***
Он вернулся в огромный зал. Мойры всё-таки отговорили его спускаться по мини-лифту для коробок, настолько он спешил обратно, но по возвращению он совсем не понял, что ему делать. Персефона, повелительница мёртвых, занималась ежедневной рутиной, заполняя бесконечные списки и выставляя приговоры смертным. Он за пару дней, которые отлёживался здесь на её подушках под обогревателем, успел почти привыкнуть к образу девы мира мёртвых в очках, насупившей мелкий нос на очередного смертного с невнятной биографией. Персефона как раз закончила с очередной коробкой свитков, взлетела, как обычно (он так и не спросил, почему она предпочитает летать, а не ходить) и оставила коробку со своей стороны лифта. Когда у мойр будет готова очередная порция работы, они пришлют ей новую коробку со свитками сверху, а готовые поедут отсюда к ним. Аид смотрел, как она опустилась за стол и закрыла голову руками. Она полностью укрыла лицо от его взгляда и тяжело задышала — он знал эту позу, потому что сам сидел так на Олимпе после очередной бурной трудовой недели. К счастью, он вырвался оттуда на импровизированный отпуск. К сожалению, у Персефоны отпуска здесь не было. Он бесшумно обошёл стол, чтобы оказаться у неё за спиной и опуститься на подушки рядом. Она, даже если и услышала шум, голову не подняла, и так и сидела, спрятав лицо в руках. Он придержал Персефону за плечи и осторожно потянул на себя, чтобы она спиной упиралась ему в грудь. Она от неожиданности вздрогнула и запрокинула голову — её очки забавно съехали. Она решила их снять. — Что ты делаешь? — спросила Персефона. — Ты устала. Я помогаю, — сказал Аид, прикрывая ей глаза рукой. Она подчинилась, опустила веки и позволила себе откинуться на Аида, пока он брал её за руки и разминал пальцы. — Я не устала, — тихо сказала она. — Я часто заканчиваю работу быстрее, чем она накапливается. У меня и так туча свободного времени. Аид провёл пальцем по её лицу — точно так же, как делала она, прежде чем усыпить его тем вечером. Персефона как будто подалась навстречу его прикосновению, но он решил, что она просто засыпает на ходу. — Я вижу твои круги под глазами. Ты плохо спишь? — Я отлично сплю! — тут же взбрыкнула она, но Аид удержал её на месте. — Просто… здесь постоянно ночь, понимаешь. Я иногда путаюсь во времени. Сплю больше или меньше, чем надо бы, а потом сижу здесь, пока не захочу снова спать. — Хочешь, часы подарю? — тут же предложил он. Она снова вздрогнула в его руках, прежде чем отстраниться и вырваться из его хватки. Персефона отодвинулась, развернулась к нему лицом и опустила взгляд ниже, к шее, мимо ключиц и на первые белоснежные шрамы, начинающиеся на груди и руках. Как же он хотел обнять её. Не просто позволить на себя опереться, пока она от усталости не могла толком сопротивляться, а обхватить её за плечи или талию и прижимать к себе, ощущая прохладу её тела. — Пожалуйста, не надо, — попросила она. Аид понимал, что она не про подарки. Он специально, чтобы не смущать её своим пристальным взглядом, обвёл глазами полки, заставленные лампами, редкими книгами, забытыми грудами ткани и сувенирами. Его внимание давно привлекла игральная доска и мешочек с фигурками рядом. — Ты играешь в шахматы? Персефона покачала головой. — Немного. Афина когда-то подарила их на день рождения, но здесь никто толком играть не умеет. Я пыталась учить Гекату, ей не понравилось. — Хочешь, я с тобой поиграю? — тут же спросил Аид. Она поморщилась, обдумывая эту идею. Видимо, идея даже одной партии звучала для неё слишком личным времяпровождением. — Ладно, давай, — внезапно согласилась она. — Только один раз. — Отлично! — Аид слишком радостно пошёл забирать набор с полки. Вернувшись, он протянул ей мешочек, и они одновременно запустили руки внутрь. Ему достались белые. Они расставили фигуры на доске. Аид сделал первый ход. — Ты закончил с мойрами? — спросила Персефона, двигая пешку. — Да. Теперь помню всё, что мне было нужно. — Поздравляю, — только и сказала она. Они продолжили двигать фигуры в молчании. — Я давно хотела спросить, как там Гера? Матушка не особо рассказывает, как протекает жизнь на Олимпе, я могу только догадываться… — С Герой всё отлично, — соврал Аид, решив не рассказывать о её затянувшемся пьянстве. — Она недавно снова родила. Геба — прекрасная малышка, очень на неё похожа. Зевс их обеих на руках носит. — Знаю я, как он Геру носит, — отмахнулась Персефона. — Матушка постоянно жалуется, что приходится присматривать за беременными нимфами. — Это… у него есть, — покривился он. — Не суди его строго. У них сложные отношения. — Главное, чтобы обоих всё устраивало, — пожала она плечами. — Я в семейных вопросах не разбираюсь, на самом деле. У меня только постоянные встречи с матушкой, да Геката раз в несколько дней отпрашивается на гулянки. Вон, Танатоса с Гипносом вырастила, но они по большей части сами по себе. — Даже я наслышан, что к тебе приходили женихи. Персефона как потянулась к фигуре, так её рука и застыла. Впрочем, она быстро отмерла и устало потёрла глаза. — Было дело. — Что, настолько не понравилось ходить на свидания? — Аидоней, пожалуйста, — перебила она. — Я не хочу это обсуждать. Если она обратилась по полному имени — дело там действительно было не из приятных. Он не стал настаивать, несмотря на то, как сильно хотелось. Они продолжали игру, пока на доске не осталось всего три фигуры — её ладья и два короля. Персефона покривилась, оценивая свои возможные ходы, и одним взмахом руки очистила доску. — Пат. — И что будем с этим делать? — спросил он. Персефона потянулась к мешочку, чтобы собрать фигуры и убрать набор на место. — Ничего не будем. — Даже не запишем друг другу долг за игру? — Разве мы играли на желание? — Если хочешь… — Аид запнулся. Он сейчас ступил на очень тонкий лёд с этой идеей игры на желание. Если бы она попросила заткнуться до конца его пребывания здесь, или вовсе загадала развернуться и уйти отсюда, и больше не возвращаться — ему пришлось бы исполнять. Если бы он сейчас перешагнул какую-то границу и загадал ей что-то из ряда