1.
4 марта 2023 г. в 18:32
— Не вертись, — строго проговорила Цунаде и кончиком тонкой длинной кисти захватила еще немного лиловой подводки. — В третий раз перерисовывать я не буду.
Орочимару послушно замер. Сказать по правде, он и сам уже немного устал восседать перед подругой неподвижной статуей, поэтому не вынесет, если макияж придется накладывать заново. Но делать нечего: он сам напросился, чтобы Цунаде потренировалась наносить именно этот грим. Теребя пальцами края своего светлого хаори, он терпеливо дожидался мига, как через пару-тройку таких вечеров окажется в стенах самого дорогого в Киото чайного дома и поразит какого-нибудь богатея своей красотой. Желательно, прямиком в мешок с золотом.
— Поверить не могу, что в Кабуки мы играли вместе, но мужиков с толстыми кошелями охмурять пригласили только тебя одного, — недовольно сокрушалась девушка, прищурившись и разглядывая идеально ровные фиолетовые стрелки на белом лице друга.
Орочимару позволил себе улыбнуться.
— Не прибедняйся, Цунаде. Все мы знаем, что за тобой мужчины табунами стелются, а ты лишь носом воротишь.
— А ты думал, я за первым встречным увяжусь? — наперекор своим же словам спросила она, изогнув бровь. — Еще чего. Много чести.
Девушка ухмыльнулась, выпрямилась и, отложив одну из кистей, уперла руки в бока.
— Небольшой перекур, и нанесем помаду.
Она отошла к своей тумбе, где хранила табак, бумагу и мундштук, взяла все нужное и вышла во двор. А Орочимару, поправив узорчатые палочки, что придерживали волосы, чтобы те не мешались при нанесении макияжа, взял со стола зеркало. В отражении его встретило белое, как у китайской фарфоровой куколки, лицо, а от внешних уголков узких глаз к носу тянулись изящные стрелки цвета сирени.
Как-то так вышло, что с недавних пор главной его ролью на сцене стал Змей — мужчина, что убивал прелестных женщин и забирал себе их красоту и молодость, притворяясь затем искусной гейшей в императорском дворце. Судьба у Змея, однако, была незавидной: нашелся самурай, что победил его и уберег девушек при дворе от страшной беды. Иронично, но именно после этого образа на всю их актерскую труппу обрушилась слава, они отыгрывали эту пьесу раз за разом во всевозможных театрах. И когда труды наконец оправдались, Орочимару — до сего момента незаметный кагэма из маленького борделя — был приглашен выступать вместе со знаменитыми гейшами в самом крупном чайном домике Киото.
Довольно покрутив золотым зеркальцем перед собой, он поднялся с колен, расправил затекшие плечи и выскользнул из дома вслед за подругой. Та нашлась под крышей веранды. Облокотившись плечом на деревянный столб, она с неприкрытым удовольствием втягивала в легкие отдающий вишневой сладостью дым через мундштук и стряхивала пепел в металлическую курильницу. Видимо, ничего более подходящего под рукой она не нашла.
Тихонько подобравшись к ней сзади, Орочимару опустил подбородок Цунаде на плечо. От волос ее отчетливо пахло цитрусовыми духами.
— Угостишь?
Та вздрогнула от неожиданности.
— Еще раз так подкрадешься, Змееныш, точно получишь по наглой физиономии, — хохотнула она и указала под ноги. Табак, бумага и даже запасной золотистый мундштук лежали рядом на деревянной ступеньке.
— Ты просто чудо, принцесса.
Орочимару приобнял ее сзади за талию, невесомо коснулся губами щеки и, отстранившись, принялся за дело: ловко закрутил табак в коричневую вишневую бумагу и поместил сигарету в мундштук. Прикурив от спички, он расслабленно выпрямился и выпустил из легких клубок серого дыма, который призраком тут же растворился в сумерках.
— Скоро придет Джирайя, обещал принести сакэ. Отпразднуем твое... — заговорила Цунаде и на секунду задумалась, подбирая слова. — Твое повышение!
Она лучезарно улыбнулась и стряхнула пепел с кончика сигареты. Орочимару кивнул в ответ.
— Как у него дела? — спросил он, крепко затянувшись. — Он давно к нам не заходил.
— А какие у него могут быть дела? Пьет, занимается сексом направо и налево, пишет свои пошлые пьесы да книжонки.
В резком ее тоне проскользнула явная обида и... ревность? Девушка помолчала, уперев взгляд куда-то перед собой, затем добавила:
— Кажется, у него даже ученик теперь есть. Сынок какого-то белокурого иностранца, — она пожала плечами.
— Иностранец — это хорошо, — довольно ответил Орочимару.
Давить на Цунаде он не собирался. Они с Джирайей взрослые люди, сами разберутся.
— Ну все-то ты в деньгах измеряешь, — отвлекшись от непрошенных мыслей, хихикнула девушка и потушила сигарету о несчастную курильницу.
— Не только, — коротко заметил он и с легким прищуром заглянул в сверкнувшие любопытством глаза. — Сантиметры тоже очень важны, знаешь ли.
Орочимару рассмеялся и увернулся от в шутку замахнувшейся на него ладони. Цунаде засмеялась вслед за ним и, прихватив поясок его хлопковых белых хакама, привстала перед ним на цыпочки.
— Эх, что бы я без тебя делала, мой Змееныш, — шепнула она в белые от пудры губы и прижалась к ним нежным поцелуем.
