Спросят: «Что за звери жестокости вас научили?»
А мы в ответ: «Жестокости нас научили те, кого мы до безумия любили»
~ А. Г.
Республика Корея. Сеул.
Лёгкий весенний ветер задувает в приоткрытые панорамные окна двухэтажного дома. Солнце уже готовится зайти за горизонт, омрачая улицы в тёмные краски, а птицы, всё ещё не унимаясь, летают стаями. Альфа, что сидит за рабочим столом, отвлекается от скучного телефонного разговора и, откинувшись на спинку кожаного кресла, рассматривает заходящее солнце, отмечая про себя, насколько редко паршивые дни заканчиваются таким ярким пейзажем. — Мы ни хрена не получим, если не встретимся с ним лично! — выделяя каждое слово и подавляя желание крикнуть на старшего брата, говорит Хосок, не подозревая, что, таким образом, вытягивает его из раздумий. — Ты меня вообще слушаешь? Чон Чонгук тяжело вздыхает, прикрывая глаза от усталости. Он проклинает тот день, полгода назад, когда решил, что ему мало имеющихся борделей и ночных клубов. Раскрученный бизнес приносит огромные суммы и славу в узких кругах, но, почувствовав тяжесть денежных пачек в руках, их становится мало. Вкладываться в уже развитый до абсурда бизнес — не лучшая идея, если можно начать новый и заполучить ещё больше денег, ведь деньги — это то, ради чего он просыпается по утрам; то, чем дышит. Выбрав участок под стать будущему казино с потрясающим видом и удобным расположением, у него появилась новая проблема в виде жилых домов и проживающих там людей, которые, конечно же, будут против выселения и, тем более, сноса домов. Но Чонгук не был бы Зевсом, если бы не решился биться за этот участок до конца, применяя методы, не принятые в приличном обществе. Другого варианта он просто не видит. Так устроен Чон Чонгук. Беспощадный, безжалостный, бездушный — синонимы к нему. К Богу. — Да, — раздраженно врет он, пропустив половину монолога брата. — Скоро буду. Завершив звонок, откидывает телефон на стол, заваленный документами, и, закинув ногу на ногу, поправляет галстук. По кабинету разносится громкий, протяжный и болезненный стон, больше похожий на звериный, чем на человеческий. Мужчина содрогается в коротких конвульсиях, не в силах подняться на ноги, ногтями скребет дорогой паркет, испачканный кровавыми разводами, а сознание медленно начинает возвращаться к нему. Зевс озадаченно хмыкает и подходит к избитому телу. Занеся ногу, со всей силы бьет по солнечному сплетению съежившегося и трясущегося от страха альфы, вырывая из него глухой противный хрип. Чон обходит свернувшегося калачиком мужчину, что задыхается от кровавого кашля и надменно наблюдает за ним, не смея опустить голову. — А ты оказался сильным. Обычно после такого умирают сразу. Чонгук скалится, как хищник, загнавший в свое логово жертву, обнажает десна и на руки надевает перчатки, закрывая Rolex на запястье, дабы не испачкать их в чужой крови, что для него сровне отходам в канализации. Занося кулаки, он бьет почти мертвое тело, уродуя некогда симпатичное лицо. На губах улыбка расцветает, с каждым ударом облегчение чувствует, понимает, что человек перед ним не заслуживает легкой смерти. Под его кулаками чужие кости хрустят, они — симфония оркестра для Чона, которую может слушать вечно. Мужчина перед ним — когда-то звался заслуженным кадастровым страны, сейчас же, не более, чем гнилое мясо. Обратившись к нему, Чонгук знал, что без его участия не сможет получить желаемые территории. Зевс рассказал о своих планах и целях, готовый отсчитать не один миллион вон, но желания разбились так же, как и высокие волны об острые скалы, услышав: — Пока там живут люди, вы не сможете ничего сделать. «Не сможете». Не подозревая, что, поставив под сомнение идею и цель Чона, он навлек на себя не месть жестокого человека, а саму Смерть, которая, по какой-то причине, приобрела его облик. Глаза Зевса в одно мгновение белеют: нет зрачков и темно-карей радужки. Он медленно отступает на шаг, опираясь на стол, и лишь силой мысли поднимает избитое до неузнаваемости тело, брезгливо осматривая его и бросая перчатки в лужу крови под ногами. Изо рта полумертвого альфы по синеющим губам стекает тягучая кровь, капая на лакированные ботинки, а на левом глазу и щеке расцветает гематома. Довольный своей работой, Чон отбрасывает тело в сторону, ударив несколько раз об стену, словно тряпичной куклой. Такое проявление агрессии возникает только у суртов. На Земле, где сверхспособности стали обычным явлением, единственным необычным феноменом являются сурты — люди, чьи способности настолько велики, что