вон выходящее — она бы сделала, но никогда ему этого потом не забудет. Он решил немного поправить. — Если ты согласна, будет на желание. — Раз уж никто не победил, то и долг должен быть соответствующий, — негромко сказала она. — Мы оказались равны, и желания тоже будут стоить друг друга. Ты знаешь, чего хочешь? О да, он знал. Он сейчас мог воспользоваться преимуществом первого загадавшего, и получить от неё объяснения, какого Олимпа она делала с ним в тот вечер в мире смертных. Он мог попросить её повторить, и одним желанием купить вторую ночь спокойного сна на её мягкой груди. Он мог бы попросить её подняться с ним на Олимп и позволить показать всю красоту золотого города, что он построил. У него в голове было слишком много желаний, чтобы сейчас остановиться на одном, и слишком мало этих идей не влекли за собой долгие и разнообразные последствия. Или же, он мог загадать что-то простое, получить в ответ такую же простую просьбу от неё, а потом она снова будет избегать его. Его сердце пропустило болезненный удар. — Кора, скажи честно. Ты нас ненавидишь? Она продолжала собирать последние фигурки, но не пыталась делать вид, что не услышала. Аид умел быть терпеливым, и ждал, пока она всё сложит и отставит в сторону — ждал, пока она не сложила шумно руки на столе и не посмотрела ему в глаза, как будто выискивала подвох. Он мог бы смотреть так ей в лицо вечно, если бы её глаза не блестели настолько болезненно, как будто она сейчас заплачет. — Ты задал не тот вопрос, который хотел. Аид немного опешил. — Я задал именно тот вопрос, который хотел. — Нет, не тот, — слабо улыбнулась она. Поднявшись со своего места, она подошла к нему — именно подошла, он слышал лёгкий топот её ног по полу — и присела, чтобы положить руку ему на покрытое шрамами плечо. — Ты не хочешь знать, ненавижу ли я «вас». Ты хочешь знать, ненавижу ли я тебя. Он накрыл её руку своей. — И ты меня ненавидишь? — Конечно, нет! — она резко вырвалась и ушла куда-то в другую сторону зала. — Нет, тебя — точно нет, — повторила она. — Тогда почему ты продолжаешь это делать? — резко спросил Аид. — Ты на меня даже смотреть не можешь! — Я могу! — И всё же, ты избегаешь. — А тебе бы хотелось, чтобы я тебя ненавидела? — с горечью спросила Персефона. — Чтобы ты мог спокойно развернуться и уйти обратно на свой Олимп, или в мир смертных? Ты хочешь, чтобы я выгнала тебя из ненависти? Потому что я и так тебя здесь не держу! Он почувствовал, как внутри что-то закипает. — Не больше, чем тебе хочется, чтобы я ушёл и не возвращался, — выплюнул он. Руки начали трястись. — Ты изначально избегал этого мира, — напомнила она. Из её головы начали прорастать цветы, названия которым он не знал. — И ты ненавидишь меня за то, что я отказался сюда идти? Если бы не я, ты бы осталась наверху, с матерью. — Это бред, — Персефона покачала головой. — Я ушла сюда потому, что посчитала это хорошей идеей. — Быть тюремщицей моего отца — хорошая идея? Когда она болезненно поджала губы, он понял: перебор. Он хотел протянуть к ней руку и сказать какие-то извинения, но она просто развернулась и улетела. Куда — он так и не понял. Может, к себе, или на другой уровень подземелий. Тут же захотелось убить себя чем-то покрепче и поболезненнее. Может, идея уснуть вечным сном на Асфоделях действительно была чем-то хорошим? — Когда ты мне её подарил, — донёсся голос издалека, — я подумала, что это что-то значит. Это было не подношение для тюремщицы, чтобы она и дальше сдерживала Кроноса. Ты дал мне амброзию как повелительнице мёртвых, ответственной за вечный покой. Ты хотел, чтобы я дала Рее спокойный сон, который она заслуживает. Персефона каким-то образом была за его спиной. В её руках находилась та самая стеклянная бутылка, всё ещё запечатанная. Амброзия плескалась внутри, и Аид задался смутным вопросом, Персефона оставила её нетронутой потому, что не пила, или по другой причине? — И ты пришла ко мне, — сказал Аид. — В тот же самый вечер. — Я пришла к тебе, — согласно повторила она. — Я об этом не жалею. Я сделала бы это ещё раз, и ещё раз, и ещё. — Тогда почему сейчас ты делаешь вид, что не хочешь меня даже знать? Ты же тогда… — он замахал руками, пытаясь изобразить её объятия. — Ты всё равно ушла раньше, чем я проснулся. Наверное, я искал слишком много смысла. Она стукнула бутылкой амброзии о стол и опустилась на колени. Сложив руки, она расслабилась на подушках и уставилась в золотистую жидкость. — Ты не заслуживал переживать это в одиночку. Я не буду спрашивать, почему ты не захотел разделить этот момент с братьями, но ты явно не заслужил вспоминать маму в одиночестве. Прости, все те истории были явно не для моих ушей… — Я не против, что ты выслушала, — тихо сказал он. Опустив взгляд, он понял, что руки уже давно потемнели и покрылись звёздами, и попытался их спрятать. — Я мог бы рассказать ещё больше, если хочешь. Я изначально думал, что ты обиделась на меня за это. Ты, как бы, здесь заперта, а я рассказываю обо всём, что ты могла пережить вместе с нами… — Я не заперта! — возразила Персефона и пригладила выросшие на руках листья. — В любом случае, не так, как вам на Олимпе может показаться. Я же постоянно выхожу к матушке. Просто Олимп… — Ты не хочешь его видеть? — попробовал предположить он. — Потому что мы там построили целый бесконечный город, а ты здесь одна справлялась? Я могу понять, если тебе обидно. Она покачала головой. — Нет, дело не в этом. Я, конечно, совру, если скажу, что Зевс не попортил мне крови своим поистине божественным предложением, но по большей части — пойти сюда было моим выбором. Если бы на моём месте оказался ты — это бы никому жизнь легче не сделало, — когда Аид опустился за стол, она подняла голову. — У тебя ушло много времени, чтобы добровольно решиться навестить Кроноса. Если бы ты тогда ушёл с ним в мир мёртвых и провёл с ним время так, как провожу я, насколько это тебя бы сломило? — Я не настолько слабый, как тебе кажется, — сказал он. — И ты всё равно меня к нему пока не пустила. — Если бы дело было только в слабости… — выдохнула она. И