Свободной рукой Орочимару в тот же миг притянул ее ближе. Под ладонью приятно заструился шелк расписной пурпурными нитями юкаты; он мягко гладил Цунаде по спине, путаясь пальцами в ее длинных локонах, и целовал пухлые губы, что отдавали вишней и табаком. Он упивался ее вкусом, наслаждался ощущением пышной груди, которая тепло прижималась к его собственной. Их губы нежно шевелились, лаская друг друга. Тонкие руки обняли его за плечи, пальцы с красными ноготками забрались в наскоро сделанную прическу и одним движением распустили длинные черные волосы. Подавив тихие стоны, они в последний раз чувственно сплелись языками и чуть отстранились. Щеки Цунаде зарделись, сигарета Орочимару, что до сих пор дымилась, почти истлела.
— Пахнет скорым дождем, — вдруг произнес он, мягко выпуская девушку из рук и по ее примеру потушив окурок в курильнице. — Давай поскорее закончим.
Они вернулись в дом и заняли каждый свои прежние места. Орочимару вновь соорудил себе простую прическу при помощи палочек. Он взглянул на Цунаде: та сосредоточенно меняла флаконы, убирала те, которыми они уже воспользовались, и доставала новые. Румянца как ни бывало. Готовая, девушка обернулась к нему с белой пудрой.
— Мы смазали тебе белила с губ, — улыбнулась она и парой движений вернула бледно-розовый после поцелуя рот обратно к мертвенно белому. Затем, вооружившись очередной кисточкой, окунула ее во флакон с алой жидкостью и ровно посередине обвела обе губы по контуру.
— Прямо настоящие лепестки сакуры!
Она восхищенно посмотрела на лицо друга и протянула тому зеркало. Орочимару вновь встретился со своим белоликим отражением. Выглядел он действительно... изумительно. Такого идеального макияжа ему не делала ни одна гейша в чайном домике.
— Спасибо, принцесса, — искренне улыбнулся он.
Цунаде, довольная собой и своими трудами, взяла со стола гребешок.
— Давай попробуем сделать какую-нибудь сногсшибательную прическу, чтобы все богачи бывшей столицы точно были твоими.
Орочимару кивнул. Он ласково погладил девушку по полному бедру, когда та встала позади него и знакомым движением вытащила палочки из пучка. Черные густые волосы тут же блестящей волной опали на широкие плечи и спину. Цунаде запустила в них пальцы и мягко провела сверху вниз, заставив Орочимару невольно зажмуриться.
— Будешь у меня самым красивым, — тихо проговорила она и оставила короткий поцелуй на макушке.
Нежность топила Орочимару со всех сторон. Ему хотелось прижаться к подруге, уткнуться носом в мягкую грудь, словно то была грудь родной матери, лицо которой он даже не знал, и забыться с ней рядом глубоким добрым сном. Он любил свою принцессу Цунаде как сестру и лучшую подругу; как женщину, что вытащила его из тьмы бедности и раскрыла перед всем светом, чтобы он засиял. Если бы не она... Если бы не Джирайя... Страшно представить, что с ним сейчас было и кем бы он стал, но ни о каких шелковых кимоно и золотых серьгах можно было бы и не мечтать.
Он вздохнул, отдаваясь мыслям и чужим маленьким ладоням, что аккуратно перебирали пряди и вплетали лиловую ленточку в замысловатую косу. Дотянувшись до зеркальца, Орочимару осмотрел себя со всех сторон: короткие прядки красиво обрамляли лицо, а те, что были подлиннее, спрятаны за ушами и заколоты позолоченными шпильками. Повернув зеркало, он увидел в отражении задумчивое лицо Цунаде и как девушка перевязала косу едва заметным узелком, а кончики ленты оставила свободно спадать к пояснице.
— Потрясающе, — восхищенно прошептал он.
— Еще бы! Только в следующий раз, когда купим тебе новое кимоно, ленточек вплетем побольше, а то у меня кроме этой больше не нашлось.
Закончив, они вместе принялись собирать разложенные по столу принадлежности для макияжа и всевозможную бижутерию, когда со входа послышался звук отодвинутой створки сёдзи.
— Явился не запылился, — себе под нос прошипела Цунаде, но Орочимару все же услышал.
Он приобнял ее и шепнул на ухо:
— Расслабься, мы же собираемся праздновать.
Девушка хмуро взглянула на него и в ответ лишь молча вздохнула.
Джирайя не заставил себя долго ждать. Скинув у входа неизменные гэта, он с присущим всему его существу шумом завалился в комнату, задорно вышагивая по татами. Под мышкой он сжимал пару бутылочек сакэ, а в руке нес небольшой чемоданчик, в котором обычно хранил свои рукописи и чернила с кистями. Одет он был в свое излюбленное красно-зеленое кимоно.
— Приветствую, друзья мои! — громогласно поздоровался он, выставив свободную руку вперед и растопырив пальцы. Бутылочки с алкоголем едва не выскользнули из его хватки, когда он переступил с ноги на ногу, но мужчина чудом удержал их, продолжая широко улыбаться.
Орочимару хохотнул, спрятав лисью улыбку за широким рукавом хаори, а Цунаде лишь раздраженно закатила глаза.
— Опять кутил со своими потаскушками? — отвернувшись от гостя, бросила девушка. — Еще и намалевался как незнамо кто.
И впрямь от уголков глаз Джирайи вниз по щекам тянулись довольно неровные ярко-красные полосы, а на выставленной ладони красовался то ли алый завиток, то ли иероглиф — не разберешь, потому как тот уже смазался. Кожа на его скулах, однако, горела под стать краске. Мужчина действительно был слегка пьян.
— А вот и нет, Цунаде-химе, — покачал лохматой головой он, поставил на пол свой деревянный чемоданчик, бутылки и опустился сам, раздвинув ноги неприлично широко. — Гостил у господина Намиказе — отца моего нового ученика. Вот это, — он указал на свое разрисованное лицо, — мелкий постарался.
Джирайя усмехнулся сам себе.
— Мы с Минато пили, когда тот прилип как банный лист и уговорил показать какое-нибудь ракуго.