тело не выдерживает и уничтожает самого себя еще в утробе омеги или же при родах. Они же и являются исключением из всех существующих правил природы. Менее одного процента суртов выживают, а родители даже не подозревают, что растят монстра, по крайней мере, до трех лет, когда у детей начинают проявляться способности. Сурты, будучи детьми, не могут контролировать объем силы, тем самым теряя в обществе свою человечность. «Монстр», «чудовище», «психопат», «убийца» — определения к ним. Дарованная сила становится для них проклятием, ведь именно она контролирует носителя, а не он её. Агрессивный нрав и жестокий характер пугают общество. Сами того не подозревая и отгораживаясь от них, они делают только хуже, бросая детей на произвол судьбы; в руки смертному греху, что твердит: «Ты лучше их, убивать — это не грех», и превращает в бесчувственных кукол, которые не жалеют никого. Даже во взрослом возрасте с причудой сложно ужиться. Они становится темной стороной, которая в эмоциональные моменты завладевает телом и творит бесчинства, а усмирить разбушевавшуюся причуду практически невозможно. Чонгук моргает, и мужчина падает на пол в неестественной позе, испуская последний вздох. Он умирал долго, а каждая минута сопровождалась муками. Смерть, которой бы не позавидовал даже пленный концлагеря. Глупая смерть. Зевс разминает шею и устало выдыхает: постарался на славу. На рукавах грязные капли крови, что в глаза бросаются. Он оглядывает себя и с прискорбием цыкает: это был его любимый костюм. Скинув пиджак на пол, Зевс не удосуживается взглянуть на мертвое тело и просто проходит к шкафу, где висят запасные комплекты. Их много. Как всегда. Он выходит, поправляя золотые запонки на манжетах и бросая телохранителям безразличное: — Приберите здесь.***
JeonHJ. Компания, которая была построена на его собственной крови от усердной работы, а зародилась очередной бессонной ночью за бутылкой виски, которую они распили с Хосоком. Чон, закрывая дверцу, кидает ключи от машины телохранителю и заходит в многоэтажное здание, в окнах которых отражались последние солнечные лучи. Он проходит по коридору, усмиряя тяжелым взглядом мимо проходящих сотрудников, и поправляет ворот белоснежной рубашки, заправленной в классические узкие брюки, что идеально подчеркивают подкачанные бедра и икры; рукава рубашки закатаны по локоть, открывая вид на крепкие руки с выступающей сеткой вен. Зевс зачесывает назад темные волосы, сияя белоснежной кожей. Можно разглядеть каждую мелкую деталь на его лице: густые брови, маленький шрамик под губой, ровный нос и острые скулы. Он похож на ожившую античную скульптуру, высеченную из куска мрамора, творцом, воспитывающем красоту тела в древней Греции. Зевс и никак иначе. В глазах многих, Чон Чонгук — жестокий человек с отсутствием моральных принципов и, в какой-то степени, это — абсолютная правда. О нем знают ровно столько, сколько он сам позволяет о себе знать. Открывая тяжелую дверь, Гук сразу же замечает младшего брата, который с наигранно задумчивым лицом слушает монолог нового кадастрового инженера, отвечающего за те самые территории, что ему приглянулись. К счастью, найти его не составило большого труда; деньги ведь всем нужны. Взгляд младшего встречается с братом и молит беззвучно: «Спаси от этой зануды! Я нихера не понимаю». Чонгук ухмыляется и вальяжно заходит в кабинет, затыкая говорящим рты. Хосок подскакивает, обрадовавшись его приходу. В последний раз он слушал такую скучную речь, когда сидел за школьной партой и старался не заснуть. Чонгук для него — спасение. Инженер медленно поворачивается и чуть ли не давится воздухом, поспешно вскакивая склоняясь в низком поклоне. Он осторожно подходит к альфе, будто под давлением сгорбившись, и поправляет сползающие с носа очки, скрывая за ними крысиные маленькие глазки. — Приветствую вас, господин Чон, — с натянутой улыбкой проговаривает инженер. — Я правильно понимаю, что вы хотите присвоить себе эти земли? Зевс оглядывает его с ног до головы и садится рядом с Хосоком, который начал очередной бой в игре на телефоне, подмечая про себя, что прошлый инженер выглядел намного лучше и внушал больше доверия скромным примечательным видом, нежели этот альфа, который был похож на помойного грызуна, готовый испустить дух лишь от одного его взгляда. Впрочем, возможно, именно благодаря этому отличию он и находится здесь, а первый разлагается в земле. Инженер суетливо перекладывает бумаги в папках, с помощью которых намерен выиграть суд. — Именно так, — равнодушно отвечает