* * *
Господин был самым прекрасным, что Хади видел в своей жизни. Прекраснее луны и солнца, полета стрелы над степными травами, блеска свечей в драгоценных камнях, что лежали на груди благородных женщин. Хади был готов ползать перед ним на брюхе, дожидаясь приказа. Но пока приходилось ползать за Колдуном, сгибаясь под тяжестью дорожных ящиков, приготовленных для добычи, которую они возьмут у альбаи по праву победителей. Если честно, Хади тоже рассчитывал на какую-никакую награду. Может, она искупила бы тот ужас, который он испытал, узнав, что на этот раз они идут воевать в страну альбаи. Вот уже несколько лет Хади таскался за Колдуном с одной войны на востоке на другую. За это время он немало приумножил состояние семьи и даже пару раз видел Господина вблизи. К своим двадцати годам Хади достиг больше, чем пара поколений его предков, носа не казавших за пределы города, которым владели. Последним, кто говорил с Господином, был прадед Хади. С Хади Господин пока не говорил, но у него еще будет шанс проявить себя. Их лагерь расположился на холме у широкой мощеной дороги, ведущей к воротам, немного в стороне от осаждающей армии, почти взявшей город в кольцо. Вход в шатер Колдуна смотрел на соседний холм, где стоял белый город, ощетинившийся обломками башен и стен. За ним широкой серебряной лентой изгибалась река. Столица альбаи горела много дней. Осаждающие не жалели горючих снарядов. Иногда Хади ловил себя на мысли, что ему очень жалко город, он еще успел застать плавную и цельную линию его крыш на фоне гор и неба. Но дома, построенные альбаи, не годились для того, чтобы в них жили люди. Да и кто поедет в такую далекую, страшную и пустынную землю, отравленную злым колдовством. Приказ от Колдуна пришел, когда горизонт на востоке только-только начал светлеть. Хади дремал рядом с едва тлеющим общим костром. Это только первые годы сложно было отвлечься от грохота осадных орудий, криков и звона железа. Колдун не признавал условностей в виде дня и ночи, поэтому Хади научился спать в любом месте, окружении и положении. А уж когда они присоединились к войску Господина, которое двигалось только ночью или когда тучи застилали небо, даже заикаться о естественном порядке вещей было нечего. Войска, которые прислали по требованию Господина правители людей, отправились захватывать небольшие поселения севернее. К силам Господина они, уже изрядно потрепанные, присоединились пару недель назад. Хади был рад, что Господин раз за разом бросал на высокие крепкие стены мерзких тварей, а не их. Ему не хотелось, чтобы основная тяжесть осады легла на людей. Хади хорошенько продрал глаза и взвалил за спину связанные ящики. Он их приготовил пару дней назад, когда стало понятно, что город вот-вот возьмут. У Колдуна была чуйка на такие вещи. Он всегда одним из первых входил в разрушенные ворота и шел забирать свои сокровища. Естественно, колдовские, в крайнем случае, книги и документы. Презренными деньгами, золотом и самоцветами занимался Хади. Еду, шатры, слуг и лошадей Колдун требовал, а добывать и оплачивать все это оставалось ему. Он уже давно прикидывал, как пойдет по разбитой дороге, мимо орочьих трупов, когда город наконец возьмут. Они и живые-то пахли так, что глаза слезились, а вонь от мертвых вообще сбивала с ног. Внутри стен, но в отдалении, затихали звуки боя. Не все кварталы были захвачены к утру, но завтра те, кто не успеют уйти, будут убиты. Хади шел в утренних сумерках след в след за Колдуном, стараясь смотреть только под ноги, не оскальзываться на залитых кровью камнях и не поломать себе что-нибудь, перебираясь через завалы. Колдун, конечно, вылечит его рано или поздно, где он так далеко от дома найдет такого расторопного, сообразительного, образованного и приятного на вид управляющего? Но ругать будет, пока не переберет всех предков Хади до десятого колена десять раз, и заставит работать даже со сломанной ногой. Чужим людям Колдун не доверял, а орки Господина не годились для такой тонкой работы, как обустройство его жизни. Последователи, которые были то ли учениками Колдуна, то ли младшими жрецами, тем более не стали бы морочиться столь приземленными вещами, как еда и постель. Когда Колдун неожиданно остановился, Хади едва не налетел на его широкую спину и поднял взгляд. Сначала он увидел красный капюшон, расшитый золотыми нитями заклинаний. А над ним упиралась в серое небо белая каменная башня, увенчанная серебряным куполом с искристым шпилем. Хади выглянул из-за спины Колдуна. Площадь перед ними устилали мертвые тела. Альбаи в серебряных и вороненых доспехах лежали вперемешку с орками. В противоположном конце площади, стояло огромное здание из белого камня, устремленное вверх. От его центра отходило несколько крыльев пониже. В узких и высоких окнах фасада кое-где осталось цветное стекло: синее, красное, зеленое, золотое, невероятно дорогое и редкое. Невероятно красивое. У Хади даже голова закружилась, едва он представил, сколько это могло стоить. Они, видимо, подошли с центрального входа, потому что высокая мраморная лестница от площади