белый фенек.

«— Ты не хочешь вернуться? — спросила девушка, разливая чай по чайным блюдцам. Чонин сидел за столиком, взглядом изучал чужие действия, иногда поправлял на себе белое кимоно. — Мне кажется, самое время. — Я не знаю, мам, — недовольно ответил парень, а после потянулся рукой к блюдцу и отпил немного горького чая, высовывая язык. — Я ничего не знаю. Чхонми хмыкнула, а после улыбнулась и потянулась рукой к лицу сына, чтобы заправить несколько светлых прядок тому за ушко. — Ты ведь уже говорил с Инари, ведь так? — поинтересовалась она, ставя громко чайник на подставку. — Говорил, — сухо отвечал Чонин, пытаясь смочить горло все той же неприятной жидкостью. — Ты уже давно сидишь здесь, не знаю сколько точно по времени, но достаточно, чтобы проснуться, — немного грустно говорила Чхонми, наблюдая с нескрываемой любовью за сыном. — Ты не хочешь просыпаться из-за меня? Мы уже с тобой столько всего обсудили, но ты по-прежнему не уходишь. Чонин поставил блюдце на стол и скрестил руки на груди, начиная активно размышлять над чужими словами. — Я обижен! — возмутился он, дуя щеки. — Нет, я правда обижен, как моя же Богиня могла так со мной поступить? Это же просто кошмар! Я столько лет жил в неведении, а когда наконец-то нормально зажил, то эта дура упала мне на голову со своей арахнофобией и все пошло через одно место, — он вскинул руки, а Чхонми засмеялась, заставляя его осечься. — Прости, — начала извиняться она. — Но ты слишком милый, когда злой. Я вижу, что тебе уже становится лучше, ты перестал выпадать в третью реальность, становишься живым, я думаю, что уже пора. — Выгоняешь сына из дома? — Ты все детство сам куда-то извечно убегал, разве не помнишь? Никто тебя никуда не гнал, — воспротивилась она чужой претензии. — Я не выгоняю тебя, но и мое время тоже подошло к концу. Я обещала тебе, что мы еще встретимся и кажется мы провели достаточно времени вместе, чтобы моя душа упокоилась, а ты вернулся к жизни. Не злись на Инари, ведь она подарила тебе возможность прожить счастливое детство, пусть и столкнуться с очередными трудностями, но все ведь не закончилось смертью, — ласково объясняла Чхонми. — К тому же, тебя там ждут твои друзья. — Мои друзья? — искренне непонимающе спросил Чонин, вглядываясь в лицо матери. — Ты уже забываешь, Нини, — расстроено ответила она. — Не надо менять жизнь на возможность провести со мной время. Я хочу, чтобы ты прожил остаток своих дней в радости. Поэтому просыпайся. Кое-кто уже принес тебе твою любимую пищу и ждет, когда ты наконец-то откроешь свои глаза. Дорога будет трудной, но не забывай ни меня, ни своих друзей. Чонин разочарованно вздохнул, а его негодующее выражение лица сменилось на печальное, и девушка встала, подходя к нему, чтобы обнять и поцеловать в макушку. — Я могу увидеться с Юном? — спросил напоследок он. — Прости, малыш, но его детская душа оказалась слабее твоей и упокоилась очень быстро, — извинилась Чхонми. — Но я пойду к нему, ведь ему тоже нужна мама. — Тогда иди, — немного погодя ответил он, однако после схватил девушку за руки, заставляя её остановиться. — И если встретишь соплежуя, то передай ему, чтобы больше не плакал. Она выслушала чужую просьбу и согласно кивнула, после вновь целуя сына в макушку, прежде чем раствориться в воздухе, оставляя после себя лишь нетронутое блюдце с чаем. Чонин поджал губы, отводя взгляд в сторону. — Прощай, мой человек. Мне пора просыпаться». Вскочив на постели, Чонин шумно вобрал воздух в легкие. Он беспорядочно водил руками по одеялу, пытаясь вновь за него ухватиться. Ощущение пробуждения напоминало ему то мгновение, когда он наконец-то вынырнул из озера. Горло саднило и он закашлялся, начиная легонько бить себя по груди. Перед глазами все плыло, а тело по-прежнему казалось неподъемным и юноша недовольно пробурчал, когда против воли упал на бок. Каждая волосинка на теле казалась ему весом в тонну, из-за чего он какое-то время лежал на боку, прикрыв глаза. Он не хотел засыпать обратно, ведь ему больше некуда было возвращаться. Голова вновь опускалась в мысли текущей жизни, заполнялась, кипела. Чонин с трудом заставил себя сесть обратно и поджать ноги к груди, чтобы отдышаться. В воздухе воняло травами глицинии, а по всему помещению стояли незнакомые обереги. Парень долго изучал их, прежде чем вновь вспомнить где он оказался. И первой громкой мыслью было очевидное: — Сынмин, — произнес он и после брошенного тело окутала тревога, он принялся вспоминать заново все произошедшее, а потому полез прочь с постели, едва не падая. Чонин остановился, когда заприметил тарелку с рыбой. Живот громко и больно заурчал, из-за чего Ян положил руку на него, впервые чувствуя такой голод. Недолго думая, он взял в руки посуду и принялся агрессивно жевать, пытаясь вновь сфокусировать свой взгляд и не дать голове кануть обратно в сон. Время вновь замедлилось, он не считал минуты, не засекал сколько он ел несколько несчастных рыбешек, прежде чем почувствовать легкое жжение на затылке. Утреннее солнце впервые за все время умудрилось пробиться сквозь плотные шторы, и Чонин повернулся к источнику тепла. Убрав тарелку на место, он на трясущихся ногах подошел к окну, отодвигая рукой ткань и смотря на открывшийся ему вид. Сам того не понимая, юноша растрогался и едва не заплакал. Столько раз он видел этот город, когда сидел в кресле неподалеку и дурачился с пепельницей, но никогда не чувствовал такой радости в душе. Мир виделся другими красками, человеческими, настоящими. Сжав штору, а после задернув её, Чонин по дороге до постели едва не упал раза три. Кости болели, суставы хрустели, а воздух превратился в одну сплошную пыль с примесью глицинии. Парень принялся отбиваться рукой от вони, а после дополз до шкафа, шумно открывая его. Он догадывался, что он не один в квартире, ему хотелось как можно скорее найти Сынмина, но он понятия не имел где его искать. Будь он лисом, то не раздумывая двинулся бы на поиски человека, но теперь он обычный молодой парень и мозг обычного молодого парня требовал туалет, душ и что-нибудь еще из пищи. Он учился жить. Ему бы следовало поучиться вести себя тихо, ведь найдя огромную ванную комнату и разобравшись с трудом со всеми кранами и режимами, он умудрился уронить несколько бутылок шампуня, геля и прочих баночек Феликса. Даже несмотря на то, что мозг его все еще был запудрен глицинией, страх перед черным лисом в его сердце был перманентным. Неважно кем он будет, человеком или Богом, одно упоминание Ёнбока и воспоминания из детства с его хмурой гримасой, вполне заставят его сжаться от страха. Чонин стоял напротив зеркала и разглядывал шрам на своей груди. Он вспоминал, как бился с ногицунэ, чтобы спасти жизнь Сынмина. Вспоминал, как Феликс умирал у него на руках. Его взгляд вернулся к рукам, пострадавшим от стальной паутины. Разум не помнил, когда именно его успели поранить, но тело запомнит на всю оставшуюся жизнь. Лис беззастенчиво украл чью-то зубную щетку, интуиция подсказывала ему — щетка Ёнбока, хотя бы просто потому, что черная и выглядела дороже остальных. Руки едва работали, но Чонин старался. Лежать в постели он может до конца жизни, но мама попросила его прожить её достойно. К тому же он все еще был в неведении всего случившегося после и понятия не имел в какой календарный день очнулся. Насмотревшись вдоволь на худобу, шрамы и острые скулы, Чонин натянул на себя одну из старых футболок Феликса и вышел из ванной комнаты, не зная куда после идти. Он испуганно вздрогнул, когда заметил силуэт посреди коридора. — Еб твою мать, — не веря, прошептал Минхо, замирая на месте. Они стояли несколько секунд в тишине, прежде чем Ли подбежал к Чонину, едва не беря его на руки, крепко обнимая. Ян не сразу понял, что именно произошло, а когда его сонная и еще не до конца пришедшая в себя голова все осознала, он начал хлопать Минхо по спине, не зная как обнять его еще крепче. Пусть в прошлом они и ссорились, Ли все же скучал по мелкому, ставшему неотъемлемой частью их братской коммуны. — Ахуеть, мелочь, ты чего так пугаешь! — Это ты меня пугаешь! — возмутился Чонин, пытаясь выбраться из неожиданных объятий. — Давай, пездюк, скажи мне, что скучал и любишь меня, — кривлялся Минхо. — «Мне тут птичка напела, что моя сила в любви. Поэтому я люблю тебя, Минхо», — продолжал Ли. — Пожалуйста, ты мне сейчас кости сломаешь, а я как в тот раз не смогу себе руку починить, — взмолился Чонин, чувствуя приятную ностальгию. Тогда все происходило так быстро, но воспоминания уцелели и было неожиданно узнать, что Минхо их все же хранил. — Я сейчас заплачу и ты тоже заплачешь! Сам же говорил, что так это и работает! — Понял, — как ошпаренный произнес Минхо, резко отпуская Чонина и отходя назад. — Прости, сто лет никого не обнимал, а как твою рожу