— Я пришла к Вам не просто так, — Химавари аккуратно отпила из маленькой чашечки красноватый чай, любезно предложенный Ибики Морино. — И даже не по просьбе Сай-сана, которую мне передал Иноджин.
Оглядев комнату, в которой они сидели, а потом переведя свой внимательный взгляд на специального джоунина, Химавари продолжила:
— Я здесь ради моего друга, который мне не безразличен.
— О! — Морино чуть не подавился чаем.
Химавари вновь оглядела комнату. Для обычного человека, да что там — для любого другого шиноби — эта комната представляла собой настоящую декорацию из фильма ужасов. Каких только пыточных принадлежностей тут не было: цепи, разные растяжки, подвязки и веревки для фиксирования; плетки, деревянные палки и резиновые дубинки, предназначенные, видимо, для выбивания показаний у тех, кого эта комната сразу не впечатлила, россыпью висели на стенах. На двух подвижных железных столиках был разложен набор инструментов, который бы больше подходил какому-нибудь ирьенину времен крепкой дружбы Хаширамы и Мадары с той лишь разницей, что кусачки и пилочки выглядели нарочито нестерильными, а кое-где поевшая их ржавчина придавала им грязный, еще больше отвратительный вид.
Однако взглянув на них, Химавари почему-то подумала, что Шинки бы они точно заинтересовали. Он бы просто не смог пройти мимо такого отвратительного обращения к любому рабочему прибору. Однажды она видела своим любопытным бьякуганом как сатецу Шинки перемололо ржавую ножовку, пока он стоял в сосредоточении в центре своей мастерской. А потом Шинки, закрыв глаза, вскинул руки и часть сатецу, отделившись тонким бруском железа, опустилась прямо перед ним. Далее он просто зажал брусочек в стоявшие рядом тиски на верстаке, аккуратно разметил кусок, просверлил дрелью по металлу в нем несколько дырочек, предназначенных для фиксации к рукояти, своим сатецу почистил и отполировал их. Рядом же, на металлическом листе, прибитом к столу и выполнявшем роль чертежной доски, Шинки нарисовал необходимый ему чертеж, на котором были отмечены угол заточки зубьев и расстояние между ними. Десять минут — и новая ножовка была готова!
Раньше Химавари думала, что чертежи — это нудная необходимость в компании Каминаримон, например. Отец Иноджина, Сай, иногда брал себе такие подработки, когда тетя Ино в очередной раз устраивала мини-скандальчик по поводу того, что у нее совсем нечего надеть. Дядюшка Сай обычно не спорил, а только охал и после основной работы шел к господину Каминаримону, где он и главный инженер о чем-то долго спорили, а после жаркой дискуссии глава Анбу выходил с пачкой чертежей в потертом тубусе с моном Каминаримон, а она и Иноджин наперебой его расспрашивали о том, правда ли, что у господина есть суперкомпьютер и как он выглядит? Ведь Шикадай врать не будет, ему ж об этом его дядя Канкуро сказал, а уж он-то в таких вещах разбирается!
Но тут случай сблизил ее с Шинки, которого она первоначально боялась до дрожи после того самого экзамена на чуунина, когда он чуть не убил ее братика и Сараду. Шинки тогда напугал ее своей силой, и бедная Химавари согласилась на подселение Девятихвостой только из-за того, что правда боялась, что парень, которого ее направили охранять, проявит тот пресловутый неукротимый темперамент Страны Ветра, что она наблюдала у матери Шикадая.
А Шинки внезапно оказался не таким. Вообще не таким, каким она его себе представляла — избалованным сыном Казекаге, которому все дозволено. Химавари и правда почти по-детски боялась, что, появись она вдруг рядом с ним, то он ее… он разорвет ее своим сатецу, даже сам себе не объяснив причины. Особенно, когда она по дурости согласилась надеть его рубашку, из любопытства зашла в его комнату, а потом так же нагло вторглась в его мастерскую.
Поначалу парень показался ей если не злым, то замкнутым и угрюмым. Действительно Шинки. Неприкаянная душа. И кукла Шинигами, охранявшая вход в его владения, была, наверное, лучшей демонстрацией душевных порывов создавшего ее мастера.
Но все изменилось, когда Шинки подарил ей сделанный своими руками никогда не виданный им железный подсолнух. Нет, в тот момент Химавари не посетило чувство того, что ее заметили, ей оказали знак внимания, ее оценили. Взрослый, посторонний мужчина ее оценил.
Нет!
Она в тот момент почему-то вспомнила, как, будучи совсем маленькой, пятилетней Химавари, выбежала в один из зимних дней во двор вслед за мамой. На одном из деревьев желтой сливы мама и папа установили кормушку для птиц — простую картонную коробку из-под обуви. Зимой мама Хината всегда подсыпала в нее риса и семечек подсолнуха. Химавари любила выбегать в тот момент, когда мама выносила корм для птичек, которые в нетерпении иногда сами стучались в окна веранды дома Хокаге! Но в тот день малышка споткнулась и упав, едва не налетела на маленького черного воробья — нахохлившегося, серьезного и взъерошенного. Глаз-бусинка птички немного косил, а сам воробушек настолько скукожился от холода, что не мог даже двинуться. Химавари увидела, что лапки птички вмерзли в снег. Наверное, она не могла летать.
Девочка протянула руку и, схватив воробышка, понесла в дом. По пути птичка тыкалась клювиком в ее сложенные лодочкой ладони, взъерошенные перышки были мягкими от пуха и твердо-скользкими от основного оперения одновременно. Маленькое сердечко трепыхалось в руках девочки и грозило в любой момент остановиться. Химавари тогда опустила голову, коснулась носом клювика птички и прошептала, что она не причинит ей вреда, а лишь только накормит и согреет в доме. И тут крошечка вдруг успокоилась, даже улеглась у нее в ручках, прикрыв единственный глазик.
