Дева мира мёртвых

На первом уровне Тартара снова играла музыка — теперь другая, да ещё и на языке, который никто из них не знал. Персефона назвала это «непонятной тартарской тарабарщиной», и Аид был склонен с ней согласиться, даже если даже под эти ритмичные речитативы хотелось её закружить. Впрочем, она бы не позволила — они притащились геотермалку проверять, а не зажигать у фурий на празднике жизни. Аид со знакомым чувством приветствующей его земли запустил руку в мягкую, похожую на пепел, почву. Вторую руку он положил на металлическую основу конструкции, проверяя, насколько крепко всё стоит. — У нас проблема, — отозвался он. Персефона подлетела к нему, с одной стороны явно избегая этой жуткой и незнакомой ей постройки, а с другой — переживая за сохранность её территории. — Куда ты выводила остаточное давление? Механизмы скоро перегреются, твой выход что-то забило. — К вулканам, — припомнила она. — Гефест сказал, смертные не заподозрят, если из жерла начнёт дымить, вот я под лаву и вывела. Аид чуть не пробил себе лоб рукой, но из последних сил сдержался. — А он не говорил, что под саму лаву выводить вентиляцию немного бесполезно? У вас так всё сгорит к Гее! Ух, зла не хватает, — выплюнул он. — Вроде бы не дети малые, а строите как будто машинку из конструктора. — Ну уж прости, что я в этом не разбираюсь, господин бог геотермальной энергетики! — с таким же пылом выругалась Персефона. — Пришёл бы сюда изначально со своими обалденными планами, я бы сделала всё, как надо! — Я злюсь не на тебя, — буркнул он. — Просто перестрой вентиляцию, и желательно не под жерло вулкана, а выше. И лучше разделить на несколько выходов, на случай, если где-то случится извержение. — Я говорила, что буду перестраивать территорию только один раз, — невесело пробормотала Персефона, но всё-таки присела и пощупала землю. — Земля здесь очень хрупкая, и это четвёртый уровень Подземелья. Как бы три этажа над нами не обвалились. Аид взял её за руку и провёл над пеплом. — Земля не хрупкая. Просто здесь очень много материалов, — он показал ей, как по следу от их рук остаются кристаллы. — Я не знаю, насколько хорошо ты с ними здесь управлялась, когда строила в первый раз, но сейчас всё наслоено друг на друга. Ты строишь вентиляцию, металлы толкают друг друга, случается обвал. — И как мне строить? — Со мной под руку, естественно, — заявил он. — Манипуляции с Подземным миром напрямую мне, конечно, не под силу, но я ещё могу обратиться к тому, что внутри этой земли. — Это странно, — отозвалась Персефона. — Я, когда в первый раз пришла сюда, ничего не могла вырастить. Меня земля не слушала. — Она и меня не слушает, я просто могу вызвать драгоценности, которые и так здесь есть. Может, если бы здесь изначально что-то росло, ты могла бы этим управлять? — Не знаю. Здесь была пустошь. Аид пожал плечами. Он действительно плохо понимал, как работают ресурсы мира мёртвых. Он не мог повелевать здешней землёй на макроуровне, но мог чувствовать всё, что находится внутри этой самой земли практически на каждом из этажей. Он чувствовал себя здесь в своей тарелке и даже почти своим в доску, но при этом не понимал языка мёртвых — того самого шёпота на ветру, которым владела Персефона, и для него это просто звучало, как обычный, хоть и шумный ветер. Он пару дней назад от скуки уговорил Персефону показать, как она судит мёртвых, и она вручила ему один свиток, над которым он благополучно разрыдался, настолько история смертного оказалась душещипательной. Она похихикала, но они сошлись на том, что судить мёртвых у него тоже получается так себе — слишком он был чувствительным. Справедливости ради, история смертного и ей пришлась по душе, но она даже глазом не моргнула, когда отправляла тень смертного на Поля Асфоделей, спать и перерождаться. Он был слишком здесь к месту и одновременно слишком чужим. Странное было ощущение, с которым он не до конца понимал, что делать. Персефона тоже не знала. Их маленькое, но невероятно увлекательное романтическое приключение рано или поздно должно было подойти к какому-то концу, и к этому разговору ни один из них пока не подводил. Сейчас тем более было не время это обсуждать — надо было спасать вентиляцию, пока проходы не забились лавой из вулканов и горячим, расплавляющим металл воздухом. Мегера где-то вдалеке выключила песню и переключилась на другую мелодию, как будто чувствовала его переменившееся настроение. Заиграло что-то электронное, вроде бы подходящее тусовкам на Олимпе, но слишком меланхоличное, до странного подходящее здешним тихим лавовым озёрам и время от времени поднимающемуся горячему ветру. К его удивлению, Персефона начала подпевать. — Знаешь песню? — спросил он. — Угу, — выдала она, не отвлекаясь от пения. Ноги сами повели её в лёгкий танец, и она прошла дальше от металлической постройки. За ней начали цвести незнакомые цветы вперемешку с уже виденными ему ликорисами, и Персефона повела руками, то ли пританцовывая что-то непонятное, то ли колдуя над землёй, как он изначально и просил. Её глаза засветились, и судя по звуку, её движения всё-таки вызывали какие-то подземные движения, потому что Аид снова зарылся руками в землю и без подсказки или лишнего слова начал ей помогать, спрессовывая металлы под новой системой вентиляции. Ему под ноги сверху упали какие-то драгоценные камни, на которые он пока что решил не отвлекаться — главное, чтобы систему тоннелей что-то поддерживало, пока у Персефоны было своё музыкальное вдохновение перестраивать Подземный мир под его новые инструкции. Песня начала затихать, Персефона начала замедляться. Снова подул ветер. — Ладно, выступление мне понравилось, — как бы между прочим сказал Аид, продолжая удерживать руки под землёй. — Но мне кажется, всё это добро теперь надо куда-то девать. Он продолжал прокладывать между её новыми тоннелями твёрдый металл и выталкивать хрупкие кристаллы, которые в будущем могли бы начать неплохое такое обрушение. Работа не была тяжёлой, но требовала какого-то времени — в отличие от Персефоны, он не мог просто взять и станцевать под унылые мотивы Мегеры, и всё построилось бы само собой за три минуты. Он пытался призывать драгоценные камни поближе к себе, чтобы потом было проще их собрать и преподнести деве мира мёртвых в безвозмездный дар, но парочка всё-таки плюхнулась в лаву, на одну из морд отдыхающей Гидры. Персефона, стараясь не краснеть от собственного внезапного показа пластики, подошла ближе, пока Аид наполовину отрабатывал съеденные пироги с изюмом. — Извини, я не предупредила, — начала было она, но он перебил. — Забудь. Чем раньше это сделаем, тем лучше. По лицу градом катился пот то ли от лавовой жары, то ли от напряжённой работы. Аид не обращался к такому тонкому использованию сил с тех пор, как они начинали строить Олимп. Только в тот раз он генерировал бесконечное золото, а сейчас надо было управлять вообще всем, что накопилось за тысячелетия существования мира мёртвых. — Извини, — повторила она, когда Аид, закончив работу, тяжело упал на колени и начал хватать ртом воздух. — Ради моей королевы, немного работы — небольшая цена за гостеприимство, — с долей шутки выдохнул он. — «Ради моей королевы», — передразнила она. — Твоя королева на Олимпе сидит. «Не только королева, но и далёкая любовница», хотел сморозить он, но сдержался. Он так и не рассказал Персефоне, что было у них с Герой, и она так и не использовала своё желание, чтобы вызвать его на откровенный разговор о бывших. Возможно, это не настолько сильно её интересовало, или она попросту не хотела думать, с кем ей надо себя сравнивать. — Ради моей богини, — поправил он. Она покривила губами, но покачала головой и ничего говорить не стала. — Мне полагается вознести подношение богу достатка за проявленную помощь? — официально проговорила Персефона, будто читала с бумажки. — Нужно обратиться в храм, принимают ли они подношения в эквиваленте цветов мира мёртвых. — Им определённо придётся принять ликорисы. Их богу они сильно понравились, — заговорщически