— «Жабий король»? — смекнув, что за завиток был на руке друга — а это оказался именно он, — спросил его Орочимару.
Джирайя самодовольно скрестил руки на груди.
— Он самый, дружочек. Приятно, что его еще кто-то помнит.
Цунаде, закончив перекладывать косметику и протерев столик, вопросительно вскинула бровь.
— Что еще за «Жабий король»?
От Орочимару не скрылась легкая досада, что промелькнула во взгляде их друга.
— Неужто и правда не помнишь, принцесса? — он быстро опередил Джирайю с ответом и тоже опустился коленями на татами. — Самая первая пьеса Джирайи. Про то, как человек разгневал Короля жаб, когда затерялся в лесу и от безысходности зажарил пару лягушат на костре, чтобы не умереть с голоду.
Цунаде поморщилась.
— Какие страсти... Что-то такое припоминаю, кажется...
Она освободила низкий столик от шкатулок с кольцами и серьгами и поставила его посреди комнаты между двумя мужчинами. И пока отходила за рюмками и оставшимися с обеда сашими, Орочимару позволил Джирайе с интересом себя рассмотреть.
— Готовишься покорять сердца толстосумов? Или их кошельки? — усмехнулся тот, хмельным прищуром изучая фарфоровое лицо напротив.
Орочимару облизнул губы, успев позабыть, что на тех была помада.
— Кто знает, — повел плечами он и занял позу более расслабленную, чем прежде. — Может быть, мне вообще там никто не понравится.
— Ей-богу, ты говоришь так, будто мы с Цунаде собираемся тебя сватать первому встречному.
Они оба легко засмеялись и не заметили, как девушка вернулась в комнату. Она разложила перед ними посуду и палочки, по центру стола опустила дощечку с морепродуктами.
— Это кого ты тут сватать собрался? — сделав вид, что рассердилась, она вдруг обняла Орочимару со спины и ткнулась лицом ему в волосы. — Я своего Змееныша никому не отдам!
— Нет, конечно, — с улыбкой подыграл ей тот и погладил по голове. — Первой замуж мы выдадим тебя, принцесса Цунаде.
В этот раз от тычка в худое ребро он увернуться не успел. Под громкий смех Джирайи он потер бок и с улыбкой пронаблюдал, как Цунаде села на татами между ними и расправила складки на юкате. Сдвинув расшитые цветами рукава к локтям, она разлила выпивку по рюмкам.
— Ну, мой дорогой друг, — схватив свою порцию сакэ, торжественно произнес Джирайя, — поздравляем тебя с успехом! Обещаю, что после следующей пьесы, которую я совсем скоро закончу, будешь играть уже перед самим Императором!
— За моего любимого Орочи, — подмигнула Цунаде и залпом выпила теплый напиток вслед за Джирайей.
Орочимару ощутил, как лицо под слоем белой пудры порозовело, а сердце приятно кольнуло.
— Спасибо вам.
Он поднял свою рюмку, одним глотком осушил ее и поморщился. Крепкие напитки не были его коньком, чай своим гостям он любил подавать больше. Затем каждый взялся за палочки, и они вместе закусили ломтиками красной рыбки.
— Как твои дела в больнице? — опустив голову на ладонь, вскоре спросил Джирайя у Цунаде. — Слышал, к тебе под крыло тоже новеньких подсунули.
Та кивнула.
— Ага, кучку девчонок из Токио. Все такие миленькие, так бы и затискала.
Она вздохнула, хлопнула ресницами и, встретившись глазами с мужчиной, отвела взгляд. Это не утаилось от Орочимару. Уголки губ его дрогнули, и он потянулся за очередной порцией рисового вина на троих. Пусть его друзья, которые в последнее время лишь припирались друг с другом, поговорят хоть так.
— А я теперь со своим мелким ношусь, — благодарно кивнув Орочимару и беря в руки наполненную сакэ рюмку, запричитал Джирайя. — Взбрело же в юную голову искусству ракуго научиться, родители только рады. А то, что без таланта этим не прокормишься, никому особо неинтересно.
— Ни в жизнь не поверю, что ты взял себе в ученики какого-то бесталанного мальчишку. — Лукавая улыбка не сходила с тонких губ, походивших на два лепестка. — Тем более все мы знаем, что учишь ты хорошо.
Цунаде подхватила слова Орочимару:
— Точно, иначе мы бы с вами здесь сейчас вместе не сидели.
Они снова выпили в тишине.
— К слову сказать, — вдруг добавил Джирайя, — он очень удачливый малый. Цуна, тебе бы он понравился, никогда больше на ставках не проиграла с его-то счастливой рукой.
Где-то вдалеке прогремел первый гром, и Цунаде поспешила закрыть все сёдзи, что впускали в дом весеннюю прохладу. По пути назад она взяла новенькую курильницу и спичкой подожгла спиральку благовония, чтобы отпугнуть комаров. Когда девушка вернулась к столу, Джирайя и Орочимару пропустили еще по одной.
— С такими тучами вы сегодня к себе не доберетесь, — между делом заметила она. — Дождь зарядит по самое не балуй.
Мужчины переглянулись, и Джирайя наигранно возвел глаза к потолку:
— Ох, как же жаль! Ну, ничего не поделаешь, придется пить всю ночь!
Орочимару хихикнул; крепость алкоголя уже давала о себе знать. Он сложил руки на столе, окончательно ломая ровную статную позу. Цунаде тоже выглядела более раскрепощенной: девушка села к ним полубоком и чуть ослабила поясок своей нежно-голубой юкаты.
— Кстати, Джирайя-кун, — протянул Орочимару и закинул в рот рисовый шарик. — О чем будет твоя новая пьеса? Кого мне играть после Змея?
Джирайя усмехнулся ласковому обращению — его друг очень быстро напивался. Он откинул за спину вечно взлохмаченные волосы и важно вознес кверху указательный палец:
— Демоном будешь! Смастерим тебе лисьи уши и пушистый хвост!