Но только Химавари дошла до двери и попыталась открыть ее плечиком, воробушек все-таки забеспокоился, а потом и вовсе выскользнул из рук и улетел на волю. В руках малышки тогда осталось лишь маленькое перышко. Оно было так похоже на железное перо из сатецу Шинки, только живое и мягкое.
И вот сейчас, оказавшись наедине с собой и далеко от первого впечатления, Химавари вдруг снова вспомнила об этом чувстве бесконечного доверия совершенно постороннего живого существа ее рукам. Ее словам. В тот первый момент, когда ее губы коснулись обветренных губ Шинки, он здорово напугался, отпрянул, и она едва ли не силой удержала его. После же на какое-то время он не сопротивлялся ее неумелым поцелуям, а потом и вовсе начал пытаться отвечать на них. И если бы Химавари не послушала наглую лису с ее добрыми советами, что «пора бы зайти и дальше, детка, он ведь только об этом и мечтает!», то кто знает, быть может, Шинки отнесся к произошедшему гораздо спокойнее.
— Мой друг часто наказывает себя за какие-то свои проступки, — Химавари произнесла это как в воду. Проницательный взгляд Ибики Морино продолжал следить за ней взглядом удава, внимательно наблюдавшего за потенциальной жертвой. — Он даже может причинить себе физический вред. Мне больно смотреть на это. Иногда мне кажется, что ему это даже нравится.
Химавари отвела свой взгляд от чашки чая и посмотрела на мастера допросов. Но тот даже не нахмурился.
— И в чем это проявляется? — голос Ибики был ровным, как будто бы Химавари говорила с ним, например, о погоде. — Что, — он кивнул на противоположный конец комнаты, стена которой была увешена различными плетками, ремнями, стеками и веревками. — Из этого арсенала он предпочитает?
— Мне кажется, он сам не рад этому самоповреждению. В большинстве случаев это получается невольно или чтобы не причинить вред другим людям.
— С ним все в порядке? — тут Ибики Морино легко пристукнул пальцами по столу. — Над ним не издевались или не пытали?
Тут Химавари вдруг неожиданно для себя покраснела и в конце концов выдавила:
— У него просто… сатецу. Но даже не это главное.
Разодранные губы специального джоунина внезапно расплылись в улыбке, а еще через некоторое время он рассмеялся скрипучим смехом, а потом произнес:
— Это ты про молодого Сабаку что ли?
Химавари тряхнула головой и непонимающе посмотрела на Морино.
— Самоназвание клана Казекаге. Но вообще-то он — Шинки Сатецу. Славный малый, спасибо ему за то, что починил мне Железную клетку, пришедшую в негодность после одного неудачного эксперимента с Учихой Саске. — Улыбка Морино стала еще шире. — Способный парень. Так чего ты испугалась?
Темные глаза Ибики Морино встретились с голубыми глазами Химавари, и она почувствовала, как ее буквально затрясло от этого проницательного взгляда. Да-а, не зря Ибики-сама считался лучшим и бессменным дознавателем деревни Скрытого Листа. Казалось, он одним взглядом, словно железными клещами, мог вытянуть из собеседника правду.
— Мне кажется… что он совсем не бережет себя, — начала перечислять Химавари, как в детстве загибая пальцы, — Он… слишком много берет на себя, хотя даже не наследник Казекаге. Он… гиперответственный, всегда старается все сделать правильно, чтобы все было идеально, как в учебнике или… как в их огромном Кодексе. И если что-то у него не получается так, как… как он считает, что правильно, то он в буквальном смысле себя наказывает! Он задавил в себе все свои чувства, свои потребности, свои собственные желания, чтобы угодить… угодить…
И тут Химавари начала рыдать. Всхлипывая и совершенно не стесняясь абсолютно чужого ей человека, с которым она не то, что никогда не общалась — видела-то его всего пару раз, один из которых был на экзамене. Она закрыла лицо руками и попыталась сосредоточиться, как ее учил дед Хиаши, но не смогла применить ни одну технику сосредоточения. Даже Курами внутри нее притихла и только бормотала что-то типа, ну не плачь, деточка, не плачь, а то я сейчас заплачу вместе с тобой.
— Достаточно, — ровный голос Ибики Морино словно вытащил Химавари из забытия. — Все было понятно с самого начала.
Удивленная, Химавари посмотрела на него, и вдруг осознала, что сейчас, именно сейчас, в этот момент, она видит перед собой молодого еще Ибики-сама. Без шрамов. Без этого пугающего внешнего вида и окружающей его ауры опасности и абсолютной уверенности в своем превосходстве. Она видела молодого человека, полного надежд и еще не испытавшего в жизни разочарований. Ибики Морино улыбался ей и тихо, одними губами шептал:
— Все просто. Ты его любишь.
И тут Ибики Морино вдохновенно заговорил. Он говорил очень долго, что для него было несвойственно, но все же он не мог не высказаться.
— Я увидел это в твоих глазах, когда ты только произнесла слово «сатецу». Именно такой же взгляд я видел и у твоей матери, Хинаты, когда кто-то произносил, что в сорванце Наруто сидит Девятихвостый лис. Люди сразу шарахались от мальчугана. В их глазах читались или ужас, или отвращение, или вообще желание уничтожить его еще ребенком. Но Хината думала совершенно иначе. Еще просматривая личные дела кандидатов в чуунины, я сразу подумал, что химе клана Хьюга не удовольствуется судьбой, уготованной ей кланом, а пойдет по своей собственной дороге. И в тот момент, наверное, только я да Ирука точно знали, что эта девочка не просто неравнодушна к Наруто. Не просто восхищена им. Она вдохновлена им, готова разделить его ценности, мысли, чувства.