сказал Аид, прикрыв рот рукой. Персефона прыснула со смеха. Аид и сам чуть засмеялся их внезапной шутке, и решил всё-таки отправить скопившиеся у ног камни обратно под землю. Он бы потом придумал, что такого особенного можно подарить Персефоне, пока он не вырастит новый розовый топаз, а хрупкие кварцы Тартара не выглядели достойным королевы подарка. Они, не сговариваясь, решили пойти наверх, в Элизиум, пешком. То есть, «пешком» относительно — Аид действительно шёл на своих двоих, а Персефона слишком привыкла летать и быть с собеседником на одном уровне, чтобы внезапно, будучи на полторы головы ниже его, пошагать своими ногами. Ему, впрочем, нравилось, когда она ходила — это означало, что ей придётся надеть что-то покороче, чтобы не путаться в подоле, и он будет чаще видеть покрытые его золотом розовые ноги. — Нет, серьёзно, что в твоих храмах принимают? — спросила Персефона. — Вдруг я действительно поднимусь в мир смертных и сделаю подношение! — Всякое, — пробормотал он, пытаясь вспомнить, что ему приходило с молитвами и пожеланиями. — Алкоголь, еду, драхмы. Пару раз мне пытались принести в жертву девственниц! Персефона выгнула бровь. — И ты воспользовался ими по назначению? — Конечно. Отправил обратно, служить в храме на другом конце поселения. Думаю, они в семью так и не вернулись, — сказал Аид. — А что, ревнуешь? — А то. Я тоже хотела бы служить в храме бога достатка. Проводила бы молитвы каждый день. «О, великий Аидоней, благослови нас сегодня добрым урожаем и богатой выручкой», — важным, практически загробным голосом процитировала она. Аид усмехнулся. — Меня там так не называют. — Почему нет? Это прекрасное имя, как раз подходит для утренней распевки, — она пафосно откашлялась. — А-а-а, и-и-и, о-о-о… — Зато «Персефону» не слишком хорошо споёшь, — перебил он с румянцем на щеках. — Тебе смертные тоже имя сменили, если что. — А, смертные, — она улыбнулась чуть грустно. — Да, «приносящая смерть» — отличное имя для новоявленной девы мира мёртвых. Мне тоже понравилось. Он заметил, что у неё начало портиться настроение, но всё равно не мог сдержать интереса. — Расскажешь? — Нечего рассказывать, — отмахнулась Персефона. — До Танатоса кому-то надо было приводить сюда души смертных, «кем-то» была я сама. Летала с косой за тенями, и живых смертных это впечатлило. Так что, я стала «девой, приносящей смерть». Что, рассчитывал на кровавую историю массового убийства? — Ни на что не рассчитывал, — ответил Аид. — Просто было интересно. — У меня и храма толком нет, — продолжила она. — Пока была Корой, не успела прославиться, чтобы мне что-то построили. Когда стала Персефоной, меня начали бояться. — Я бы построил тебе сотню храмов, — сгоряча сказал он и тут же об этом пожалел. Она ведь не любила излишнюю щедрость, особенно, с его стороны. Но Персефона только посмеялась. — Я бы сотню раз сказала тебе «спасибо», — сказала она. — На самом деле, это паршивая идея. Мне молитвы раз в год возносят, и те — за упокой мёртвых. Смертные уже забыли, что я была богиней плодородия. — Я не забыл. Персефона одарила его красноречивым взглядом. — Потому что я недавно тебя лечила. Не надо пытаться выстрелить в меня внезапным комплиментом, у тебя плохо получается. Они продолжили идти в тишине. Время от времени Персефона направляла его к нужному холму, чтобы он случайно не повернул вместо Элизиума на второй уровень Тартара, по которому никто из них не соскучился. Аид не знал, как правильно задать этот вопрос. Если бы задал слишком прямо, она бы оскорбилась, или не постеснялась бы рассказать ему, чего его конкретные идеи стоят — как было в прошлый раз, когда он высказал мысль о том, что она не поднимается на Олимп из личной неприязни. Она, впрочем, так и не рассказала, какие у неё проблемы с Олимпом, но ясно было одно: как Персефона на протяжении сотен лет туда не поднималась, так и не поднимется ещё как минимум столько же, если не дольше. Этот вопрос был вне обсуждения, хоть и не подкреплён объяснениями. Значит, если правильно её попросить, и потом правильно попросить Зевса, он сам мог напроситься к ней в помощь? Как это сделал Гермес, правда, это стоило ему довольно долгого времени на подработках, но у него и не было настолько кричащего личного интереса. Аид был умным, он бы нашёл себе здесь работу, даже если прямые обязанности Персефоны разделить ему не хватало сноровки — но он надеялся, что это «пока». У него было достаточно много времени — нет, у него было всё время вечности, чтобы научиться быть партнёром, которого она заслуживала, как прекрасная богиня, как женщина и как королева целого мира о пяти уровнях. С другой стороны, сама Персефона была достойна большего, чем какой-то олимпийский пришлый, у которого подобное обучение займёт время целой вечности. — Кора… — Персефона, — поправила она. — Персефона, — повторил он, не до конца понимая, как это произнести. — Чисто гипотетически… Она остановилась и повернулась к нему, и Аиду тут же захотелось спрятать свои глаза — так же, как прятала она, когда у неё не находилось подходящих слов и когда она была смущена донельзя. — Чисто гипотетически, если я стану здесь королём… — Это исключено, — сразу же ответила она. — Гипотетически. — Этой гипотезы не существует, — надавила Персефона. — Никто не станет здесь королём, если только не отберёт у меня титул силой. Или ты хочешь снять мою корону с моего трупа? — Нет, — тут же мотнул он головой. — Вовсе нет. Я просто подумал… — Ты неправильно подумал. Она чеканила слова с такой готовностью, что ему стало даже немного страшно с ней спорить. Она наверняка не пыталась его обидеть этим отказом, и вряд ли рассчитывала, что он всерьёз позовёт её замуж после всего лишь недели знакомства более личного, чем «пересекались под присмотром матушки» в далёком детстве. Просто это он слишком многое себе позволил, что уже вообразил себя немного-немало, королём этого места, когда по сути, мог пару блестящих камушков здесь призвать. — Прости, — сказала Персефона. — Я знаю, ты не хотел сказать что-то плохое… — Нет, я правда начал чушь пороть, — Аид неловко почесал затылок. — Это не из личной неприязни, — продолжила она. — Я просто слишком хорошо знаю, что такое — быть главной в мире мёртвых. Ты не знаешь. Я не хочу, чтобы ты это знал. — Это связано с тем, что находится на втором уровне Тартара? Персефона чуть склонила голову. Он мог бы понять, если правление здесь действительно было настолько сопряжено с ответственностью за заключённых в мире мёртвых. Он не продержался в самом низу и десяти минут, чтобы не начать рыдать от паники и истекать ихором, и по-настоящему приходил в себя ещё несколько дней после этого. Она же чувствовала себя там, как рыба в воде — что ему было более чем недоступно. Но она покачала головой. — Не только. Не столько. Но если для тебя этого будет достаточно — тогда считай, что я сказала «да». Это правда сложно. Ещё сложнее, чем он себе представлял — но Аид решил не давить. Это подобие объяснения давало ему хоть какую-то уверенность, что его отбрили с этим вопросом по действительно важной причине, а не потому, что Персефона не видела их отношения дальше нескольких томных поцелуев. Хотя, не исключено, что она и правда не видела. Остаток пути до Элизиума они прошли молча, каждый думая о своём. Аиду не хотелось даже рот открывать, чтобы не настроить её против себя окончательно. Персефона внешне выглядела невозмутимой, но и она лишний раз старалась на него не смотреть. — Аид… — Персефона… Они обратились друг к другу одновременно, и тут же замолкли. Он махнул рукой. — Ты первая. — В Элизиуме снова пошёл дождь. Ты можешь замёрзнуть. Он осмотрел свою лёгкую тунику, едва доходящую до колен — в жарком лавовом Тартаре более чем подходящая одежда, но для холодного дождя Элизиума это грозило новым переохлаждением с почти наверняка переходом в нездоровый сон. — Предлагаешь остаться на горячих озёрах и переждать? — Могу перенести нас сразу домой, — предложила Персефона. — Не думаю, что тебе захочется топать обратно до