чуть улыбнулась. — У тебя глаза снова светятся. — Прости. Он попытался прикрыть рукой лицо, но скорее всего, с его переливающейся ночным небом кожей это выглядело не совсем удачно. Он мог только слышать шорохи, когда Персефона подходила и убирала ладонь с его лица. — Не закрывайся. Я тоже сейчас вся в цветах. — Твои цветы хотя бы красивые, — он махнул рукой на голубые лепестки, украшающие её розовые виски. — А я только напоминаю всем Кроноса. Она завела обе руки ему за голову и медленно провела пальцами от волос до его собственных висков. Аид почувствовал странное щекочущее прикосновение, и на волосах остался какой-то вес. — Уж кому, а мне можешь поверить, — сказала она, заканчивая венок на его голове. — Твои звёзды самые красивые. И, готово! — она отстранилась. Аид осторожно провёл пальцами по оставшимся цветам — на руке остался длинный розово-красный лепесток. — Это ликорисы, они красные, как рубины. Помнишь, ты мне рассказывал? Он почувствовал, как румянец приливает к щекам и ушам. — Да, было дело… — Больше не неси этот бред о том, что я тебя ненавижу. Это не так. Я правлю здесь только потому, что мне сделали предложение, и я согласилась. Ты живёшь на Олимпе потому, что тебе сделали предложение — и ты отказался. Не больше и не меньше. Аид прикрыл глаза и опустил голову ей на плечо. — Скажи это ещё раз, — шёпотом попросил он. — Ты ни в чём не виноват, — сказала Персефона. — Не придумывай себе того, чего нет. Он повернул голову и обнаружил, что она тоже смотрела на него. Потянулся бы совсем чуть-чуть — и смог бы если не найти её губы своими, то хотя бы оставить лёгкий поцелуй на её щеке, такой же прохладной, каким было всё её тело. Внезапно их захватила магия момента настолько хрупкая, что он мог бы испортить всё одним неверным движением мизинца. Он боялся даже дышать на неё, чтобы она снова не придумала, что его нужно избегать, не встала и не убежала от него подальше. Персефона снова завела руку ему за голову — но уже для того, чтобы зарыться пальцами ему в волосы, точно так же, как и тем вечером в мире смертных. Может, она сейчас сама его поцелует в лоб, пожелает спокойных снов и напустит тумана с Асфоделей. — Если я слишком к тебе здесь привяжусь, — шёпотом сказала она. — Я не смогу тебя отпустить. Когда ты уйдёшь, мне будет слишком одиноко, чтобы я не наделала глупостей. Он не стал спрашивать, какие глупости она наделала в прошлый раз. Эту историю она наверняка расскажет сама, если дать ей немного времени. Аид отстранился, прежде чем уткнуться в её лоб своим. Её кожа под его прикосновением начала быстро согреваться. — Тогда не отпускай. Это что-то сломало. Персефона резко выдохнула, прежде чем врезаться в него всем своим телом и обхватить руками за шею. Он тут же подтянул её за талию, наконец-то прижимая к себе в долгожданном объятии. Её гранатовый запах ударил ему в нос, и он был только раз зарыться носом в её волосы и вдохнуть ещё. И она не отставала — он почувствовал, как она снова зарывается пальцами в его волосы и утыкается лицом ему в шею. Совершенно случайно, но он двинулся достаточно удачно, чтобы почувствовать её губы на своей ключице, и представил, что она сама ждала вот такой «случайности» — настолько она позволила этому прикосновению задержаться. Когда она начала отстраняться, чтобы посмотреть ему в лицо, он специально не стал отпускать полностью, но поймал розовую, исходящую листьями прядь волос и заправил ей за ухо. Она резко положила ладонь ему на губы. — Нет. Аид не растерялся — поймав её руку, он поцеловал её пальцы. — Почему нет? — Целоваться из благодарности за пару комплиментов — такая себе идея. Он фыркнул от смеха. — Моя королева, позволите поцеловать вас из глубокого уважения к вашим талантам? Она резко вырвалась из его рук, чтобы отвесить несильный удар. — Никакой «королевы»! Это приказ! — Слушаюсь, моя богиня, — шутливо поклонился он. Надо будет ещё уточнить эту историю с неприязнью Персефоны к слову «королева». — И на завтра чтобы был готов, — сказала она уже серьёзнее. — Ты хотел повидать Кроноса — как раз повидаешь. Это, м-м-м — она помялась, — не самое приятное зрелище. — Думаю, я справлюсь. Персефона окинула его критическим взглядом. Её листья почти все исчезли, или опали на полу зала, и теперь здесь требовалась небольшая уборка. Наверное, ему тоже стоило привести себя в порядок — снимать венок из ликориса не хотелось, но волосы у него были встрёпаны, да и надо было привести одежду в порядок. К сожалению, Персефона относилась к моде Олимпа со скепсисом, и в Подземном мире все носили традиционные туники и пеплумы, как в мире смертных. Может, надо было преподнести Персефоне в подарок самое красивое, достойное богини красоты платье? Он мог бы слетать на Олимп всего за час, и притащить ей полный гардероб, с подходящими украшениями ко всему, что ей понравится. Но пока что с этим можно было не торопиться.***
Аид плохо видел, куда ведут нижние этажи дерева, в котором жила Персефона. До сих пор она разрешала ему спуститься до травы Элизиума, где располагались её купальни, но на всё, что ниже, стоял тотальный запрет. Она говорила, что Гефесту позволила строить только на первом уровне Тартара, где было относительно безопаснее и располагались лавовые озёра, но на второй, который был в самом низу, ход был запрещён даже для Гермеса с его почтой. Она предупреждала, что внизу холодно. С Флегетона жар поднимался до Элизиума, и там держалась более-менее приемлемая температура, пока не начинались вечно холодные дожди, а вот на уровне Коцита была самая настоящая ледяная пустыня. Там содержались преступники и спали титаны вроде Нюкты с Хаосом. Может, там было что-то ещё, но Персефона в детали не вдавалась — тем более, что они дальше корней не пойдут. Когда она взяла его за руку и повела вниз, от предвкушения начало бросать в дрожь. Первый уровень Тартара был даже по-своему забавным местом — тут и там слышались звуки работающих механизмов, женские выкрики (фурии здесь явно брали от жизни всё) и… музыка? Аид от неожиданности даже притормозил Персефону у одного из