увидел, сразу захотел тебе все кости переломать. Парень поправлял на себе сбитую после чужих тисков футболку и смотрел на Минхо. Шрам на шее, но взгляд более спокойный, слишком расслабленный, слишком живой, что было совсем непривычно. Для полноты картины не хватало только палки и Джисона рядом, чтобы все воспоминания нарисовались окончательно, вдыхая в Чонина жизнь. Он еще никогда не ощущал столько эмоций разом, хотя всю лисью жизнь считал, что уродился самым впечатлительным. Человеческое тело и сердце были в новинку, в приятную новинку. Минхо сделал вид, что очнувшийся после всего, что было и спустя полтора месяца Чонин – это обыденность и ушел в ванную комнату, оставляя парня в одиночестве. Ян замялся и, недолго думая, пошел на кухню, тут же замирая при встрече с маленьким духом. Он хорошо помнил его, ведь после обращения в лиса сразу заприметил его возле Хенджина. Чонин думал, что этот циклоп страшнее Окунинуси, но его жалобный одноглазый взгляд говорил полностью об обратном. Сердце парня еще не успело прийти в норму, как в дверном проеме появился сонный Феликс со слетевшими с переносицы очками. Волосы торчали в разные стороны, он с трудом держал глаза приоткрытыми и не переставал прочищать горло хрипами. — Блять, Минхо, шесть утра, я тебя ненавижу, — неразборчиво начал он, не узнавая со спины Чонина. — Каждое утро одно и то же. Когда вы уже все съедете с моего дома? Вы не люди, а бесы, — продолжал Феликс, подходя к кофемашине. — Вот блять, вам в радость будить меня на рассвете? Так еще шумите так, что, мне кажется, даже фенек вас слышит. — Фенек вас слышит, — со смешком произнес Чонин, поглаживая Читоса. Феликс едва не вскрикнул, а после вытаращился на парня, начиная часто моргать. Он поправил очки, а после недовольно шумно выдохнул, укладывая руку на сердце. Ян рассмеялся, а Ёнбок не выдержал и подошел к нему, чтобы шустро обнять, словно мог как-то навредить ему своей лисьей сущностью.

***

Феликс рассказал Чонину обо всем. О том, что озера больше нет и осталась лишь спешно заросшая травой выемка. Рассказал ему о том, что за окном уже вовсю весна и холода кончились, а сбежавшие лесные животные вернулись в лес. Рассказал и о деревушке, опустевшей после нашествия пауков, но стремительно заполняющейся лисятами снова. Рассказал о том, как за него переживали его друзья и, что они вернулись в Сеул, чтобы продолжить учебу. Рассказал ему о том, что Чонин больше не хозяин леса, но эту должность якобы перенял на себя сам Ёнбок, решая, что в жизни ему и без этого дел недостаточно. Они сидели на кухне, Чонин пил горький кофе, кривился на гадость, вилял ножкой и внимательно внимал каждому слову Феликса. Он вспоминал свои сны, рассказывал о них генко и немного ностальгировал по ушедшему. Тело его по-прежнему было ослабшим, но передвигался он уверенно, изредка хватаясь рукой за стены. Загрузившись всей полученной от Феликса информацией, он решил спросить о самом главном: — А где Сынмин? Феликс скорчил не самую радостную мину, но хмурый взгляд Чонина не оставил ему выбора. Генко хотелось поколдовать над чужим сознанием и лишить своего братца всяких воспоминаний о его человеке, но вспоминая слезы Сынмина и его раскаяния над спящим фенеком, Ёнбок понял, что по-другому он не может. — А вот не скажу, — начал вредничать лис, подпирая голову рукой. — Сынмин то, Сынмин сё, лучше бы спросил про мое самочувствие и про состояние других парней! В конце концов поинтересовался бы, как я твою тушку тащил с леса и поволновался бы за мое испорченное пальто, которое мне пришлось отдать в химчистку! — Где Сынмин? — В комнате дрыхнет. Чонин стоял под дверью в чужую спальню, держа руку на дверной ручке. Голова после разговора с Феликсом и после шуток вернувшегося из душа довольного Минхо немного лопалась, но это не волновало его так сильно. Став человеком, он понял, что плевать он хотел и на лес, и на богов, и на прочих духов. Он этот путь прошел ради того, чтобы его человека не съели пауки и не разорвали на части всякие демоны. Сердце его билось в сомнениях, но Чонин пытался успокоиться. Он помнил и обидные слова, но также помнил и чувства, которых коснулся губами. Неловкое воспоминание, заставляющее его смущаться. Однако он все же смог понять Сынмина, дотронулся до его души и осознал все в то же мгновение, достал спрятанные под сердцем чувства, обратил их в свою силу, заполнился до