Вдали от дома

Февраль 1922 – Молодёжь, я собрал вас всех здесь по… – Мустанг скрестил пальцы, сидя за своим столом и глядя на Элриков и Трингамов исподлобья. – … Очень неприятному поводу… – подхватил Эдвард. – … К нам едет ревизор! – закончил за него Рассел, и все четверо весело фыркнули, переглядываясь. Рой со вздохом закатил глаза. И вот всегда они так. С тех пор, как Трингамы стали тоже работать при Штабе, язвительных шуточек стало в два раза больше. Впрочем, радостного оживления – аж в четыре. – Вам бы всё шутки шутить. – А что же, плакать что ли? – миролюбиво поинтересовался Альфонс, пожимая плечами. – Смех продлевает жизнь, господин фюрер, а я умирать пока не собирался, – улыбнулся Флетчер. – Да ладно, ладно… к делу. У меня есть новость. Серьёзная новость, касающаяся вас четверых лично. – Да ну? – Эд приподнял брови. – Прям нас лично? – Рассел озадаченно скрестил руки на груди. – Ну что ж, тогда мы вас внимательно слушаем. После короткой паузы Мустанг, быстро окинув взглядом четвёрку молодых светловолосых людей, хмыкнул и выдал: – На ваши имена поступила корреспонденция из Драхмы с предложением поехать учиться по обмену в Северный государственный университет по вашим специальностям. С вашим опытом и знаниями предлагают сразу на второй семестр третьего курса и ускоренное полуторагодовое обучение, поскольку до этого для вас не будет там ничего нового, а вот после – есть ряд любопытных специфических дисциплин. Что думаете по этому поводу? Сообщение Мустанга привело парней в ступор, и теперь они стояли, ошалело часто моргая. Первым пришёл в себя Эд. – А… эм… извиняюсь, конечно… но что значит «по нашим специальностям»? – неуверенно переспросил он. – Мы ведь все на разных должностях работаем. Рассел вон лаборант, Флетчер вообще врач, а мы с Алом, извините, кабинетные мыши… – Учитывая количество командировок, братец, мы с тобой не кабинетные, а многопрофильные мыши, – хмыкнул Ал. – Это частная специализация при Штабе, – Мустанг откинулся на спинку стула. – В первую очередь вы четверо – государственные алхимики. Соответственно, специализация… – Одну минуточку, у них там что, есть факультет алхимии? – недоверчиво нахмурился Рассел. – Или, вернее, Алхимический факультет, между прочим, древнейший на севере материка. Считается одним из лучших в мире, – назидательно поднял палец фюрер. – А почему мы ничего об этом раньше не слышали? – Флетчер потёр переносицу. – Эд и Ал вот где только не бывали, мы тоже кучу мест объездили, а не в курсе… – Да потому, что Драхма была закрытой страной, – Рой развёл руками. – Полный железный занавес. Ни они куда-то, ни кто-то к ним. – Так каким же образом у них мог образоваться сильный университет?.. – Консерва традиций. На почве отсутствия связей с внешним миром у них наука развивалась очень самобытным, но не менее глубоким путём. Кое-какие трактаты их учёных к нам проникали, – фюрер нахмурился. – Вы слышали о «Большой книге дистилляции»? Одновременное четверное оскорблённое фырканье. – Рой, вы за кого нас держите? – обиженно надулся Эд. – Слышали, разумеется, и даже читали! Это же одна из базовых вещей, между прочим, очень ясно для XVI века написанная! – Вот-вот, – сердито тряхнул головой Рассел, сунув руки в и без того топорщившиеся карманы халата. – Я даже помню, как мы обсуждали фронтиспис этой книги с двумя алхимиками, которые занимаются возгонкой при помощи кадуцея Меркурия… – Так, всё, хватит, – хохотнул Мустанг, замахав руками. – Я понял, что вы в курсе! Так вот, этот трактат пришёл, на самом деле, из Драхмы… – Да ладно! – Да быть того не может! – Да он же написан на чистейшей классической Средневековой латыни! – это хором Альфонс и Флетчер. Ну да, кому ещё латынь знать, как не дипломату и медику? – … что лишний раз доказывает мощь самобытной мысли тамошних учёных! – деловито подытожил фюрер. – Так что же вы в итоге думаете? – Что мы думаем? – Эд озадаченно пожал плечами, переглядываясь с друзьями и братом. Мыслили они похожим образом (торчать вместе столько времени – естественно!), так