заканчивалась огромными распахнутыми дверями, обитыми чеканкой. На самой вершине стоял Господин, одетый в доспехи, чем-то напоминающие броню альбаи, и в таком же шлеме с гребнем. Хади всегда узнавал его даже издалека. Внутри все переворачивалось при взгляде на высокую фигуру. Никогда раньше Господин не брал в руки оружие. Зачем, если тысячи людей готовы умереть по его слову? Здесь умерли, конечно, не тысячи, но трупов было больше всего. Как будто альбаи отступали в этом направлении. Хади пытался не смотреть по сторонам, а то мало ли, сглазят даже мертвым глазом. Но все равно видел тонкие лица, светлые глаза, устремленные на него. Кто-то из них еще был жив. Доспехи прекрасной работы защищали от быстрой смерти, но не от медленной. Колдун уверенно двинулся по лестнице, обходя тела, и Хади заторопился следом. Сейчас его дело маленькое — нести, что дадут. А если Господин бросит на него хотя бы взгляд, сердце Хади не выдержит и разорвется от восторга. Умирать он не планировал еще лет пятьдесят, поэтому старался быть как можно незаметнее. Господин стоял, опустив голову, и глядел на лежавшего у его ног альбаи. В опущенной руке он держал рукоятку цепа, заканчивающегося металлическим шаром с шипами. Хади мороз продрал по коже. В войске людей мало кто мог управлялся с таким оружием. Его называли «утренняя звезда» за острые блестящие шипы, напоминающие пронзительные лучи звезды, встающей на востоке на рассвете. На серебристых доспехах альбаи осела копоть, но там, где ее не было, они продолжали сиять, будто их начистили перед боем. Металл выдержал удары ужасного оружия, а живое тело под ним — нет. А вот доспехи Господина оказались покрыты глубокими вмятинами и царапинами, но тот не был ни человеком, ни тем более альбаи. Вряд ли в мире существовала сила, способная его ранить. На треснувших плитах валялся двусторонний молот на длинной черненой рукояти, с вытравленным узором из листьев. Хади никогда прежде не видел такого изящного и грозного оружия, с тонким изогнутым клювом и шипастым молотом. Это оно оставило следы на броне Господина? Хади снова перевел взгляд на лежащего альбаи. Шлем не скрывал бледное лицо, такое же красивое, как у Господина, что аж дух захватывало. Темные брови и темные полукружья ресниц казались нарисованными углем на светлой, как будто сияющей, коже. Четко очерченные губы были плотно сжаты, а в их уголках залегли горестные складки. Было странно видеть маску печали на таком невозможно красивом для человека лице. Колдун, выждав немного, сделал еще один шаг вперед и согнулся в поклоне. Хади опустился на колени точно за его спиной. Так он больше ничего не видел, зато и его было не видно. — Закрой это место, — велел Господин. — В городе не должно остаться никого. Никто здесь не тронет и камня, пока я не разрешу. Господин уверенно направился вглубь здания, как будто знал, куда идти.* * *
Господин был в ярости. Раньше, когда Хади думал про значение слова «ярость», он представлял свистящую в воздухе плеть отца, который сердился на нерадивых слуг, слышал хруст костей под рукой Колдуна, ломающего своих врагов, как игрушки из щепок. Сам Хади тоже, бывало, приходил в ярость, когда все шло кувырком, запасы неожиданно кончались, деньги уходили быстрее, чем он рассчитывал, а лошади начинали болеть из-за недосмотра. Тогда он отвешивал палок тем, кто заслужил, и тем, кто попадался под руку, и дела шли на лад. Но ярость Господина делала воздух тяжелым, таким, что и вдохнуть было нельзя. Даже камень на полу и стенах, казалось, гудел и заставлял мысли путаться от страха. Даже орки, бесчинствующие за стенами, делали это тише и опасливее, чем раньше. Говорили, что особо ретивых уже скормили товарищам. Все польза дисциплине и экономия на провианте. По скудно освещенным коридорам Хади пробирался тайком, опасаясь встретить Его. Особые сундуки Колдуна были набиты волшебными вещицами и хорошо запечатаны. Но Господин искал что-то другое. По коротким обмолвками Колдуна и суматошной беготне Последователей, Хади понял, что они потеряли нечто важное, самое важное, ради чего можно было разобрать город по камешку. Господин начал с альбаи. Без сомнения, это было быстрее, чем переворачивать каждую плиту на мостовой. Но те то ли ничего не знали, то ли не желали говорить. Еще все время пахло гарью и кровью. И если гарь можно было свалить на орков, продолжающих крушить и палить окрестности, то все тела с близлежащих улиц убрали, оттащили за стены и сожгли. Альбаи, людей, орков вперемешку. Ливни отмыли добела мостовые. Город был пустым и тихим, но не мертвым. Хади приходилось видеть опустошенные войной города, выжженные огнем и солнцем. Они были молчаливы и мертвы так же, как их жители. Здесь же Хади не выходил на улицы без необходимости. Ему казалось, что в каменных венах города все еще бьется живой пульс. Город как будто ждал, что хозяева вернуться со дня на день и он снова поднимет в небо высокие крыши и шелковые знамена. От этого ощущения становилось так жутко и грустно, что Хади выпросил у Колдуна побольше защитных амулетов и теперь ходил, обвешанный ими, как продажная женщина побрякушками. Возможно, кровью несло из подвалов. Хади иногда спускался туда с Колдуном или по его поручению. Первый раз он заходил в пыточную со странной смесью ужаса и интереса, но оказалось, что кровь у альбаи такая же красная, как у людей, огонь и железо ранят их плоть точно так же, и даже кричат они как люди, разве что языка их Хади не знал.* * *