краев. Ему было хорошо в то мгновение, ощущать ту взаимность, которую искал в темных глазах с самого начала. Робко дернув ручку и открыв дверь, Чонин зашел в спальню. Комната словно кричала о том, что здесь жило двое парней. Юноша был уверен — он больше не белый лис, но в нос ударил знакомый полюбившийся запах его человека, а взгляд зацепился за фигуру, забавно валяющуюся на постели. Сынмин обнимал скомканное одеяло руками и ногами, подушка с его стороны кровати валялась на полу. Ян тихо хихикнул, после поджимая губы, зачарованно оглядывая спящего парня. Он не припоминал, чтобы так сильно что-то чувствовал, когда являлся сверхъестественным существом. Осторожно подойдя к постели, он робко забрался на неё, подползая ближе к спящему человеку. Чонин сложил руки на коленках и продолжал наблюдать за милым Сынмином, словно никогда его прежде не видел. Его человек красивый, сколько бы раз Ян не пытался найти в нем изъян, он прогадывал. Из изъянов была лишь трусость, причину которой Чонин отыскал, коснувшись его души. Недолго думая, он решился коснуться и его щеки, мягко подушечками пальцев проводя по теплой коже. Сынмин тут же нахмурился и мило дернул носиком, прежде чем лениво и немного грубо убрать от себя руку Чонина. — Минхо, блять, дай поспать, — попросил он, а Ян едва не засмеялся, понимая, что бывший ногицунэ служил будильником всему дому. — Я и так каждое утро рано встаю, дай хоть сейчас выспаться. — А зачем рано встаешь? — немного севшим голосом спросил Чонин, чувствуя, как сердце ушло в пятки от волнения. — Ты издеваешься? — не выдержал Сынмин и открыл глаза, чтобы раздраженным взглядом испепелить друга. — Издеваюсь, — ответил Чонин и все же не сдержал смеха, наблюдая за смешным выражением лица своего человека. Ким растерянно захлопал ресницами, а после встрепенулся и присел на постели, первым делом хватая руки парня. — Доброе утро, мой человек. Сынмин молчал долгое время, старался убедить себя в том, что находится в реальности. Изучал пристально лицо Чонина, следил за его бегающим взглядом. — Ты реален? — тихо спросил Ким, склоняя голову в бок. — Это правда ты? Ты хорошо себя чувствуешь? Почему ты проснулся? Это я разбудил тебя вчера своими словами? Прости, пожалуйста, мне очень жаль, Чонин, — принялся тараторить парень, не зная, за какие слова ему стоило цепляться. Он не спал всю ночь и прокручивал в голове разговор с Феликсом, вновь не находил себе места и все думал сколько же ему потребуется прожить под одной крышей с генко, чтобы дождаться пробуждения. — Ну, можешь ущипнуть меня, чтобы проверить, — в шутку предложил парень, пытаясь мысленно ответить на все заданные вопросы. Однако не успев повторно открыть рот, чтобы ответить на них, Чонин почувствовал, как его руки крепко сжали, а не успевшее сорваться «я в порядке», потерялось где-то между мягких губ Ким Сынмина, коснувшихся его собственных. Чонин отвечал на поцелуй чувственно и неумело, крепко жмурился и задерживал дыхание, чтобы после отпрянуть и шумно вдохнуть. Он губы держал приоткрытыми, на чужие смотрел, слышал как сердце оглушительно билось в груди. Их личное «ущипни меня». — Еще, — попросил шепотом Чонин, когда Сынмин, тяжело дыша, гипнотизировал его губы. — Это так приятно, — тихо и смущенно дополнил он, поднимая свой взор, сталкиваясь с чужим. — Это очень приятно, Сынмин. Я могу поцеловать тебя еще раз? Его лихорадило и не иначе, взгляд его был тяжелым из-за любви и печали. Сынмин не верил в то, что с ним это происходило. Каждое слово Чонина эхом проносилось под кожей и вгрызалось в кости. Ким рассыпался, размокал, как хлопья в теплом молоке. «Он здесь. Он рядом. Он живой и он разрешает мне целовать его. Он не злится на меня, не винит меня. Он мой белый фенек». — Блять, да делай со мной все, что хочешь, — нетерпеливым шепотом ответил Сынмин, приоткрывая машинально губы, когда Чонин вновь приблизился, чтобы обхватить ладонями его лицо и поцеловать. Ким тихо простонал, когда юноша попробовал коснуться его языка своим. Сынмин свел брови к переносице и попытался забрать инициативу, но Чонин был слишком напористым. Губы пульсировали и болели, но Ян продолжал целоваться, изредка отрываясь, чтобы вновь вдохнуть, словно дышать умел лишь через рот. Он учился. Сынмину крышу сносило от краснощекого Чонина, от его влажных от слюны губ, от широко раскрытых зрачков, закрывающих собою всю радужку. Лицо