Шинки, а ты пьешь?       — Что? — Шинки как раз убирал открытые Химавари краски.       — Алкоголь, — хмыкнула она.       Шинки в ответ тоже усмехнулся.       — Нет, химе. Вредных привычек у меня нет.       — Серьезно? А почему?       — Потому, что сатецу.       Химавари с непониманием посмотрела на него.       — Дело в геномах, ответственных за ниндзюцу, распространенных в Скрытом Песке, химе. Стихийные техники ветра, земли и молнии, которые распространены здесь, всегда находятся в сочетании, поэтому они очень нестабильны. Например, та же стихия магнетизма, передающаяся по линии клана Казекаге. Стихия ветра обычно всегда идет в сочетании со стихией земли, что тоже не есть стабильный геном. Про свой джитон я вообще молчу. Такие мощные и нестабильные стихийные техники требуют постоянного контроля. Так что на самом деле люди мы — горячие, увлекающиеся и замороченные каждый на своем.       » — Курами, что такое?       — А ведь он не соврал ни разу. Видала, какой прохвост Шукаку?!       — Да что ты, Курами! Шинки вообще другой. Ты погляди, какой он спокойный.       — Детонька, *почесывает за ушком* я, в отличие от тебя, жила уже и в Мито, и в бабке твоей Кушине. И я кое-что понимаю в мужчинах *зевает*. Уж поверь, что Шинки только делает вид…       — Ой, хватит уже наговаривать на человека, Курами!»       … Как я уже сказал, мое сатецу очень нестабильно. И если песок отца еще поддается более-менее сносному интуитивному контролю и отражает его настроение только при сильных эмоциях, что бывает крайне редко, то мой железный песок, извините за подробности, химе, нельзя свернуть ни в какой сосуд, ни с печатью, ни без печати. Мне нельзя даже думать о чем-то, настолько гибко и быстро он реагирует даже просто на мои мысли. При моем росте 205 и весе в 100 килограммов вес сатецу уже перевалил за два центнера. Это как быка на себе носить, химе. Но нам ничего никогда не дается не по силам, поэтому, — и тут Шинки с силой дернул на себя какой-то прибор с пружинкой, и тот громко зазвенел на отметке «200», — силой не обделен. Проблема лишь в том, что эта махина очень чутко реагирует даже просто на мои мысли. Поэтому терпение — это основа убеждений в Скрытом песке. Терпение, духовные упражнения, самоконтроль — наше все.       Химавари с сочувствием посмотрела на него, а потом высказалась:       — Если все так сложно, то может быть, ты просто переедешь в Коноху. Тебе бы поставили ограничители чакры, у нас это умеют делать. И ты бы мог работать в компании «Каминаримон», там специалисты очень нужны.       — Ммм… и вся твоя деятельность сведется к «здравствуйте, это первая линия техподдержки компании «Каминаримон», какой у вас вопрос?». И так изо дня в день. Мне это неинтересно, химе. Ммм… ограничители чакры. Учитывая то, что Боруто уже использовал нинджет вместо того, чем был благословлен при рождении, то я не удивлен.       — И почему у вас тут все так сложно, Шинки? — Химавари все еще пребывала в недоумении. — Компьютеры старые, сейчас уже никто не пользуется такими. А время вы и правда отсчитываете на песочных часах?       — Со времен первого Казекаге, а значит, и со времен основания Суны. — Шинки подошел к столу, где стояли песочные часы в деревянной оправе, и успел перевернуть их ровно за мгновение до того, как они остановились. — И, кстати, это одна из причин, по которой я никогда не перееду в Коноху. Никогда не привыкну к вашему отсчету времени, точнее, к его отсутствию. На самом деле часы надо переворачивать всего шесть раз. Зато не нужно переживать, что они сбились или что-то пошло не так, и ты не тратишь своего времени впустую, а оно у каждого человека очень сильно ограничено.       — Это ведь поэтому у вас на повязках знак песочных часов? А точка над ними? Что она обозначает?       — Что все мы там будем… — эхом отозвался голос Шинки из-за столика с компьютером.       — Где это — там? — удивленно спросила Химавари.       — Ну, мы лично перед воротами, у стен Суны.       — Оу, а что там? Это что-то типа праздника или что…       — Ну, для кого как, химе. Когда будете уезжать из деревни, можете оглянуться и посмотреть. Конец воспоминаний Химавари Воспоминания Шинки       Будь это кто-то другой, а не Химавари, Шинки бы выставил нахалку, посмевшую нарушить его покой, в ту же секунду, потому что если бы он этого не сделал, ее бы все равно выкинуло вон сатецу.       Но слово, данное отцу в том, что он будет защищать детей Наруто Узумаки, было сильнее личной жизни человека-в-клетке.       Шинки на всю жизнь запомнил этот момент, когда в его шестнадцать лет отец позвал его в кабинет, чтобы раскрыть страшную тайну. Сразу после рождения Химавари (тогда еще Гаара был один и о детях не помышлял) Наруто обратился к Казекаге Песка со странной просьбой, от которой даже видавший виды Казекаге присел на то место, с которого встал. Отец рассказал, что он долго пытался втолковать Наруто, что в Песке так не принято, предлагал рассмотреть Какаши, Саске, Шикамару, еще кого-то из близких друзей в Конохе, но впервые за многие годы знакомства Наруто был непреклонен.       — В общем, я был вынужден пообещать Хокаге, что если с ним и госпожой Хинатой что-то случится, то я буду нести полную ответственность за его детей как отец. Это значит дать им воспитание, поддержать их, где надо. Оберегать и защищать их. Но так как здоровья и нервов на все это у меня может просто не хватить, то ты, Шинки, как мой старший воспитанник, просто обязан позаботиться… нет, не о Боруто. Боруто — твой ровесник, уже взрослый, разберется как-нибудь со своими делами и без нашей указки. Ну, ты дружи с ним поближе, конечно. Наставляй его, в чем пристойно. Но я тебя о другом хотел попросить. Боруто, конечно, очень любит свою сестренку, Химавари. Но, ты же сам понимаешь, какой Боруто. Мне боязно за девочку, ведь в нашем мире всякое может быть. А тебе я в этом отношении полностью доверяю. Пообещай мне, как мой приемный сын и мой воспитанник, что если со мной что-то случится, то ты будешь хранить Химавари, как зеницу ока и подберешь ей в мужья хорошего человека.       Все. В этот момент Шинки припечатало к полу.       «Мало мне выходок Йодо и проблем с Араей! Так теперь еще и эти двое?! Боруто это ладно. Свои люди — сочтемся. Но его младшая сестра! Я ее всего один раз видел и тут сразу же «хранить, оберегать» и даже замуж выдать!»       Но вслух Шинки, конечно же сказал извечное «да, отец».       И все. Завяз по самое горло в этом зыбучем песке под названием «ответственность» за неизвестную ему сестренку Боруто. И именно поэтому сейчас он просто не мог выгнать ее. И даже когда Химавари посетовала на то, что ей хочется пить, пришлось принести ей молока из единственного на весь корпус холодильника. Химавари честно попыталась пить его, затем спросила, чье это молоко, а на ответ «верблюжье» отложила стакан и сказала, что она явно больше не хочет. На что Шинки также честно ответил, что по той же причине он никогда без нужды не пойдет ни в одну закусочную Конохи и демонстративно вылил стакан в слив углубления под промывку деталей кукол.       