что не прошло и минуты, как четвёрка хором радостно выдала: – Ну разумеется мы едем! – Такой шанс! – Рассел довольно потёр руки. – Тем более мы уже засиделись! – А ну постойте-ка… Рой, к какому числу мы туда должны прибыть? – К… 7 марта, если я правильно понимаю, – Мустанг покосился на лист бумаги на своём столе. – Да, у них всё ещё действуют карантинные ограничения, которые будут сняты только к этому числу. – Так, 7… 7… – Ал наморщил лоб. Эд удивлённо на него покосился и открыл было рот, чтобы спросить, что не так с седьмым марта, когда младший хлопнул себя по лбу, коротко объявил: – Я щас! – и вихрем вылетел за дверь. – Куда это он? – в недоумении поинтересовался Рассел. – Без понятия… – Флетчер опустил руки. – Если бы я… так, а это ещё кто в такое время может быть? Шесть вечера пятницы, почти наверняка не по делу… Действительно, звенел телефон. Обычно на звонки отвечала либо Риза, жена Мустанга, которая уже час назад (день-то короткий) убежала за дочерью в садик, либо Альфонс, который скрылся сейчас в неизвестном направлении. Фюрер недовольно поморщился, потянувшись к трубке, но его опередил Рассел. – Кабинет фюрера, майор Трингам-старший… Мэй? Это ты? – А ну дай сюда! – Флетчер моментально вспыхнул до корней волос, выхватил из рук хмыкнувшего старшего брата трубку и отвернулся. – Привет, Мэй, это я… Ага… Да не, отошёл куда-то… Какие? Да ты что? Что, и тебя тоже? Круто! – его лицо просияло радостной улыбкой. – Да, нас тоже! Ты когда летишь? Восьмого? Через Аместрис? Да знаю я, что глупый вопрос… Я ещё не знаю! Ага, ну естественно! И… – Алу бы это понравилось, – ехидно усмехнулся Эдвард. – Точно… – Нашёл! – Альфонс так же стремительно влетел в кабинет, как и вылетел из него, держа в руках какую-то газету. – Гляньте-ка, что там… Ой, извиняюсь, Флетчер, с кем болтаешь?.. – С Мэй, – тот сердито махнул ему через плечо рукой. – Да, так вот же, я и говорю… – А-а, ну-ну, не буду прерывать ваши исключительно дружеские беседы, – Ал лукаво улыбнулся, под смешки Эда и Рассела подходя к столу. – Между прочим, передавай ей привет. Какие новости? – Мэй, тебе привет от Ала… Ал, тебе тоже привет от Мэй… Новости – ты представь, ей тоже пришло приглашение! – Флетчер обернулся с горящими глазами. – Да ну? – младший Элрик с радостным изумлением передёрнул плечами. – Отлично! Можно будет вас подкалывать в три раза чаще… – Ал, я тебе!.. – Ты чем кулаками размахивать, лучше спроси у неё, хочет ли она пойти на известный мюзикл в оригинале по пьесе Шекспира? – Чего-чего? Что за мюзикл? С этого момента поподробнее! – Эд заглянул Альфонсу через плечо в газету. – Я, может, тоже хочу, сто лет в театре не был… где это, когда это и что это? –Да дай ты мне договорить, балда, я же слова вставить не могу, а газету и принёс, чтобы показать вам, – Ал легонько щёлкнул его по носу – впрочем, чтобы брат не ворчал, тут же оставил там же едва ощутимый поцелуй, заставив Эдварда расплыться в совершенно идиотской мечтательной улыбке. – Так вот – это тот самый нашумевший двадцать лет назад мюзикл, пластинки с которым до сих пор раскупаются на ура и который… – Это из которого эта известная Aimer? – полюбопытствовал Рассел, тоже заглядывая в газету. Даже Флетчер умудрился скосить глаза, чтобы прочитать заметку. – Он самый, ага, по «Ромео и Джульетте». Как вы знаете, я вообще музыкальные спектакли, мягко говоря, люблю, а уж такого масштаба… В Центральный Аместрис они даже близко не собираются. Зато в Драхме, как раз в Северном Айминге, будут аж три дня! – Да ты что! – Флетчер чуть трубку не выронил. – И что, как раз когда мы приедем? – Девятнадцатого – двадцать первого апреля! Они должны были быть в октябре, но из-за этих карантинов произошёл сдвиг, и вот… Вы как на этот счёт, хотите? – Да разумеется хотим, Ал, глупый вопрос! – Рассел всплеснул руками. – Я вообще никогда на мюзиклах, тем более на французском, не был, но твои рассказы о «Нотр-Даме» – это просто нечто! – Не сыпь мне соль на рану, Фламеля ради, – поморщился Эдвард, останавливаясь по правую руку от