он, расстегивая верхние пуговицы рубашки из-за духоты в кабинете. — Это, конечно же, будет сложно, — инженер мнется, а на лбу выступают капли пота. — Оставить людей без крыши над головой — довольно проблематично. Они точно будут против, тем более, уверен, что им некуда идти. Уверены, что не передума… — но не успевает договорить, как Чонгук бьет кулаком по столу с такой силой, что бутылки звенят, и поднимает бешеный взгляд на него. Внутри злости много — ее всегда хватит на таких, кто перечит; кто попусту тратит его драгоценное время. — Плевать, — склонив голову на бок, говорит он. — Будут ли они жить под ближайшим мостом или на помойке. Мне нужна только территория под застройку, а не их одобрение, — без колебаний, с усмешкой проговаривает Чонгук, скалясь диким зверем. — Н-но… — Вы меня тоже поймите. Искать новых кадастровых инженеров так часто — слишком проблематично. Я не могу тратить столько времени на бесполезные занятия. Если вы здесь, в нашей компании, значит имеете какое-то представление о бизнесе, который мы ведем, а учитывая количество документов, вы уже решили согласиться на мое предложение. Инженер сглатывает вязкую слюну и сильнее сжимает папку. Не находит слов, ведь Чон прав, и все это прекрасно знают. — Я надеюсь, вы не хотите меня разочаровывать, тем более, я не за это вам деньги плачу, а за работу. Выиграете суд — получите, так скажем, премиальные, а если проиграете — пулю в лоб сначала получите вы, а потом и ваша семья. Надеюсь, мы поняли друг друга? Чонгук приподнимается со своего кресла и протягивает руку. — Конечно поняли, — отвечает он, глупо улыбаясь и пожимая руку Зевса. Инженер смахивает ладошкой пот со лба, почувствовав липкий страх за свою семью и удаляется из кабинета. А кого такие заявления могут не напугать? Наверное, только тех, у кого нет ни близких, ни родных; кому не знакомо это теплое и дающее жизнь чувство. Хосок откладывает телефон и тянется, откинувшись на спинку кресла. — Наконец-то он свалил. Братья, оставшись наедине, облегченно выдыхают и расслабляются. Зевс берет со стола салфетку, протирая ладонь, которую пожимал инженер. — Я так понимаю, документы на земли скоро будут лежать у тебя на столе? А дальше-то что? Куда людей денем? — с жалостью в голосе проговаривает Хосок, поглядывая на Чонгука. — Я не шутил, когда сказал, что мне плевать. — Серьезно? Выгонять людей из дома в никуда? Там студенты из других городов жилье снимают, старики, молодые супруги. — И? — Чонгук непонимающе изгибает бровь, выкидывая грязную салфетку, и тянется за хрустальным стаканом с виски. Хосок знает, что брат жесток: ему все равно на людей, не входящих в его круг доверия — Чонгук их даже не знает, чтобы чувствовать жалость или вину за содеянное. Если понадобится, он их голыми руками задушит, лишь бы получить желаемое. Он это знает, но не может пересилить себя, разрываясь каждый раз между дорогим братом и людьми, которые тоже имеют право на хорошее будущее и счастливую жизнь. В отличие от него, Чонгук этого осознавать не хочет, оставляя Хосоку только возможность покорно следовать за ним. Сам себе Бог, сам себе судья. — И все же, так нельзя. — Главное, чтобы документы были у нас, а там уже посмотрим, — тихо отвечает Чон, не желая спорить с братом. Снова наливает алкоголь и выпивает залпом. — Мы же заедем завтра к отцу? Обещали вроде как… Хосок быстро меняет тему, наблюдая за действиями старшего. Тот кивает, полностью расслабляется под действием алкоголя и запрокидывает голову, уставившись в потолок. — Хочу сегодня в Passione, — лениво тянет он. Пристрастие к ночным клубам течет у него с братом по венам. Молодые альфы нашли интерес к дорогой выпивке, к красивым ночным бестиям, к дикому и страстному сексу. Им принадлежит множество ночных клубов страны, в каждый из которых попасть сравнимо чуду. Элита общества — постоянные гости с набитыми кошельками, а это именно то, что Чонгук в них больше всего любит. Уже многие годы клубы славятся среди «золотой молодежи» и тех, чьи личности не должны раскрываться в обществе.***