Промозглый ветер гнал низкие тяжелые облака с северо-запада. Ливни сменились мелкой моросью, но стало холоднее. Хади кутался в шерстяной плащ и грел руки у костерка, разведенного в большом дырявом котле. Напротив, на обломке камня примостился Акиль. Он со своими людьми ходил с обозом, доставлявшим припасы в город, чтобы Колдун с Последователями, слугами и охраной не померли с голоду. Город все еще был закрыт, а по улицам рыскали патрули орков, вешая всех нарушителей без разбирательств. Пока телегу разгружали, Хади удавалось перекинуться несколькими словами и узнать новости за стенами. Акиль натирал рукавом крупное, даже по виду сочное яблоко, закончив он протянул его Хади, а себе вытащил из сумки другое. Хади до этого сонно ворошивший палкой угли в котле, встрепенулся, повертел яблоко в руках. Холодное, свежее, как будто недавно снятое с дерева. Его не везли издалека для прокорма армии, а значит, оно выросло здесь, на земле альбаи. — Ты что, сорвал его за городом?! — воскликнул он и кинул яблоко в костер. Взметнулись рыжие искры, яблоко зашкворчало в огне. Акиль свел темные широкие брови и веско положил руку на длинный изогнутый нож на поясе — бросаться подаренной едой было не принято, если только это было не оскорбление. Так что Хади предстояло или срочно объясниться, или перерезать Акилю горло, прежде чем тот воткнет в него свой нож. И то, и другое было слишком утомительно для измученного колдовским городом Хади. Но объяснения хотя бы не требовали вылезать из-под плаща. — Все, что растет на землях альбаи, отравлено их чарами, — сказал Хади, копируя интонации Колдуна. — Тот, кто будет есть их пищу, попадет под чары и умрет страшной смертью. Там, где они строят свои дома, земля раскалывается, огонь выходит из недр, а то, что не уничтожает огонь, пожрет море. Ты знаешь, что такое море? Потрясенный Акиль помотал головой. Хмурая складка между бровей разгладилась, он убрал руку с ножа и теперь внимал каждому слову Хади, а тот, воодушевленный успехом, продолжил. — Ты видел когда-нибудь озера в степи? Вода в них стоит мертвая, соленая. Если полить ею поля, весь урожай умрет и много лет земля ничего не родит. На запад отсюда ее так много, что можно плыть сто дней, но берега не найдешь. Это море. Так вот, альбаи идут и идут по землям, а за ними по пятам следует мертвая вода. У самого Хади побежали по спине мурашки, хотя эту историю он слышал не раз, но вот рассказывать еще не приходилось. Колдун знал много чего об альбаи и под настроение иногда делился. Далеко-далеко на восток отсюда его истории казались страшными и восхитительными сказками, которые всегда заканчивались безумием или смертью глупцов, доверившихся альбаи. Кто ж знал, что Хади занесет прямиком в их логово. Впечатленный Акиль сидел тихо. — Колдун твой, конечно, много видит и много знает, — наконец кивнул он, немного помолчав. Он погладил курчавую бороду, в раздумьях. — Но мы уже все окрестности объели, которые вонючие твари Господина не загадили, да и на севере поживились, чем могли, никто не потравился. Считай, мы землю сначала их кровью очистили. Чтобы снять проклятье надо убить колдуна, сам знаешь. Хади пожал плечами. Он не знал и не был обычным воином, чтобы вот так запросто рассуждать о проклятьях. Колдун его не учил и за работой подглядывать не позволял. Белый город они умыли кровью, но что-то от чар это не слишком помогло. Может, дело было в том самом альбаи-колдуне. Среди пленников Господина остался только один. Тот самый, которого Хади рассматривал на пороге дворца. С самого начал было ясно, что он на особом положении, раз Господин снизошел до личного поединка. Должно быть, это он был самым сильным колдуном у альбаи. Его держали отдельно от других, и допрашивал его сам Господин вместе с Колдуном. Умрет он, и на сердце станет легче. — Слушай, — голос Акиля вывел Хади из задумчивости. — А как же быть с наградой, которую обещал Господин? Тут же на каждом шагу сокровища, — Акиль раскинул руки, будто пытаясь охватить сокровища альбаи, о которых рассказывал. — Есть ли сейчас на них злые чары? — Есть или нет, не знаю, — сказал Хади. — Но Господин никого без награды не оставляет. Он благословит все, колдовство потеряет силу, и будет вам ваша награда. Каждый, кто вернется домой, будет богат. — Поскорей бы уж, — пробормотал под нос Акиль. — За пару дней не управимся. — Что ты имеешь в виду? — У нас говорят, что сюда идет войско альбаи, пора бы пошевелиться и выдвигаться навстречу. А то расположение тут говно. — Да сколько же их, — раздраженно бросил Хади. — И когда это все закончится.* * *