выходов в тёплый Тартар. Он не знал, откуда точно исходит мелодия, но судя по одной из фурий, кружившей в безумном вальсе какую-то тень, это был явно не плод его воображения. — Нравится? — спросила Персефона. Она и сама начала покачивать головой в ритм. — Фурии недавно заказывали на Олимпе огнеупорную технику. Я всё думала, зачем Мегере синтезатор, а она начала здесь концерты ставить. — Я никогда не слышал ничего подобного… — пробормотал Аид. Вот уж чего от последнего пристанища грешников он не ждал — так это бесконечной вечеринки у лавового бассейна. — Возможно, скоро услышишь. Когда у грешников заканчивается срок в этом Тартаре, они получают возможность переродиться. Некоторые запоминают то, что здесь видели и слышали. — И они принесут эту музыку в мир смертных, — понял он. — А самые популярные ещё и к вам, на Олимп попадут, — сказала Персефона. — Ладно, остановки на музыку — это хорошо, но мы летели не сюда. Ты же хотел проверить вашу энергетику? Мы ещё вернёмся. Аид кивнул, прежде чем бросить на Флегетон последний взгляд. Одна из фурий как раз потащила пару теней к берегу и начала топить в лаве — наверное, это были какие-то плановые экзекуции. Их путь вниз закончился у огромного выхода в бесконечную и беззвёздную пустую ночь. Персефона не стала сразу выходить — она дышала, собираясь с какими-то мыслями, и из её рта клубками вырывался белый пар. — Если тебе надо время — я не против подождать, — предложила она. — Он там, внизу. Когда ты выйдешь, у тебя будет совсем немного времени, пока твоё тело не начнёт остывать. Мне это не грозит, а вот ты впадёшь в спячку похуже, чем была на Асфоделях. Я не пытаюсь тебя отговорить… — Я понял, — перебил он. — Сюда нечасто приходят? Персефона помялась на месте. — Мы с Гекатой долгое время приходили сюда вдвоём, но я разрешила ей не составлять мне компанию. Танатос иногда прилетает навестить Нюкту. С Олимпа — нет, никого здесь не было. Я… — она быстро глянула в бездну Тартара. — Я буду прямо здесь, внизу. Когда поймёшь, что готов — спускайся. Она вылетела из дупла и скрылась. Аид рухнул на деревянную поверхность и посмотрел на свои руки — те тряслись, словно в каком-то припадке. Он не знал, это от холода, или от знания, что сейчас он впервые за долгое время встретится с отцом, и нервы начинали шалить. Он столько раз прокручивал этот момент в своих снах (большинство случаев — в кошмарах), что теперь попросту не знал, как ему реагировать. Что бы он там увидел? Клетки? Цепи? Приколоченного за руки и ноги гвоздями отца? В его фантазии было столько разных вариантов, что он даже не знал, на какой из них надеяться. Снаружи завыл ветер, вынуждая закутаться в две подаренные Персефоной накидки — даже если дуло не в него, от общего холода дискомфорт только нарастал. Он медленно подполз к выходу на четвереньках и уставился вниз, рассчитывая увидеть только бесконечную бездну перед собой, но какое было его удивление, когда под ним раскинулись хоть и тёмные, но вполне проглядываемые земляные пустоши. Он видел Персефону, парящую не то чтобы очень далеко от выхода, и почему-то жестикулирующую дереву. Когда она прекратила, снова завыл ветер. Аид задрожал от потока ледяного воздуха прямо ему в голову. Он заставил себя подняться и сделать шаг вперёд. Персефона была совсем рядом, она правила этим местом. Она знала, как защитить здесь пришедшего с поверхности — иначе бы вовсе не позволила ему сюда спускаться. Или так, или сейчас он опустится на пару метров, и попадёт в какой-нибудь неприятный сюрприз. — Ты здесь, — просто сказала Персефона, когда он оказался на одном с ней уровне. — Если он скажет тебе что-то неприятное — я нас выведу. Не поддавайся. — Кто ска… жет… В спину Аида ударил воздух, как будто на него кто-то дышал. Он почувствовал, как с лица отхлынули краски — он узнавал это присутствие, хоть и не слышал голоса. Его охватил приступ паники. Если бы он сейчас повернулся, Аид был уверен, что сейчас его схватят за голову и сожрут, оставляя свежие раны в довесок к старым, так и не затянувшимся шрамам. Он не мог заставить себя пошевелиться, хотя внутри всё чуть ли не с ног на голову переворачивалось. Персефона взяла его за руки и положила себе чуть выше ключиц, на розовую кожу, сейчас кажущуюся по-настоящему обжигающей. Из её рта вырвался воздух, как будто она шептала на ветру, но Аид не слышал ни звука. Она ободряюще улыбнулась. — Прости за это. Он в последние годы несёт много чуши. Я уже привыкла. Аид тряхнул головой, как будто просыпаясь. Он позволил себе чуть повернуть голову к дереву — на него в ответ уставились две пустые глазницы вросшего в ствол черепа. Чёрного, покрытого сияющими звёздами, черепа. Скелетная челюсть двинулась, и на них снова подуло ледяным ветром. Персефона поджала губы, как будто этот фокус совсем её не впечатлил, и махнула рукой — из земли поднялся один из корней, и зажал скелету Кроноса выпирающий из дерева шейный кусок позвоночника. Аид отпрянул от этого зрелища. Он увидел Кроноса целиком — точнее, то, что от него осталось: наполовину видимый среди ствола и корней скелет с привязанными корнями дерева конечностями. Он как будто стоял на коленях, и дерево поддерживало его, не позволяя ни встать на ноги, ни упасть окончательно. Аид опустил голову, и его взгляд упал на полуразложившуюся плоть на кистях и пальцах. Если бы захотел, Кронос мог бы пошевелить ими, но не поднять, и Персефона в любую секунду была готова связать его крепче. Вечное существование в симбиозе с единственным живым, выросшем в Тартаре растением. Вечное наказание для сгубившего богиню плодородия титана. — Он живой? — только и смог спросить Аид, и тотчас же понял, насколько это глупый вопрос. Конечно, живой — вон, как резво исходил холодным дыханием. — Не просто живой, но и шумный. От него иногда сильно голова болит, — сказала Персефона, как будто это был не тот самый Кронос, а просто паразит, которого она уже устала выводить из её сада. — Он что-то говорит? — А ты не слышишь? — Я… должен слышать? — Аид прислушался, но вокруг только время от времени выл ветер. Помимо