Ибики Морино замолчал, закрыл глаза и, сложив руки в замок, невольно заулыбался как будто бы снова переносясь в тот день, когда был экзамен.
— Увидев Гаару, я с первого взгляда понял, что тот так и останется одинок. Он действительно был слишком озабочен собой, слишком утонул в собственных страданиях. Поверь мне, Шинки совершенно другой. Он не отделяет себя от всех остальных, хотя так и кажется на первый взгляд. Да, он действительно ответственно относится к возложенным на него обязанностям, но на экзамене на чуунина в нем я почему-то увидел больше не от Казекаге, а от старейшины Баки. Видимо, этот неугомонный песчаный мужик значительно приложил свою длань и к его воспитанию тоже, что меня совершенно не удивляет. Но, — и тут Морино важно поднял искореженный палец, — Требовать с тебя Шинки будет ничуть не меньше, чем с себя. К твоему сведению, парень чинил мне механизм пыточной клетки больше недели, хотя по договору мы оплачивали Суне лишь три дня работ. В конце концов, когда встал вопрос о дополнительных деньгах, он не взял их, но взял с меня слово, что я постараюсь использовать Железную клетку как можно реже. И когда я спросил, почему, то он ответил, что есть много других способов добиться того, чтобы человек сказал правду и я об этом прекрасно знаю. Вот так. Только есть одно большое и значительное «но».
Химавари все это время внимательно слушала. На последней фразе она едва не подскочила, но через минуту уже приняла прежнюю сосредоточенную позу. Ибики-сама удовлетворенно кивнул и продолжил:
— Если твоему отцу, как тебе кажется, нет дела до семьи, и твоя мама сама определяет, как и чем живет семья, хотя и как бэ советуецца, — исковеркал последние слова дознаватель, — то в случае с Шинки так не будет. Да, он скажет тебе, что исполнит любое твое желание и даже исполнит. Но только если сочтет, что это желание не противоречит его пониманию, что такое хорошо и что такое плохо. Если ты хочешь жить по его правилам, то нет проблем, но я не думаю, что, прожив всю жизнь в Конохе, ты очень обрадуешься ритму жизни, который предложит тебе пустыня. Другой климат, другие порядки, даже другое течение времени. Шинки вряд ли будет менять что-то из того, что ему привычно, ради тебя. Оно тебе точно надо, а, Химавари?!
Ибики Морино внимательно посмотрел на нее, и Химавари поняла, что от нее ждут конкретного ответа.
— Я пока не знаю, будут ли вообще у нас отношения, — только и могла неуверенно выдавить она, действительно вспомнив о том, как Шинки сказал ей, когда она едва переступила порог его мастерской, что здесь ей необходимо строго соблюдать технику безопасности, иначе не избежать беды. — Но я знаю одно, и Вы с этим точно согласитесь.
Тут Химавари вспомнила уже про то, как Шинки буквально отодрал ее от себя уже почти перешедшую в биджумод и окунул в техническую воду, чтобы демонический покров не сжег ее кожу. Он знал об этом, потому что сам жил с бывшим джинчуурики, и девушка уверенно продолжила:
— Шинки никогда и ничего не будет ни говорить, ни делать просто так. Я не верю в это. А у Вас я очень хотела спросить, чем я могу помочь своему другу? Как ему перестать наказывать себя из-за каждой неудачи? Или с этим ничего нельзя поделать? Вы ведь мастер не только допросов, но и наказаний? Ответьте же мне, почему люди сами себя наказывают?!
— Я уже ответил на твой вопрос, — спокойно сказал ей Ибики Морино. — Это входит в круг его понятий. Ты этого не изменишь. Тебе лишь остается либо попытаться по-настоящему принять его таким, какой он есть, либо отступиться. Понимаю, ты думаешь, что у тебя-то точно хватит сил сделать его таким, как ты хочешь. Понимаю, как тебе хочется избавить его от ненавистного и ему и тебе сатецу, запихнуть проклятый железный песок куда-нибудь подальше, но… это будет уже не Шинки. Тебе бы очень хотелось, чтобы он был таким же как и парни в Конохе, но это тоже будет уже кто угодно, только не Шинки Песка. Химавари Хьюга, пора бы уже понять, что иметь недостатки и испытывать боль, как душевную, так и физическую, на протяжении даже всей жизни — это нормально.
И тут внутри Химавари будто что-то щелкнуло.
— Спасибо Вам за разговор, — девушка встала и сделала учтивый поклон хозяину. — Вот только я считаю, что свои недостатки мы должны превращать в достоинства, а испытывать боль — это признак проблемы, а не норма. Первому научил меня папа, а о втором часто говорила на уроках по оказанию первой помощи Сакура-сан, призывая ни в коем случае не терпеть боль, а стараться найти причину и устранить ее. И еще: я вообще-то Узумаки, а не Хьюга. Но все равно спасибо. Потому что Вы озвучили то, что я сама себе боялась озвучить.
И тут Химавари, набрав в грудь побольше воздуха, выдала ошарашенному Морино, который уже был уверен, что ему удалось убедить ее:
— Если мой отец смог изменить Пятого Казекаге, то почему я не могу попытаться показать Шинки, что в этом мире существуют не только ответственность и обязанности, а чувствовать можно не только стыд и вину? И если до этого я еще сомневалась и колебалась, то теперь я точно знаю: я просто обязана показать Шинки солнце, от которого он вечно прячется в колючий шарик!