Но ладно бы его нервировала только Химавари, которая, на самом деле, вполне себе скрашивала своими рисунками его суровый быт: она уже успела разрисовать его стол, стену, украсив ее миниатюрой ночи в Пустыне, на что Шинки выдал ей целую поэму, которой девчонка осталась довольна. Теперь же Химавари нацеливала свою кисть на куклу Шишики, а это было уже неприемлемо. Чтобы как-то отвлечь ее, Шинки дал ей ворох больших листов бумаги и сунул в руку учебник по черчению. Сам же он сел за компьютер и открыл почту, в чате которой было непрочитанными несколько писем по теме «Коробочки для аккумуляторов. Деревня Скрытого облака».       «Мастер Шин, мы уже неоднократно писали о том, что нас не устраивают металлические коробочки с острыми краями, потому как они опасны в установке, неэргономичны, неэстетичны и вообще выглядят кустарно. Также неоднократно просили вас предоставить чертежи… Иначе работать с мастерской в Скрытом Песке не имеет смысла… »       Дальше Шинки просто не прочитал, чтобы не тревожилось сатецу.       «Да идите вы нах со своими коробочками. Месяц уже согласовать не можете!»       Но в ответном письме Шинки начал писать стандартное, как и учил его некогда отец: «Коллеги, я все понимаю, но давайте успокоимся и…»       И тут Шинки увидел, что в переписку был добавлен Райкаге. Сатецу вдруг поднялось под потолок и стало бешено об него стучаться. Шинки едва его успокоил и с опасением посмотрел на Химавари, но обладательнице бьякугана было абсолютно все равно на пугающее сатецу Шинки. У нее дома был батя с Девятихвостым да Боруто со своей кармой.       «А что если посоветоваться с Хима…»       Сатецу опередило его, выложив на одном из белых листов буквы из железного песка:       «Химавари, что ты думаешь о том, как быстро скруглить острые углы металлической коробочки?»       — Я думаю, что их можно быстро скруглить, если ударить чем-то тяжелым, — пробормотала Химавари, пытаясь понять, как можно начертить схему коробочки в трех развертках.       — Ну, это спокойно. Конец воспоминаний Шинки Воспоминания Химавари Химавари обернулась на звук сильных ударов. Наверное, Шинки за занавесью колотил по коробочкам чем-то тяжелым.       — Мастер Шин, — вдруг неожиданно позвала она, взглянув на валявшуюся кучу криво подписанных визиток: «Мастерская мастера Шина. Кузнечные изделия быстро, качественно, недорого».       И тут за занавеской что-то вспыхнуло и через несколько мгновений она ярко загорелась, а вместе с ней и одежда на Шинки. Химавари бросилась было к нему, но железный песок быстро погасил пожар и содрал верхнюю часть вспыхнувшего от искры рабочего комбинезона Шинки.       — Могу я чем-нибудь… — начала было девушка.       И тут Химавари застыла, а потом начала краснеть. И краснела она до тех пор, пока не почувствовала, как запылали ее щеки и уши.       «- Понимаю, детка. Впервые в жизни видишь настоящего мужика *затягивается тонкой сигареткой* Ну, у покойной Мито тоже была такая реакция, когда она впервые увидала голого Мадару, вылезающего из коноховского пруда, после того как Хаширама в шутку повесил его исподнее на суку дерева. Бедняжка еще долго сравнивала… — СЕЙЧАС В КЛЕТКУ ПОЙДЕШЬ, КУРАМИ-ЧАН! — Все, все, крошка. Молчу и курю»       Химавари и правда была ошарашена. Еще бы: высокий рост, прямая и крепкая, бугрящаяся мышцами спина, сильные руки, одна из которых держала миниатюрную коробочку, а другая играючи обрабатывала ее углы… огромным молотом на наковальне. Сатецу задумчиво клубилось где-то наверху. От Шинки исходил такой жар, как будто бы они на самом деле были в древней кузне. Химавари поймала себя на том, что не может оторвать взгляда от того, как Шинки работает.       — Шинки, — вновь позвала она его.       Тот обернулся, прислонив разгоряченный молот себе на плечо.       — Да, химе.       