дерева. Путь недалёкий, но всё же… Он почувствовал странную решимость пойти и выдержать этот холод. Персефона в последнее время слишком много заботилась о нём, тепличном олимпийском боге, что ему хотелось показать: не настолько он слаб, как она уже успела увидеть после его непредвиденной спячки на Асфоделях и на втором уровне Тартара. Если он хотел когда-нибудь продолжить разговор о том, чтобы остаться в этом месте рядом с ней, то надо было вести себя достойно уже сейчас, а не прятаться под её тёплой юбкой. — Идём дальше, — сказал Аид. Она недоверчиво вскинула бровь, но кивнула. Аид уже отсюда, с тёмного перехода слышал шум капель и запах травяной свежести. Тут же нахлынули воспоминания, как Персефона водила носом по его шее, говорила, что пахнет Элизиумом после дождя. На него уже дул неприятный, хоть и не такой холодный, как в Тартаре, ветер. Персефона полетела вперёд, подставляя лицо под дождь, словно под тёплый летний душ, и Аид задался вопросом, чем для неё ощущался мир мёртвых? Ей, судя по виду, было одинаково комфортно и в своём доме в Элизиуме, и у лавового Флегетона, и в ледяной пустоши на берегу Коцита. Наверное, она бы и на Асфоделях гуляла под снегом с такой же лёгкостью, с какой танцевала и растила цветы в Тартаре. Он выставил руку, пробуя на себе первые капли дождя. Было не настолько холодно — изначально он думал, что по ощущениям это будет похоже на колючий град, но кажется, либо Аид переоценил собственную чувствительность, либо недооценила его выдержку Персефона. Впрочем, винить её было сложно. Он сделал первые шаги в Элизиум и остановился. Может, он начинал привыкать к здешней температуре, но дождь на нём с каждой секундой становился всё теплее и комфортнее, словно чьё-то подземное благословение, свалившееся ему на голову. Интересно, Диона могла дотянуться своими силами в мир мёртвых, или это на него накатило такое сильное умиротворение? Почему-то хотелось уговорить Персефону выходить гулять всякий раз, когда в Элизиуме снова польёт. Персефона продолжала наслаждаться ощущением дождя на себе, когда Аид отмер от своего внезапного душевного очищения. Она опустилась на густую зелёную траву, ощущая землю своими ногами. Подол её туники тут же вымок и испачкался, но её оно не волновало — зато волновало Аида, которого будто на привязи потянуло к ней. Персефона почувствовала, что он делает первые шаги к ней, потому что с готовностью развернулась и приглашающе распахнула руки, принимая его объятия. — Ты тёплая, — пробормотал он ей в макушку. — Ты замёрз, — сказала она. — Здесь странный дождь, — сказал он. Персефона легко подпрыгнула и взлетела повыше, чтобы было удобнее зарыться пальцами в его мокрые белые волосы. — Я как будто забыл всё плохое. — Это ведь Элизиум, вечный рай, — напомнила она. — Здесь не место печали. Аид наклонился к ней, касаясь её лба своим. — Я бы остался здесь навсегда. — Не говори глупостей, — мягко попросила Персефона. Она не спешила отстраняться от него — видимо, решила, что сейчас не время спорить — но они не могли стоять в обнимку до скончания времён, как бы сильно ни хотелось. Она оставила тёплый поцелуй на его щеке, прежде чем потянуть за руку в сторону своего дома. Аид послушно, практически зачарованно пошёл за ней. Персефона всё-таки решила перенести их телепортацией — с каждым его шагом они приближались к гигантскому дереву сразу на несколько метров. Видимо, она снова всерьёз приняла его переохлаждение, и спешила увести отогреваться чаем и одеялами. А оказавшись внутри, он тряхнул головой, сбрасывая с себя дымку умиротворения, и понял, что Персефона затащила его на этаж под главным залом, где находились купальни. Аид даже моргнуть не успел, когда ему на голову приземлилось толстое, тяжёлое полотенце, и Персефона принялась вытирать его вымокшие насквозь волосы. Он тут же замахал руками. — Эй-эй, я сам м-м-мф-ф!.. — он даже договорить не успел, когда Персефона заткнула его рот поцелуем. Она могла осмелеть, когда его глаза были закрыты махровой тканью, или дождь Элизиума и на неё по-своему странно действовал, но она сминала его губы своими с таким бешеным рвением, что он мог только бесполезно поднять руку. Она тут же поймала его пальцы и переплела со своими, и здесь он наконец-то понял, насколько у неё была обжигающая кожа — точнее, насколько ледяная была у него. Аид послушно позволил ей оттянуть зубами его нижнюю губу, и приоткрыл рот, чтобы поймать её дыхание. Внутри всё начало разогреваться, Персефона своими движением словно зажигала внутри него своё собственное, обжигающее лавовое озеро, в котором он был готов утонуть с головой. Полотенце спало с его головы, когда они отстранились на считанные миллиметры и тяжело задышали друг другу в рот. — Что это было? — рвано спросил Аид, пытаясь отдышаться. Он внезапно для самого себя обнаружил, что больше не держал её за руку, зато успел обхватить за талию и прижать к себе, а другой рукой уже полез ей под тунику, чтобы закинуть её ногу себе за спину. Персефону это, кажется, нисколько не смущало. — Я хочу извиниться за то, что тебе наговорила, — выдохнула она. Он убрал налипшие на лицо волосы, прежде чем оставить лёгкий поцелуй на её губах — совсем мимолётный, ни на что не претендующий. — Разве мы не договорились об этом забыть? — Нет?.. — странным тоном сказала она, как будто сама не помнила. Впрочем, Аид не стал настаивать — такие извинения его более чем устраивали. Она положила руку ему на лоб и смахнула мокрую чёлку куда-то назад. — Тебя надо отогреть и высушить. Давай так: ты остаёшься вытираться, а я пока сделаю чай. Если через пять минут ты не поднимешься — я решу, что ты впал в спячку и тебя срочно надо спасать. Пойдёт? Он состроил хитрую ухмылку. — А если я специально задержусь, чтобы заманить тебя в ванну? Персефона закатила глаза. — Отхожу тебя двузубцем, чтобы не наглел, — шепнула она, обжигая его лицо своим дыханием. Чмокнув его в щеку напоследок, она улетела наверх. Аид прикрыл глаза рукой и неслышно хохотнул самому себе. Видимо, после каждого тяжёлого разговора надо было вытаскивать Персефону под дождь, чтобы её потянуло целоваться и согревать его, такого бедного и несчастного, не привыкшего к порядкам мира мёртвых бога достатка и богатства. В этот раз справляться с температурой снаружи получилось куда удачнее — по крайней мере, не закончилось переходом в спячку. Такими темпами, Аид несколько раз сходит на прогулку по миру мёртвых, и мог почти привыкнуть к разнице между Тартаром и Элизиумом. Он не знал, с какими промежутками и на какой срок можно подниматься на Асфодели, чтобы не уснуть там мертвецким сном, но Персефона могла бы помочь ему и с этим. Пока что, из всех мест, где он был, на берегу Стикса и в Элизиуме было приемлемее всего — но Ахерон сам по себе был близок к миру смертных, и сбежать оттуда на спасительное солнце было куда проще; а из Элизиума Персефона сделала земли вечной весны, и здесь просто было комфортно, даже если и несколько прохладно. На лавовом Тартаре было слишком жарко, на ледяном — слишком холодно. Поля Асфоделей с их лёгким снегом и густым молочным туманом даже подготовленного бога усыпляли, и там особо было не погулять. Даже если в срок пяти минут он не уложился — Персефона не стала спускаться его проверять. Он поднялся до её главного зала, и она обнаружилась за столом, осматривающей какую-то коробку. Наверное, внезапное подношение? Он прошлёпал босыми ногами по полу и плюхнулся на подушки, забирая свою чашку с гранатовым чаем. Судя по тому, что он мог рассмотреть, на крышке металлической коробки было написано «Королеве Подземелья». Персефона лениво обводила углы и края кончиками пальцев, но сама объяснять, что происходит, не торопилась. — Давно хотел спросить, — он махнул рукой на надпись. — Почему не разрешаешь называть себя «королевой»? Она посмотрела на него и покривилась так, будто из всех вопросов, именно этот оказался самым неудобным — не о коробке или о содержимом, а именно о надписи на крышке. — Это прозвучит по-детски, — предупредила Персефона. — Моя