Янтарные глаза, подчеркнутые лиловой подводкой, тут же загорелись от любопытства. Лицо Цунаде вытянулось от изумления.
— Мой Змееныш что, Лисенышем обернется, выходит?
Придвинувшись чуть ближе, она протянула руку к белому лицу и нежно погладила друга по щеке. Орочимару потерся о ее кисть в ответ, замечая, что скулы и шея подруги тоже красиво зарумянились. Он клюнул ее кратким поцелуем в запястье. На светлой коже остался отпечаток помады. Встретившись с Цунаде взглядами, он переплел их пальцы и прижал теплую ладонь к своей щеке.
— И что этот демон-лис делает?
Джирайя напротив них слегка напрягся, но вида не подал. Лишь налил себе еще вина и залпом выпил.
— Все-то тебе выложи, — хмыкнул он. — Сам узнаешь, когда будешь готовиться к роли.
— Ничего-ничего, сделаем тебе такой грим, что сам Император под венец позовет.
— Принцесса, и ты туда же!
Как и подобает истинному актеру, Орочимару делано оскорбился, выпустил из хватки чужую ладошку и на четвереньках подобрался к Джирайе. Присев рядом, он положил голову ему на плечо.
— Так и хотите из меня невестку сделать. — Орочимару едва не засмеялся от своих же слов, живо представив себя в белом церемониальном кимоно и с покрытой головой, но остался серьезным в лице. — Хотя мне и вас достаточно.
Снова пьяно усмехнувшись, Джирайя потрепал его большой рукой по острому плечу.
— Ты наш младший брат, само собой мы о тебе заботимся.
От этих слов в груди вновь расплылось знакомое тепло, которое трудно было списать на алкоголь. Орочимару приобнял мужчину за предплечье и посмотрел на свою принцессу. Та сидела напротив и мягко улыбалась обоим своим друзьям. Глаза его увлажнились, и он поспешил сморгнуть непрошеные эмоции. Он прочистил горло.
— Давайте выпьем, у нас вся ночь и целых две бутылки впереди.
За короткими разговорами они пропустили парочку стопок и закусили креветками.
Вскоре закапал дождь. Гром с молнией свое быстро отгремели, но ливень и правда начался такой, что к утру вода в речушке сада наверняка поднимется на пару дюймов. Капли шумно барабанили по крыше, умиротворяя засыпающую природу.
В доме же царило настоящее веселье. По очереди отлучившись в уборную, друзья откупорили затем вторую бутылку и сели за карты, которые Джирайя выудил из своего чемоданчика. Цунаде сдалась первой, проиграв три партии подряд. Раскрасневшаяся она сидела, упершись руками в татами позади, широкий пояс ее юкаты был давно развязан, а из-за голубого подола виднелось нижняя рубаха. От алкоголя, или же духоты, внутри дома стало так жарко, что Джирайя даже схватился за веер. Только Орочимару чувствовал себя комфортно в своем легком хаори на голое тело и свободных штанах.
Мужчины сыграли партию, и Джирайя сдался следом за подругой, понимая, что начисто продул. Он повалился набок и подпер голову рукой.
— Тебе не в актеры надо было подаваться, Орочи, а в казино на деньги играть.
Услышав заветное слово, Цунаде согласно закивала.
— Эх, жили бы сейчас с тобой припеваючи, Змееныш, — она коротко засмеялась и поймала на себе подозрительный взгляд Джирайи. — Ладно-ладно, писака, с тобой тоже.
— Ты и так живешь да в ус не дуешь, — покачал головой тот и вздохнул: — Женщины...
Орочимару, который отнял чужой веер во время карточной схватки, сидел между ними и удовлетворенно им обмахивался. Тело, казалось, ему больше не принадлежало. Руки-ноги были ватными, а постоянно пребывающая в серьезных думах голова стала совсем легкой. Лицо под слоем макияжа слегка горело. Он перекинул чуть растрепавшуюся от вечерней возни косу через плечо и заправил челку за ухо. Девушка, что поглядела на него в ту секунду, вдруг оживилась.
— Орочи-и-и! — протянула она и поднялась с пола на некрепких ногах. — Мы совсем забыли про серьги, а ты и молчишь!
Точно настоящая принцесса, она приподняла полы кимоно и побежала к своим многочисленным шкатулкам. Орочимару не на шутку забеспокоился, что наутро все мышцы лица будут болеть от такого количества эмоций, но очередную улыбку сдержать так и не сумел.
Это был самый веселый и счастливый вечер за последние пару месяцев, в которые они вкалывали как проклятые. Цунаде работала медсестрой в госпитале и совмещала это с вечерней игрой на сямисэне в каждом спектакле, где участвовал Орочимару. Джирайя сам выступал на сцене — причем чаще всего в роли неотесанных разбойников или великих самураев, — писал книги и нынче занялся обучением ракуго. Орочимару точно так же был занят: помимо театров развлекал гостей в чайных домах и, правда, теперь уже изредка, подрабатывал кагэма. Не так благородно, как работа друзей, но деньги выходили из его трудов славные.
Он вальяжно раскинулся на татами и обмахивался веером, когда в хмельную голову вдруг пришла идея.
— Быть может, мне тоже пора взять ученика или ученицу? — озвучил он спонтанную мысль вслух.
Джирайя удивленно присвистнул.
— И чему ты будешь их учить? Как правильно ноги раздвигать?
Орочимару пропустил колкость мимо ушей, но Цунаде раздраженно шикнула.
— Между прочим, никто не подает чай на церемониях, как Орочи, и на сямисэне именно он научил меня играть! А его танцы! Думай, прежде чем ляпнуть глупость, Джирайя.