негромкого голоса Персефоны, он не слышал ничего. — Что он говорит? — Ничего приятного. Не думай об этом слишком много, он уже давно потерял рассудок. Тебя, правда, узнаёт, но я бы больше удивилась, если бы он не узнал, — она махнула рукой на сияющие глазницы. — Рея… Он услышал. Аид резко махнул головой к отцу — тот задёргал пальцами, как будто сейчас хотел к ним потянуться. — Рея, отдай мне мальчишку… Персефона выдохнула, прежде чем закрыть лицо руками. — Рот закрой, придурок! — выплюнула она. Не выглядело, как будто для неё слышать подобное обращение было чем-то новым, но она явно не ощущала разницу между его попытками сказать что-то своим голосом и тем шёпотом ветра, на котором они переговаривались до этого. Аиду даже стало интересно, как часто она спускалась сюда, сколько раз она действительно с ним разговаривала и о чём. Но интересно было только на долю секунды, и где-то глубоко в душе — от звуков его голоса так и тянуло улететь наверх, если не на Олимп, в безопасность золотого города, так хоть подняться на Элизиум, зарыться в подушки и одеяла рядом с обогревателем и попытаться снова забыть. Он чувствовал: если задержится ещё ненадолго, если услышит ещё немного голоса Кроноса, то голова попросту откажется верить, что это не очередной его кошмар. Из тела снова начнут лезть камни и кристаллы. Он даже не понял, что по щекам побежали слёзы, пока Персефона не подлетела ближе, чтобы вытереть ему лицо. Он видел её сквозь водную дымку и почти не моргал от шока. Всё-таки, он не справился. — Ш-ш-ш, — выдохнула она. — Полетели обратно. Он не двинулся с места. Захотелось свернуться в клубочек — может, даже снова в её руках. Может, она напомнит ему, что прошло много времени с того дня, как отец проглотил его, что Аид давно был свободен, а отец был заперт здесь, в тюрьме среди вечной ночи. Персефона схватила его обеими руками за голову, призывая смотреть на неё, а не слушать его. — Если тебе слишком больно находиться рядом с ним — идём обратно, — твёрдо сказала она. Аид попытался покачать головой. Он был не настолько слаб, чтобы пара воспоминаний задурила ему голову, он мог бы посмотреть на отца так же, как смотрела на него Персефона — с лёгким презрением и раздражением. Не так, как смотрел он — с ударившей в голову паникой и накатившим почти что параличом. Персефона, не став упрашивать его и дальше, попросту потащила его за руку в то самое дупло, которое вело наверх. Оставив его отсиживаться у дальней стены, она снова вспорхнула к выходу в бездну Тартара и пару раз взмахнула руками. Лёгкая дрожь, передающаяся по дереву, тут же исчезла. Аид не знал, что она там делает, но она продолжала шептать на ветру неслышные ему слова — может, рассказывала что-то Кроносу напоследок, или читала заклинания, которым научила её Геката. А когда закончила, вернулась к Аиду и взяла его руки, чтобы попробовать температуру. — Ты замерзаешь, — сказала она. Сделав паузу на какие-то размышления, она распахнула его накидку, чуть обнажая покрытую шрамами грудь. — О, боги, я знала, что это ужасная идея. Он заставил себя встать на ноги. Мышцы ломило до боли, как будто тело само сопротивлялось любым движениям, и хотелось просто упасть на пятую точку и больше не шевелиться. Персефона начала чуть ли не рычать от злости, когда обхватывала руками его плечи в неловком объятии и жмурила глаза. Аид был словно во сне, когда голова закружилась, и он рухнул уже на знакомые одеяла, постеленные Персефоной в её большом зале. Сама она тут же побежала включать обогреватель, чтобы как-то его отогреть после визита в Тартар, и спустя пару щелчков с начавшимся лёгким гудением, поспешила стягивать с него тёплую одежду, почему-то мокрую и липкую. Он настолько испугался, что весь вспотел? Это было даже не смешно — он потратил годы и годы ментального восстановления, чтобы одна пятиминутная встреча с отцом превратила его в буквальную развалину. Хотелось устало рассмеяться, если бы не было до слёз паршиво на душе. Он прикрыл глаза, сморенный теплом и уютом. — Не спать! — громко скомандовала Персефона. Аид дёрнул головой, глаза открылись, и слёзы больше не застилали ему взгляд — зато вся в слезах была она, когда ковырялась в его одежде. Персефона бубнила что-то себе под нос, чертыхаясь на матушку-Гею. — Не плачь, — слабо сказал он. — Какой же я слабак… — Нет, это я дура, — сказала она и подавила всхлип. — Я не подумала, что он может так повлиять. Ты ведь не привыкший, а я сразу потащила тебя… Персефона покачала головой. Она вскочила и куда-то побежала. Аид увидел, что её руки были перепачканы в золоте, и нахмурился. Ихор? Он заставил себя подняться на локтях, и почувствовал режущую боль на груди. Раньше ему было слишком холодно, чтобы заметить, и он подумал, что его одежда была испачкана в воде — он не допустил варианта, что от влияния отца могут открыться почти все его раны. Он застыл, осматривая золотой ихор на собственной коже. А что, если от его присутствия отец совсем проснулся, и скоро Олимп будет ожидать новое потрясение? Если его раны открылись — то откроются и у Геры, и у Посейдона. Откроются у всех. Персефона не справилась со своими обязанностями и действительно сглупила, когда потащила дразнить отца старшим сыном? Послышались шумные шаги — Персефона влетела с какой-то пустой склянкой в руке. Увидев, как Аид пытается встать в своей постели, она поспешила уложить его на спину. Склянка отправилась на пол рядом с лежанкой, а Персефона начала водить по груди Аида руками. — Он проснулся, — сказал Аид, даже не спрашивая. — Нет, он спит. Всё будет хорошо. — Мои раны открылись, — он слабо махнул рукой на своё тело. — А если откроются и у остальных, значит, ему хватает силы влиять на нас… — Дело не в этом, — задушено сказала Персефона и отвлеклась от его груди, чтобы вытереть собственные глаза. — Дело в проклятии. Помнишь, сколько заживали твои раны после него? О да, он помнил. Тогда ещё Кора успела вырасти, а он даже к её десятому дню рождения продолжал носить повязки и время от времени истекать ихором. Метида долго утешала его, но поделать