жгли мягкие ладони его белого фенека, словно по-прежнему могли выпускать пламя. Сынмин промурчал, когда Чонин решил заправить ему прядь за ушко, касаясь чувствительной кожи. Он вздрогнул и повел плечами, а Ян растерянно отпрянул. Искренне не осознавая, что сделал не так и почему Ким так остро отреагировал. — Тебе неприятно? — осторожно спросил он, а во взгляде его появилось волнение. Чонин по-прежнему не до конца понимал, что целовался с Сынмином, с тем самым мальчиком, который наткнулся на него в лесу. Не осознавал, что целовал человека, ложью разбившего его сердце и сожалеющего об этом долгое количество времени. — Мне приятно. Я уже сказал тебе, что ты можешь делать со мной все, что хочешь, — напомнил Сынмин, неосознанно придвигаясь ближе. Ему остро не хватало этих губ, но он боялся прикоснуться первым. Ему казалось, что права у него на это нет. Пусть всем ведет Чонин и делает, что хочет, а Ким стерпит, ведь в прошлом его фенек настрадался по его ошибке. — Чонин, если хочешь, можешь ударить меня. Я чувствую себя пиздец каким виноватым. Мне жаль, что я с тобой так поступил, — опомнился со своими извинениями. — Сынмин, — серьезно начал Ян, вновь беря лицо парня в свои руки. — Ты же помнишь, как я поцеловал тебя, когда мы были на дне? — Сынмин осторожно кивнул. — Я был зол на тебя не за то, что ты наговорил мне столько гадостей, а за то, что ты закрылся от меня и солгал, но это все в прошлом. Я коснулся твоей души и все понял, мне большего и не нужно было. Я, конечно, все еще глупый лис, — Чонин осекся и усмехнулся. — Но я всегда понимал тебя лучше всего остального. Я не разбирался в чужих чувствах, но твои чувствовал, просто не знал, почему ты о них молчал. Поэтому я прощаю тебя. Я хотел понять, почему ты так поступил со мной и я понял. Тебе не нужно было в какой раз мне все говорить. Ким облегченно вздохнул, но позже вновь открыл рот, чтобы начать тираду уточнений и извинений, однако его вновь прервали. Его самым любимым с этих дней способом. Мягким и сладким, пробивающим до дрожи. Сынмин открывался, не боясь быть отвергнутым, открывался своему белому фенеку.

***

У них был чипсовый дух, фальшивая справка о больничном, поддельные документы на имя Ян Чонин, а еще маленькая студия недалеко от университета Сынмина. И учившийся заново жить белый фенек не до конца понимал как устроен мир, переполненный бумажками, банковскими картами и прочими удовольствиями. Чонин не хотел оставаться в Японии, пропитавшись до самых костей неприязнью к Богине Инари за её не самый разумный поступок, он высосал из Феликса душу едва ли не буквально, умоляя отпустить его в Сеул. И Ёнбок упирался, отбивался руганью, а иногда заручался поддержкой Минхо, который забавы ради подливал масла в огонь, принимая то сторону черного лиса, то бывшего белого. Но сломить упертого генко вышло и Феликс с самым надменным видом потратил половину своих сбережений на обеспечение своего названого младшего брата, потому что возвращал бессрочный должок — приглядывать за бывшим белым лисенком и его человеком. Он бы и сам сменил место жительства, но оставлять лес на Фудзико ему не позволяла совесть, коей он все же не был обделен. Пришлось обустраивать жизнь белого фенека в другой стране с другими правилами и другими духами. За последнее переживал сильнее всего, ведь по-прежнему не знал осталась ли в Чонине какая-нибудь скрытая лисья аура, способная притягивать к себе, как магнит, все сверхъестественное. Эту загадку он оставит судьбе. Феликсу было тоскливо, когда Сынмин, Минхо и Чонин покинули его огромную обитель. Именно в те моменты он наконец-то понял, что стал чересчур социальным, а единственный объект, способный утолить его чувство тактильного и духовного голода находился невесть где. Пришлось эмоционально разорваться на части, чтобы наконец-то признаться Бан Кристоферу Чану — он не просто «курортный роман» и не просто возлюбленный, достойный лишь отношений на расстояний. И после пятиминутного пьяного рева в трубку с тонной нежных ругательств, Чан понял, что ему это жизненно необходимо. Пальцами вытирать горячие слезы со звездных щек и осыпать их поцелуями. Если Ли Феликс хотел, чтобы Чан был рядом с ним до самой старости, то Чан будет, потому что никто никогда в жизни не говорил ему на пьяную голову столько тупых комплиментов, которые смог выдать Ёнбок. Чан пообещал ответить взаимностью, а Феликс пообещал