В глянце черного макларена мелькают огни ночного города. Чонгук выруливает на огороженную парковку клуба, надувая мятную жвачку. Ловко тормозит между новыми спорткарами, подмечая, что их владельцев видеть сегодня точно не хочется. Младший Чон поправляет прическу и подмигивает брату, на что тот только закатывает глаза. Братья поднимаются с парковки в небольшой коридор, о котором знают только они и сотрудники. — Как я выгляжу? Хосок поправляет ворот провокационного пиджака, надетого на голое тело. Столь сексуально, что при одном взгляде на открытые ключицы и плавно перекатывающиеся мышцы, текли слюни. — Как будто тебя проститутки одевали, – Чонгук отодвигает тяжелый занавес в сторону и проходит в зал, мерцающий неонами. — У тебя какой-то уебищный вкус, — дует губы младший и проскальзывает за ним. Братья обводят присутствующих оценивающим и таким безразличным взглядом, будто эта тусовка у них поперек горла встала. Толпа жаждущих омег и завистливых альф как по приказу расходится перед ними, а возле бара, не имея никакого желания находиться с самыми опасными хищниками, отсаживаются люди. Чонгук рассматривает омегу-бармена, про себя подмечая, что тот выглядит очень даже неплохо. Надо почаще в клуб заглядывать. Сзади до него доносятся тихие перешептывания, на удивление, лестные. Он не гордится тем, что, несмотря на страх, является влажной мечтой многих омег, ведь опасность подстегивает интерес, отчего он и становится более недосягаемым и желанным. Знает, что любая омега разложится перед ним, как самый вкусный десерт, но какой в этом азарт? Они получают пару купюр с четырьмя нулями, толстый член в заднице и крышесносный оргазм — их награда за риск лечь под него. Человек, получающий всё и всегда, и избалованный легкостью, не может наслаждаться игрой без трудностей. Чон Чонгук любит деньги, а они любят его. Он любит справляться с трудностями, но чем больше разрасталось его состояние, тем меньше на пути этих трудностей встречалось. Но даже так, имея всё, он не знает, чего хочет от этой жизни и от себя. Хосок не раз говорил, что мечтает однажды встретить омегу своей мечты, который родит ему троих, а может и больше. А Хосок, в свою очередь, будет оберегать их от столь жестокого мира. А Чонгук? А что Чонгук? Он не видит себя ни в роли родителя, ни в роли хорошего мужа. Эти мысли у него истеричный смешок вызывают. Его максимум — это баловать племянников дорогими подарками, на день рождения отваливать баснословные суммы, а на совершеннолетие подарить какой-нибудь бизнес. — Эй, — Хосок щелкает пальцами у него перед глазами. — Ты чего завис? Зевс отмахивается и хватается за стопку, опираясь спиной на стойку. — Это ты для него, как петух, разоделся? — Чонгук кивает куда-то в сторону, а младший расплывается в глупой улыбке. Вопрос остается без ответа. А он и не нужен, ведь все на лице написано; так выглядят влюбленные дураки, когда замечают центр своей маленькой вселенной. На бархатном диване сидит он. Миниатюрный, превосходный и такой желанный омега, который тоже не уступал в откровенности наряда. Они знали, что сегодня ночью встретят друг друга; знали, что провокации неизбежны. Они стоят друг друга. Омега замечает братьев и соблазнительно подмигивает. Чонгук еле заметно и неохотно кивает в ответ, а Чон Хосок давится воздухом и откашливается, прикрывая рот. — Позорище, — делает заключение старший. Старший Чон бы так не думал, если бы был на его месте. Хосок готов всё состояние сжечь за его улыбку, продать душу за ночи вместе и пожертвовать телом ради счастья омеги. С ним хочется засыпать и просыпаться, хочется получать милые и такие невинные поцелуи, чтобы после с довольной улыбкой отправляться на работу. Хосок помнит руки, обвивающие его торс почти каждую ночь; помнит тонкие и изящные ноги, которые он так любит сцеплять на пояснице альфы, и, о боже, сладкие стоны. Громкие, несдержанные стоны, перемешанные со всхлипами, которые он так любит слушать во время крышесносного секса. И самое лучшее то, что омега принадлежит только ему. — До сих пор не понимаю как тебя угораздило влюбиться в шлюху. — Он — не шлюха. — Ну да, я его уборщиком ночным нанимал, чтобы с голой задницей полы мыл. И все же отрицать очевидное глупо. Хосок сам платил ему за ночь столько, что этих денег хватило бы на полет в какую-нибудь страну и обратно. Тэхён покорил сердце лисьими глазками, доброй улыбкой и бархатным голосом, который он готов слушать вечно. В нем все великолепно. В тот роковой вечер, Чонгук решил похвастаться новой шлюхой в клубе, и Хосок был не против развлечься после тяжелого дня, расслабиться и отдаться в нежные омежьи руки. Но эти самые руки загнали его в ловушку, из которой он не спешит выбираться. Хосок, словно привороженный той ночью какой-то черной магией, не мог взгляда отвести от него. От этого стало не по себе, ведь он всего за одну ночь сотню раз поймал себя на мысли, что с Тэхёном хочет не только трахаться, но и прожить всю жизнь. Он хочет забрать его себе, а от мысли, что его будет касаться