В тот же вечер после разговора с Акилем Хади ворочался с боку на бок в комнате, из которой сделал свое временное жилье. Во дворце не было спален и залов для отдыха. В крыльях располагались мастерские, склады, кабинеты. Как будто он был не домом правителя, а местом, куда сгоняли мастеров или рабов, чтобы они здесь трудились. Хади не понимал, зачем место для работы делали настолько красивым и богатым. Он смотрел на шелковые, расшитый серебряными нитями полотна, скрывавшие часть белой отштукатуренной стены. По ним пробегали искорки, когда свет луны заглядывал в окно, занимавшее почти всю высоту от пола до потолка. Запутанный узор складывался в деревья, переплетающиеся ветвями и корнями. В них прятались птицы и звери с большими пушистыми хвостами. На конце каждого листочка дрожала хрустальная капля, словно маленькая звезда. Хади не заметил, как уснул. Ему снился дом, который он не видел несколько долгих лет. Высокая, свежая трава, в которой по утрам переливалась самоцветами роса, колыхалась под ветром до самого горизонта. Небо над ним раскинулось бескрайнее и чистое, ни единого облачка, ни одной проклятой горы, закрывающей взгляд. Лошадь несла Хади, позвякивая бубенцами на сбруе. Впереди лежала бесконечная дорога, уходящая за край. Но серебряные колокольцы вешали только детям и женщинам, чтобы отгонять злых духов, притаившихся в степи. А дорога, лежащая перед ним, вела в один конец. В этот проклятый город, в котором он застрял с Колдуном. Хади проснулся злым и раздраженным, хотя и отдохнувшим, как всегда. Как назло, здесь спалось крепко, а голова прояснялась даже после короткой дремы. Так хорошо он не отдыхал со времен, когда покинул семью. Чары альбаи пытались пробудить в нем тоску по дому, счастливому и беззаботному времени. Только время — это река, говорили у него на родине. Невозможно подняться к ее истоку и снова напиться сладкой воды из детства. Домой вернется не тот, кто уходил, и трава под копытами коня будет иная, и даже солнце и звезды будут светить не так, как прежде, а на сбруе его коня не будет серебряных бубенцов. Хади пнул подвернувшуюся под ноги сумку, в три широких шага подошел к стене и сорвал шелковую тряпку. Ткань жалобно затрещала и упала на пол. Хади пнул уже ее. В дневном свете глубокий синий цвет на заломах становился нежно голубым. Самоцветы мерцали, будто звезды, и как показалось Хади, делали это укоризненно. — Да чтоб тебя, — разозлился Хади сильнее. Не хватало еще жалеть расшитые тряпки. Пусть даже самые красивые и искусно сделанные из всех, что он видел. Жалеть светильники из тончайшего стекла он тоже не собирался. Они бились в мелкую крошку, но ни одного пореза Хади не заработал. Как будто вещи оберегали его от ран. Это взбесило окончательно. Он схватил стул и бросил об стену. Стул выдержал, стена тоже. Но когда Хади поднял его, чтобы повторить, в комнату зашел Колдун. Он был без привычного балахона, который придавал ему таинственности, и скрывал лицо. Тем не менее Колдун умел выглядеть внушительно и без всего этого. Высокий, худой, с резкими чертами лица, он напоминал огромного ворона. Гладко зачесанные волосы были заплетены в толстую косу, спускающуюся до пояса. Хади неожиданно вспомнил, что говорили, сила колдунов в их волосах. Если косу отрезать, колдун ослабнет. Это касалось и людей, и альбаи. Все альбаи были колдунами, поэтому и носили длинные волосы. Ни один человек в одиночку не мог справиться с ними. Глаза под тяжелыми веками остановились на стуле в руках Хади, который так и застыл. Колдун перевел взгляд на лицо Хади, поджал бледные губы. Ругаться, вопреки ожиданиям, он не стал. Подошел и забрал злосчастный стул. А потом взял Хади за подбородок и посмотрел в глаза. Нечего было и думать о том, чтобы вывернуться из хватки жестких горячих пальцев. Прямой взгляд Колдуна всегда пугал Хади. Глаза у него были такие черные, что иногда было не видно зрачков, как будто изнутри черепа смотрела сама темнота. Хади не знал, что Колдун рассмотрел, но спустя короткое время он отпустил его и легко потрепал по волосам. — Пойдем, я знаю, как тебе помочь, — сказал он. Хади только успел натянуть сапоги и выбежать за ним в коридор, освещенный волшебными светильниками. Подпоясываться кушаком и вешать амулеты пришлось уже по дороге в подвалы.* * *
В этой комнате, срочно приспособленной под камеру из склада с металлическими заготовками, Хади бывал уже не раз, хотя и старался всегда убраться как можно скорее. Перед тяжелой деревянной дверью всегда дежурили два или три самых крупных орка, но сама дверь не запиралась. К удивлению Хади, на ней даже не было креплений для замка, как и на всех дверях в подвале и на верхних этажах. Всего несколько комнат во всем огромном дворце открывались с помощью колдовских слов, которые знал только Господин. Как будто хозяин дворца не боялся за свои сокровища. А сейчас тем более не имело смысла ничего запирать. Страх перед гневом Господина охранял надежнее, чем железные засовы и замки. При виде Колдуна орки заворчали и кое-как поднялись на ноги, соблюдая видимость дела. Открыто выражать недовольство при Колдуне они не решались. У него тоже разговор был короткий: особенно