короле-е-ева, — издевательски протянул он. Она резко поднялась и несильно стукнула его по голове розовым кулачком. — Серьёзно, не может с пустого места такая неприязнь случиться! — Когда я, м-м-м, впервые пришла сюда, — начала она, — я сказала, что пришла править здесь как королева. Здесь была титанида, Нюкта. Ты её не встречал. Она начала так с меня смеяться, что мне хотелось провалиться сквозь землю. Она так отводила взгляд, когда это рассказывала, что здесь много думать не требовалось — тогда ещё Кору это невероятно унизило. Настолько, что отголоски давали о себе знать до сих пор. Аид ободряюще взял её за руку, призывая продолжать. — Геката тоже сначала не восприняла меня всерьёз. Она показала, где находится Тартар, чтобы я могла оставить там Кроноса, но признавать равной себе тоже не собиралась. Я же была богиней плодородия, да ещё и из мира смертных, и там было моё место. Здешние земли меня не слушались. — Но в итоге, ты получила возможность носить корону повелительницы, — напомнил он. — Всякий раз, когда я слышу что-то про «королеву» в свой адрес, я могу только вспоминать их презрительный взгляд и смех. Это не тот титул, которым я могла бы гордиться. Это звучит, как будто сейчас в меня начнут показывать пальцем и издеваться. Нюкта, наверное, единственная, кто может звать меня королевой, чтобы я не просила её исправиться. В итоге, мы с ней кое-как поладили. Она признала меня и позволила вырастить своих детей. — Слово «королева» для тебя — воспоминание о том, как тебя не хотели здесь принимать. — «Дева» мне нравится куда больше, — сказала она. — Матушка назвала меня Корой, девой. Это не сильно отличается от первого имени. Просто стало немного официальнее. Аид понимающе покивал. Не то чтобы он мог или не мог принять это объяснение — просто так сложились обстоятельства, и она дала ему об этом знать. — Значит, ты растила чужих детей. Она потёрла глаза. — Мне казалось, я об этом говорила. Он почему-то начисто забыл. Он припоминал, что Персефона дала место в жизни Гипносу и Танатосу, но не думал, что она буквально сидела с малолетними богами, как мамочка. — Не могу представить, насколько это было тяжело, — сказал Аид. — Они были достаточно взрослые, чтобы можно было дать им работу и объяснить, как её выполнять. Танатос быстро управился с моей косой, я её ему и подарила. Гипнос просто постоянно хотел спать, а я в тот момент ещё не придумала, что мне делать с Полями Асфоделей. Мы договорились, что он будет жить там и делать всё, что хочет. Я немного не подумала, что он хочет буквально сделать сонное царство на моей территории. Но они хорошие ребята, и Морфей с онирами хорошо служат. Мы научились вместе существовать, и надеюсь, что они всем довольны. Персефона звучала действительно гордой за всё, что смогла для них сделать. Как бы ни сложились обстоятельства, она приняла на себя всю ответственность бытия повелительницей мира мёртвых, даже если Аид не до конца понимал, как сложилось, что эти земли с их жителями её отвергали, а потом в какой-то момент она начала выращивать в Тартаре деревья. Он не сразу заметил, как она сцепила пальцы и сложила под подбородком, сияя игривой улыбкой. — А у тебя как? — Что «у меня»? — не понял он. — Да ла-адно, — она дёрнула головой. — Я не поверю, что тебя на Олимпе не дожидается выводок полубогов, выращивающих алмазы под ногами. Колись уже. Ох, так она хотела знать, были ли у него дети? Это была немного опасная территория, на которую он не то чтобы торопился заходить. Он помнил, что в первые столетия на Олимпе до дрожи боялся, что после его редких приключений с Герой у Зевса появится вопрос, какого Хаоса в его семье делает синекожий ребёнок, но слава всему, обошлось. После Геры, его первая настоящая девушка, Левка, хотела семью, но по многим причинам у них это не случилось, да и покинула она его слишком рано, чтобы он успел заподозрить что-то неладное. С Минтой было проще и одновременно сложнее — даже когда они по пьяни или на эмоциях не пытались предохраняться, ничего не происходило слишком часто, чтобы можно было списать на везение. С Персефоной он не был готов к этому разговору настолько скоро. — У меня нет детей, если ты об этом, — просто сказал он. Персефона пока не поняла подвоха — но вскинула брови, как будто в это не поверила. — Совсем? Разве у вас бесконтрольно плодиться — не семейная черта? — она фыркнула в воздух. — Посейдон, вроде бы, мне чуть отчимом не стал. Младший брат остался. — Не хочу, чтобы ты подумала, что я пытался… «бесконтрольно плодиться», — Аид прикрыл лицо, чтобы не смотреть ей в глаза. — У меня правда нет детей. Совсем-совсем. — Не нашёл подругу для семейной жизни? — грустно спросила она. Он рискнул открыть глаза, и увидел, что она больше не пыталась над ним подшучивать. Она не состроила бесконечно скорбную мину, как половина богов на Олимпе, когда дело заходило об обсуждении так и не состоявшегося в семейном плане старшего брата королей, но и не выглядела довольной услышанным. Интересно, она действительно рассчитывала взаимно поделиться весёлыми историями о воспитании мелких богов, или она уже примеряла на себя роль мачехи для кого бы то ни было? Он почти улыбнулся своим мыслям. Персефона, которая бы училась ладить с его несуществующими детьми. На это было бы забавно смотреть. — Дело не в этом. Просто понимаешь, я… — он запнулся, когда увидел, как Персефона на него смотрела. Она распахнула глаза, как будто до неё начало медленно доходить, почему он прячет глаза, избегает её взгляда. Почему этот вопрос звучал слишком личным, несмотря на то, как он пришёлся к месту. И всё же, это не стоило оставлять без ответа — даже если они официально были не вместе, если она уже отказала ему в серьёзных отношениях. — Об этом знает весь Олимп. — Но я не была на Олимпе. Я не знала, — она заткнула свой рот. — Прости, это было невероятно грубо с моей стороны. — Ничего, — он отвернулся, уставившись куда-то в стену. — Мне просто не повезло. Шрамы после Кроноса долго затягивались… вот и затянулись, как получилось. Я с этим смирился. Аид не видел, как она поднялась, и не слышал шороха ткани, пока не почувствовал, как она опускается за его спиной и тянет его плечи на себя. Он мог бы поддаться на это лёгкое объятие, в котором они были бы всё ещё друг от друга отстранены — она бы просто поделилась с ним душевным теплом и попыталась утешить, ничего более — но ничего ему не хотелось сильнее, чем повторить тот опыт из мира смертных. Почувствовав на себе давление её рук, он накрыл её ладонь своей, останавливая без слов. Вместо того, чтобы послушно откинуться на неё, он развернулся к ней и опустился, утыкаясь носом ей ниже ключиц, находя щекой её тёплую грудь, где под розовой кожей ускорялось сердцебиение. В этот раз он мог позволить себе обхватить рукой её талию или переплести их пальцы, чтобы чувствовать её ещё ближе, ещё интимнее, чем во время самых жарких их поцелуев. Она запустила руку ему в волосы и медленно начала поглаживать. Захотелось замурлыкать на её руках, настолько ласка оказалась приятной. Он прикрыл глаза, надеясь, что не уснёт, как в прошлый раз — ни по своей глупости, ни от её сонного тумана. И тут же распахнул, потому что ему явно не послышалось в полусонном бреду. — Ч-что? — переспросил он. — Ну, понимаешь, я же богиня плодородия. Я могла бы… — судя по трепещущему сердцу, она нервничала и наверняка вся покраснела. — Попробовать тебя вылечить? Я помню, даже с моим лечением твои шрамы полностью не затягивались, но это ведь внутреннее повреждение. Если у меня получится это исправить… Она продолжала что-то бессвязно бормотать, пока он обрабатывал эту информацию. Персефона, будучи повелительницей мёртвых, на секунду предстала в его воображении внезапно постучавшей в его окно ведьмой в чёрном плаще, посулившей исцеление давней травмы. Если бы он спросил, сколько она хочет взамен, она бы звучно расхохоталась и сказала, что бог достатка не сможет расплатиться с ней за волшебное исцеление деньгами или драгоценностями. — Взамен, я