кто-то другой в самых сокровенных местах, ярость накрывала с головой. Хосока мало волновало то, что омега — шлюха в клубе брата, в отличие от самого Чонгука, который рассчитывал получить с него много денег. И даже такие честные, но резкие слова: «Как ты мог влюбиться в шлюху», всё равно резали по сердцу острым ножом. Чон был прав, ну, а возлюбленным оставалось только принять это. — Мы сейчас говорим о моем омеге, — возмущается Хосок, громко ставя пустую стопку на стойку. — Мы говорим о шлюхе, которая подставляет тебе зад, потому что ты отвалил больше всех денег. — Ты хотя бы можешь сделать вид, что рад за меня? — Нет, — честно отвечает старший и поворачивается к нему. — У вас нет будущего, как у тебя гордости, а у него моральных принципов. Чонгук поднимается со стула и скрывается в бешеной толпе танцующих, так и не услышав ответ, который Хосок не придумал. Он допивает последний шот и пальцем подзывает к себе омегу. Тэхён грациозно, словно кот, обходит пьяных людей и протягивает альфе руку, которую он сразу же покрывает короткими поцелуями.***
Душ освежает разгоряченное тело после насыщенного дня. Хосок заходит в комнату, где сразу же окунается в запах морской свежести, который приятно щекочет обоняние. В приглушенном свете кварцевых ламп огромная постель, укутанная в белоснежные, как пушистые облака, покрывала сияла. Из-за дымки полупрозрачного занавеса сложно было что-либо разглядеть, однако хрупкий силуэт омеги, сидевшего посреди смятого одеяла спиной к альфе — было видно прекрасно. Он немного запрокинул голову назад, а влажные губы растянулись в игривой улыбке. Хосок не спешил подходить, оттягивал момент, ждал, когда омега сам в нетерпение набросится на него, но с каждым шагом, он все больше сомневался в своей силе воли. Хосок рассматривал Тэхёна, как произведение искусства в музее, но из-за злосчастного занавеса, попытки заканчивались крахом. Омега же, будто бы дразнился, поднимая руки вверх и подтягиваясь. В лопатки, обтянутые молочной кожей, хотелось клыками впиться, оставить свою метку, чтоб каждый видел, кому он принадлежит. Его плечи узкие, а косточки, на которых виднелись еще не сошедшие синеватые следы, оставленные в прошлый раз, выпирали. Руками Тэхён невесомо обхватывает себя поперек талии, ерзает на постели, удобнее усаживаясь и выбивая из Хосока остатки самообладания. Последние шаги даются с трудом. Альфа аккуратно отодвигает занавес и судорожно выдыхает. Сколько бы ночей они не проводили вместе, он всегда будет нервничать, всегда желать и восхищаться. В ушах Тэхёна сверкают маленькие сережки, а темные волосы после душа влажные; капли не успели высохнуть и скатываются вдоль спины, заставляя Хосока на секунду задуматься о желании слизать их. Ягодицы укутаны в белые и такие тонкие покрывала, что кажутся эфемерными. Тэхён потягивается на постели как маленький ребенок, а Хосок осторожными движениями пальцев подцепляет подбородок парня и поворачивает к себе, разглядывая густо накрашенные глаза и яркую помаду на губах. Они рассматривают друг друга, будто впервые видят, изучают, ждут и сгорают в нетерпение. Они друг для друга — глоток воды в бесконечной пустыне. — Даже не повернешься ко мне? — шепотом спрашивает Хосок, опасаясь нарушить тягучую и сокровенную тишину. — А может ты ляжешь рядом? Омега усмехается и облизывает пухлые губы, похлопав по покрывалу рядом с собой. Чон Хосок замирает, уставившись на трепещущие длинные ресницы, мягкие скулы и ровную линию челюсти. Он сдается первым, присаживаясь рядом с омегой. Еще ни один омега в его постели не пах так вкусно, как он. Хо наклоняется к чужой шее и жадно вдыхает свежий дурманящий аромат, в котором ощущаются нотки страсти. Омега хочет Хосока, как и он его. — Я так соскучился по тебе, малыш, — наклонившись к уху Тэхёна, обжигает горячем дыханием и целует мягкую, нежную кожу. С этим омегой хочется больше прелюдий, нежностей и ласк, даже если Хосок не очень это любит. В этом случае по-другому просто никак. Тэхён поднимает на него большие глаза, в которых читается невинная любовь, поддернутая вуалью грязной похоти. — Я тоже скучал, мой альфа. У Хосока рвутся струны самообладания. Он и сам не знает, как можно было влюбиться в шлюху, но точно знает, что будет любить его еще долгие годы. Аккуратно подтолкнув парня на кровать, альфа в один миг нависает над ним. Он оглядывает его с ног до головы, улыбнувшись раскрепощенному, развратному и одновременно милому омеге. Тэхён с открытым ртом наблюдает, как Хосок блуждает по его телу голодным