Досадливо поджав губы, тот нехотя извинился.
— Так-то, — хмыкнула девушка и сгребла ладонью все попавшиеся под руку серьги, после чего опустилась возле Орочимару.
Тот похлопал ее по бедру.
— Ну-ну, не ругайся, принцесса, ведь в чем-то наш друг все-таки прав.
Он отложил чужой веер, снова сел на пятки и выпрямил спину — лишь чересчур шальной взгляд выдавал его нетрезвое состояние.
— Даже раздвигать ноги надо уметь, — он хихикнул под грозным взглядом светло-карих глаз. — Но чтобы вырастить из девушки истинную гейшу, нужно приложить очень много усилий. Старухи, что преподают сейчас в чайных домах, изжили себя. Они еле держатся на ногах, о каких уроках танцам может идти речь.
Цунаде внимательно слушала его, придирчиво поднося к чужому уху серьги одну за другой: серебряную, золотистую, с самоцветом и без. Джирайя, который давно перевернулся на спину и сложил руки под голову, глядел в потолок.
— Надо бы тебя познакомить с Шисуи, — задумчиво пробормотал он.
— Учиха? — резко спросила девушка. — Только через мой труп!
— Да брось ты, Цуна. То, что Учиха Мадара насолил твоему деду лет сорок с лишним назад, пора уже отпустить. Время не стоит на месте, ты сама прекрасно это понимаешь.
Цунаде надула губы.
— Дедушка Хаширама едва не погиб, когда этот завистливый старик, поддерживающий остатки сёгуната, собирался совершить второй переворот в Эдо.
Орочимару заинтригованно вслушивался в их перепалку.
— Не погиб же, — безразлично пожал плечами Джирайя. Он был мужчиной и не реагировал на политические распри прошлого так яростно. — Зато посмотри, чем в итоге гордый клан Учиха стал: предки во главе с Мадарой, наверное, с небес открестились от собственных правнуков.
Он в сердцах рассмеялся. Цунаде в который раз за вечер цокнула языком и вернулась к своему занятию, а Орочимару с любопытством прищурился.
— И чем же?
Конечно же фамилия Учиха была у него на слуху, и не раз, но он обычно был слишком занят, чтобы вникать в чужие семейные разборки. Более того, в разборки целого клана.
— Представь себе, из династии военных диктаторов они превратились во владельцев двух кварталов красных фонарей. И то один из них, по словам Шисуи, хотят прикрыть по указке сверху.
— Так им, мерзавцам, и надо.
Орочимару бросил взгляд на злорадствующую подругу, потянулся к своей наполненной сакэ рюмке и залпом осушил.
— А Шисуи — это?..
Джирайя аж сел от неожиданности вопроса.
— Здрасьте! С юношества работаешь в борделях, а имя хозяина не знаешь? Ну ты артист.
— У меня были дела поважнее, чем изучать всю подноготную какого-то древнего клана, — ощетинился Орочимару, чувствуя, как очередной глоток алкоголя незамедлительно растекается по организму.
Джирайя махнул на него рукой.
— Да понял я, не злись ты, как эта, — кивнул он на сидящую к нему спиной Цунаде. — В общем, Шисуи — приятный малый. Я имел удовольствие однажды поработать с ним. Очень меня выручил. На его плечах держится местный Симабара, ты там частенько выступаешь, а на плечах двоюродного брата — кажется, зовут его Учиха Итачи, — квартал в Токио. Не знаю, занимаются ли они до сих пор втайне чем-то, связанным с военной политикой, но вида не подают.
Он закончил свой рассказ и пригубил сакэ, тут же заев его суши.
— Весьма занятно. — Орочимару уткнулся взглядом в свои колени. — И что, ты правда можешь представить меня этому Шисуи?
Было бы неплохо обзавестись таким интересным знакомым.
— Без проблем. Минато — тот, который отец моего мелкого, — иногда сотрудничает с ним.
— Ох, лучше бы я не знала таких подробностей, — вставила свое твердое слово недовольная Цунаде. — Если этот твой Учиха Шисуи окажется каким-нибудь прохвостом, я тебе просто так спуску не дам, Джирайя, так и знай.
— Аж весь дрожу от предвкушения, милая, — издал в ответ смешок тот. — В любом случае, если Орочи хочет себе ученика, то почему бы и нет? Создаст такую звезду, что та потом своего учителя затмит.
Эти слова Орочимару совсем не ранили — наоборот, где-то внутри разлилось приятное ощущение надобности. Он очень старался и работал над собой, каждый раз превосходя на сцене самого себя, потому было бы интересно попробовать взять под свое крыло кого-нибудь невинного, с историей куда более чистой, чем была у него. Заглянуть в юную душу и от всего сердца обучить всему, что он умел сам, и даже большему. От одной мысли, что в его руках достаточно сил, чтобы с нуля взрастить настоящий талант, все внутри затрепетало от восторга.
— Джирайя, — донесся до слуха смеющийся голос подруги, — ты только взгляни на него, Змееныш едва не светится от радости.
По всей видимости, с сережками она определилась и теперь протягивала ему золотое зеркальце.
— На, любуйся.
Она убрала остатки бижутерии и вернулась на свое место. Орочимару взглянул в отражение и с ходу отметил, что макияж за вечер почти не смазался: стрелки все так же идеально тянулись к носу, белая пудра не стерлась. Только лепестки красной помады растянулись теперь по губам, будто так и было задумано. Он повернул голову и заметил в ушах серебряные серьги-гвоздики в виде одной изящной томоэ. Они были довольно крупными и непривычно отяжеляли мочки, но выглядели заметно и цепляли взгляд. Орочимару улыбнулся и одними губами шепнул девушке короткое «спасибо», на что та подмигнула.