заберу твоего первенца, — с пылом сообщила ему воображаемая ведьма-Персефона и завлекающе провела пальцем по его обнажённой шее вниз, к груди. — Ты ведь наградишь эту скромную богиню своим ребёнком? Аид тяжело сглотнул, дыхание участилось от нервного возбуждения. На секунду он представил Персефону — то ли видение ведьмы, то ли настоящую богиню — сидящую за этим же столом, лениво пьющую свой любимый гранатовый чай и время от время поглаживающую раздувшийся живот, в котором рос бы его ребёнок. Их ребёнок. — Ты точно хочешь моего ребёнка? — спросил он вслух. Персефона перед ним, явно не являющаяся соблазняющей ведьмой, даже рот приоткрыла. — Прошу прощения? — её губы продолжали дёргаться, пока она искала правильные слова. — Я, т-твоего… Что? — Оу… ой! Я, кажется… немного уснул. Ха-ха! — нервно захохотал он и отстранился от неё, пытаясь отползти куда-нибудь подальше. — Мне надо больше спать, эта бессонница… ха-ха, я, пожалуй, пойду… отдохну! Да! — Стоять, — резко скомандовала Персефона. И вздохнула уже куда мягче. — Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недоговорки: я не собираюсь заводить детей вне брака. Даже при условии, что моя идея вылечить тебя сработает, как надо. Аид застыл на месте. Он не ждал, что Персефона начнёт не только что-то ему рассказывать про брак, но в принципе рассматривать его полусонный бред в качестве работающей опции. Он ведь просто немного уснул, а она не должна была воспринимать это настолько всерьёз. Она запустила руку в розовые волосы и прикрыла глаза. — Ты слишком плохо понимаешь, что между нами происходит. Я тебя не виню, я сама всё усложнила. Думаю, мне надо объясниться. — Ты не обязана передо мной объясняться, — сказал он. Персефона открыла один глаз, прежде чем вернуться к столу, где остался так и не допитый чай и странная коробка непонятно с чем. Она жестом пригласила его сесть рядом. Аид сначала помялся — смущение после недавнего недопонимания так просто не проходило — но подумав, решил подвинуться поближе. — Когда я говорила, что в мире мёртвых не будет править никто, кроме меня, я не имела в виду, что останусь незамужней девой навсегда, — сказала она, снова опустив пальцы на надпись на крышке. Её большой палец огладил разъём под небольшой навесной замок. — Я вполне могу выйти замуж. Неважно, за кого, — добавила она. — Значит, когда я спрашивал про моё теоретическое правление здесь… — Ты не можешь править вместе со мной, — отчеканила она. — Но это не значит, что мы не можем быть вместе. Просто… быть моим мужем и быть королём мира мёртвых — не одно и то же. Аид чуть нахмурился её объяснениям. Она, понимая его смущение, продолжила. — Я не собиралась рассказывать об этом подробно сейчас же. Но учитывая, что по моей вине ты выдал мне очень личную информацию, мы должны быть на равных. У тебя есть секрет, который должна знать твоя будущая спутница, и я это принимаю. У меня тоже есть секрет, который стоит знать. Если ты, конечно, заинтересован… Аид кивнул и протянул руку, чтобы погладить её щеку, как ей нравилось. Она опустила голову навстречу его прикосновению. — Расскажи мне. — Ты знаешь, что этот мир не принимал меня, когда я пришла. — Но ты освоилась. — Всё не так просто. Ты, наверное, мог подумать, что я взяла здешних жителей измором, топнула ногой и закатила истерику, пока мне не преподнесли корону, — Персефона провела рукой по своей голове, и на макушке оказалась знакомая ему чёрная диадема. — Всё было не так. Мне пришлось принести жертву. Аид смотрел, как она возвращается к коробке. Обхватив двумя руками, она приоткрыла крышку, но почему-то помедлила. Дёрнув руками, она резко приподнялась и мазнула губами по его щеке, как будто в последний раз, как будто сейчас она бы сказала, что принесла в жертву что-то настолько страшное, что сейчас он встанет, уйдёт и больше не вернётся. Или так, или ей просто надо было собраться с силами, раз уж это был секрет, который помимо неё знали очень немногие. Он и сам решил её подбодрить — повторив её жест, он наклонился и легко чмокнул её в розовую щеку. Он бы принял всё, что она сейчас скажет. Это было давно, это уже случилось. Чем бы оно ни было, она жила с этим две тысячи лет, и проживёт до конца времён. — Когда я впервые спустилась в Тартар, я встретила его, — сказала Персефона и открыла крышку коробки. Внутри, на бархатной подушке, лежал спелый, кроваво-красный гранат. — Он был деревом, но не таким, какие могут вырасти в мире смертных. Даже в Тартаре я бы не смогла вырастить что-то подобное. Он предложил мне получить власть над этой землёй, потому что я бы не стала здесь повелительницей, даже если бы как-то убедила всех жителей встать на мою сторону. — Кто он? — Эреб. Вечный мрак Тартара. Он не слышал об этом имени — во всяком случае, даже из ранних детских воспоминаний, когда Нюкта поднималась на поверхность, чтобы пообщаться с его матерью, Аид не мог вспомнить, чтобы они обсуждали кого-то с этим именем. Либо он слышал, но забыл. — И ты согласилась. — У меня был небольшой выбор. Я могла оставить Кроноса и уйти обратно в мир смертных, расписываться перед Зевсом в своей непригодности, — сказала Персефона. — Я могла согласиться, и стала бы здесь королевой. Оглядываясь назад, я признаю, что приняла правильное решение, даже с учётом всех последствий. Я сделала из бесконечной пустоши дом, каким мир смертных был для меня пятнадцать лет. — Хорошо, я понял, — медленно покивал он. — А гранат здесь при чём? — Это гранат, который рос на том дереве. Их сначала было два. Один съела я, когда соглашалась привязать себя к миру мёртвых. Второй я взяла с собой. — И если его съесть… Она резко хлопнула крышкой. — Да. Если его съесть — другой бог разделит со мной правление здесь. Поэтому я его забрала, и поэтому держу при себе. Он не достанется никому. — Почему нет? То есть, если гранатов было два, ты могла взять с собой кого угодно… — Аидоней, — с болью в голосе перебила она. — Который сейчас час? Ты знаешь? — У меня в сумке телефон, — непонимающим тоном сказал он. — Я не знаю, ловит ли здесь сеть, но я мог бы посмотреть время… — Посмотри, — попросила она. — Скажешь мне, если в мире смертных ещё не случился закат. Я унесу его обратно. Она зажала коробку подмышкой и упорхнула в сторону высоких полок библиотеки — насколько он помнил, там находился выход в её личную комнату. Значит, она прятала второй гранат в своей комнате. Зная её, она бы наверняка прятала бы коробку под матрасом или под кроватью, как маленькая наивная девочка, уверенная, что её комнату точно не придут переворачивать вверх дном. Аид поплёлся до своей лежанки, где рядом была оставлена небольшая сумка с личными вещами и одеждой с Олимпа. Там же находился и мобильный телефон, который он благополучно выключил, когда спускался через вулкан до Стикса — он знал, что здесь с мобильной связью и так паршиво, а интернет можно было поймать в строго отведённых местах, вроде жилища мойр, которые заказывали проводку отдельно. Всё-таки, странно это было. Персефона, заключившая контракт с божеством настолько древним, что у него даже формы не было, хотя уже были у титанов или самой матушки-Геи. Странный гранат, который мог дать власть над миром мёртвых. Жертва, о которой она так толком и не рассказала, но готовилась с таким усердием, будто ей пришлось дать руку на отсечение, или что-то вроде того. Надо было уточнить этот вопрос, если она была готова к другим откровениям. Он вышел в зал — Персефона уже ожидала его, сложив руки на груди. Она пока что так и не убрала с головы чёрную диадему, и на самом деле, ей шло быть королевой — хочет она так называться, или нет. Телефон в его руках засветился, поймал какую-никакую связь (видимо, от близости к лавовому Тартару, где из-за геотермалки провели мобильные вышки) и тут же взорвался непрочитанными сообщениями и пропущенными звонками от, наверное, всего Олимпа. Он попытался проигнорировать наплыв уведомлений и открыл единственное приложение с погодой и временем суток. — Закат через пятнадцать минут, — сообщил он. — Погода