взглядом, намереваясь насладиться омегой в полной мере, что не может не льстить. Хосок, видя растерянность паренька, впивается в алые губы обжигающим мокрым поцелуем. Толкая язык в рот омеги, он щекочет нёбо и проводит по ряду ровных зубов, водя широкими ладонями по аккуратному телу. Омега немного наклоняет голову, открывая доступ к своей хрупкой шее и умоляя коснуться. Он длинными пальцами зарывается в густые волосы альфы, пытаясь притянуть ближе. Хосок страстными поцелуями осыпает горячую шею, оставляя многочисленные засосы. Ярко красные отметины смотрелись безумно правильно на таком прекрасном теле. Омега стонал во весь голос, млея от ласки со стороны обезумевшего альфы. Чон привстает на локтях, чтобы посмотреть на свою проделанную работу, и гордо скалится. Ноги омеги призывно раскинуты по разные стороны от альфы, губы распухли от множества укусов и жадных поцелуев, шея, как и грудь усыпана бледно-синими и красными засосами. Скользнув взглядом по податливому телу, он смотрит на красиво раскрытый анус, который так и молит трахнуть его толстым членом. Идеально. Хосок в одно мгновение переворачивает его на живот, вжимая лицом в подушку, а сам залезает сверху. Широко разводит ноги и садится между ними, с легкостью фиксируя его в этой позе и не давая их свести. Грубый звонкий шлепок по нежным ягодицам заставляет Тэхёна вздрогнуть и сжаться от болезненного ощущения, что перемещалось с неистовым наслаждением. Комната наполняется звуками смачных и звонких шлепков; бледная кожа краснеет в сопровождении со стонами и громкими вздохами. Больно до такой степени, что до безумия хорошо. — Моему мальчику долго пришлось ждать своего альфу? — Хосок наклоняется к уху омеги, чтобы тот почувствовал древесный запах мужчины, ощутил, как сильно он его хочет. — Прости, было много работы. Чон, на самом деле, не любит рассказывать кому-то о работе и их с братом делах, но именно этому мальчику, он готов душу раскрыть и преподнести к его ногам. Омега кивает, понимая, что лучше не обижаться на альфу из-за долгого отсутствия, потому что он и вправду был занят. — Да, придется отработать, — хихикает он, подставляясь под порцию поцелуев. Альфа всего одной рукой сжимает талию омеги перед собой, не позволяя двинуться, и рассматривает раскрытого только для него парня. Дырочка его омеги пульсирует, по внутренней стороне бедра стекает густая смазка. Хосок запрокидывает голову и делает поступательные пробные движения, получая с имитации толчков неимоверный кайф. — Прошу, альфа… — стонет от нетерпения Тэхён, заводит руку назад и тянется пальчиками, намереваясь растянуть самого себя. Чон перехватывает его тонкое запястье, намертво фиксируя на пояснице омеги. Тэхён выгибается, подобно кошке, и жмется к альфе. — О чем просишь, малыш? — с наигранным непониманием спрашивает Хосок и аккуратно пристраивает к анусу подушечку большого пальца, прежде размазав по нему немного смазки. Омега поворачивает голову и в упор смотрит на альфу, который так нагло усмехается. — Я так хочу, чтобы мой Господин трахнул меня своим толстым членом, — стонет омега и растягивается на кровати, выпячивая задницу. Хосока заводят мольбы, поселяют в душе жгучее желание. Хочется натянуть это юное тело на член без подготовки, чтобы тот плакал, извивался от наслаждения, срывал голос и выкрикивал его имя. Смазав края розовой дырочки, Хосок подставляет два пальца, с трудом просовывая. Омега хнычет и непроизвольно сжимается. Альфа слышит в стонах все те неприятные ощущения, которые сейчас испытывает Тэхён. — Тише, тише, расслабься, — успокаивающе проговаривает Хосок, поглаживая свободной рукой впалый живот. Хо раздвигает пальцами пульсирующие стенки. Тэхён давно себя не растягивал, и Чон это чувствует по тому, как омега дергается и сжимает простыни. Наклонившись, он целует омегу в загривок в успокоительном жесте и немного остужает пыл. Третий палец благодаря смазке заходит без проблем, а омега стонет уже не от боли, а от наслаждения, яростнее насаживаясь на его длинные пальцы. И всё же его альфа чертовски хорош. Перевернув омегу к себе лицом, Чон сминает его губы в диких и требовательных поцелуях. Хосок шарит ладонями по вздымающейся груди, аккуратно дотрагиваясь до возбужденных сосков, и скручивает их, доставляя этим невообразимое наслаждение. Размазав смазку по члену, Хосок рычит от предвкушения оказаться внутри омеги. — Господин… молю, — омега потеряет голос от громких криков и стонов, но это не мешает ему насаживаться на пальцы с нескрываемым наслаждением. Хосоку повторять не нужно. Уловив настроение Тэхёна, он аккуратно придерживает того за бедра и вгоняет в парня член наполовину, срывая с уст омеги тихое «боже».***