ничего не могла. — Такое происходит время от времени, — сказала Персефона. — Он регенерирует от контакта с баобабом. Это дерево богини плодородия, и Кронос от него лечится. — Значит, в какой-то момент он полностью исцелится, — сказал Аид. — Я чувствую, когда он начинает приходить в себя. Моё проклятие Кроноса сильнее, чем у тебя, и я знаю, когда надо снова его ослабить. — Твоё… проклятие… Она ведь тоже получила свою рану, когда Кронос попытался её сожрать. Аид считал, что она полностью вылечила свои ноги, и почему-то думал, что уточнять этот вопрос будет неприлично. Он ведь до недавних пор вообще считал, что Персефона максимально отстранилась от всех, кто был связан с Олимпом, и пыталась не обращаться к давним воспоминаниям. Несмотря на то, как она его удерживала, Аид потянулся к подолу её туники — слишком длинной, чтобы полностью скрывать ноги. Он понял, что до сих пор Персефона, вылечила или нет, полностью закрывалась; даже переходить на обычный шаг для неё было редкостью, и она практически всегда летала. Когда он положил руку ей на бедро, она вздрогнула. Её движения ладоней на его груди прекратились, хоть она и не стала перехватывать его руку или начинать ругань, чтобы он не лез, куда не просят. Он не стал задирать ткань (слишком это было неприличным даже в контексте), но обратился к своим силам. — Пожалуйста, прекрати, — попросила Персефона. — Почему? — У тебя открылись раны, тебя надо вылечить. Я могу кое с кем помочь, тебе только надо спокойно лечь и не дёргаться… — Почему ты его оставила? — перебил он. Персефона медленно убрала его руку со своего бедра и помогла ему обратно устроиться на своей лежанке. Она потянулась, чтобы легко, почти невесомо погладить пальцами по его всё ещё мокрой от слёз щеке, и спуститься ниже, к шее. Она продолжила поглаживать его дальше, мимо ключиц, груди и прямиком к рёбрам, где у него продолжали болеть открывшиеся раны. Под её прикосновениями, с отступающей паникой, ему становилось теплее и спокойнее. Даже боль медленно начала уходить. Исцеление богини плодородия. — Я очень хочу полностью их вылечить, — тихо сказала она. — К сожалению, они не поддаются. Наверное, прошло слишком много времени. — Они кое-как зажили сами. — Твоё проклятие запечатано в них. Помнишь, когда… — она сглотнула. — Когда мы его победили, я научилась лечить? — Мы вместе залечивали твои ноги, — сказал Аид. Она старалась не смотреть ему в глаза, хоть он и смотрел только на неё. — Я вылечила матушку почти за секунды. Потом мы закрыли мои раны, и я вылечила Геру с Гестией. — Я помню, что вёл тебя к ним, — пробормотал Аид. Они тогда были втроём — он, Кора и Деметра, но именно его руку держала Кора, когда делала первые шаги на своих новых ногах. Они тогда ещё были слабые после исцеления, и немного истекали ихором, но это не остановило её, когда она решительно отправилась лечить остальных. — Если бы не я — кто знает, сколько они бы приходили в себя? Думаю, когда я их вылечила, я забрала часть их проклятия, чтобы раны быстрее затянулись. Матушка и Гестия вылечились быстро. Гера… чуть дольше. Аид помнил, что Кора работала с Герой почти целую неделю без передышки — разорванное тело требовало много сил и энергии даже с учётом исцеления богини плодородия. Если бы с ними была Метида — дело бы пошло быстрее, но даже Метида не была сильна в борьбе с проклятием Кроноса, иначе помогла бы вылечиться самому Аиду куда быстрее. — Ты чувствительнее к Кроносу, чем они трое были бы вместе взятые, — закончил он мысль вслух. — Я этого не знала, — тут же сказала Персефона, пока он не вбил себе в голову ещё больше вины. — Я поняла, когда он начал приходить в себя в первый раз, и раны на ногах открылись. Я не подумала, что твои раны тоже могут открыться, ещё и так резко. Прости, я подвергла тебя опасности. — И часто он… — Аид помахал рукой, подбирая слова, — приходит в себя? — Нет. Наверное. Самое короткое — около тридцати лет. Бывало, что он и по сотне спокойно спал. С ним никогда не угадаешь. Ты не переживай, — ободряюще улыбнулась она. — Он, считай, ещё спит. Подумаешь, на пару слов больше разорился. Он же не начал обратно тело отращивать! Хихикая под нос, Персефона буркнула что-то про «сделаю чая» и ушла. Аид продолжал приходить в себя. Получается, до поры ему путь на нижний уровень Тартара был буквально заказан — если Персефона не среагирует вовремя, у него при виде Кроноса мог снова случиться приступ паники, он бы истёк ихором, покрылся кристаллами и впал в спячку, возможно, даже навсегда. С другой стороны, на следующую встречу с Кроносом он мог собирать решимость ещё несколько тысяч лет, даже если теперь железно знал, что отец не сможет вырваться при всём желании. Персефона накрепко его связала своими корнями, и наверняка была готова добавить сонного тумана в случае непредвиденных телодвижений. Он ощупал своё тело. Исцеление Персефоны работало на славу, хоть и не могло полностью его вылечить — зато раны полностью закрылись и ихором больше не истекали. Ему придётся в ближайшее время заставить себя подняться с тёплого места и пойти вымыться, и он мог молиться одной матушке-Гее, чтобы его не пришлось при этом поддерживать. — Не болят? — спросила Персефона, внося в его импровизированную комнату термос с гранатовым чаем. — Я пыталась вылечить все за раз, но если где-то что-то не затянулось… — Я в порядке, спасибо, — отмахнулся Аид. Он сидел, задумавшись, и даже не сразу отреагировал, когда Персефона протянула ему чашку. — Он часто зовёт тебя… как маму? Персефона устало прикрыла глаза — наверное, надеялась, что он это забыл, или решил опустить, или сама не хотела обсуждать. — «Часто», — только и ответила она. — Он давно не видит на моём месте, ну знаешь, меня саму. Забудь. — И о том, что ты буквально вырастила на его теле свой дом, тоже забыть? — Так, я просто хотела сделать ему тюрьму понадёжнее! — она отвела взгляд и чуть порозовела. — Это дерево было первым, что я вырастила здесь. Я в тот момент не рассчитала силы, и получилось, что у меня здесь огромный лифт через все уровни Подземелья. Потом