прилететь в Сеул ради одного секретно запланированного мероприятия, о котором знали все, но уж точно не Чонин. — Я забыл! — крикнул Ян, перебивая своим голосом шум кофейного аппарата. Он схватился за голову, чем напугал стоящего рядом Хенджина. — Не ори, — буркнул он, пихая парня в плечо. Маленькая мечта Ким Сынмина сбылась и Чонина устроили работать в кофейню, где подрабатывал Хенджин, старающийся по-прежнему романтизировать свою жизнь и убегать от тех ужасных деньков, когда на плече не сидел Читос. У бывшего лиса все извечно падало из рук, но он шустро учился на ошибках, продолжал не переваривать горький кофе, поэтому лично себе заваривал бодягу с тонной сиропа, сахара и пил это, вызывая у коллег и посетителей массу вопросов. Иногда он напаивал этим эликсиром жизни Сынмина, ждущего его с работы в самом помещении. Ким ненавидел, но терпел, по-прежнему разрешал своему фенеку делать с ним все то, что только вздумается. — Я забыл, — продолжал бурчать Чонин. — Что забыл? — не выдержал Хенджин, а Читос взволнованно вцепился своими лапками в волосы Хвана. — У меня возле норы в лесу столько вещей классных было, ну, которые я украл, — начал сокрушаться мальчишка. — Там же наверняка было что-то и дорогое. Как я буду жить без них? — Ты переехал три недели назад и вспомнил про это только сейчас? — изумился Хван. — Полетим за ними обратно! — вклинился в разговор стоящий все то время возле стойки Джисон. Он выбирал себе трубочку для напитка и с нескрываемой радостью наблюдал за своим «лисьим другом». Когда Чонин пришел в себя, а чуть вскоре переехал в Сеул, Джисон не мог отлипнуть от него очень долго, заставляя тем самым Сынмина испытывать серьезную невыносимую ревность. — Нет! — возмутился Хенджин. — Спасибо, больше никаких полетов в Японию. Джисон обиженно надул щеки и наконец-то разобрался с выбором трубочки. Хван поставил напиток на стойку и посмотрел с прищуром на Хана. — Эх, — произнес Джисон. — Как жаль. А так хотелось бы встретиться с Феликсом, — загадочно продолжал он, вновь ловя на себе взгляд Хенджина, начинающего нервничать. — Да, я бы хотел с ним встретиться, — тоскливо ответил Чонин. Он думал, что не будет скучать по генко, но все оказалось совсем иначе. Жить с Сынмином было приятно, это то, чего ему так не хватало все те годы в одиночестве в своей норе. Но без запаха весеннего леса, без рыбок в чистом проклятом озере и без хмурого Ёнбока жизнь казалась совсем не той. — Бери свой переслащенный раф и улетучивайся, — пробурчал Хенджин, а Хан хитро улыбнулся и убежал. Смена в кофейне заканчивалась поздно, но Чонин уходил еще позже, ведь брал на себя всю уборку и закрытие заведения. Хенджин убежал за несколько часов до конца и Ян просиживал штаны на пару с Читосом, который научился из воздуха создавать не только чипсы, но и кубики сахара, которыми Чонин любил порою хрустеть. Разговоры о Феликсе и воспоминания о забытых в лесу вещах превратили его возвышенное рабочее настроение в печальное месиво. В такие моменты юноше не хватало рядом Сынмина, способного одним мягким прикосновением губ заставить его забыть все горести. Чонин шел по мокрому тротуару, слушал тихий писк Читоса, который почему-то не улетучивался к Хенджину, а продолжал следовать за бывшим хозяином леса. — Тебе здесь хорошо? — спросил он, поворачиваясь к духу. — Ты не скучаешь по дому? Читос сделал задумчивый вид, а после несколько раз покрутившись вокруг своей оси, что-то пропищал. — Не скучаешь, потому что рядом Хенджин? — поинтересовался Чонин, а дух согласно запищал. — Я тоже стараюсь не скучать, потому что рядом мой человек. Я рад, что все кончилось и мы все остались живы. Но я столько лет прожил в лесу, а жизнь в большом городе среди огромного количества людей меня все еще пугает. Я только-только привык к Токио, так тут же другой город. Сынмин еще постоянно пропадает в университете, а я на работе. Но зато мы хорошо проводим время вместе вечерами и мне так непривычно, что меня любят. А он меня любит, — с теплой улыбкой произнес он, кладя руку на сердце. Он остановился и поднял свой взгляд, замечая чистое небо, усыпанное звездами. — На удивление сейчас так хорошо видно звезды. Так же хорошо, как и в лесу. Читос последовал примеру человека, а после вновь утвердительно запищал. Чонин усмехнулся и продолжил свой путь, перепрыгивая лужи и считая шаги. Он думал о том, как вернется домой, как без