непонятливые отправлялись на корм волкам или собратьям. А вот Хади в одиночку ходить мимо них не любил, ему вслед постоянно неслось щелканье зубов и что-то глумливое на их языке. Так что в камеру он влетел сразу за Колдуном. Помещение освещалось лампой, висящей под сводчатым потолком. У стены стоял длинный деревянный стол, на котором были аккуратно разложены инструменты. В углу — потухшая жаровня, рядом — кресло с высокой прорезной спинкой, которое стащили с верхних этажей для Господина. Балахон Колдуна был перекинут через подлокотник. Сильно и резко пахло кровью. Альбаи стоял на коленях, подвешенный на цепях. Все в том же положении, что и несколько дней назад, когда Хади спускался сюда. Голова опущена на грудь, а темные спутанные волосы закрывали лицо. Они были такие длинные, что спускались чуть ли не до пола. В первый момент Хади подумал, что альбаи не дышит, но, присмотревшись, увидел как едва заметно и прерывисто ходят ребра. Альбаи было больно, все время, даже сейчас, когда его никто не трогал. Конечно, это было очевидно, стоило только взглянуть на истерзанное тело, на кровь на гладких плитах под ним. Но Хади все никак не мог привыкнуть, что альбаи чувствуют то же, что и люди. Колдун подошел к нему со спины, взял за волосы и потянул. — Вот что ты ненавидишь и боишься, — сказал он, обращаясь к Хади. — Вот что смущает твое сердце. Его колдовство, которое повсюду в этом месте. Зачем вымещать злость на том, что не имеет души? Хади помнил красивое печальное лицо альбаи, лежавшего без сознания у ног Господина. Сейчас он едва узнал его. Щеки ввалились, черты под почти прозрачной кожей стали острее, плотно сжатые губы запеклись коркой. Единственное, что осталось прежним и даже проступило ярче — маска горя. Он подумал: как можно бояться этого изможденного пленника? Но тут альбаи открыл глаза, нечеловечески яркие, как будто горящие собственным светом. Хади отпрянул, и в этот момент Колдун провел свободной рукой по спине альбаи. Тот выгнулся, пытаясь уйти от прикосновения, хрипло закричал и снова обмяк на цепях. Сердце Хади забилось быстро-быстро, ладони вспотели. Колдун же остался невозмутим. — Он не причинит тебе вреда, не бойся. Подбери что-то для себя. — Колдун указал подбородком на стол. Хади сделал несколько шагов на негнущихся ногах. В тот момент, когда альбаи посмотрел на него, он не успел испугаться, но теперь руки у него тряслись. Он знал предназначения некоторых инструментов: щипцы, клещи, крючки. Все они были выполнены с невероятным изяществом, как будто создавались не для обычных заплечных дел мастеров, а для тех, кто видел в этом искусство. Другие были ему незнакомы и больше походили на рабочие инструменты, но сделаны с не меньшим мастерством. Хади остановил взгляд на обычной плети с металлическими крючками на концах. Хорошо знакомая ему вещь, в войске то и дело пороли такими за воровство, разгильдяйство или трусость. Его самого еще в юности учили, как пороть рабов, чтобы было больно, но не калечить. Хади обернулся. Спина альбаи походила на месиво. Не удивительно, что в комнате так сильно пахло кровью. Он взял в руку нож с тонким изогнутым лезвием. По деревянной рукояти вился выжженный узор из острых листьев. Нож удобно лег в руку, как будто ластился, хотел быть полезным. Сплошное колдовство. Но его собственный честный нож остался наверху. — Он не умрет, если я срежу прядь волос? — спросил Хади, делая, как ему хотелось бы верить, уверенный шаг в сторону альбаи. Колдун приподнял бровь: наконец-то Хади удалось его удивить. — Не умрет, — ответил он. — И это все? — Да, — кивнул Хади. — Я заберу часть его силы. Он посильнее сжал нож в руке, пытаясь унять дрожь. Грязные, спутанные волосы все равно на ощупь оказались мягкими и гладкими. Альбаи был в сознании, но головы больше не поднимал. Хорошо, что он стоял на коленях. Альбаи был очень высоким, даже выше Колдуна. Хади потянул прядь и полоснул. Рука все-таки дрогнула, острое лезвие рассекло кожу. Хади отпрыгнул. Кровь крупными каплями ударялась о пол. — Достаточно? — Голос Колдуна мягко вливался в уши. Хади кивнул, по привычке сунул нож за пояс. Ему не терпелось уйти отсюда поскорее, можно даже в комнату с проклятой вышитой тряпкой или любое другое место в городе. Как Колдун и обещал, все чары альбаи в вещах и стенах больше не казались ему такими страшными. У выхода из подвала Колдун замер, занеся ногу над последней ступенькой. Наклонил голову, как будто прислушиваясь, что происходит наверху. — Вернись за мантией, — велел он, — Принесешь мне. Хади чуть не взвыл.* * *
