Ненасытный химик-извращенец

Винс переставил все колбы и пробирки с одного стола на другие, чтобы на нем оставалось много места. Его дочь в недоумении смотрела на все это, пытаясь сообразить, к чему он это делает. Он легонько чмокнул ее в щеку и пригладил по незакрытой верхней части спины. — Давно мы не виделись, а, Энн? — ласково произнес он, отхлебнув от стоящей на столе банки пива. — Ага, целую неделю. — Я успел соскучиться по тебе и твоим… — хотел он отметить хорошо выросшую грудь, но пока что его мысли не помутнились окончательно. — …обаятельным глазам. — Как глаза могут быть обаятельными? Тем более мои. — Твои могут. Один очень красивый – прям как мои два! А другой, — посмотрел он на дешевый протез, косивший вправо вверх, — можно достать и… — И? — Заменить на новый, конечно. Как можно было так безответственно относиться к протезу для человека без одного глаза? — Я так мучаюсь из-за твоего безответственного отношения к жизни, так что кто в данном случае кто из вас всех самый безответственный, решить очень трудно. *** Причину ее негодования можно было понять. В лаборатории ее прозвали мисс Гомункул, причем даже ее друзья среди искусственных людей не чураются назвать ее так. За свои шестнадцать человеческих лет она пережила бесконечное множество операций и наложений швов, а также насмешек, и все из-за того, что ее отец, Винсент Стивенсон, по глупости кончил в искусственную матку еще несколько лет назад. Биологической матери у нее нет как таковой, а искусственное ДНК, хранившееся где-то в том заумном аппарате, имитирующем матку, крайне слабо, из-за чего она родилась точной копией отца, хоть и при рождении напоминала скорее бесформенную массу. Абсолютно все полностью синтетические люди рождаются очень бледными и с белыми волосами с пастельным отливом, из-за чего Энн Стивенсон всегда выделялась своим загорелым оттенком кожи и темно-коричневыми волосами, что уж тут про каре-зеленые глаза и заметные швы говорить. Зачастую она становилась жертвой травли. *** И вот, теперь она сидит в закрытом кабинете-лаборатории своего отца, который остался допоздна только ради этого момента. Она выглядела уставшей, и как раз тогда, когда Энн едва не задремала, Винсент поднял ее со стула и пересадил на свободный от всего стол. Окончательно Энн вернулось сознание когда она увидела руку отца на своей ноге. Она ничего не чувствовала, но ей казалось это ужасно неправильным. Винс же, под воздействием алкоголя, только воспылал к своей дочери. В принципе он мог бы ее напоить, чтобы она не кричала, но тогда он и сам был пьян в стельку и толком не думал об этом. — Ты что делаешь, ты сумасшедший?! — Я люблю тебя, Энн. У тебя отличная фигура. — Господи, началось. Энн чуть приподнялась, облакотившись о край стола и посмотрела на пол. Было высоковато с учетом того, что ног она не чувствует. Это заставило ее облиться холодным потом от страха — Тебе все равно не слезть самостоятельно без повреждений, — процедил Винсент, рукой своей поддевая край платья дочери, тем самым оголяя бедро. — Я так понимаю, мне в любом случае не избежать повреждений, даже если я не слезу отсюда. Притупленный от алкоголя взгляд направился на помрачненное лицо Энн. Мысли о возможных разрывах в ходе полового акта очень возбудили Винса, и он ближе подлез к дочери, занимая положение между ее "сочных" не имеющих чувствительность ног. Стол под ними пока держался на ура. Подняв платье еще выше и открыв пупок, Винсент крепко обхватил талию Энн и языком облизал ее губы. Она ни в какую не открывала рот и все ее усилия были направлены на то, чтобы оттолкнуть пьяного отца от себя. Склизкий язык смог проникнуть в ротовую полость Энн, отчего та тихо заплакала, мысленно умоляя о смерти. Оторвав губы от ее губ и оставляя тонкую дорожку слюны между ними, Винсент произнес: — Я будто в зеркало смотрюсь… Энн это озадачило еще сильнее. Но она не успела еще ничего предположить, как с нее стянули платье. Машинально бежняга закрыла голую грудь, но это уже не поможет. Потной рукой Винс коснулся одной грудки, мацая ее, как сам захочет. Энн заскулила от боли и стыда, опустив заплаканное лицо между ног, ибо почувствовала