И Химавари, улыбнувшись фирменной лисьей улыбкой Узумаки и показав двумя пальцами бессменное «V», вышла от недовольного Морино, пробурчавшего себе поднос, что молодые куноичи нынче совсем не знают жизни.
Покинув дом специального джоунина, Химавари с легкой душой отправилась теперь уже домой, чувствуя в себе силы на новый разговор с родителями. Но он будет не сейчас, а позже, когда уляжется вся эта кутерьма с внезапным официальным сватовством Боруто. А вот и, собственно, брат — стоит у куста роз, разросшегося рядом с домом. Легок на помине.
— Химавари, — Боруто улыбается и, подойдя, тыкает ее в плечо. — Слыхал, ты поперлась набиваться в ученики самому Морино, даттебаса! Вот это Иноджин скинул так скинул с себя обязанности!
— Он был очень взволнован, когда сообщил мне, — начала Химавари. — Попросил срочно сходить к Ибики-сама и передать ему, что он никак не может сейчас начать обучение. Я вызвалась помочь господину Морино с разбором накопившихся у него архивов допросов.
— Да Иноджин… Иноджин вообще из дома ушел, даттебаса! Тетя Ино там в шоке! — махнул рукой Боруто. — Ну а что она хотела — Ино-Шика-Чо распалась, Шикадай, походу, совсем в своем Песке закопался, а Чо-Чо пакует чемоданы в деревню Скрытого Облака. Слыхала, что она собралась замуж?
— Да ну? — удивилась Химавари.
— Ага, — прикрыл свой единственный здоровый глаз Боруто. — Не дождалась особого приглашения в Скрытый Песок, даттебаса! Думала стать женой Великого Казекаге, но тут замаячила более выгодная партия в виде советника Райкаге! Чо-Чо — не промах. Только вид у нее в последнее время какой-то уж очень озабоченный. Парень этот, Юрой, вроде болен или чё-то из того. Но все равно, чё Иноджину теперь куковать одному, что ли?! Кстати, а я помню, что он все звал тебя с ним на квартиру жить, так сказать.
— Перестань, — Химавари недовольно посмотрела на Боруто, а потом сама спросила. — Ты лучше расскажи, разрешил вам с Сарадой Саске-сан…
— Какой там! — махнул рукой Боруто и глубоко вздохнул. — И Саске-сенсей, и тетя Сакура, и все-все были «за» и только одна вредина Сарада, как всегда, придумала какую-то тупую отмазку.
Химавари посмотрела на него и вдруг печально улыбнулась, демонстрируя свои «лисьи усы».
— Сарада просто немного не ожидала, что ты позовешь ее замуж. Наверное так.
— Датте-басааа! — потянул Боруто, а потом, рассмеявшись, перевел разговор на другую тему:
— Ты прикинь, Хима, чё еще было! Прибежал к бате патрульный и начал голосить, что Песок напал на Коноху. Дядя Гаара, конечно, сразу среагировал, даттебаса! Извинился и отбыл на своей песчаной куче искать беспредельщиков. Сначала мы все думали, что это дядька Шикадая Канкуро и дядька Киба барагозят — опять поспорили, кто круче — Акамару или Карасу — и понеслась… Но все хуже оказалась!
— Это что, Шинки? — побледнев, спросила Химавари, опасаясь, как бы ей не стать виновницей разлада в международных отношениях.
— Какой там Шинки! Он слишком большой зануда для такого дела, хотя я бы не отказался с ним подраться как в старые добрые времена, — хмыкнул Боруто. — Но нет. Это был не Шинки. Это был…
— Песок Вам в рот, Эбизо-сама! Столько переполоху зазря! — Несуществующие брови Гаары поползли вверх, когда он буквально влетел в огороженный кривым горбылем маленький дворик у такого же маленького домика, где, расположившись у крылечка с чайным столиком и отставив подальше свою швейную машинку, пили чай, сидя ближе, чем это было прилично как в Суне, так и в Конохе старейшина Эбизо и старая портниха, обшивавшая, наверное, еще Хашираму.
— Что не так, Гаара? — недовольно пробормотал старейшина, надкусывая конфетку вагаси в виде цветка сливы. — Я вот, видишь ли, собрался жениться.
— Чего???
— Жениться, говорю, — Эбизо-сама галантно взял руку свой пожилой избранницы. — Посмотри, какой цветочек вырос для меня в саду Конохи.
— Эбизо-сама, да в Ваши годы уже приличнее будет вносить корректировки в Анналы Суны, пока те времена еще кто-то помнит, а не тормошить чужую деревню своими разыгравшимися секретными техниками! — Наруто и Саске еще никогда не видели Гаару таким… эмоциональным. — Я понимаю, если бы Канкуро или Темари устроили подобный балаган, но Вы-то, Эбизо-сама!!!
— Что «Эбизо-сама»? — поднимая кустистые брови, начал старейшина, принимая из рук будущей благоверной конфетку. — Что вы все меня хороните, в конце концов. Я, может, только сейчас почувствовал вкус к жизни.
— А почему тогда сказали, что Песок напал на Коноху? — недобро зыркнул на Гаару бдительный Саске, который только что прибежал сюда вместе с Наруто, но тут прорезался голос самой старушки, пытающейся подать Эбизо-сама только что налитую чашечку чая.
— Ох, он меня увидел… увидел и такой… весь такой понесся на меня. Я и подумала, что Песок, как в старые добрые времена, напал на Коноху. Но потом, — и тут старушка зажеманилась и взяла старика Эбизо под руку. — Коноха сдалась без боя.
— Какой позор, какой стыд! — не переставал возмущаться Гаара, хватаясь за голову. — Эбизо-сама, неужели Вы и правда снова собрались жениться в Ваши-то почтенные годы?