Теплые лучи солнца скользят по обнаженной спине омеги и бликами играются с бриллиантами в ушах. Сквозь распахнутые окна просачивается приятная прохлада, от которой у Хосока мурашки бегут по спине. Закуривая сигарету, он выдыхает дым, ладошкой отгоняя и не позволяя ему раствориться в комнате. Он привык просыпаться рано, в отличие от Тэхёна, который предпочитает вставать ближе к обеду; привык завтракать в одиночестве и привык пить горький кофе на балконе многоэтажки, встречая рассвет. Иногда, правда, ловит себя на мысли, что так делают только одинокие люди. По крайней мере, так говорит Тэхён. Выкинув окурок в окно, он еще стоит пару минут, рассматривая ссутулившихся офисных работников, что спешат на работу. Когда-то он тоже с этих гонок со временем начинал, как и Чонгук. Звякает пряжка ремня на его штанах. Хосок старается как можно тише одеться, боясь потревожить чужой сон. Он не убегает, не кидает омегу, наоборот, хочет дать возможность выспаться и привести себя в порядок без спешки. Сегодня он заслужил выходной. — Когда мы будем просыпаться вместе? Хо поворачивается на хриплый голос и не может сдержать улыбки, когда омега сонно щурится и дует губы. — Когда ты научишься рано вставать, — дарит нежный поцелуй в щеку и застегивает пуговицы пиджака. — Или, когда ты научишься вставать позже. Омега закутывается в мятое одеяло и отворачивается от назойливого света. Хосок и сам желает встречать дни в его компании, начинать с ленивых поцелуев, которые могут перерасти в нечто большее, а могут и закончиться вкусным завтраком; хочет проводить больше времени с Тэхёном, хочет жизнь с ним устроить, но обстоятельства вынуждают делать обратное. Он выкладывает пару купюр на тумбочку, аргументируя как «на завтрак» и выходит в коридор. На стоянке, как и ожидалось, машины брата не было. Вряд ли он тут вообще оставался на ночь. Хосок ловит первое попавшиеся такси — огромная удача — и называет адрес компании. Утренние пробки — банальны и предсказуемы, но он не любит сидеть без дела и чего-то ждать; не любит долго сидеть над одним проектом, не любит вещи, которые занимают много времени, не любит, как тягуче и долго идет время в этот момент, в отличие от Чонгука, который может просидеть в кабинете целый день над одним договором, проверяя мельчайшие аспекты. Они идеально дополняют друг друга, а со стороны может показаться, что их жизни всегда были крепко сплетены между собой, и отчасти это было правдой, несмотря на то, что братья они не родные. Они вообще не имели родственной крови. Затормозив около стеклянной высотки, Хосок расплачивается, бросая напоследок уже привычное для него «сдачи не надо» и заходит в прозрачные двери с золотой надписью «JeonHJ». В лифте на него косо смотрят, а он только и может, что сдерживать глупую улыбку, вспоминая губы омеги, и как тот оставлял багровые следы на его ключицах. Он проходит в кабинет, здороваясь с коллегами. Омеги только и делали, что недовольно фыркали и закатывали глаза, а альфы кивали, мол, молодец, мужик. На рабочем столе гора из папок и документов, которых надо было оформить ещё вчера. — Господин Чон, ваш брат просил вас зайти по поводу земельного проекта. Рядом с ним внезапно оказалась низкорослая омега, выполняющая роль секретаря, немного пугая Чона. — Он уже здесь что ли? — удивленно хмурит брови альфа. — Уже давно. — На сколько давно? — Уже как час, а может и больше. Он раньше меня пришел. Хосок трет переносицу, опасаясь нагоняя от старшего. Приходить позже него он позволял только своим подчиненным, а Хосок, вроде как, занимает равную ему должность. Он поправляет волосы, открывая темные выразительные глаза и густые брови. — И рубашку наденьте, пожалуйста, — уверенно просит она, смущенно смотря в сторону. Хосок и не спорит: заявляться к брату с полуголым торсом — не лучшая идея. Вытащив из шкафа запасную белую рубашку, он накидывает на плечи и быстро застегивает мелкие пуговицы. — И снимите пиджак, — также повторяет она. — Ты прям, как моя мама, — сморщившись говорит альфа, кидая пиджак на спинку кожаного стула. — У вас же нет мамы. — Вот именно. Хосок скрывается за поворотом и пытается собраться с мыслями, направив их в сторону работы, сделок и проектов, но это так сложно, что с каждым вдохом снова и снова ощущает на себе запах Тэхёна. Хосок останавливается напротив массивной двери, стучит пару раз и, не дождавшись ответа, заходит внутрь. — Ты