слов обнимет Сынмина, сидящего за письменным столом, и уснет на нем, наплевав на то, что его человеку будет совсем неудобно в таком положении заниматься учебой. Ким не терпел его, а дышал каждым его действием, порою остро страдая от нехватки внимания. Именно потому и приходил в кофейню, зачастую пропуская лекции, лишь бы насмотреться на своего парня. — Сегодня почему-то шагов меньше, — удивленно произнес Ян, подходя к подъезду. Он повернулся к маленькому духу, но его уже рядом не было, и Чонин, закатив глаза, недовольно вздохнул. Приложив ключ и зайдя в лифт, он продрог от усталости и вечернего холода, зашедшего за ним в кабину следом. Его согревали мысли о Сынмине, но навеянные внезапные воспоминания остужали. Чонину это не нравилось. Разобравшись с ключами и замочной скважиной, Чонин переступил порог дома, тут же замирая. Он больше не лис, но рефлексы и нюх по-прежнему оставались при нем. Он почувствовал аромат дорогого парфюма, а несколько пар обуви в прихожей дали ему понять — дома был не только Сынмин. Не успел Чонин оглушить всю квартиру очевидным вопросом, как едва сам не оглох из-за стрельнувшей рядом хлопушки. Посыпались конфетти и Ян закрыл уши ладонями, отскакивая на несколько метров подальше от источника звука. Он замер, наблюдая за оказавшимися рядом парнями. Они все были здесь, но самым главным гостем оказался Ёнбок, стоящий позади парней. — Ты был в отключке, когда был твой день рождения, а потом, когда ты очнулся, было совсем не до этого, поэтому Сынмин решил устроить тебе праздник сегодня! — радостно вещал Джисон, наблюдая за растерянным Чонином. — Тебе уже сто три года, Чонин! — Не напоминай, — пробурчал Сынмин, подходя к по-прежнему ошарашенному случившимся парню. Он притянул его за щеки к себе, чтобы мягко поцеловать в лоб, тем самым вызывая волну наигранных недовольных воплей. — Прости, что не предупредил. Но наверняка у тебя ни разу не было настоящего праздника в такой-то день. Пусть сегодня и не восьмое февраля, но нам же ничего не мешает отметить твой день рождения сегодня? Чонин перестал слушать Сынмина сразу же после того, как почувствовал мягкие губы на своем лбу, поэтому ему потребовалось много времени, чтобы догнать сказанное и осмыслить. Но думать долго не пришлось, потому что сразу же началась суматоха, из-за которой Хенджин убежал с работы пораньше. Он сделал это только ради того, чтобы помочь Чанбину приготовить торт, из-за чего вся маленькая кухня их студии превратилась в праздничный кошмар. Джисон и Чан занимались надуванием шариков, развешиванием всяких тематических гирлянд и оформлением маленьких подарков от каждого. И только Минхо и Феликс с раздраженными минами давали Чонину понять — на этих двоих повесили самую сложную задачу. Феликс не только прилетел сам, но и взял с собой одну замечательную идею, во время реализации которой едва не сжег бывшего ногицунэ. — Ты же вроде рыбок любишь, — якобы невзначай начал Минхо. — Поэтому Уёбок немного поднапрягся и мы сегодня весь день занимались этой херней, — Ли отошел от едва скрываемого подарка, и раскинув руки, всем своим видом презентовал мечту Ян Чонина. Большой аквариум. Именно его сбором и оформлением занимались Феликс и Минхо. Разноцветные камушки на дне, пестрые водоросли, ракушки и самое главное золотые рыбки. — Та-дам! — совсем не празднично произнес Ли и тяжко вздохнул, тут же хватаясь за поясницу. — Как же мы с ним заебались, это просто пиздец. В этот вечер Ян Чонин впервые полной грудью смог вдохнуть счастье. Он находился в кругу близких ему людей, парней, с которыми его связал злой случай. Рядом с ним сидел его человек, его названый старший брат, его друзья за обе щеки уплетали торт, а маленький дух Читос не переставал украшать стол кубиками сахара и пачками чипсов. Чонин в конце праздника расплакался, но плакал он не так уж и долго, ведь вместе с ним рефлекторно заплакал Минхо, тут же начавший с любовью ругаться на белого фенека. Умирая в первый раз, он ненавидел себя за то, что не смог спасти свою семью. Находясь на грани смерти во второй раз, он презирал себя за то, что не смог спасти души близких своих людей. Он во многом винил себя, но сидящие рядом парни заставят его почувствовать приближение смерти и в третий раз, если он только заикнется о том, что он глупый белый лис. Он смог спасти своих друзей. Он смог спасти своего человека. Он стал его белым фенеком.