— Конечно, — шамкая, пробормотал старик, принимая из рук бабки еще одну чашку. — Смотри, какая хорошая хозяйка. Она чем-то напоминает мне мою седьмую жену.
Гаара тяжело вздохнул и махнул рукой, мол, делайте, что хотите. Эбизо-сама и его избранница же продолжили пить чай и любоваться звездами, медленно зажигающимися на ночном небе.
— Он говорил что-то о седьмой жене, мы не ослышались? — Саске и Наруто все еще стояли тут же почти что с открытыми ртами.
— Да, — Гаара опустился на корточки и опершись о забор, посмотрел на уже ставшим ночным небо. — Старейшина Эбизо за свою долгую жизнь был женат двенадцать раз…
— Ну и дела у вас творятся в Скрытом Песке, даттебайо!
— Скучно живем, усуратонкачи, как скучно мы живем. А вот и причина того, что старейшина Песка прыгает, как молодой козел, — вертя в руках какую-то баночку, подал голос Саске.
— Чё это?
— Средство, возвращающее молодость и оптимизм.
— Твою же ж… у него ж, наверное, сердце, пацаны? — не преминул спросить сердобольный Наруто.
— Это у меня сердце, — указав на грудь, пожаловался Гаара. — А Эбизо-сама еще всех нас переживет: сидит сейчас, как старый саксаул весной…
— Так все и было, Хима! — определенно покачал головой Боруто. — Кароч, тут еще Каваки че-то то ли обиделся, то ли че, но седня встаю — а вещичек мужика нет! Тож, походу, съехал. Мать сказала, что че-то сильно нагнала на него в выхи за пивас в холодильнике, но не надо ж так близко к сердцу принимать было. Там же и батина батарея стояла, не только его! Вот тока я куда-то уезжаю, так Каваки собачится с родителями. Ну сколько можно, даттебаса! Тут еще и Сарада с ума сошла. То в детстве Чо-Чо у нее систер была, теперь вот «дорогой брат» объявился! Вот вышла б замуж, сразу родственников бы прибавилось — я, батя, мама, Каваки, ты, дед Хиаши, тетя… Даж Момошики, — хмыкнул Боруто.
* — Здравствуйте! — подал голос Момошики, поправляя свой наряд*
— И Курами, — удрученно прошептала Химавари.
« — Ох, я б ее научила танцевать как Мадару, деточка! *поправляет пушистый воротник»
— Как дела у Ооцуцуки? — спросила Химавари, тыкая пальцем в грудь Боруто.
* — Лучше всех, спасибо, дорогая! Бору очень любезен. Правда, я скорее топлю не за Сараду, а за Мицу, но это частности, не имеющие никакого отношения к нашему общему делу с наследником великого Хамуры*
— Все хорошо. Момо вполне вменяем. По крайней мере, пока. А как Курами? Слышал, она киданулась на Шинки?
« — Ну как можно было не накинуться на таааакого мужикаааа?»
— Спасибо, Курами просто немного перенервничала, — попыталась так же отшутиться Химавари.
— В общем и в целом, — и тут Боруто подошел к сестре и крепко обнял ее. — Сарада психанула и свалила из Конохи, но мне не привыкать. Мы с сенсеем Саске тоже отправляемся на новое задание. Присмотри тут за матерью, батей и за гавнюком Каваки, пож. А то я че-то капец как переживаю, потому как Сарада свалила из Конохи.
— Не беспокойся! — Химавари обняла его в ответ, а потом, отстранившись, посмотрела ему в единственный здоровый глаз. — Я же все-таки твоя сестренка.
***
Сарада и Генши летели почти всю ночь. Белая глиняная птица несла их все дальше и дальше от страны Огня, в сторону страны Земли.
Как только занялся рассвет и вдалеке плоские, похожие на выжженные и опустошенные, едва подернутые зеленью равнины, начали переходить в изрезанное оврагами плоскогорье, Сарада протерла глаза и, взглянув вниз, с ужасом осознала, насколько все-таки высоко они летят.
А глиняный орел поднимался все выше и выше вместе с восходящими потоками воздуха, возникающими с начавшим согревать землю встающим солнцем. Плоскогорье вдруг кончилось и сменилось холмами, которые, как потом с ужасом осознала Сарада, были началом основной горной гряды Великих гор Страны Земли.
Наследница клана Учиха зажмурилась от начавшего бить ей в грудь встречного холодного ветра, когда ей на плечи опустилась накидка из овечьей шкуры.
— Без нее тут замерзнешь, — а вот Генши, казалось, было совсем не холодно, хотя ветер становился все ледянее, а горы — все выше.
— Да как тут вообще люди живут, — заворчала Сарада, которая уже сама была не рада предложению посетить Скрытый Камень снова. Воспоминания юности были еще живы в ней, и пусть теперь нет уже Ооноки, но Ку и его ужасные куклы навсегда останутся в ее сердце как часть воспоминаний об Ивакагуре.
— Я помню, что перед деревней Скрытого Камня должна быть каменистая пустыня между горами, — Сарада повернулась к Генши, сидевшем у самой шеи птицы.
— Это с другой стороны, — прокричал он ей сквозь свист ветра. Начал сыпать снег. — А мы полетим вокруг, чтобы нас заведомо не нашли. Н-дааа, я тебе Великие Горы покажу, если хочешь.
— Хочу. Только на что здесь смотреть — кругом ведь действительно одни только горы.
— А давай мы спустимся ниже, ближе к долинам.
И Генши направил орла ниже, между двух скал, седые вершины которых тонули в едва освещаемой солнцем дымке облаков. Опустившись, птица полетела между ними, и тут Сарада впервые увидела гигантских орлов. Это был символ Великих гор с размахом крыльев более двух метров. Пара орлов в восходящих потоках, видимо, выискивала добычу. Но какая может быть добыча среди этих безжизненных камней?! Надо бы попробовать задействовать шаринган.