А Химавари почувствовала, что язык у нее больше не ворочается. Потому что она должна была перенести увиденное на бумагу. А лучше на холст. И точно получила бы признание только за один этот рисунок.       — У тебя что, длинные волосы позади, — только и смогла выдавить из себя Химавари, да и то после толчка со стороны Курами.       — Несколько прядей. Рука не дотягивается отстричь. Так и хожу с этими глупыми кудрями, непонятно почему они у меня вьются позади. Но если они вас раздражают.       — НЕТ! НЕ СМЕЙ! ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПОКА Я НЕ РАЗРЕШУ!       И тут Шинки увидел, что на девушке светится покров демонического лиса. Точнее лисы. Курами.       — Химавари, успокойся, — твердо сказал Шинки. — Отрицай это. Отрицай, слышишь. Скажи, что никто не имеет над тобой власти и силы. Я всегда это повторяю, когда боюсь, что потеряю контроль над собой.       Химавари же чувствовала, что трансформацию уже не остановить. Она тихо плакала, но желание Курами вырваться на свободу было сильнее. Она и так не держала ее в клетке. Она жалела свою пушистую снежно-белую лису, возникшую в ней после исчезновения самого Курамы, а она…       — Отрицаю это. Кто бы ты ни был, ты не властен над Химавари и ее душой. Будь скован цепями, где тебе и место, — закрыв глаза и приложив свою руку к разгоряченному лбу Химавари, Шинки произнес эти слова.       Когда Химавари открыла глаза, то она почувствовала как небывалое облегчение, так и тяжесть цепей недовольной Курами одновременно. Шинки же стоял рядом, накинув на себя кусок необгоревшего брезента.       — Не надо себя терроризировать, химе. Увидели или услышали что-то, что может вызвать высвобождение биджу — скорее уходите оттуда. Не смотрите. Не слушайте. Я просто не думал, что звук молота настолько выведет Вас из равновесия…       И немного погодя, добавил:       — Значит, ты такая же, как и я, Химавари. Об этом есть хорошая песня. Хочешь, спою?       Химавари молча кивнула.       И тут сатецу откинуло черный покров, за которым оказалась застекленная комната, обвешанная кучей защитных печатей и символов. В комнате Химавари увидела множество каких-то странных приборов. Шинки объяснил ей, что это модульный синтезатор для производства электронной музыки, который он сам придумал и собирал несколько лет. Он вошел в комнатку, сатецу немного приглушило свет, и из прибора полилась странная музыка иных миров, которую Шинки воспроизводил, просто переключая кнопки и перетыкая соединительные провода.

…Темная ночь, и вот снова я у черты. Я так одинок и жду исполнения мечты, Что даст мне ответ. Но погружаясь в тьму боли и страха, молюсь, Чтоб избежать темноты. Но ветры пустыни уносят мечту… Так же и ты. Там на краю есть лунный свет, что на мне. Его сила огромна, его сила бездонна и Вторит силе моей. И тогда я кричу. Но если контроль все еще у меня, почему Я чувствую разбитое сердце в груди? Когда же теряю контроль, то я чувствую боль, Разрушая мечты. Так же… как ты.

      Все это время Химавари стояла и просто смотрела. Нет, не на Шинки. Она больше не хотела отпускать на волю биджу. Она смотрела на его сатецу, которое теперь жило своей жизнью и вырвись оно сейчас на свободу… кто знает, что было бы, не заключи сам себя Шинки в эту стеклянную клетку с тысячью печатей, потому что сатецу билось в ней как раненый зверь.       Шинки уже просто тихо играл на своей бас-гитаре, видимо, успокаиваясь и собираясь с мыслями, как вдруг порыв ветра с силой распахнул слуховое окно в потолке.       — Хитокугетсу! — заорал кто-то. — Еретики!       — Бегите, химе! — Сатецу Шинки подхватило Химавари и понесло прочь из корпуса, защищая от сотен кунаев, огенных шаров и много чего еще, пытавшихся достать до нее. Сам же Шинки остался беззащитен.       — Молот! — успела крикнуть ему Химавари. — Это твое и только твое оружие! Пропусти через металл молота магнетизм…       Она уже не видела Шинки, но видела, как его сатецу эвакуировало людей из общежития корпуса, сметая все на своем пути.       Уже оказавшись в пустыне рядом с Кугетсу Бутай, Химавари вдруг опомнилась.       «Как же так-то? Получается, Шинки спас меня, оставшись без своей защиты, а я его бросила?»       И Химавари быстро развернулась и помчалась обратно внутрь. Она активировала свой бьякуган и быстро нашла… нет, не Шинки, а облако железного песка, вырвавшееся из-под контроля, которое тот последними усилиями направил на себя и сейчас умирал в поистине адских муках.       И когда Шинки окончательно отключился, успев, однако, забаррикадировать прочнейшую дверь, способную выдержать даже сильный взрыв, чтобы собравшаяся со всего корпуса железная масса весом в тонну не начала давить все на своем пути.       Но сдаваться так просто Химавари была не намерена. Остановившись перед дверью, она сказала сама себе, что она вытащит Шинки отсюда во что бы то ни стало.       — Бьякуган! Восемь триграмм…       И голос дяди Неджи, предупреждающий о том, что это не поможет.       — Бьякуган. Искусство ниндзя, восемь триграмм в трех плоскостях. — Химавари вспомнила, что чертежи в трех плоскостях в итоге составят один чертеж, но более совершенный, — Курами, готовсь!       «Слушаюсь *стекла со своего дивана*»       И Химавари впервые исполнила технику вакуумного кулака так идеально, что не только мать и тетя, но и дедушка и даже покойный дядя Неджи были бы в восторге.       Но как только тройная стальная дверь разлетелась в щепки, так из нее вырвалась огромная, никем не контролируемая стальная буря. Химавари с истекающими кровью глазами подбежала к Шинки и увидела, что тот жив, но без сознания. И, чтобы остановить сатецу, Химавари нужно было разбудить его. Она с силой ударила его по щеке, но он не очнулся.       — Шинки, если ты не прекратишь, то сейчас НАКАЖУ ТЕБЯ ПО-СЕРЬЕЗНОМУ БЛИН! — с какого-то перепугу в сердцах произнесла Химавари, вспомнив об его словах и об увиденном в его комнате.       И тут Шинки внезапно открыл глаза и прошептал, что он отравлен, а офигевшее сатецу остановило свое бешеное продвижение. Курами внутри Химавари поджала уши и ее тоже мелко затрясло.       «- Курами, доставай цепи бабушки Кушины!       — Но детонька, ты же даже не знаешь, как это работает…       — КУРАМИ-ЧАН, НА ВОРОТНИК ПУЩУ!       — Поняла, поняла, сейчас организуем»       И вдруг уже ничего не видящая вокруг себя Химавари почувствовала, как из ее позвоночника тянутся цепи чакры. Цепи, которые собираются и связывают уже начавшее снова разлетаться сатецу. Они связывают его вместе с Шинки по рукам и ногам. Один миг, и чакра из сатецу перетекает по цепям в пузо довольной Курами.       — Еще раз… так сделаешь… — прошептала ничего не видящая Химавари, доползая до окровавленного Шинки, которого едва не похоронил под собой дезактивированный и упавший рядом железный песок. — Если ты еще раз спасешь меня, жертвуя собой… То я тебя не только свяжу, но и так отхлещу этими цепями, что мало не покажется, блин!       — Все что угодно, химе, — едва прошептал одними губами Шинки. Он то приходил в себя, то тут же отключался. Химавари тоже закрыла кровоточащие глаза и свалилась рядом с ним. Конец воспоминаний Химавари ***       — Он пытался спасти меня и людей в Корпусе Кугетсу, — успокоила их Химавари. — Только и всего. Скажите, он сильно…       И тут дверь в комнату открылась и в проеме показалась пошатывающаяся и обмотанная бинтами фигура, похожая на мумию, а из-за его подмышки выглядывал миниатюрный блондин. Фигура посмотрела на Химавари, а потом, пробормотав что-то из разряда «Простите, что не смог уберечь Вас, химе», начал медленно сползать на пол.       — Шинки?!!! — завизжали обе девушки, но спохватившись, встали в боевую стойку и в буквальном смысле закрыли собой Химавари, но потом, обратив внимание на парня рядом, ткнули в него пальцами, — А ты еще кто?!!!       — Не беспокойтесь, я просто психоаналитик, только и всего, — тот развел руками, но гордо выпятил грудь. — Данных за серьезные психические расстройства у него нет, да и навредить Химавари он бы никогда не смог, потому что мазохист. Но вот полечиться от отравления дурно сваренной синтетикой ему б не мешало. Мне бы организовать капельницу, все остальное у меня имеются, ведь если психоанализ устанавливает причину, то лечим-то мы все равно препаратами… Кстати, я не представился. Доктор Генши Тсукури, единственный в нашем мире шиноби, владеющий искусством психоанализа!       — Слышь, ты, умник! — не выдержала Сарада, показывая ему кулак, — Сейчас как вдарю промеж глаз и, как говаривала моя матушка, сразу все мозги к херам и вытекут! А вот батя мой таких как ты, одним глазом…       — Оу, — довольно пробормотал Генши, — да я гляжу, тут у нас комплекс Электры во всей красе. Но это не беда. Все проблемы, как говорится, из детства, да и тренингов по сепарации от родителей тоже много.       — Вы это видели? — вдруг неожиданно перебила спорщиков Йодо. — Вы видели? У Шинки больше нет сатецу!       — Возможно, что на данный момент оно просто запечатано, нет? — удивилась Сарада.       — Нет, — поправил ее Генши, — Шинки просто голый и сатецу прикрывает его.       — В смысле? — удивилась Йодо. — Но оно же выглядит как плащ. Сколько себя помню, это было так. Или?       — Стоп! — остановила ее Сарада, почесав в голове. — Шинки, сними-ка бинты! Девчонки могут отвернуться, но мне-то как дочери медика просто положено…       — Пока ты в Суне, нихера тебе не положено, Сарада, блин! — перебил ее появившийся вместе с Араей Боруто, и, погрозив пальцем, важно молвил, — Так дядя Гаара сказал.       — Успокойтесь, со мной все нормально, кроме того, что у меня сейчас жуткая слабость от яда, — ответил им Шинки, прикрыв глаза и приняв прежний невозмутимый вид.       — Шинки, давай уже рассказывай, что случилось, — начал давить на него Боруто. — Если что, то ты чуть не убил мою сестру!       — Я не хотел причинить ей вред, ведь я не испытываю к химе клана Узумаки ничего, кроме глубочайшего уважения и почтения, — и тут Шинки учтиво кивнул в сторону Химавари. — Я не делал ничего такого, чего бы она мне не приказывала.       — Может все-таки «попросила»? — попыталась уточнить Сарада, но тут Генши покачал головой, мол, для Шинки это окей.       — О да, Химавари это умеет, мужик, — с сочувствием покачал головой Боруто, — Ты не представляешь, как мы с батей с детства вокруг нее прыгаем.       — Но если химе до сих пор чем-то недовольна, то я… готов понести любое наказание. Прямо сейчас, — и тут Шинки разорвал бинты на своей груди.       На лицах Сарады и Йодо застыло немое удивление, Генши развел руками, мол, а вы что хотели, Боруто удивленно матюгнулся, и лишь Арая со своим лицом, закрытым вечно улыбающейся маской арлекина, развел руками и сказал:       — Ну, чего вы все так уставились. Шинки просто апгрейдился.       И он был отчасти прав, потому что железный плащ превратился в железную броню с коротким плащом, из-за которого торчала рукоять боевого молота!