***

Мягкое солнце слепило темные глаза и генко старался спрятаться от испепеляющих лучей отросшей челкой. Он прятал руки в карманах широких брюк, взглядом изучал зеленую траву под ногами. Лес дышал, было слишком спокойно. Духи шептали, а птицы распевались и своей мелодией убаюкивали резвящихся неподалеку лисят. Юноша продолжал стоять на знакомой ему поляне, бродить по ней взглядом и всматриваться в каждую веточку, надеясь не наткнуться на паутину. — А кто тут раньше жил? — спросила синеглазая девушка. Она стояла рядом с Ёнбоком и осматривала интересную лисью нору, заросшую травой. Вокруг нее были постаревшие украденные когда-то вещи, а еще цвели нарциссы. Она подошла ближе к норе и присела на корточки, аккуратно пальцами касаясь лепестков. — Кажется, что кто-то хороший, — с улыбкой произнесла она. — Я чувствую добрую ауру. Здесь раньше жил тот самый белый лис? — она изумилась и встала на ноги, подходя к Феликсу, чтобы вопрошающе заглянуть ему в глаза. — Ну же, ну скажи! Ты привел меня сюда, чтобы рассказать мне про Шина? — Его звали Ян Чонин, — закатив глаза, тихо ответил Ёнбок. — Ты мне уже про это рассказывал, — возмутилась она, топая ножкой. Подул прохладный летний ветерок, заставляя её длинные светлые пряди начать переплетаться между собой. Она заправила несколько за уши и выразительно посмотрела на генко. — Ну Господин Ёнбок! — Он жил здесь раньше, до того как стать человеком, — единственное, что смог сказать Феликс. Воспоминания были смешанными, теплыми, приятными, тоскливыми и пугающими. Но именно таким был Ян Чонин. — Насмотрелась? Ты мне все мозги съела, вот я и привел тебя сюда! — Спасибо-спасибо, — залепетала девушка, тут же крепко обнимая Ёнбока. — Сора! — прикрикнул он, но все же сдался. — Веди себя подобающе. Ты единственная белая кицунэ на весь лес, поэтому не занимайся дурью! — Поняла, — недовольно ответила она и отпрянула. — Я Сора, великий черный лис дал мне это имя, что означает «небеса», а еще я единственная белая лисица на весь лес Хонсю, мне сто три года и у меня самый прекрасный учитель, Господин Ёнбок! — радостно продолжила девушка, хлопая в ладоши. Генко окинул её строгим взглядом, заставляя её испуганно замереть. — Ну ты же сам меня учил так представляться духам! Я же будущая хозяйка леса! Феликс долго в молчании смотрел на Сору. Он вспоминал своего младшего братца, на которого она против воли была слишком похожа. Такая же экспрессивная и нетерпеливая, но чуть более правильная. Настоящая белая лисица, без изъянов, не глупая и хитрая. — Никогда тебе не быть хозяйкой леса, — решил показаться врединой Феликс и отвернулся от Соры, направляясь прочь с поляны. — Идем, тебе нужно много тренироваться. — Но сначала я поиграюсь с лисятами! — воспротивилась лисица и побежала впереди генко, едва не поскальзываясь на траве. Феликс сдержал смешок и проследил за ней взглядом, чуть позже замирая. Что-то хрустнуло под его ступней. Опустив взгляд и убрав ногу, он посмотрел на раздавленного паука, спешно обращающегося в пыль. Ёнбок тяжело вздохнул и поднял голову, прикрывая глаза. — Однажды я все таки сожгу этот лес, как бы ты сильно не любил его, белый глупый лис Ян Чонин.