Спустились еще ниже, и Сарада ахнула. Несколько десятков животных с огромными винтовыми рогами легко прыгало и взбиралось по отвесным горным кручам.
— Горные бараны и козлы, — ответил Генши, случайно обернувшись назад и заметив ее интерес.
— А это? — Сарада показала на противоположную сторону. — Что это за волосатое чудище?
— Это яки.
— А хищники тут есть?
— Сколько угодно. Горные леопарды и саблезубые тигры, гигантские волки и медведи. Кто-то видел даже огромных двуногих горных обезьян.
Сарада отшатнулась.
— Здесь вообще живут люди?
— Живут. Но ниже. В самих горах живем и служим только мы, шиноби Скрытого Камня.
Птица спустилась далее, прямо в долину. И если на вершинах царила вечная зима, ниже — ранняя весна или осень, то здесь пахнуло… летом?
Скалы оказались не такими частыми, как показалось Сараде на первый взгляд. Они собирались в гряды и хребты, между которыми вились холмики и долины с сочной зеленью. Приглядевшись уже шаринганом, Сарада неверяще посмотрела на Генши.
Стада овец и коз паслись на свежей зелени, спеша на водопой к прорезавшимся водными артериями рекам. Дикие лошади и горные олени проносились стрелами по траве долин. Бегущий с соседних гор водопад питал реки, у одной из которых семейство медведей ловило рыбу. В Стране Огня тоже был свой животный мир, но он почему-то прятался, в отличие от этих мест. Значит, в прошлый раз они действительно зашли в Ивакагуре со стороны каменистой пустыни.
Но где же все-таки люди? Или здесь только первозданная природа?
— Перекусим? — Генши кивнул вниз, где Сарада увидела множество крошечных домиков, выстроенных из камня. Наверное, это была какая-то небольшая деревушка, но Сарада все еще не видела людей.
Птица села среди ковра свежей зелени и пропала. Генши отменил технику и направился к ближайшему дому.
— Все живы-здоровы? — крикнул он в дырку в криво сложенном каменном заборе.
— И вам не хворать. Проходите. — Сарада и Генши прошли в маленький каменный домишко и расположились у очага. Хозяева, лиц которых ни Сарада, ни Генши не видели, подали им еду.
— Здоров ли отец? — спросил у Сарады кто-то из хозяев, и она промямлила что-то в ответ, про себя сильно удивляясь, откуда они знают ее отца, хотя Саске Учиха — все-таки значимая фигура.
— Вот, привез сестру погостить, — общался тем временем Генши с хозяевами, и Сарада заключила, что Генши остановился у знакомых. — Она живет в Стране Огня.
— И правильно сделал. Нечего разделяться. А то сейчас молодежь хочет жить современно. Разъедутся кто куда и совсем родственников забудут.
« — Они, похоже не знают, что я из клана Учиха, — подумала Сарада, но вмешиваться в разговор не стала»
Поев и немного поспав с дороги, Генши и Сарада отправились дальше. Теперь путь их лежал в сам Скрытый Камень. Когда они покинули селение, Сарада все же решилась спросить, откуда Генши знает приютивших их людей.
— Просто хорошие люди. Не знаю я их, — пожал плечами Генши.
— До сих пор не верится, что у меня есть брат, — покачала головой Сарада. — Мама часто рассказывала мне о дяде Итачи и его трагической судьбе. Она говорила, что он всегда будет занимать особое место в сердце моего отца. Знаешь, я никогда об этом не говорила, но мне кажется, что я всегда пыталась представить Боруто на месте своего брата.
Услышав это, Генши усмехнулся, а потом сказал:
— Н-дааа. В психоанализе это называется сиблинговым переносом. Неприятная штука. Лечится, как ни банально, общением с реальными родственниками. Что, собственно, я и пытаюсь сделать. Хотя курс витаминов для глаз и минералов, укрепляющих нервную систему, тебе бы тоже не помешал.
— Говоришь прям как мама. Хотя ты и психолог.
— Я — психотерапевт. Это, к твоему сведению, такой же врач. И по специальности я — ирьенин. Сертифицированный, кстати. А в корпусе Подрывников химичу, потому что Куроцучи-сама жмется открыть у нас кабинет психологической помощи. Вот и приходится заниматься частной практикой.
Сарада покачала головой и вернулась к своему созерцанию того, как рты на ладонях Генши тщательно пережевывают выкопанную на бережке местной речушки глину.
— Кто-нибудь знает, что ты ими все-таки пользуешься? — она поправила очки, как делала всегда, когда волновалась.
— Нет, а зачем? — Генши повернулся к ней и легко улыбнулся. — Это ведь всего лишь одна из моих техник. Я использую ее в основном для перемещения на дальние расстояния.
— И ты никогда не пытался использовать элемент Взрыва?
— Нет, — в голосе Генши, обычно теплом и доброжелательном, появились холодные нотки, возвещающие о том, что он не желал говорить об этом. — Это не мое искусство. Я живу с ним в память о моем генетическом отце, но не имею ни малейшего стремления и желания его использовать. Как и ты, впрочем, наверное, сбежала от обстоятельств совсем не точно так же, как Саске-сан в свое время, ведь правда?! А мое искусство…
Рты на ладонях клацнули в последний раз, и на высунувшихся языках вылезло по комочку пережеванной глины. Генши подбросил их и, сотворив печать сосредоточения, создал двух больших глиняных сов.
— Путешествовать раздельно нам будет удобнее, — объяснил он Сараде и закончил предыдущую мысль, — А мое истинное искусство — это психоанализ.