Ала. Это была больная для него тема – именно на той неделе в апреле 1920 его отправили в срочную командировку без Альфонса. Мало того, что он вынужден был целых три дня мучиться бессонницей (впрочем, как и Ал, потому что спать друг без друга они к тому времени уже успели отвыкнуть), так ещё и пропустил это невероятное зрелище, на которое, по его настоянию, Ал всё же сходил. И не зря. Трингамов тогда ещё в Централе не было, поэтому из них четверых он один побывал на «Нотр-Даме». Может, оно было и вполне справедливо – он лучше всех их вместе взятых владел французским и всей душой любил все эти комические и некомические оперы, оперетты и мюзиклы… Но после его восторженных рассказов Эд совсем поник. Он-то тоже любил театр во всех его проявлениях, как это ни странно. Альфонс сочувственно приобнял старшего. – Ну не грусти, mon croissant tres doux, – на этих словах Эдвард покраснел под фривольные смешки Рассела и Мустанга, – видишь, как раз сходим на что-то похожее! –Я хотел на то… Я не люблю сюжет «Ромео и Джульетты», там Ромео идиот, а Джульетта дура! – А ты у нас прям эксперт по любовным отношениям! – беззлобно хохотнул старший Трингам. – Ты-таки что-то имеешь мне возразить, Блистательный товарищ? Мы с Алом в отличие от этих малолетних дебилов хотя бы живы! – Эд закатил глаза, привалившись к плечу Альфонса. – Да нет, Удивительный политик, я в принципе согласен с тобой… – В любом случае, мне самому любовная история не очень нравится, мне больше симпатичен колорит и то, как это написано, – примирительно улыбнулся им обоим Альфонс, всё ещё держа Эдварда за плечо. – В конце концов, история не главное, Шекспир её вообще позаимствовал из «Двух веронцев»… – Ладно-ладно, братец, поверю тебе на слово, – фыркнул Эд, обнимая его в ответ за талию. – Потом историческую справку дашь! – И вот так всегда… – обиженно надулся Ал. – Не дуйся, Принцесса! – Да я не дуюсь… Флетчер, ты спросил? – Минутку… Мэй, пойдёшь с нами на мюзикл там в апреле? Ну… ну да… да господи… какие к чёрту деньги? Я что, тебя в театр сводить не могу? Ты меня за кого держишь? Да, считай, что так! Ну мы четверо, кто ж ещё, – Рассел, Ал, Эд… Ну вот и не надо мне тут этого «Ой я не знаю!» Я по голосу слышу, что хочешь! Всё, Ал, пять надо! Да! Хорошо, я тебе вечером ещё позвоню, часов в девять! Да… и я тебя… – младший Трингам снова густо покраснел. – Пока! – и, повернувшись к давящимся беззвучным смехом друзьям и брату. – Ни слова, просто ни слова, молчите! – Да ладно, ладно, братец, не нервничай… – поднял руки Рассел. Он хотел было ещё добавить что-нибудь неочевидно колкое, как вдруг телефон снова зазвонил. – Что, ты что-то забыл добавить? Ритуал нарушен, произойдёт апокалипсис? Мустанг, с удовольствием молчаливо наблюдающий за этой сценой и не прекращавший тихо подсмеиваться над молодёжью, пожал плечами. Но ответить ему вновь не дали – Флетчер, пригрозив брату кулаком, вновь поднял трубку. – Кабинет фюрера, майор Трингам-младший… Ой, Винри, привет… – А ну кыш отсюда! – на этот раз Рассел, у которого от волнения на щеках выступили красные пятна, оттеснил брата в сторону под истерические смешки Эда и Ала. – Винри, привет, это я! Ага… что-то случилось? Да… Ты серьёзно?! – недоверчивая улыбка на его лице сменилась торжествующей. – Да ладно, и ты? Поздравляю! Я не знал, что они на все факультеты набирают… Что? А, я ж не сказал – нас четверых тоже пригласили, естественно, алхимия, а как же… и Мэй ещё, да! Ха, ага! Секунду, я им скажу! – прикрыв трубку рукой, он радостно объявил: – Ребят, Винри тоже с нами – инженерно-технический факультет! – Правда? – в один голос ахнули Альфонс и Флетчер. – Круто! – подхватил Эдвард. – Значит, всей компанией поедем! Скучать не придётся! Это что же они, по какому принципу… – Видать, решили собрать одарённую молодёжь со всей страны, – высказал предположение фюрер. – Может… Рассел, а предложи ей… – Я и так знаю – Винри, ты идёшь с нами в марте на французский мюзикл «Ромео и Джульетта»! – безапелляционно заявил тот, возвращаясь к телефону. – Возражения