выделение смазки. — Что тебя так расстраивает? Я знаю, что я первый у тебя, Энн, но я зря языком не мелю, я профессионал в этом деле, — зазнавался Винсент. — Папа, ты нетрезвый, не лезь ко мне, я тебя прошу. Очень грустно видеть, во что скатываются люди, которые приложились к бутылке. Ты же когда-то изобрел лекарства от каких-то сложноизлечимых форм рака, что с тобой теперь? — Они все еще считаются синтезированными мной. Да и свои знания в этой области за годы я не растерял. Это было последнее, что он сказал, после чего торопливо принялся расстешиввть ширинку. Энн была в ужасе, но все до этого момента она могла хоть как-то пережить и, возможно, оставить где-то в подсознании как травмирующие воспоминания, но при виде члена своего отца ее чуть не хватили рвотные позывы. Могла бы она контролировать ноги, он бы давно убежала, но она рождена, чтобы страдать, и от этого ей было страшно. — Он на гриб похож, — подавлено проговорила Энн, — убери, убери! Винс стянул с дочери перчатки и начал вылизывать ее руки, все покрытые весьма заметными швами. Немедля он крепко схватил одну из ее рук и положил себе между ног. Энн отвернулась и уже даже забыла о том, что ее оголенная грудь с "аппетитными" сосочками открыта его сальному взгляду. Он сжал ее пальцы за нее, перемещая ее руку по своему члену. Она закрыла глаз и по-прежнему боялась повернуть голову в ту сторону. Свободной рукой Винс потянул ее за волосы, чтобы она на него посмотрела. — Ну посмотри вниз, — Винс взглядом указал на свой член, — он жаждет твоего внимания. — Какой ты мерзкий. Чтоб тебя похмелье никогда не отпускало. Мастурбируя себе ее рукой, Винсент наклонился к ее небольшой груди и носом уткнулся в ее сосок, после чего прикоснулся к ореолу языком. Вскоре он сообразил, что Энн еще в трусиках. Свободной рукой он стянул их с нее, заставив ее таким образом лечь на спину. Руку ее он отпустил, оставив на ней свое предсемя. Она брезгливо обтерла руку о край стола. Прямо перед Винсентом сейчас находилось заветное влагалище, измокшее от смазки. Энн дрожала, так как ей было понятно, что щадить ее он не будет, как, вероятно, и своих любовниц, которые для него лишь способ удовлетворить потребности во время алкогольного опьянения. Места было достаточно, чтобы Винс смог расположить свое лицо перед долгожданной промежностью. Он принялся вылизывать клитор и лепестки половых губ под ним. Энн тихо простонала от безысходности, стыдливо осознавая, что ей это дико нравится. Морально же ей было невообразимо тяжело. Она медленно переместила свою руку отцу на голову, слегка прижимая его к себе. — Ты так извиваешься, что мне охота кончить на стол прямо сейчас. Услышав эти слова, Энн сдвинула ноги и перестала шевелиться. Винс не стал ждать, пока она кончит, хотя своим языком уже подвел ее к оргазму. Душевная боль вперемешку с диким физическим удовольствием явно давали не лучший результат. «Все только началось» — как сказал Винсент. Он заранее заткнул ее поцелуем, чтобы она не смела рыпаться. Она пыталась расцарапать его спину. Это было нелегко из-за ткани белого халата, надетого на него. Из-за паники от готового входить члена около ее узкого влагалища, она начала шарудить руками по всей спине отца, случайно поранив только шею, зайдя на нее случайно. Не добавлял радости и резкий запах спирта, преследующий и угнетающий ее последние десять минут. Головка члена никак не могла пролезть внутрь. Энн закричала что есть мочи. Боль была адская, смазки как будто не было в помине. Он сумел грубо дефлорировать ее, вызвав кровотечение, но дальше пролезть уже не мог. Она мычала ему в рот, звала на помощь как могла, и это помогло ей. Неподалеку ошивалась так называемая воспитательница Энн, ухаживавшая за ней всю ее жизнь и следившая за тем, чтобы та, несмотря на свои дефекты, могла спокойно жить. Мычания подопечной вывели ее из себя, и она принялась дергать ручку двери лаборатории. Каким-то чудом дверь оказалась плохо закрытой и воспитательница смогла войти без ключа. Увидев там самое ничем не прикрытое изнасилование, она пришла в ужас. Винс пытался оправдаться, но выходило тщетно. Дороти остановила его и отнесла Энн обратно в комнату.