солнечная, на небе ни облачка. — То, что нам нужно, — хмуро сказала она. — Полетели. Он даже уточнить не успел, с чего ей понадобилось на поверхность прямо сейчас, да ещё и безотлагательно — она уже вспорхнула на этаж выше. Он поспешил за ней, даже если она не стала его окрикивать или красноречиво ожидать. На этаже с выходом на Ахерон она сделала паузу, чтобы осмотреться. Не заметив ничего необычного — он так вообще ничего не понял — она сделала последний рывок. Аид был здесь впервые. Он не знал, что выход из её дерева ведёт прямиком в мир смертных. В дупло, похожее на то, где был выход в ледяной Тартар, проникали последние оранжевые лучи Гелиоса, и можно было услышать крики летающего за ним Астрея. Персефона не торопилась выходить наружу, но когда он сделал пару шагов к солнцу, за которым успел немного соскучиться, не стала останавливать. Гелиос, до сих пор активно шагающий, внезапно остановился и повёл носом. — Ты наконец-то согласна на затмение? — пробасил он в сторону дерева. Персефона явно это услышала, потому что сделала нервный шаг назад, чтобы не попасть Гелиосу на глаза. — Нет, — сказала она. — Иди дальше, мне от тебя ничего не нужно. Почему-то Гелиос это услышал, хотя говорила она очень тихо, и размял шею, прежде чем пойти своей дорогой. — Ты знаешь Гелиоса? — спросил Аид. — Мы не виделись с тех пор, как мне было пятнадцать. Он чувствует, когда я выхожу на поверхность. Аид приоткрыл рот, но тут же захлопнул, не зная, как это понимать. Гелиос каким-то образом чувствовал, когда дева мира мёртвых выходила в мир смертных, как будто на ней был какой-то маячок? Персефона поманила его к себе, и Аид послушно сделал несколько шагов навстречу — только чтобы она прошла мимо него, к выходу. Она встала сбоку, чтобы солнце никак не могло на неё попасть, и присела у границы тени со светом. — Когда я говорила, что за возможность править принесла жертву, я не имела в виду что-то материальное, — сказала она. Аид медленно подошёл ближе, но не вплотную к ней, и опустился на колени рядом. — Когда я говорила, что не поднимаюсь на Олимп не из личной ненависти к вам или вашему солнечному городу, я не врала. Я могу подняться в мир смертных, но очень ненадолго, и только на строго отведённый срок. Поэтому я не смогла остаться до твоего пробуждения. Она подняла перед собой руку, показывая гладкую розовую кожу ладони и почему-то трясущиеся пальцы. Когда Аид протянул руку, чтобы взять её и успокоить, она только покачала головой и выставила на него палец, призывая сидеть на месте. А потом она махнула этой самой рукой, выставляя её на солнечный свет. Он слышал её задушенный писк и видел, с какой силой Персефона прикусила губу, когда не прошло и двух секунд, а она прижимала руку к своей груди. Из её глаз полились слёзы, и тесное помещение наполнил отвратительный запах, который он слышал слишком редко, чтобы узнать так сразу. Он слишком редко разводил костры своими руками — на Олимпе это было ни к чему, да и в Подземном мире он больше привык к керосиновому обогревателю, чем к натуральному огню. Её рука начала тлеть, как подожжённое дерево, и исходила свежим дымом. — Богиня плодородия не переносит солнечный свет, — задушено прохныкала она, вытирая слёзы здоровой рукой. — Я не могу выйти, Аид. Я привязана к ночи навсегда.

***

Когда Аид начал ползти к ней, Персефона хотела оттолкнуть. Она не хотела его жалости, ей с головой хватало собственной нахлынувшей обиды и несправедливости — почему Зевс не был привязан к своему Олимпу? Почему Посейдон мог спокойно выходить из океана? Почему матушка, более чем довольная своим положением королевы мира смертных, была свободной? Почему именно Персефоне надо было попасть на вечный контракт с божеством старше, чем все они с титанами были вместе взятые? И всё же, она позволила прижать себя к его крепкой, вечно тёплой груди, зарыться пальцами в свои длинные волосы и медленно покачиваться из стороны в сторону, пока она рыдала от стыда за то, что ему это показала, гори оно всё в Тартаре. Она чувствовала, как он сам время от времени вздрагивает на вдохе — если бы подняла голову, она бы не удивилась, увидев его заплаканным. Аид слишком близко к сердцу принимал чужое горе. Она не знала, сколько они так просидели — полчаса или половину ночи, но между ними не было произнесено ни слова. Время от времени Аид наклонялся, чтобы оставить очередной успокаивающий поцелуй на её макушке, и ей после каждого такого хотелось поднять голову и в следующий раз точно поцеловать его в губы. Ей нравилось получать от него объятия и поглаживания. Он был такой тёплый, что она могла бы остаться в его руках до скончания времён, если бы не их обязанности: её в мире мёртвых, и его на Олимпе. Спустя какое-то время она всё-таки заставила себя отстраниться от него. Снаружи, в мире смертных уже вовсю царила ясная звёздная ночь, и теперь она могла выйти, вдохнуть свежего воздуха. Рука продолжала ныть после ожога, но они всегда быстро проходили, а с учётом исцеления богини плодородия — и подавно. Аид тоже уставился на покрасневшую кожу, покрывшуюся волдырями. Всё так же молча, он опустил на неё свои собственные пальцы, и Персефона не стала сопротивляться. На разгорячённой руке даже его прикосновения отдавали приятной прохладой. Она не стала сопротивляться, даже когда он опустился, чтобы поцеловать её руку, хоть его чуть шершавые губы доставляли чувствительной коже небольшой дискомфорт. А когда его ладони начали темнеть и покрываться звёздами, она поспешила его перехватить. — Не надо. Я сама, позже. — Позволь мне её вылечить, — попросил он с каким-то надрывом в голосе. Персефона положила на его ладонь здоровую руку. — Давай вместе. Как в прошлый раз. Он кивнул. Под их соприкасающимися ладонями пробился лёгкий свет. Персефона почувствовала, как на ней снова начинают вырастать цветы — и от работающих способностей исцеления, и от вида Аида, покрывшегося звёздами на руках. Его глаза пока что ещё не светились, оставаясь красными (а в ночной темноте — практически чёрными), но кожа потемнела почти до самой шеи. Если бы она сейчас рухнула на него, её словно обняло бы само небо. Самое потрясающее ощущение, которым она за прошедшую неделю не успела насытиться — и не успеет, даже если они умудрятся не вылезать из объятий друг друга до самого его возвращения на Олимп, когда бы оно ни случилось. Исцеление заняло немного времени. Когда их руки прекратили светиться, Аид мягко уткнулся лбом в её макушку. — Прости, — негромко сказал он. — Мне должно было хватить объяснений у тебя дома. — Рано или поздно мне пришлось бы об этом рассказать, — ответила ему Персефона. — Как ты узнала? Он сказал тебе, чтобы ты не выходила? — Эреб ничего мне не говорил, — покачала она головой. — Даже Геката не знала, чем именно я могла заплатить за корону. Она сказала, что я что-то отдала, но что именно — пришлось проверять на своей шкуре. — И он у всех отнимает возможность выходить на солнце? Персефона только пожала плечами. Она раньше сказала ему, что гранат, кроме неё, никто не ел, и проверять, как он повлияет на кого-либо другого, у неё желания не возникало. Ей было немного боязно смотреть ему в глаза. Ладно, если бы он просто её пожалел, но она бы не выдержала, узнав, что после этого откровения он считал её настолько же неполноценной, насколько видела себя она сама. Она ещё продолжала время от времени шмыгать носом, хоть слёзы и прекратились, и просто ощущала исходящее от Аида тепло, пока он всё-таки не отстранился — только чтобы поднять пальцами её подбородок и посмотреть ей в глаза. Наверное, у неё снова покраснели белки, и она выглядела перед ним мелкой Корой-плаксой, а не Персефоной-повелительницей. Было немного стыдно. — Я должен был пойти вместе с тобой. Гранатов было два, если бы мы съели их одновременно… Она легко покачала головой. — Матушка не отпустила бы меня с тобой. Если бы ты хоть намёком был согласен пойти в мир мёртвых, она бы вцепилась в меня руками и ногами, но я осталась с ней, — с долей иронии сказала Персефона, и