— Я только за одеждой, — зачем-то сказал Хади, заходя в камеру. Он даже не знал, понимает ли альбаи человеческий язык. Альбаи ничего не сказал, даже не пошевелился, погруженный в свою боль. Чтобы взять балахон, нужно было пройти мимо него, и Хади замер в нерешительности. Он почти ощущал, как уходит время, но не мог пересилить себя. — Я ничего тебе не сделаю, — вдруг заговорил альбаи, и сердце Хади едва не остановилось. — Иди спокойно. У него оказался очень красивый голос. Хоть он и был сорван, но в нем все еще звучали удивительно приятные для уха ноты. Как будто обрывки мелодии, долетающие с ветром издалека, и которую он никогда больше не услышит. А слова альбаи выговаривал мягко, как равнинная река обтекает гладкие валуны. Таким голосом и таким говором легко зачаровывать глупых людей. Таких как Хади. Нельзя приближаться к альбаи, нельзя говорить с ними, они обманщики, сеющие раздор и хаос, говорил Колдун и был прав. Хади подошел к альбаи. Кровь из глубокой царапины на голове все еще капала на плиты и черную прядь, которую Хади тут же и бросил. Снова пришло то самое чувство неправильности, как было наверху. Как будто что-то сломалось за грудиной и срослось не как должно было, а теперь царапало и мешало дышать. Злило. — Ты все-таки заколдовал меня, — грустно сказал Хади. Едва он потянулся к рукояти ножа, альбаи обхватил руками цепь на которой висел, но сил подтянуться у него не было. Хади с удивлением отметил, что кисти рук и пальцы остались целыми, хотя палачи часто начинают с них. Он отмахнул кусок от кушака и прижал его к царапине. Альбаи вздрогнул от прикосновения и поднял голову. В этот раз Хади был готов к его взгляду. Он осторожно стер кровь с его лба и щеки. Получилось не очень, он только размазал еще больше. — Зря ты сопротивляешься Господину, — вздохнул Хади, снова зажимая царапину. — Он бывает добр. Если бы ты не упрямился, то узнал бы это. Лицо альбаи исказилось от гнева, глаза до того подернутые дымкой боли и слабости, вспыхнули. Хади отшатнулся как от удара, сделал назад шаг, другой и, запнувшись, упал. Альбаи приподнял себя на цепи, сделавшись выше Хади. «Страшно, страшно, страшно!» — билось в голове. Зачем он заговорил с этим альбаи? Почему не послушал Колдуна? Он что, действительно вздумал его жалеть? Но сильнее страха в груди Хади горела обида. В носу защипало, как в детстве от несправедливых упреков и наказаний. Он в сердцах бросил окровавленную тряпку. И тут взгляд альбаи изменился, из него ушла горящая ярость и снова не осталось ничего. — Прости, — сказал он и вздохнул едва слышно, как ветер в траве прошуршал. Как будто альбаи сожалел. Стало так тихо, что Хади слышал собственное сопение. — Ты решил, что меня подослали к тебе, - догадался он. Альбаи ничего не ответил, кивнул едва заметно поникшей головой. Обида понемногу отпускала. — Я просто слуга, — сказал Хади. — У меня и без тебя дел знаешь сколько? Он перекинул длинный балахон через плечо и потянулся к дверному кольцу. Хади чувствовал себя таким уставшим. Еще и от Колдуна сейчас получит за то, что задержался. Но было что-то, мешающее ему переступить порог и навсегда закрыть за собой эту дверь. Альбаи осталось недолго. Хади видел достаточно умирающих под пытками людей. Как бы ни был силен и упрям альбаи, он уже стоит на своем пороге и вот-вот перешагнет его. Хади покачал головой. Рядом с жаровней стояла деревянная кадка с водой. В ней гасили железные пруты и из нее же поливали пленника, когда он терял сознание. Хади захватил черпаком воды и подошел к альбаи. — Эй, ты, — позвал Хади и сам поднял ему голову, сунул черпак в губы. Конечно, он вливал воду в рот и умирающим, и мертвецам. Он провожал так друзей, знакомых, рабов и дома, и в путешествиях с Колдуном, потому что было положено. Колдун ему не запрещал выполнять свои ритуалы. Однажды Хади даже видел, как он сам вливает воду в рот убитому им человеку. Тот человек был почти такой же страшный, как Колдун. Хорошо, что это Колдун убил его, жизнь самого Хади висела на волоске. Вода в последнюю дорогу — это залог мирной жизни остающихся. Что, если мертвого на пути замучает жажда и он решит вернуться? Нет уж, последний глоток давали каждому, и близкому, и врагу. Тем более врагу или тому, кто тяжело умирал. Такие, бывало, возвращались, ведомые жаждой и местью. Пусть спокойно идут туда, куда им положено. — Не держи зла, отправляйся туда, где тебя ждут. Легкой дороги, — сказал Хади фразу, проговоренную десятки раз разным людям, поклоняющимся разным богам, и впервые — не человеку. Но даже альбаи должны же где-то находить последний приют. Хади так и не смог понять, что услышал в его словах альбаи, но в одно мгновение его лицо осветилось, став совсем юным, моложе, чем у порога дворца, но тут же снова исказилось болью. — Он идет, — сказал альбаи переводя взгляд на дверь, и Хади не стал переспрашивать, кто. Он бросился в угол, пытаясь стать как можно незаметнее, проклиная себя за промедление. Господин вошел легким стремительным шагом. Длинные светлые волосы, перехваченные на концах золотой заколкой, взметнулись за спиной. В камере как будто сразу стало меньше места. Высокая стройная фигура заняла все пространство, разогнав и без того тусклый свет по углам. Колдун следовал за Господином по пятам. Его губы были напряженно сжаты, он сутулился, чего на памяти Хади не делал ни разу. Сейчас рядом с Господином он казался таким же незначительным, как раньше Хади рядом с ним. Господин остановился напротив альбаи, заложив руки за спину, словно в раздумьях. Потом протянул руку к цепи и наручники на запястьях пленника сами