— Выпьем еще? — спросил у друзей Джирайя, впрочем, уже наполнив свою рюмку. Полосы на его лице практически полностью стерлись, а красные разводы стали почти в цвет поалевшей на скулах коже.
— Наливай, — согласилась Цунаде.
Орочимару отрицательно покачал головой.
— Мне надо немного проветриться.
— Как знаешь.
Поднявшись на нетвердые ноги, Орочимару заглянул в ящик, в котором девушка хранила принадлежности для курения. Там оказалась не начатая пачка сигарет иностранной марки.
— Я одолжу?
Цунаде лишь махнула кистью: и да, и нет, и конечно.
Быстро взяв сигареты и зажигалку, он босиком выбрался из дома через дальние сёдзи и оказался на веранде перед садом. Свежий влажный воздух тут же сбил с ног, легкие наполнились кислородом, а по коже пробежали мурашки от едва ощутимого ветерка.
Дождь неумолимо лил. Всю последнюю неделю май удивлял жарой, но будто сжалившись над пересыхающий почвой, все-таки решил пролить на нее живительную влагу.
Орочимару щелкнул зажигалкой, огонек в темноте задорно дернулся на ветру, и он с удовольствием сделал первую затяжку. Мысли, что весь вечер расползались по разным уголкам мозга, вдруг разом собрались обратно. Предстоящее на неделе представление, проспекты которого подростки раздавали по утрам прохожим в центре города вместе с газетами, показалось совсем не важным событием. Вернее, оно было по-прежнему значимым и определенно переломным моментом в его дальнейшей карьере и судьбе, но возможность переступить на ступень выше нынешней, сделать себе громкое имя... Она окрыляла. Опьяняла без того расслабленное сознание.
Орочимару всегда доходил до целей, которые ставил перед собой, превозмогал любые неурядицы и трудности, что стояли у него на пути. Поэтому упивался мыслью взрастить с нуля уважение к собственному труду и любовь к себе у девочки или мальчика и затем дать птенцу впервые взлететь.
В памяти Орочимару проскользнули собственные взлеты и падения, все, через что он прошел сам, чтобы стать тем, кем в итоге являлся. Немыслимо хотелось уберечь юное создание от того зла, с которым он столкнулся когда-то, будучи совсем еще ребенком, до знакомства с Цунаде и Джирайей. И чтобы это самое создание расцвело прямо в его руках, как молоденькое деревце вишни, пустило корни и выросло, по весне распустив свои прекрасные цветы...
Орочимару курил, утопив взгляд в никуда. В темноту казавшегося бескрайним сада. Шум дождя его успокаивал и приводил в чувства. Переминаясь с ноги на ногу, он вздрогнул всем телом от пробравшейся под совсем легкую одежду прохлады. Красные фонарики, что свисали с краев крыши, покачивались на ветру вместе с ним.
За своими думами он простоял на улице с четверть часа, в конце концов продрогнув до костей, но дав себе слегка протрезветь. Настала пора возвращаться обратно в мир, который состоял из двух его самых родных во всем бескрайнем свете людей.
Он незаметной тенью скользнул обратно в дом, тихонько задвинул за собой сёдзи. После контраста с чистым воздухом в нос сразу же из прихожей ударил резкий запах благовоний и алкоголя. Мягко ступая замерзшими ступнями по новеньким татами, он очутился перед их комнатой. Свет в ней был отчего-то потушен, а тишина стояла практически осязаемая — протяни руку и дотронешься. Орочимару заглянул за чуть отодвинутую створку, и сердце его тяжело бухнуло где-то в горле.
Посреди комнаты, освещенной лишь фонариками с улицы, слились воедино две фигуры. Мужчина приник к девушке сбоку и легкими поцелуями покрывал открытую шею. Держа Цунаде крепко за талию, Джирайя стянул до локтей ее узорчатую юкату и отодвинул воротник белой рубашки, обнажая молочное плечо. Поцелуи один за другим таяли на нежной коже, девушка сидела, ухватившись за крепкие руки, и тихонько ловила ртом воздух.
По телу Орочимару вновь прошлась дрожь. Однако вовсе не от холода или хмеля. Он прислонился к косяку, жадно наблюдая за их движениями, и ощутил, как жар медленно окутывает его изнутри и снаружи. Он проследил, как большая ладонь друга опустилась Цунаде на колено. Как, скользнув чуть выше, сжала ее полное бедро, а затем скрылась в складках шелковой одежды. Короткий звонкий стон сорвался с пухлых губ.
Орочимару неровно выдохнул. Нутро его стягивало тугим узлом, руки подрагивали от нетерпения скользнуть следом за ладонью Джирайи. Он дернул пальцами, ощущая под ними фантомную мягкость волос на лобке и теплую влажность меж налитых сочным нектаром долек.
Цунаде чуть дернулась в сильных руках и, изогнув талию, своими губами нашла в темноте губы мужчины. Они столкнулись в поцелуе. Он был совсем не нежным, не таким, каким ее обычно целовал сам Орочимару; то был страстный, горячий поцелуй, пьяный и развязный. Цунаде приникла к его широкой груди тесно-тесно, вплела руку в непослушные волосы, оттягивая жесткие пряди. Колени ее разъехались шире, а движения ласкающей под подолом кимоно руки стали быстрее и ярче.
В воздухе запахло мускусом и, совсем отдаленно, апельсином — нотками летних духов девушки. Но больше всего в нос било ароматом обоюдной плотской жажды. Он пронизывал тело с головы до пят, окутывал вуалью трепетного ожидания.
Невольно дернувшись, Орочимару дотронулся до собственного паха и сжал себя сквозь тонкие штаны. Ноги его чуть подкосились, и он ухватился за полотняную створку.
