Митра

И чего рядовые сотрудники жалуются между собой на восьмичасовой рабочий день пять на два? Начальство едва может выкроить время на сон, порой просто падая лбом на стол и забываясь в коротких мгновениях темноты, между которыми нужно успеть больше, чем возможно за человеческую жизнь. Сейчас он вынырнул из похожего состояния. Левая уже стояла рядом с кружкой дымящегося кофе, которое академик, не глядя, залил в себя и вернулся к бумагам, восстанавливая в памяти цепочку гипотез. Начинался новый день светила советской науки. *** У майора Нечаева определённо был талант к разрушениям: он, с грацией «Наташи» ворвался в рабочее расписание Сеченова, умудрившись вернуться на день раньше, и притащился к нему с отчётом, игнорируя возмущение Штокхаузена, грудью вставшего на страже кабинета академика. В конечном итоге русское упрямство победило немецкую педантичность, и теперь П-3 навытяжку стоял перед учёным, с военной чёткостью докладывая об успехе. Сеченова всегда немного забавляло, как майор ждёт именно его одобрения, как порой смотрит с надеждой на похвалу. Ну что же, дружок, заслужил. — Отличная работа, П-3, — одними глазами улыбнулся академик, откидываясь в любимом кресле и… Плечо прострелило болью, отдающей в челюсть и висок. Всю руку выкрутила судорога, выворачивающая пальцы, скребущие по подлокотнику. — Дмитрий Сергеевич? Что-то не так? — обеспокоенно нахмурился Нечаев, едва ли не впервые видящий такую бурю эмоций на обычно бесстрастном лице. — Всё в порядке, — отмахнулся Сеченов здоровой рукой, стараясь не взвыть в голос. Совсем же недавно прошёл лечение, и вот опять. Кабинетная работа и сутки в статичном положении однажды доконают его. Учёный стиснул горящее огнём плечо, будто пытаясь выдавить из него боль. И совсем упустил из виду Нечаева, только что стоявшего у двери, а теперь оказавшегося рядом. — А, так у вас мышцу свело, — догадливый какой. — Хотите помогу? — Как же? — проскрипел Сеченов, пытаясь найти положение, в котором будет не так больно. П-3 замер под неосторожным открытым взглядом, впитывая эмоции, которые так редко проявлял серьёзный академик. Грань дозволенного пошла волной, но отступать уже было некуда. Сказал «А», говори и «Б». — Ну…могу размять, — предложил Нечаев и тут же бесшумно оказался у учёного за спиной. Убийца — одно слово. Пожелай он свернуть Сеченову шею прямой сейчас, никто бы и помешать не успел — даже Левой и Правой нужен приказ, а он — человек, со своим сознанием, душой. — Можно? — П-3 удивительно деликатно положил широкую мозолистую ладонь на больное плечо, отчего захотелось дёрнуться, но академик только кивнул. — Только рубашку лучше снять, — как-то…стыдливо добавил майор, — и пересесть на что-то без спинки. Уже было плевать на всё, а потому академик, не задумываясь, согласился. Одной рукой расстёгивать пуговицы неудобно, а потому Сеченов обернулся на собеседника. Нечаев едва заметно поджал губы, но всё-таки помог. Длинные узловатые пальцы легко справились с жилетом, потом на стол лег аккуратно расправленный галстук. На рубашке он ненадолго остановился, глядя куда-то за спину Сеченова, но потом завершил начатое и вновь встал за спиной академика. Учёный сел на табурет, ёжась от холода и чувствуя странную уязвимость, но от нарастающей боли даже голову повернуть было проблематично. — Ещё бы бальзам какой-нибудь типа «Звёздочки», но ладно, — пространно заметил Сергей, разогревая собственные ладони. От первых грубоватых движений Сеченов недовольно зашипел, пытаясь уйти от болезненных прикосновений. — Сильно больно? Потерпите, Дмитрий Сергеевич, у вас тут узлов немерено. Потерпите, сейчас полегче станет, — мягко уговаривал его Нечаев, разминая задубевшие мышцы. Сеченов рвано дышал сквозь зубы, но постепенно от плеча стал растекаться приятный жар, а боль начала спадать. Очередной выдох превратился в тихий стон облегчения и…удовольствия от прикосновений мозолистых рук, тщательно размявших всю спину и теперь просто поглаживающих полыхающую кожу. Где только научился? — Вам лучше, Дмитрий Сергеевич? — спросил Нечаев, разрушая теплую тишину. — А…да. Да, спасибо, — рассеянно бросил учёный, с трудом собираясь с мыслями. Плечо и правда больше не болело, а по телу растекалось приятное оцепенение — хотелось лечь и подремать пару часиков. Сеченов выпрямился и с хрустом потянулся, а затем расслабленно откинулся назад, забыв о том, что сидел на табурете, а не в любимом кресле. Не приспособленное для таких манёвров детище советской мебельной промышленности с грохотом вывернулось из-под хозяина, с чьих культурных губ слетело ёмкое мужицкое «бля!». Однако обошлось без болезненной встречи с полом — стоявший рядом Нечаев отреагировал мгновенно, поймав начальство в полёте, и теперь прижимал его к себе. *** Время замерло, будто застыло в капле янтаря. С трудом собрав непослушные конечности, учёный выпрямился, однако не спешил отстраняться, а Сергей так и стоял, сцепив руки у него на груди. У Нечаева не так много воспоминаний, но все они так или иначе связаны с Сеченовым: Сеченов склоняется над ним после пробуждения, проверяя реакцию зрачков, Сеченов медленно рассказывает ему, что произошло, Сеченов наблюдает за его тренировками, Сеченов едва заметно, одними глазами, улыбается его результатам, Сеченов даёт ему первое задание, Сеченов, Сеченов, Сеченов…не человек, а будто бы взаправдашний всемогущий волшебник. А сейчас П-3 жадно запоминает запах хвойного одеколона от каштановых волос, выступающие шейные позвонки, белую тёплую кожу. Эти мелкие детали очеловечивали тот идеал, созданный майором, будто позволяя приблизиться к нему. У всемогущего академика Сеченова, создавшего Полимер, который позволили всему Советскому Союзу совершить громадный рывок в светлое будущее, может затечь плечо, он может упасть с табуретки, у него очень красивые глаза… Стоп. Что он сейчас подумал? Нечаеву хочется как следует треснуться головой об стену, чтобы выбить подобные мысли, он спешно разжимает руки, заглядывая в лицо учёному. — Не ушиблись, Дмитрий Сергеевич? — Нет, всё…всё нормально. Можешь идти, П-3. Нечаев позорно почти выбежал из кабинета академика, а затем сполз по стенке. Ну и чё это сейчас было?