собой открылись. Хади едва сдержал восхищенный возглас. Альбаи качнулся, но остался стоять на коленях. Господин присел на корточки рядом с ним, поднял за подбородок и заговорил на незнакомом языке. У Хади по коже побежали мурашки. Голос у Господина был мягким, но обратись он так к нему, Хади бы умер от страха. — Иди в жопу, — ответил альбаи, не переходя на язык Господина. Господин вздохнул, как будто произошло что-то досадное, но ожидаемое. Он с размаху ударил альбаи по лицу, а потом подхватил и поднял на ноги. Прижал к себе, не опасаясь запачкать одежду кровью. Альбаи, чье тело было сплошной раной, забился в его руках, закричал. Хади уткнулся лицом в мягкую ткань балахона. — Последний шанс, мой друг, я дам тебе еще один шанс поступить правильно, — слова Господина проникали под кожу мелкими раскаленными иголками. Хади не обманывало спокойствие его голоса и плавность движений. От его гнева воздух становился горячим и тяжелым, а камни стен начинали дрожать. Господин почти на руках вынес альбаи из камеры и направился с ним на верхние этажи. Колдун поспешил следом, поэтому и Хади пришлось собрать остатки мужества и на подгибающихся ногах нести проклятый балахон. Если тот решит колдовать, а балахона не будет, Хади не сомневался, что его пустят на ремни даже в этой дикой стране, где не найти замены такому прекрасному управляющему.* * *
Они оказались в просторном зале, потолок которого уходил на невероятную высоту. Кое-где в сводчатых окнах, расположенные в несколько рядов друг над другом, остались цветные стекла. Снаружи доносился гул лагеря, стоявшего за стенами города. Солнечный свет ложился золотыми, красными, желтыми и зелеными пятнами на плиты, разбивался цветными искрами в самоцветах, из которых был выложен узор на длинном столе посередине. Вокруг него стояли одинаковые стулья с высокими прорезными спинками. Стул Господина в подвале был принесен отсюда. Хади завертел головой, пытаясь выбрать место, где бы спрятаться. Стены были завешены ткаными картинами, с удивительной точностью изображающими альбаи за работой. Там были кузнецы и каменщики, ювелиры и скульпторы. Больше всего зала походила на место собраний. Альбаи потерял сознание, когда они только начали подниматься. Господин остановился рядом с окнами. На его темных одеждах, расшитых золотой нитью, кровь была почти не видна, разве что в некоторых местах узор из золотого превратился в медный. Господин встряхнул альбаи, и тот едва слышно застонал, приходя в сознание, и удивленно распахнул глаза. Хади, уже достаточно времени проведший в городе, представлял, куда выходят окна с этой стороны: на широкую дорогу, ведущую к воротам, ту самую, по которой они с Колдуном шли первый раз. Шум внизу усилился, раздались крики и возгласы, хорошо знакомые слуху Хади. Крики победителей, идущих в город за добычей. Господин все-таки открыл ворота для своих людей. Белому городу оставалось жить не больше нескольких дней. Сердце Хади почему-то сжалось. — Я могу остановить это даже сейчас. Спасти твой город, — сказал Господин. — Только я один могу контролировать хаос и смерть, который вы все несете с собой. И ты опять начнешь сначала. Просто отдай их мне! — впервые на памяти Хади Господин повысил голос. Колдун, стоявший неподалеку от Хади, тоже вздрогнул. И только альбаи остался спокоен. Он ничего не сказал. Это и был его ответ, и Господин, конечно же, понял его. Его прекрасное лицо исказила гримаса страшной злобы. Он схватил альбаи за горло и отбросил к столу так легко, как будто тот был соломенным чучелом, а не существом из плоти и крови. — Ты понимаешь, что ты наделал?! — в ярости кричал Господин. Здесь наверху камень и воздух не так откликались на нее, как в подвале, но Хади вжался в стену. Больше всего на свете ему хотелось оказаться подальше отсюда или хотя бы закрыть глаза. Он не мог смотреть на происходящее, но и не смотреть тоже не мог. — Ты должен был понять, какое великое и благое дело я сотворил для всех вас! Ты должен был стать моим лучшим слугой. — Господин широким шагом мерил залу. — Чего тебе не хватало? Почему ты предал меня? По лицу альбаи прошла гримаса, он шевельнул разбитыми губами, но сказать у него вышло не сразу. — Воняешь сильно... псиной, — выговорил он и улыбнулся. — Шавка Моргота. Хади ужаснулся: как можно так говорить с Ним? В одно мгновение Господин оказался рядом с альбаи. Хади даже не увидел, только услышал как хлопнули полы широкого одеяния по ногам. Господин приподнял альбаи и уложил спиной на стол, а потом наклонился над ним. Осторожным и даже нежным движением убрал с лица волосы. Теперь он тоже улыбался, но так страшно, что Хади начала бить дрожь. Он, не отрывая взгляда, взял руку альбаи в свою. Такую же узкую, изящную, с длинными пальцами, в которых тем не менее чувствовалась невероятная сила. Сложил в кулак и обхватил. Альбаи попробовал вырвать руку, но Господин держал крепко. — Серебряный Кулак, — сказал Господин, как будто размышляя, а затем сжал пальцы, как Хади мог сжать спелый персик. Кровь заструилась сквозь его пальцы. Альбаи закричал