этот вариант её не устраивал. Пусть она заплатила возможностью снова взглянуть на солнце, но лучше так, чем свободно смотреть на него исключительно из-под материнской юбки — или ещё хуже, через белую вуаль богини-вечной девственницы. — Я всё равно счастлива, что смогла отстоять этот выбор и пойти в Подземелье. Я в порядке, правда. Подумаешь, солнце — я две тысячи лет как-то живу без солнца. Наверняка ещё столько же проживу, и даже не замечу. Персефона ободряюще похлопала его по плечу, прежде чем подняться на ноги и бодро потянуться — на самом деле, она своё выплакала тысячи лет назад, когда впервые поднялась к матери после долгих перестановок в мире мёртвых, и вышла из густого леса, только чтобы обнаружить, что солнце причиняет ей боль, сравнимую только с острыми зубами Кроноса. Спасибо, что заживало куда быстрее. Она встала у выхода на свежий воздух, раздумывая, лететь ли навстречу миру смертных, или вернуться обратно к себе. В последний раз она была здесь, когда матушка снова пыталась нагрузить её «подарочными» продуктами, которыми можно было все пять уровней Подземелья ещё месяц кормить. Гелиос не вернётся ещё около восьми часов. У неё было время погулять. Точнее, у них. Она протянула руку Аиду, приглашая полетать с ней над тихой природой, и желательно в сторону подальше от дома матушки. Она даже состроила на лице подобие уверенной улыбки, потому что он не спешил успокаиваться после такого откровения, и наверняка ждал момента, чтобы снова схватить её, прижать покрепче и утешить остаточную боль от солнечных лучей. Она бы не стала сопротивляться, впрочем. — Полетели со мной, — сказала она и тряхнула рукой. Он подумал, но всё-таки вложил в её ладонь свою. — Мы не закончили об этом говорить. — Конечно, нет. Но не здесь же нам продолжать. Персефона повела его по воздуху вдаль, в противоположную от тусклых огней поселений сторону. Она точно знала, куда его можно увести — достаточно далеко, чтобы матушка не пришла на запах и достаточно близко, чтобы в случае чего она могла телепортировать их обратно в мир мёртвых. Там было прекрасное цветочное поле, с которого она время от времени любовалась ночным небом. — Почему мы не могли вернуться? — спросил Аид. — Я не каждый день выхожу на поверхность. Даже без учёта… ну, ты сам видел, — красноречиво объяснила она. — Я и так почти всё время провожу у себя дома. Если сегодня получилось стихийно выбраться — надо пользоваться случаем. Он что-то хмыкнул самому себе, ну, или ей показалось за шумящим в ушах ветром. Оказавшись на травянистой равнине, Персефона выпустила его руку и, опустившись, сделала несколько шагов вперёд по инерции. Аид остался немного позади. — Почему ты мне это рассказала? — спросил он, но тут же покачал головой. — Зачем показала… вот так? — Потому что ты уже один раз «чисто гипотетически» допустил, что можешь стать королём в мире мёртвых, — ответила Персефона. — А если это был мой хитрый план, чтобы стащить гранат из-под твоего носа? Вдруг я не хотел взять тебя в жёны, и ты наивно мне поверила? Персефона села на траву. Её это предположение даже не обидело — на самом деле, она и сама прекрасно знала, чем рисковала. Они с Аидом толком друг друга не знали, и она могла попросту купиться на пару его удачных ухаживаний. Только вот Аид тоже кое-чего не знал. — Это бы сработало, если бы речь сразу шла о том, чтобы ты взял меня в жёны, — продолжала улыбаться она. — Но ты не говорил, что мы поженимся. Это сказала я. Технически, ты бы всё ещё мне не соврал. Аид хлопал ртом, но возразить на это так и не смог — махнув рукой, он уселся на траву рядом с ней. Они оба уставились на звёздное небо, как по волшебству, нащупали руки друг друга и переплели пальцы. — Это странно, — пробормотал он. — Я ведь мог оказаться последним подонком, который пришёл тебя окольцевать, и не факт, что по твоему большому желанию. Я мог оказаться кем угодно, за две тысячи лет, что мы не виделись, со мной могло произойти всякое. Я мог всё это время пытаться затащить тебя в постель из зависти, что у моих братьев есть титул, а у меня — нет. А ты взяла и поверила, что я обычный хороший парень. — У тебя была возможность, — напомнила она. — Мы уже были наедине, в интимной обстановке. Мы сказали друг другу всё, что могли, чтобы подготовить к любому развитию событий. — И у тебя не появилось мысли, что я просто успокаиваю твою паранойю? Потому что если бы у него в голове что-то щёлкнуло, Аид мог бы попросту задрать ей подол и воспользоваться моментом по совершенно другому назначению. И она, скорее всего, на это тоже дала бы своё согласие. Она даже представила это потенциальное зрелище — себя, наряженную в одни только выращенные на голове васильки, и его, покрытого звёздами, сверкающего красными глазами. Если бы подобное действительно случилось, пусть и под давлением эмоций, она бы не стала жалеть. На самом деле, этих воспоминаний ей бы хватило, чтобы до конца своих дней не подниматься в мир смертных, и будь проклята её тоска одиночества. — Ни на секунду, — сказала Персефона. — Если бы так случилось… Она придвинулась ближе и подняла их сцепленные руки к воротнику её туники. Аид забыл, как надо моргать. — Если бы твоё желание взять меня было сильнее… Она опустила его пальцы под ткань и потянула. Он задержал дыхание, когда Персефона оказалась слишком близко к его лицу. — Можешь быть уверен… Его синие пальцы примяли кожу её наполовину обнажившейся груди, но он мог только зачарованно смотреть в её сияющие розовые глаза. — Мы бы это сделали, — выдохнула она ему в рот. — Я бы насладилась каждой секундой. И проследила, чтобы каждой секундой насладился ты. — Ч-что мы делаем? — только и смог спросить он. — Кхм, — она отстранилась раньше, чем он смог бы поцеловать её, и потянулась поправлять тунику на место. Он поспешил убрать с неё руки. — Это называется «соблазнение», насколько я знаю. — Действительно, — он замахал руками, — как я сам не догадался! Персефона хихикнула его смущению. Всё-таки, иногда ей казалось, что здесь, среди них двоих, именно он — невинная дева, и это она пыталась пробить его стены. — И всё же, ты не воспользовался моментом даже сейчас, когда я начала давить, — она вернулась к созерцанию звёзд на небе. — Тогда мы тем более были готовы если не на всё, то на очень многое — и ты решил всего лишь меня поцеловать, а когда я начала странно реагировать, ты сразу же остановился. Ты был очень внимателен, как для парня, который просто пришёл завоевать сердце местной богини-повелительницы. — Ты можешь утверждать всего за неделю тесного общения? — Конечно, нет. Но я могу утверждать за неделю, что ты пил гранатовый чай, — когда он от шока распахнул глаза и начал щупать себя за шею и грудь в поиске странных ощущений, она поспешила успокоить. — Не переживай, он не опасен. — Что ты со мной делала? — сипло спросил он. — Ничего из того, что я бы не сделала с кем-либо другим, пришедшим с поверхности. Я могу поклясться тебе при богине Стикс, что всё, чем я тебя кормила, было абсолютно безопасным для твоего здоровья вне зависимости от обстоятельств, — предложила она. Это Аида, кажется, немного успокоило, потому что он перестал трястись, и его плечи, хоть и тяжело, но тихо вздымались от глубокого дыхания. — Я не… Нет, ты бы не стала меня травить, — сказал он скорее самому себе, чем ей. — Ты ведь тоже его пьёшь. Геката на Олимпе постоянно его заваривала… — Всё верно. Между моим и твоим чаем не было никакой разницы. Просто эти гранаты растут в моём саду, в Элизиуме. Ты — не житель мира мёртвых, и на тебя он действует немного не так, как на нас. Это что-то вроде пробной версии привязки к миру мёртвых. Поэтому ты начинал быстро привыкать к температуре вместо того, чтобы впадать в спячку. — Э… это ведь не всё, верно? — Он немного алкогольный, — отведя взгляд, признала Персефона. — И может действовать, как слабая сыворотка правды. — То есть, если бы ты начала задавать мне личные вопросы, я бы на всё ответил? — Только если таково было твоё желание. Ты просто был честен с собой