Кронос начал питаться моей энергией из дерева, а я продолжала его растить из энергии Кроноса. Вышел такой круговорот. — Твой дом растёт от жизненных сил Кроноса, — ошеломлённо повторил Аид. — Полумёртвый титан — отличное удобрение для деревьев, — знающе сказала Персефона. — Попробуй как-нибудь на Олимпе. Он тупо уставился на неё, пока она сжимала губы, чтобы не засмеяться. — Это не смешно, — сказал он. — Всё вам не смешно! — надулась Персефона. — Да ладно, поживёшь над ним с две тысячи лет — он и для тебя перестанет быть жутким. На самом деле, он несёт много забавной чуши, даже когда не предлагает сделать «ещё одного сына»… Аид чуть не подавился своим чаем. Он раньше хотел знать, о чём Кронос и Персефона перешёптывались? Теперь он с таким же рвением хотел одновременно услышать больше и забыть эту информацию навсегда. Если отец говорил с ней, как с его матерью, можно было только догадываться, сколько Персефона наслушалась за всё время пребывания здесь. Он взял Персефону за руку и крепко сжал. — Мне жаль, что ты это слушала. Она поднесла их сцепленные руки к своему лицу и уткнулась в его синюю кожу своей щекой. — На самом деле, мне тоже жаль, что ты его услышал. Я не знала, что он скажет… то, что сказал. — Я не знал, на что рассчитывать, когда просил с ним увидеться, — признался Аид. — Не скажу, что ждал увидеть его раскаявшимся, но… Я думал, он хоть как-то изменится. Не только внешне. — Я понимаю. Я тоже отчасти надеялась, что заключение как-то его изменит, — сказала Персефона. — Я иногда думаю, что слишком жестоко с ним поступила. Может, надо было просто приколотить его к берегу Коцита, и оставить спать? Он, наверное, не заслужил вечно разлагаться и регенерировать, и так до конца вечности. Аид опустился на подушку. Он не знал, чего его отец заслужил, а чего нет — он явно не был судьёй над душами со стажем Персефоны. Ему отчасти было интересно спросить, как она судит, чего достойны люди в посмертии, но эта информация на Олимпе вряд ли ему пригодится. — Думаешь, он сделал в жизни что-то хорошее? — Конечно, — тут же ответила Персефона. Он повернул к ней голову — она сейчас не шутила, и смеяться не спешила. — Он ведь избавил мир от Урана. — Точно. Дед был ещё хуже, — вспомнил Аид. — Кронос, наверное, был хорошим правителем, — продолжила Персефона. — Ко мне до сих пор приходят смертные, уверенные, что сейчас золотой век правления повелителя времени. Они сильно его уважают. — Смертные и на облака молиться будут, — сказал Аид. — Они очень наивные. Персефона на это не ответила. Она взяла оставленную ранее склянку, о которой Аид и думать забыл, и прижала к себе. Внутри заиграл огонь, и Персефона вручила импровизированную грелку ему. Между ними в полутьме заиграл синий свет, и её глаза сияли чем-то совсем уж потусторонним. — Кроносу можно сказать «спасибо» ещё за что-то. — За что? Когда она положила руку ему на щеку, он точно знал, что она сейчас скажет. Когда она начала осторожно поглаживать его лицо, он хотел сгрести в охапку и Персефону, и её согревающий огонь, и держать её в своих руках, пока они не согреются вместе до одной температуры. А судя по тому, как она потянулась к его рукам сама, его кожа снова потемнела и покрылась звёздами. Он уже заметил, что ей это очень нравилось, даже несмотря на то, от кого он унаследовал эту форму. — Если бы не он — тебя бы здесь не было, — прошептала она. — И я не знаю, что делала бы в этом случае. — Работала, наверное, — просто ответил Аид. Она покачала головой, и ей на лицо упала пара прядей. Он заправил волосы ей за ухо. — Или не вылезала бы из постели в мамином доме, потому что без тебя я бы не смогла ходить. Он позволил себе немного вольности — размашистым движением он забросил на неё своё одеяло и прижал к себе в неловком, но тёплом объятии. Он уже успел согреться от обогревателя и чая, и хотел разделить своё тепло с ней. — Ты всегда прохладная. — А ты всегда горячий. Они смотрели друг друга в глаза, будучи на расстоянии жалких сантиметров друг от друга. Магия момента позволяла ему попытаться придвинуться к ней вплотную, но он специально решил испортить этот момент — раньше, чем это сделает Персефона. — Мы не целуемся за комплименты, верно? — И из жалости тоже, — мягко сказала она. — Но если я попрошу тебя закрыть глаза, ты это сделаешь? Сердце пропустило удар. Он бы сейчас сделал, наверное, всё, о чём она попросит. — Сделаю, — выдохнул он. Она подтолкнула его за плечо, чтобы он перекатился на спину. Она поднялась на локоть, чтобы быть чуть выше него, и снова принялась ласкать его лицо одними пальцами, как будто хотела запомнить этот вид на всю оставшуюся вечность. — Аидоней… — позвала она, не рассчитывая на его ответ. Звуки его настоящего имени из её губ были самой прекрасной, самой сладкой песней на свете. — Кора, — беззвучно сказал он, целуя её пальцы. Она не говорила ему закрыть глаза — но он закрыл их сам, когда она прошлась ладонью вдоль его век. Даже если она сейчас не сделала бы ничего особенного, ему одного этого разделённого с ней момента было достаточно, чтобы умереть счастливым. Он ощущал на своём лице её тёплое дыхание, когда она придвигалась ближе. Она задела его нос своим, и он не смел даже шелохнуться, чтобы не спугнуть резкими движениями. Персефона опустила руку, чтобы найти его ладонь и провести ею вдоль своего бедра — там же, где пытался коснуться её он сам, когда искал на ней остатки их давнего совместного лечения. Но теперь он чувствовал, как она сама подтягивает ткань туники, чтобы он мог ощутить её гладкую кожу своими собственными руками. — Это золото, которое ты мне дал, — прошептала она, касаясь губами его скулы. — Это моя память о том, как я впервые увидела твои звёзды. Он мог нащупать, хоть и не видел. Её гладкая кожа и неестественные золотые паутинки, связывающие плоть. Он знал, что мог обратиться к своей божественной стихии и манипулировать этим металлом с такой же лёгкостью, как и в тот день, когда она позволила её вылечить. И с другой стороны, знание, что она хранила часть его так близко к себе столько