Мужчина и женщина тем временем отстранились друг от друга, тяжело хватая ртами горячий воздух. Цунаде приподнялась на месте, быстрым движением стянула с ножек белье. Голубая юката с пунцовыми узорами цветов соскользнула с ее плеч и осталась лежать на полу. Не выпуская Джирайю из нежных рук, она перекинула ногу через его колени и опустилась сверху. Большие ладони тут же легли на упругие ягодицы и чувственно сжали податливую плоть, притягивая девушку ближе. Они вновь соединились губами, утопая в развязном поцелуе.
Орочимару, не сводящий все эти бесконечные секунды пристального внимания с ласкающейся пары, несдержанно простонал. Рука его на члене сжалась крепче и дернулась, он на миг зажмурился. И стоило приоткрыть слезящиеся от нахлынувшего избытка ощущений глаза, столкнулся взглядом с Цунаде, что глядела на него из-под ресниц. Девушка опустила подбородок на плечо Джирайи, отдавшись гладящим ее по спине и ногам ладоням, и смотрела ему прямо в глаза. Влажные, блестящие после поцелуев губы ее были приоткрыты и налились розовым, как спелая вишня. Она царапала ноготками спину обнимавшего ее мужчины сквозь кимоно, вырывая из горла рычащие стоны, и вдруг улыбнулась. А затем сделала то, отчего Орочимару едва не осел на пол, не в силах больше держать себя на ногах.
Цунаде протянула руку в его сторону и легко поманила к себе. Одним пальчиком. И этого было достаточно, чтобы любой мужчина приполз к ней на коленях.
Не чувствуя собственных ног, Орочимару приблизился к ним, обхватил ее ладонь и прильнул к обоим любовникам сбоку. Джирайя вздрогнул, а Цунаде привлекла его к себе, быстро втягивая в поцелуй.
— Мой хороший Орочи... — прошептала она ему в губы.
По языку разлилось множество вкусов: крепкий вкус сакэ, едва уловимый цитрус и вкус другого мужчины. Эта смесь сводила с ума.
Орочимару приобнял ее свободной рукой, тут же зарываясь пальцами в ткань нижней рубахи и находя поясок. Он потянул за него, тот легко поддался, и белые полы хлопковой ткани разъехались в стороны. Ладонь его скользнула выше — прошлась осторожно по нежному мягкому животу и легла на белую грудь. Тепло — сладкое и обволакивающее, будто согретое молоко, — окутало его кожу, и он с удовольствием сжал слегка пальцы, заставляя девушку блаженно выдохнуть прямо ему в губы.
Темная комната тонула в медленном грехе, который, казалось, будет длиться целую вечность. В ней не было слышно ни шума дождя за ставнями, ни мыслей в собственной голове. Лишь шелест ткани за тугими поясами, шорох татами под коленями и частое дыхание.
Джирайя чувствовал, как Орочимару прижался к нему сбоку, ощущал, что тот был возбужден, поэтому все происходящее взбудоражило его еще сильнее. Он оставлял крепкие поцелуи на шее и плечах девушки, а когда белое кимоно перед ним распахнулось, не смог удержаться от восторженного вздоха. Пока Орочимару мягко сминал одну грудь, он припал ртом ко второй, сразу же ловя языком розовый сосок. Он щекотал его и посасывал, теребил ненасытными губами, чувствуя, как тело предавало его и сходило с ума от возбуждения. Стоны возле самого уха — низкий и высокий, инь и янь — подталкивали его зайти еще дальше. Пальцы Джирайи огладили напряженное бедро Цунаде, ласково прошлись по его внутренней стороне, где кожа особенно чувствительна, и взъерошили волосы на лобке. После чего прикоснулся к заветному: к нежной жемчужине, которую женщины прятали от других. Пальцы его быстро повлажнели, все было мокрым. Он перекатывал бусину клитора между подушечками и, слегка надавливая, потирал его.
Цунаде дрожала в его крепкой хватке. Разорвав поцелуй с Орочимару, она запрокинула голову и двигалась навстречу ласкам. Голос ее срывался на нескончаемые стоны. Чтобы удержаться на месте, одной рукой она обхватила плечо Джирайи, другую же запустила в волосы Орочимару, ненароком вытягивая прядки из красивой прически. Грудь с торчащими сосцами трепетала, сердце в ней билось неистово, вот-вот готовое остановиться от сумасшедшего ритма. Она еще раз качнулась, короткими поцелуями прижалась к губам обоих мужчин по очереди и негромко, чуть хрипло попросила:
— Давайте откроем ставни...
Все движение замерло. Наступила пронзительная тишина, настолько неожиданная, что резала слух.
Первым очнулся Орочимару. Себя не помня, он поднялся с места и исполнил тихую просьбу. Комната тут же наполнилась прохладным воздухом. Аромат страсти смешался с запахом озона.
Сзади послышался шум, Орочимару обернулся. Это была Цунаде. Девушка с дрожью соскользнула с чужих коленей, расправила на полу свое голубое кимоно и стянула с тела последнюю одежду. Кожа ее, казалось, подсвечивалась в темноте. Фарфоровая, будто от дорогих белил, она манила обратно, прося прижаться к ней руками и губами. Позволить лиловым и розоватым цветам поцелуев и укусов развратно распуститься на нагом теле. Она откинула назад волосы и, не глядя на мужчин, опустилась спиной на приготовленное ложе. Глаза ее были закрыты, руки разведены в стороны. Цунаде подставила себя под прикосновения ночи и жадных, но благоговеющих ее рук.
— Идите ко мне, мальчики.
Что-то сверхъестественное и внеземное происходило с ними этим вечером. Необъяснимое желание слиться воедино и никогда больше не расставаться.