***
Ночная пустыня завораживала. Темное, почти черное небо, усыпанное драгоценными камнями звезд, ровная поверхность, представляющая собой мягкий, чистый, похожий на бархатное покрывало песок, кое-где переливавшийся ограненными кристалликами крупиц золота… И ветер. Но не тот ветер, который можно услышать, прогуливаясь по Конохе — шелестящий в ветвях и создающий неприятные ощущения белого шума в ушах, как бы метко выразился Арая.
Нет, здесь был особенный ветер. Ветер как звук, вырывающийся из тростниковой флейты. Ветер, поющий в песках. Ветер, не только охлаждающий помещения и вращающий турбины электрогенераторов, но и выдувающий ни с чем не сравнимую мелодию. В любом другом месте мира шиноби ветра создают лишь тот самый вышеупомянутый белый шум, и только здесь, в Великой Пустыне, мелодия — это главный переносчик информации. Когда из-за песчаных бурь или постоянно появляющихся или исчезающих друг за другом миражей невозможно вовремя увидеть и распознать опасность, запахов вокруг почти нет, осязание не распознает вибраций, то на помощь приходят чувствительные уши.
Шиноби Конохи, мир которых состоит из ярких красок вокруг, приобрели удивительные глаза. Шиноби Камня, Облака и Воды — чувствительность к вибрациям, ритму и эхолокации. Шиноби Песка же имеют предрасположенность к появлению уникального слуха.
Шикадай помнил, как засыпал под пение своей матери Темари, которое было не похоже ни на одну другую колыбельную. Эта была песнь ветра. Песня без слов: сильный, чистый голос и только. Голос то плакал на высоких нотах, то улетал ввысь и обрывался, чтобы вернуться обратно с понижением на несколько октав. Казалось, что сам голос в этот момент был музыкальным инструментом, и Шикадай точно помнил, как отец, усевшись в темноте, слушал эту песню, боясь даже вздохнуть. Голос был похож то на скрипку, то на флейту, то на плач, то на крик. Но, что самое удивительное, внутри него была заключен определенный, понятный и без объяснения смысл.
В ветренные дни Темари всегда закрывала наглухо окна, избегая оставлять даже малейший сквозняк. Когда Шикамару спрашивал ее, почему она так делает, то мать отвечала, что ее раздражает какофония звуков с улицы. Она очень расстраивалась, когда вокруг было шумно, и всегда мечтала «побыть в тишине, без ваших разговоров».
Раньше Шикадай не понимал ее, но теперь, когда он встретил Йодо, то вдруг осознал, насколько тяжело, наверное, с сверхчувствительными ушами.
Да, Йодо была совершенно невероятной. И Шикадай понимал это как никогда именно сейчас, когда тихая мелодия флейты буквально завораживала его, и он понял, что запомнит ее, так же, как и странную колыбельную матери, на всю жизнь.
Тишина. Покой. Отсутствие скандалов и постоянных бурь, бывших частыми гостями в его родительском доме. Мягкость и покорность. В этом он видел суть Йодо.
Но теперь для его невесты точно все изменится. Ведь когда он станет Казекаге, она больше не будет подчиняться всему этому огромному количеству правил, разве что только ему самому как мужу.
Ведь теперь Шикадай знал правду. Он знал, что дядя Гаара выбрал неверный путь, совершенно не дающий Сунакагуре развивать те огромные возможности, которые были в ее распоряжении.
Сразу же как только Нара прибыл на задание в Скрытый Песок по приказу Хокаге, чтобы помочь разобраться с угрозами, парень честно спросил у дяди о том, как он сам видит ситуацию. И внезапно узнал то, о чем даже матушка никогда не рассказывала ему о Сунакагуре. Оказывается, до прихода к власти дяди Гаары Суна была совершенно иной деревней. Здесь процветало рабство, наркоторговля, торговля органами, а из людей могли сделать куклы. Здесь убивали слабых и инвалидов. Здесь могли засунуть биджу в нерожденного ребенка. В общем, творилось такое, что выросшему в благополучной Конохе Шикадаю даже не снилось. Но потом дядя Гаара и многие неравнодушные люди в Суне решили покончить с этим. Они ввели огромный свод законов, работа над которым была начата еще во времена Четвертого Казекаге. Следовательно, многие техники, в том числе хитокугетсу были запрещены, сильно сокращены исследования в области ядов и прочих опасных техник, аргументируя это тем, что в мире шиноби все равно сейчас мир, а с врагами извне можно справиться и более чистыми и честными методами совместно с другими деревнями. Конечно, это здорово опустило Сунакагуре в глазах других скрытых деревень. Суне и так было нечем похвастаться, кроме вездесущего песка, и теперь более богатые ресурсами Скрытый Камень, Облако и Коноха, а также превратившийся в туристический центр Скрытый Туман, тоже в одночасье отказавшийся от своего кровавого прошлого, явно лидировали, успешно выстраивая торговые связи и мирную жизнь. А Песок в это время мог продавать разве что природные краски и сушеные финики.
Недовольные политикой нынешнего Казекаге, старейшины, видимо, склонялись к двум вариантам — найти новый источник силы, сравнимый с Шукаку либо вообще настолько сильно интегрироваться с той же Конохой, что отдать большую часть миссий в страну Огня, как уже было некогда при Четвертом. Пятый Казекаге, по их мнению, не оправдал возложенных на него ожиданий по возвращению былого величия деревни, хотя простой народ был более чем доволен возможностью в свободные от миссий дни вести торговлю или работать на мануфактурах. Кроме того, подрастало молодое поколение, которое, насмотревшись на цветные картинки о красивой жизни, мечтало о ней, но совершенно не хотело добиваться ее своим тяжелым трудом в условиях пустыни. И Шикадай готов был дать им это. Он готов был предоставить им возможность прикоснуться к богатству и величию.