страшно, забился на столе. Хади показалось, что он услышал хруст костей даже через этот вопль. Он зажал уши, но голос Господина все равно вливался в них, горячий и вязкий как смола. — Больше нет, — сказал он. Крик альбаи прервался. Но не потому, что он потерял сознание. Он окончательно сорвал связки и теперь из его горла вырывалось только сипение. Господин, не отрываясь, смотрел на него, пока он бился в агонии, и не выпускал руку. — Где они? — ровным голосом повторил он, но вряд ли альбаи мог его слышать. Его голова упала на бок. Пустой взгляд скользнул по стенам и остановился на Хади, а потом свет, который был в глазах, погас. Они сделались серыми и стеклянными. Хади смог пошевелиться, только когда Господин ушел, закончив вымещать гнев на всем, что подворачивалось под руку. Их с Колдуном он, кажется, даже не заметил. Его взгляд был обращен внутрь себя, став почти таким же пустым и стеклянным, как у мертвого альбаи. Хади вытер мокрое от слез лицо балахоном Колдуна. Тот ничего не сказал на это непотребство, оставшись стоять столбом. Хади не мог сдержать внутреннего злорадства. Наверное, тот представлял, что Господин сделает с ним самим, вздумай он предать его, как этот глупый колдун-альбаи. Не одному же Хади то и дело дрожать от страха, глядя на Господина.* * *
Хади стоял у самого спуска с холма, глядя на встающее над горизонтом солнце. Очень хотелось домой. В стороне орки продолжали рушить белокаменный город, вымещая на нем свою вечную злобу. Хади уже тошнило от запаха пожарища. За его спиной слуги заканчивали складывать шатер. Они снимались с лагеря и шли навстречу новому войску альбаи. Дорожные сундуки были хорошо набиты сокровищами, хватит надолго содержать слуг, рабов, лошадей. Себе Хади не взял ничего. Он долго перебирал прозрачные самоцветы величиной с голубиное яйцо, вертел золотые и серебряные ожерелья, брал в руки ножи, топоры и мечи, разворачивал куски волшебного шелка. Но все это досталось другим. У него перед глазами стояла изломанная рука альбаи, свисающая со стола. Алая кровь, крупными тяжелыми каплями падающая вниз, и слишком белые на ее фоне осколки костей, пробившие кожу. Тело альбаи не сожгли, как другие тела, и не кинули волкам. Но что с ним сделали, Хади не видел: это было дело орков, а не людей. Вряд ли что-то достойное. Он уже сотню раз похвалил себя за то, что дал альбаи последнюю воду. Такая страшная смерть и глумление над телом колдуна-альбаи, бросившего вызов самому Господину, не могли дать ему уйти спокойно. За Господином он бы, конечно, не вернулся. Кто бы посмел? А вот за Колдуном, тоже мучившим его, прийти мог. А где Колдун, там и его слуга. — Хади, подойди, — раздался за спиной голос Колдуна. Он поднимался с другой стороны склона. В рассветных лучах его балахон казался темнее, чем был на самом деле. А может, пришла пора его постирать. — Я доволен тобой, — сказал он, когда Хади спустился на несколько шагов к нему и согнулся в поклоне. Колдун снова потрепал его по волосам. Хади надеялся, что это не войдет у него в привычку. — И хочу наградить тебя за службу. Я видел, что твои сундуки пусты. Ты побрезговал богатствами альбаи? Хороший ответ был бы в духе «мне не нужны сокровища лжецов», но Колдун знал его не первый год, поэтому Хади пожал плечами. — Мне хватило их колдовства. Колдун одобрительно улыбнулся и протянул открытую ладонь. На ней лежало кольцо с маленьким зеленым камнем, который цепко держали две острые золотые веточки. Он него веяло чем-то весенним, свежим, сочным, как трава после дождей. Камень искрился и подмигивал, как самоцветы на занавеси в комнате Хади. — Его сделал Господин, — сказал Колдун, — А я передаю тебе. Носи с гордостью. Хади опустился на колени и с трепетом протянул обе руки. Такие дары принимают с величайшим почтением. Он все-таки почти превзошел своего прадеда, тоже отмеченного вниманием Господина. Когда Колдун ушел, Хади все еще стоял на коленях крутя в пальцах кольцо. По размеру оно как раз подходило ему. Он снял одно из своих колец с темным опалом. Сделалось вдруг тихо, исчез постоянный гвалт со стороны города, перестали стучать деревянные молотки рабов, разбирающих походную мебель, не было слышно смеха и ржания лошадей. Утренний свет, омывавший холм, стал ярким, словно Хади перенесся прямиком в полдень. Мягкие тени почернели, как на рисунке углем. Сердце наполнилось радостью, предвкушением праздника, а голова сделалась легкая, даже немного хмельная. Камень поглощал солнечные лучи и возвращал их свет обратно. Хади вертел кольцо в пальцах, восхищенно рассматривал тонкую работу. Острые золотые веточки складывались в узор, напоминающий узор на одеждах Господина. По траве пробежал ветер. Качнул жесткие стебли, вздохнул едва слышно, как будто сожалел о чем-то. Хади неожиданно вспомнилось, как шитье поменяло цвет, окрасившись кровью альбаи. Он моргнул. На него разом навалился гомон собирающегося лагеря, запах дыма и свежей земли. Колену сделалось больно — под ним оказался незамеченный поначалу камешек. Хади поднялся, отряхнул одежду и сунул кольцо во внутренний карман кушака.