и со мной. Если бы ты захотел меня предать — ты бы сделал это быстрее, возможно, в первый же день. Если бы ты хотел соблазнить меня и увести корону — ты бы не стал сдерживаться, когда я была готова тебя утешить, и уж точно не стал бы просто сидеть и слушать, когда я рассказывала про гранат. И если бы ты имел ко мне настолько сильные чувства, что за неделю тебе хватило бы уверенности звать меня замуж… — Я и так, считай, позвал, — буркнул он. Персефона прикрыла рот, чтобы он не видел, в какой широкой улыбке она расплывается. Аид только через пару секунд понял, что расписался в своём признании, и медленно закрыл руками лицо, откидываясь спиной на траву. — Ты честен с собой и со мной. Вот так я знала, что ты всего лишь обычный хороший парень, и тебе можно доверять, — фыркнув от единственного смущённого смешка, сказала она. — Я польщена, но даже я могу понять, что ни один из нас не готов к такому развитию отношений. Твоему предложению придётся подождать. — Зачем ждать? — спросил он, не открывая глаз. — Я быстро учусь. И глазом моргнуть не успеешь, как натаскаешь меня судить смертных. Мы хорошо сработаемся! Персефона смогла подавить улыбку, и не сдержалась от тяжёлого вздоха. — В тебе говорят эмоции. Нам ведь не по девятнадцать, и мы не просто случайно встретились посреди мира смертных. У тебя на Олимпе целая жизнь, друзья и семья. Я не хочу, чтобы две тысячи лет этой жизни улетели в пустоту, потому что ты неделю провёл со мной, и решил, что вся будущая вечность среди мёртвых того стоит. — Но что, если это действительно того стоит? — Аид приоткрыл один глаз, чтобы её видеть. — Олимп без меня не развалится. И я не хочу оставлять тебя одну ещё на кто знает сколько времени. — Я тоже не развалюсь без твоей поддержки, — заверила его Персефона. — У тебя должно быть время обдумать всё, как полагается. Я рассказала тебе ситуацию, как она есть. Между нами нет секретов. Если ты уйдёшь, и дома, когда эффект чая выветрится, поймёшь, что для тебя это слишком — поверь, я не обижусь. Она опустилась на траву рядом с ним, не чувствуя дискомфорта от сказанных слов. Если бы он действительно решил, что возвращаться и дальше к ней привязываться себе дороже — она бы это приняла, даже если от этого будет больно. Она получила свои сладкие поцелуи и была готова запечатлеть их в своей памяти на всю оставшуюся вечность. Она получила кое-какое признание, что её чувства были не совсем безответны, и могла утешать себя этим, даже если больше никогда его не увидит. Аид сорвал одну из мелких маргариток, повертел в пальцах, и повернулся, чтобы заправить Персефоне за ухо. — Я бы хотел столько всего для тебя сделать. Если бы ты только позволила. — Ты всегда можешь помогать мне прокладывать вентиляции, — пошутила она. — Мы неплохо скооперировались. — Чего бы ты хотела? Алмазную корону? Дворец из золота? Все богатства у своих ног? Я могу устроить, мне не тяжело. Персефона слегка покривилась на его поток сознания и взяла его за руку. Аид замолк. — Ты должен мне желание, — сказала она. — Что-то нетрудное и легко выполнимое. — В последний раз, когда мы загадывали желания, это закончилось ссорой. — Мы быстро помирились, — отмахнулась Персефона. Она резво вскочила на ноги и потянула его за собой, вынуждая встать перед ней лицом к лицу. — Я никогда не танцевала с партнёром. Покажешь, как это делать? — Ты просишь научить тебя танцевать? — переспросил Аид. — Я не буду на ноги наступать, обещаю! — она взлетела, чтобы не касаться ногами травы, оказалась на одном с ним уровне и неловко выставила перед собой руки. — Я правильно делаю? Я видела издалека, как смертные танцуют на фестивалях… — Почти, почти, — Аид коснулся её пальцев своими, и медленно развёл в стороны. — Одну ладонь положи мне на плечо. Второй берёмся за руки. Она послушно опустила руку ему на обнажённое тёплое плечо и не удержалась, зарываясь пальцами в его волосы. Оказалось несколько ближе, чем она предполагала, но её это устраивало — как устраивало и его, когда он брал её за руку, а другую оставлял между её лопаток. Аид потянул её за другую руку и начал покачиваться. — Без музыки пустовато, — выдохнула она. — Надо было предлагать танцевать в Тартаре, — сказал он. — Мегера поставила бы что-нибудь под настроение. — У неё специфический вкус. Не всегда подходит для танцев. Скорее… — она сделала паузу, выгибаясь в его объятиях, когда Аид резко прижал её за талию и опустил вниз. Поднявшись, она быстро схватилась за его шею и обнаружила их лица в паре сантиметров друг от друга. — Её музыка помогает думать. Сосредотачиваться. Понимаешь? — Угу. Одним движением он развернул её спиной, только чтобы прижать к своей груди, положить голову ей на плечо и продолжить покачиваться под ритм, известный только ему. Если бы Персефона стояла на земле — явно бы не избежала конфуза, потерявшись в шагах и наступив ему на ногу, а то и не раз. Но кажется, ему и так было удобно. — Вы так танцуете на Олимпе? — спросила она. — Не знаю, — шепнул Аид ей на ухо, когда Персефона, развернувшись лицом, очень удачно врезалась в него. — Я на Олимпе не танцую. Видел, как это делают остальные, вот и подражаю здесь, с тобой. — А целоваться во время парных танцев не запрещено? — так же тихо спросила она. Он начал замедляться. Одной рукой придерживая её спину, второй он погладил её висок и слегка улыбнулся, потому что она склонила голову навстречу прикосновению. — Нам с тобой не запрещено, моя богиня. Она с готовностью подалась вперёд, врезаясь в губы Аида своими. Он склонил голову и приоткрыл рот, чтобы было удобнее, и Персефона хмыкнула, чувствуя, как он мягко прижимается к её нижней губе языком. Когда она решила всё-таки открыть рот навстречу, его язык, немного странный, почему-то раздвоенный, встретился с её собственным, и о, боги, какой он был горячий и влажный. Если бы в первый раз Аид решился провернуть с ней такой фокус, она бы не просто разлетелась на мотыльков — она бы ещё два часа пыталась собрать себя по всему Элизиуму. Сейчас спасибо, что она попривыкла целоваться, да ещё и не задерживала дыхание. Неловко сталкиваясь с его языком, она с непривычки случайно отстранилась и лизнула его губы. Он, наверное, сейчас снова посмеётся с её неопытности, могла бы подумать она, но за ускользающим туманом возбуждения поняла, что настолько крепко запустила пальцы ему в волосы, что ещё и в кулак сжала, и время от времени потягивала, направляя его голову так, как было бы удобно ей. Они прекратили целоваться, но оставались в объятиях друг друга и выдыхали в тёплый летний воздух мира смертных. — Я хочу любить тебя, — негромко сказал Аид, всё ещё не отпуская её. Персефона невесело усмехнулась. — Я слышу твоё «но». — Без «но», — выдохнул он. И повторил: — Я хочу любить тебя, как друзья поддерживают друг друга в горе и радости. Её сердце ёкнуло. Он продолжил. — Я хочу любить тебя, как соратники преклоняют колени перед своей избранной королевой. Она подозревала, что это не всё. Она знала. Чувствовала. Аид совсем немного разомкнул их объятия — достаточно, чтобы смотреть ей в лицо своими сверкающими красными глазами. — И однажды я хочу любить тебя так, как мужчина любит свою единственную, самую прекрасную на свете жену. Персефона неизвестно каким усилием воли заставила себя не отвести взгляд в накатившем смущении. Это был именно тот момент, который требовал зрительного контакта, раскрытия души сквозь любое смущение или попытки отшутиться. Она положила ладонь ему на скулу и погладила, прежде чем мягко уткнуться в его лоб своим. Они неловко стукнулись кончиками носа, но это их ничуть не покоробило, и Аид слегка повёл головой, забавно потираясь носами. Их дыхания соединились в одно. — Я тебя люблю. Она так и не поняла, кто из них это сказал. Может, они оба, одновременно? Разве это имеет значение? «Надо не забыть», пронеслась ленивая мысль, пока Персефона пыталась не осыпаться разлетающимися мотыльками под его поцелуями. «Не забыть написать письмо на Олимп и уточнить, какой там порядок организации королевских свадеб».