— Объединение с могущественным покровителем — вот наш шанс, господин наследник, — не переставал нашептывать ему на ухо Вазуси-сама. — Коноха того и гляди объединиться с Ооцуцуки или иной могущественными существами, а что останется нам?!
— Вы знаете таких покровителей? — спросил у него тогда Шикадай.
— О, конечно, знаю, — улыбнулся своим огромным ртом маленький человечек. — Это — наши древние господа. Великая цивилизация, отказавшаяся от плоти и крови и увековечившая себя внутри машин.
— Вы говорите о Марсе Непобедимом? — повторил Шикадай уже слышанный некогда термин.
— О нем самом. Как Вы проницательны!
— И что я должен сделать?
— О, просто не мешать естественному ходу событий, — снова улыбнулся архивариус. — Пятый Казекаге не вечен — мало ли что может случиться, а Вы — единственный законный наследник. Старейшины с удовольствием поддержат настоящего принца Суны.
— А я настоящий?
— Ну, конечно!
Но идея о том, чтобы убрать дядю с дороги к власти обычными для Суны методами казалась Шикадаю более чем гадкой. Поэтому он-то и решил найти некий компромат, чтобы провести вполне законную процедуру отстранения нынешнего Каге от дел и далее позволить младшему брату матери жить обычной жизнью, но под наблюдением.
Шикадай думал, что дядя Гаара вряд ли будет против, тем более, что альтернатива была отнюдь не радужной, но вот Шинки… с ним могли возникнуть проблемы, но его было как-то не столь жалко, что ли, но, с другой стороны, его сила могла быть полезной. Зная, как Шинки, Йодо и Арая были привязаны друг к другу, Шикадай здраво рассудил, что Йодо сможет убедить Шинки в правильности нового курса, а он сам — сможет убедить Йодо в необходимости изменения вектора развития Сунакагуре. И тогда Шинки сможет стать рок-музыкантом и преспокойно заниматься любимым делом, а не бегать по всей Суне починять примусы. Голос Араи вообще не в кассу, его и уговаривать не надо будет, потому что ни сил, ни особого веса по техникам у него не было. Это ж не дядя Канкуро с его многоходовочками. А тому только дай волю, так он для тебя что хочешь сделает! Итак, план казался Шикадаю идеальным. Иноджин уже почти нашел компромат, Йодо — без пяти минут жена, осталось только нанести визит на Марс, который ему обещали устроить — и дело в шляпе, как любила говаривать леди Темари!
— Йодо, — важно хлопнул в ладоши Шикадай на радостях. — Йодо, достаточно! Иди сюда, у меня прекрасные новости!
Золотоволосая девушка прекратила играть и плавно подошла к Шикадаю. Парень залюбовался округлостями, высвечивающимися светом от нескольких свечей, и протянул было руку, как вдруг Йодо отпрянула назад.
— Нет, — сделала отрицательный жест рукой она.
— Почему?
— Ты — еще не мой муж.
— Но я им стану, что за вопрос? Давай попробуем стать ближе и вообще… оставь ты уже это все: «можно — нельзя».
— А вдруг передумаешь?
— Не передумаю.
— Зачем пришла тогда? — недовольно буркнул Шикадай.
И тут уже Йодо нахмурилась и поджала нежные губы, а потом, отвернувшись от него, прошептала:
— Виновата. Понимаю. Оправдываться не буду.
— Дяди все равно нет, — резонно заметил Шикадай. — И его верная служанка тоже куда-то запропастилась. Донести про нас все равно будет некому.
— А как я потом буду смотреть в глаза своему воспитателю? Он же не только оставил меня на твое попечение, но и доверился мне в том, что я буду вести себя хорошо.
— Да что ты все опять «хорошо — плохо»? Можно подумать, что ты до этого вела себя прям так культурно! Так что…
— У каждого всегда есть шанс исправится! — с этими словами Йодо повернулась и, подобрав свои вещи, вышла из комнаты.
— Но ты же тоже хочешь этого! — крикнул ей вслед Шикадай и невольно сложив руки в замок, попробовал применить свой теневой захват, но… волны звуковых вибраций, пошедших рябью по помещению, не дали теням добраться до Йодо.
— Какая же ты!.. — то ли от восхищения, то ли в негодовании крикнул Шикадай.
— Я долго колебалась, но теперь решила измениться, — крикнула ему Йодо в ответ. — С этого момента мы с тобой будем ждать приезда Пятого Казекаге, чтобы он, как уполномоченное лицо, назначил дату нашей свадьбы. И еще: предостерегаю тебя от того, чтобы ты вмешивался в то, в чем совершенно не разбираешься. И я предупреждаю тебя именно потому, что я люблю тебя и не желаю, чтобы ты совершил то, о чем бы потом сильно пожалел.
— Где твое уважение к наследнику Казекаге и к своему будущему мужу? Я на столько всего пошел ради тебя!.. — Шикадай почувствовал, что смерч внутри него начинает вращаться и снова грозит вот-вот вырваться наружу.
— Будет там же, где и твоя совесть!.. — обливаясь слезами, ответила Йодо. Ей было очень стыдно за то, сколько людей сейчас было втянуто в трясину того, что она посчитала совершенно безобидной игрой. Ведь Пятый Казекаге всегда учил их тройку жить по совести не только перед людьми, но и наедине с самими собой. И она, как самая настоящая дочь, должна была хотя бы немного прислушаться к его словам с самого начала. Но теперь выхода уже не было. Или… или же все-таки у Йодо еще остался хотя бы какой-то шанс исправить происходящее?!