времени, дарило странную уверенность. Если бы она позволила благословить её тело другими его метками, куда более временными, он был бы счастлив исполнить это желание. Он повернул голову — осторожно, чтобы случайно в неё не врезаться — и, открыв глаза, зарылся рукой в её розовые волосы. — Я чувствую твой запах, — сказал Аид. Она покраснела. — Прости, — сразу же сказала она и попыталась отстраниться, а то и вовсе слезть с него, с этой лежанки, и уйти куда-нибудь подальше. — Наверное, это неприятно… Аид поймал её раньше, чем она успела бы упорхнуть и сломать момент окончательно. Прижав её спиной к своей груди, он зарылся носом в её волосы и глубоко вдохнул её терпкий запах. — Ты пахнешь гранатами. Персефона задрожала в его руках. Он не знал, плачет она, или трясётся от недоверия — но просто продолжил вдыхать её странный аромат. Он позволил себе опуститься к её шее и оставить на коже мягкий, но тягучий поцелуй, чтобы она не смела сомневаться в его словах. Она выгнулась навстречу, и Аид чуть прикусил кожу. Если останется засос — он будет только рад. Но радость начала улетучиваться, когда Персефона начала вырываться из его рук. Он не обратил внимания, но у неё на висках снова начали зацветать те странные синие цветы, которые на самом деле невероятно ей шли. Она повернулась к нему лицом, сверкая прекрасным румянцем, и очень неловко, рвано дёрнулась лицом куда-то вниз. Наверное, тоже хотела поцеловать его в шею, чтобы они были на равных? Она шумно вдохнула. — От тебя тоже хорошо пахнет, — пробубнила она в его ключицу. — Землёй и свежестью. Как в Элизиуме после дождя. Аид положил ей ладонь на лицо раньше, чем она попыталась бы оставить засос на его коже. Если она хотела попытаться. — Если я попрошу тебя закрыть глаза, ты это сделаешь? — спросил он. — Потому что я сказала пару комплиментов? — уточнила она. — Потому что я хочу это сделать. Она не выдерживала его прямого взгляда и отвела глаза, но кивнула. Аид придвинулся ближе, чтобы оставить мягкий поцелуй на её щеке, почти что на виске. Персефона так и не закрыла глаза, ожидая, что он сделает дальше — наверное, стоило сказать ей прямо, но ему не хотелось больше говорить. Он приподнялся, чтобы поцеловать её в другую щеку, и она подалась навстречу, заставляя его сердце трепетать от счастья. Он хотел сделать что-то глупое, чисто чтобы её смутить — упереться лбами, когда она ждала поцелуя, или потереться о её нос своим, или вовсе прекратить ласки, накрыться одеялом и прикинуться, что он смертельно устал, и пора спать. Но она в своём румянце и мягком нетерпении была настолько прекрасна, что Аид не сдержался. Он погладил напоследок её скулу, прежде чем наконец-то найти её губы своими. Она что-то выдохнула ему в рот, и он был только готов выпить её дыхание. За её невнятным шевелением ртом, он догадался, что «дева» — не просто пустой звук, и решил не нападать на неё именно с такими поцелуями, как ему хотелось. Он мягко поцеловал её губы, не пытаясь проникнуть ей в рот языком, и её саму инстинктивно направлял к самым простым движениям. Боги, он впервые учил девушку целоваться — его самого учила опытная Гера, да и после неё его девушки сами могли мастер-класс показать. Ей не хватило и минуты, чтобы начать колотить рукой ему в грудь. Едва он отстранился, Персефона жадно глотнула воздуха и почти закашлялась. Он рассмеялся. — Дышать можно и через нос. — Я знаю! Знаю! Просто я… растерялась, вот! Она махала рукой, пытаясь отдышаться. А когда поняла, что Аид продолжает как-то слишком выжидающе на неё смотреть, прикрыла лицо руками, а потом и вовсе медленно сползла куда-то под одеяло. Наверное, он всё-таки переборщил даже для первого раза, не считая, что за сегодня они получили слишком много впечатлений. Он рухнул на подушки. — Не понравилось? Он бы не обиделся, если нет. Ей, судя по всему, не было с чем сравнивать, и кто знает, о чём она могла думать в процессе. Может, она вообще согласилась на поцелуй, чтобы утешить его желание, и продолжение не предвидится. — Не в этом дело, — буркнула она. — Можешь не стесняться, — почти что ободряюще сказал Аид и попытался погладить её по спине, если это вообще была спина. — Мне в первый раз тоже не понравилось. Под одеялом происходило какое-то непонятное шевеление. Персефона не отвечала, и он рискнул одним глазом глянуть, что она там делает — он искренне надеялся, что она не плачет. Пожалуйста, пусть она не плачет. Он приподнял одеяло. Персефона, прикрыв рот рукой, ошалело смотрела, как её вторая рука распадается на улетающих куда-то мотыльков, и махала запястьем, как будто хотела собрать их обратно. Аид быстро смахнул с неё одеяло, и прижал к себе, пока она не улетела вся, и успел буквально в последнюю секунду — мотыльки начали порхать вокруг него, а Персефона (точнее, часть, которая оставалась целой) пыталась отдышаться на его груди. Видимо, целоваться с ней чревато тяжёлым шоком, если она начинала буквально разваливаться. — Мне понравилось, — сказала она. Мотыльки невыносимо медленно опускались обратно на неё, собираясь в целую богиню. Аид погладил её волосы, успокаивая. — Тебе не нравилось целоваться? — Я просто тогда не привык, — смущённо признался он. — Это было странно. Потом я понял, что делать, и втянулся. — Могу себе представить, — хихикнула она ему в обнажённую кожу. — Аидоней не понимает, что делать с девушкой… — У меня ещё и длинные волосы тогда были. Она вечно меня за них тянула, когда я делал не то, что ей нравится. — Это грубо! — резко сказала она. — То есть… м-м-м… Аид фыркнул и махнул рукой. — Давай не будем обсуждать то, что я делал с другими девушками. — У меня всё ещё осталось неиспользованное желание, — напомнила Персефона. — Ну, желание — есть желание. За него расскажу, — он неловко почесал щеку. — Но я не думаю, что тратить бесценное желание на вопрос о моих бывших — правильный размен. Персефона расслабилась, утыкаясь лбом в его кожу, практически полностью вернувшуюся к привычной синеве. Когда она закинула руки ему за шею и лениво увлекла обратно лежать в постели, он понял, что сделал всё правильно.