вообще спишь по ночам? Как не зайду, ты здесь стул просиживаешь, — начинает Хо, садясь на свой любимый диван. — А я как тебя не увижу, так постоянно глаза щиплет от настолько ярких засосов. Ты опять всю ночь с ним был? — язвит старший, поднимая взгляд на довольную лыбу Хосока и тут же закатывая глаза. Он не любит говорить на эту тему, потому что она всегда приводит в никуда, но и не высказать своего недовольства просто не может. — Ты говоришь так, потому что у самого омеги нет, — пожимает плечами Хосок и закидывает ноги на журнальный столик, скрещивая их. Он знает брата, как облепленного, именно из-за этого так старательно пытался скрыть следы вчерашней ночи, чтобы не ссориться из-за омеги перед ещё одним сложным днём. — Если она у меня и будет, то точно не шлюха из дорогого борделя, — равнодушно отвечает Чонгук, ставя очередную закорючку в документах. Ему все равно, что будет с Тэхёном: даже если сдохнет где-то в канализации — плевать, но ему не плевать на брата, которого, по его мнению, природа обделила мозгом. Кажется, будто только он один видит разницу в их статусе, образе жизни и устоях. Прекрасный принц и бродяга не могут быть вместе. Это ничем хорошим не закончится, а принесет только страдание Хосоку, и чем раньше он достучится до младшего, тем лучше. — Хах, — усмехается Хосок. — И какая же омега согласится создать пару с наркоманом и заядлым алкашом? — Любая, которой я заплачу. — Деньги не закроют глаза на то, что ты — больной психопат. Зевс откладывает бумаги в сторону и внимательно вглядывается в хмурое лицо Хо. Видно, как его задевает эта тема. Чернота зрачков в глазах старшего Чона рассеивается, и он силой мыслей притягивает брата к столу. Стопки папок вздрагивают, а ручки падают и падают на пол. Хосок хватается за край стола, голову на бок склоняет и, рассматривая брата такими же белыми глазами, заливисто смеется. Он сильнее вжимает массивное тело Чонгука в стол. Стул в стену упирается. На лице старшего желваки играют, около носа морщины мелкие появляются — его явно злит дерзость брата и то, что не только он может пользоваться данной силой. Они одинаково безумны. Таких и «людьми» назвать язык не повернется. Воплощение несчастий, смерти и всего плохого, что есть в этом мире. Убийца, прячущийся за деньгами, и убийца, прячущийся под маской клоуна. — Успокойся, — грубо просит Чонгук. — Ты мне весь кабинет разнесешь. — Кто тут еще успокоиться должен, — несильно толкнув брата, Хосок выпрямляется и поправляет складки на рубашке. — Сам с оскорблений начал. — Это не оскорбление. То, что Тэхён шлюшка моего клуба — факт. — Опять нарываешься, Гук. — И кто из нас двоих психопат, если ты свои эмоции под контролем держать не можешь? Точкой в их споре становится телефонный звонок, который моментально остужает их пыл. На дисплее высвечивается «Сонмин». Сколько себя помнит Чонгук, он никогда не называл Сонмина отцом. — Ты ответишь или я? Чонгук закидывает ногу на ногу и, гордо задрав подбородок, смотрит на Хосока, который, в свою очередь, уже тянется к телефону. Мягкий голос отца успокаивает, как транквилизатор. — Здравствуй, Гук-и. Извини, что отвлекаю, я просто хотел спросить, ждать ли вас сегодня или нет? — произносит их отец. — Это Хосок, пап. Гук очень занят, — язвительно заканчивает предложение, испепеляя взглядом старшего. Чонгук поднимает ручки и возвращается к работе, игнорируя Хосока. — Мы сегодня обязательно приедем. Вдвоем. Старший исподлобья мечет на него быстрый взгляд, намереваясь что-то сказать, но передумывает. — Отлично, Хосок-и. Тогда я жду вас вечером. Вы так редко вдвоем ко мне приезжаете. Сонмина всегда грели такие, хоть и недолгие, но душевные разговоры по телефону. С тех пор, как сыновья выросли, они не виделись даже по праздникам, что не могло не расстраивать мужчину. Хосок завершает звонок, после чего сразу слышит раздражительное фырканье со стороны брата. — Мог бы сказать, что мы заняты сегодня, — проговаривает Чонгук, недовольно рассматривая отчеты за прошедший месяц. — Тогда сам бы и ответил на звонок. Я не буду врать отцу, который в нас всю душу вложил. — У него нет души. И он нам не отец. — Думай так, как хочешь, но не отрицай того, что ты ещё жив благодаря ему. — И что? Мне теперь на задних лапках перед ним прыгать и бежать по одному звонку? — Не подменяй понятия. Хочешь ты того или нет, но мы — семья. Поэтому вечером ты натянешь на свое ебало улыбку, и мы вместе поедем к папе на ужин. Хосок разворачивается и громко хлопает дверью, оставив раздраженного Чонгука одного.