Джирайя и Орочимару не смели ослушаться ласкового голоса. Они стянули с себя такую ненужную сейчас одежду, которая с шелестом упала под ноги, и легли рядом с ней по обе стороны. Цунаде приобняла их за плечи и погладила по волосам. Словно спрашивая разрешения, они чиркнули ладонями по ее животу, по спелым округлым изгибам. Обхватили мягко грудь и тотчас приникли долгожданными поцелуями к шее, на которой уже темнели печати любви. Мужчины вжались в желанные бедра, оставляя на них сверкающие капельки смазки, и своими губами захватили девичьи губы. То был интимный поцелуй, слегка грубый и очень пошлый: языки сплетались, три разных вкуса перемешивались. Цунаде пропускала пальцы сквозь разметавшиеся по ее плечам волосы мужчин, окончательно распуская косу Орочимару, которую так усердно заплетала, и взлохмачивая без того непослушные волосы Джирайи. Она терялась в ощущениях, отдаваясь им целиком.
По полу тянуло едва заметным сквозняком, но и его они совершенно не чувствовали: жар сковал их с головы до пят.
Орочимару, лизнув чужие губы напоследок, поцелуями проложил себе дорожку к ключицам девушки. Недолго поласкав их, он двинулся ниже, подталкиваемый ладонью Цунаде. Оглаживая ее тело, вслушиваясь в обоюдные стоны, он прошелся языком по бледному животу, прихватил небольно нежную кожу зубами и, наконец, добрался до самого желанного местечка. Орочимару облизнулся и сглотнул накопившуюся во рту слюну, словно его мучила жажда. Девушка приглашающе развела ноги. Он приобнял ее за бедро, пальцами раздвинул манящие влажные дольки и припал к ним ртом. Не в силах сдержаться, он простонал вместе с Цунаде. Ее вкус, ее жар, ее запах — все было умопомрачительным. Он двинул языком, подыскивая точку, которая окончательно сведет подругу с ума, и беззастенчиво улыбнулся, когда слуха коснулся новый благодарный стон, а ноготки цапнули кожу головы.
Их тела покрылись испариной. Джирайя, что самозабвенно гладил и трогал девушку везде, куда мог дотянуться, приподнялся на локте. Тонкая рука выскользнула из-под него и мазнула по вздымающийся груди. Он поймал белую кисть и поцеловал в запястье.
— Цуна... — прошептал он с жаром и направил ее руку ниже. — Цуна...
Мужчина зашипел, когда теплая ладонь сжала его плоть. Он уткнулся лбом Цунаде в плечо, толкаясь в умелую руку.
Орочимару слышал движения сбоку, видел, как узкая ладонь накрыла налитый член Джирайи, заставляя предсемя растекаться по головке. Чувствуя, что его самого вот-вот сейчас разорвет изнутри от ощущения неудовлетворенности, он лизнул два пальца и, не переставая ласкать девушку ртом, вошел в нее. Безостановочные стоны практически сорвались на крики и короткую мольбу не прекращать. Орочимару двигал пальцами внутри, не вынимая их и массируя подушечками, вынуждая его подругу дрожать и толкаться бедрами навстречу.
Мимо пролетело еще несколько бесконечных минут, и женщина вдруг вздрогнула всем телом, вжавшись спиной в татами. Рот ее открылся в немом стоне, из горла не вырвалось ни звука. Орочимару толкнулся в обжигающе нутро еще пару раз и вынул мокрые пальцы. Он отстранился. Губы и кожа вокруг рта были влажными. В опустевшей голове промелькнула неважная мысль, что белая пудра точно смазалась. Мужчина приподнялся на подрагивающих руках и придвинулся ближе, замирая меж разведенных в стороны коленей.
Цунаде смотрела на него из-под прикрытых век. Она, не останавливаясь, подводила Джирайю своей нежной рукой к самому краю вслед за собой. Орочимару утробно рыкнул от этого зрелища. Пальцы его сами потянулись к паху и крепко сжали требующий разрядки член. Он смотрел девушке в глаза и водил яростно кулаком вверх-вниз, мечтая, чтобы эта сладострастная пытка, не оставляющая сил, скорее закончилась. Узел, что стягивал его живот внутри, натянулся еще сильнее. Пальцы ног поджались. Орочимару закусил губу. Тело его крупно сотряслось, и с глухим стоном он наконец освободился. Жемчужные струи брызнули на девичий живот, несколько капель осело на медовую грудь.
Вместе с ним кончил и Джирайя. Семя его изверглось в руку Цунаде и на ее бедро. Мужчины оба дышали шумно и быстро, давая своим и чужим пальцам стискивать себя крепко, вытягивая все до последнего. И лишь после этого все трое, обессиленные, расслабились. Орочимару повалился набок, Джирайя перекатился на спину, тяжело ловя пересохшим ртом воздух. Цунаде довольно улыбалась. Сил на разговоры не осталось. Девушка привстала, оглядела себя и мужчин рядом, затем кончиками пальцев дотронулась до бледных капель на своем теле. Словно метка или клеймо, те сверкали в ночном красноватом свете уличных фонарей.
По коже прошелся морозец. Сквозняк неожиданно стал ощутим, ветер все нес за собой прямо в дом душистый запах дождя. Цунаде поднялась на ноги, быстро закрыла ставни, потому что не хватало им троим заболеть. После чего, босиком проследовав к шкафу, выудила два одеяла. Ни о каких футонах речи и не было — мужчины, казалось, уже задремали. Вернувшись на место, она снова нырнула в серединку меж разгоряченных тел на свое измятое кимоно. Встряхнула оба одеяла и накрыла их троих сверху, не позволяя никому замерзнуть. Из последних сил она дотянулась до губ Джирайи и оставила на них благодарный поцелуй, после чего клюнула в макушку и Орочимару.
Она легла, отдавшись мыслям и вслушиваясь в далекий рокот изнемогающего где-то над ближайшей провинцией грома. Если бы не темнота ночи вокруг, этот момент мог стать похожим на настоящий рай.
Спустя еще немного все трое уже крепко спали.