не принимаются! – Сразу видно разницу в отношениях, – прошептал Ал на ухо трясущемуся от беззвучного смеха Эду. – Согласен… – Что? Нет! Ну разумеется! Ну… если тебе так хочется, можешь это и так назвать, – старший Трингам побагровел до корней волос. Флетчер отвернулся к окну, делая вид, что сильно закашлялся. – Только мы все идём – Эд, Ал, Флетчер с Мэй… – Да в смысле я с Мэй? – А ну ш-ш-ш, не перебивай! Да… я без понятия… спроси у Ала и Эда, они лучше знают, я-то когда в театре последний раз был, лет в восемь! – Чего ей там надо? – солидно приосанившись, спросил Эд. – «Что девушки в театр надевают?» – недовольно поморщившись, сквозь зубы процедил Рассел. Эд и Ал, переглянувшись, вновь фыркнули. – Скажи, пусть не стесняется и берёт лучшее платье и каблуки! Когда ещё такая возможность предоставится? Всё-таки мы не на постановку местного театра идём, а на большой ремейк! – Винри, слышала? Да, Эд, Винри просит передать тебе, что ты иногда идиот, но вообще она тебя ценит… – Ты уверен, что это она не про тебя сказала? – Братец, не надо… – Уверен, Эд, уверен… Что? В смысле я ничем не лучше?! – Рассел задохнулся возмущением. – Да я тебе… конфет с кокосовой стружкой принесу вместо шоколадных! Что, испугалась? Да что я, изверг что ли, шучу, конечно… – Что это у вас за дискриминация конфет с кокосовой стружкой? – сердито вклинился в разговор Ал, упирая руки в боки, пока Эд, схватившись за живот, издавал нечленораздельные крики чаек, а Флетчер, спрятав лицо в ладонях, чуть ли не всхлипывал от смеха. – Ой-ёй, Ал… Ага-ага, и я тебя, пока, потом конфеты обсудим… Да, я тебя тоже люблю, пока, – Рассел опустил трубку и виновато улыбнулся Альфонсу, всё ещё грозно нависающему (вот они – преимущества высокого роста) над ним. – Ал, это вовсе не то, о чём ты подумал… – А что же? Ты что-то имеешь против конфет с кокосовой стружкой? Так давай, скажи мне это в лицо! – А-ал, прекрати, я щас помру от смеха! – взвыл Эдвард, обессиленно оседая на пол. Выдержав долгий зрительный контакт со старшим Трингамом и вынудив его, наконец, опустить глаза, Альфонс махнул рукой, рассмеялся и повернулся к брату. – Да шучу я, шучу… Эд, ну что такое, от тебя ни на секунду отвернуться нельзя! Говорят, что любовь всей жизни на дороге не валяется, а с моим, блин, братом и не такое бывает! – Я тебя тоже… ик… люблю… ик… Ал… – заплетающимся от долгого смеха языком выдавил из себя Эдвард, цепляясь за плечи наклонившегося к нему Альфонса, пока Трингамы в открытую хохотали с них двоих. – Спасибо… – Да что спасибо, дурак! Вот что с тобой делать, а? – Ты же знаешь – любить, кормить и никому не отдавать… – Да это-то понятно, это базовые функции по умолчанию, а на деле?.. – А на деле – давай-ка звони билеты покупай, а то там, небось, разберут ещё все, пока мы соберёмся с мыслями! – потребовал Рассел, справившись, наконец, со своими лёгкими. – Согласен… – умирающим тоном, явно переигрывая с закатыванием глаз, пробормотал Эд. – Только билет на мюзикл может меня сейчас вылечить… Верно, доктор? – Думаю, братский подзатыльник тоже мог бы помочь, но тут уж на усмотрение Ала, – хихикнул на это Флетчер. – Эй! А как же ваша клятва Гиппократа и как бишь это, пресловутое «не навреди»?.. – Эд сощурился. – А это разве вред? – главврач Централа невинно пожал плечами. – Я же о тебе забочусь! – В могилу меня сведёте, ироды! – Эд, если уж ты решил изображать умирающего, будь так добр, поумирай ещё немножко и дай мне позвонить нормально! – Ал дёрнул уголком губ, набирая номер. – И ты, Брут? – Тихо, кому сказал! Мустанг с грустной улыбкой следил за шуточной перебранкой четырёх друзей. Они так оживлённо обсуждали сначала мюзикл – после того, как Ал договорился по телефону о шести билетах на второй ряд балкона («Никакого партера с моим ростом! Я людям мешать буду!»), – а потом и свой скорый отъезд и будущую учёбу в университете, что ему вдруг ни с того ни с сего стало тоскливо. То есть, на самом деле, было с чего. Элриков и Трингамов здесь, в Штабе (да и не только) обожали. Эти четыре солнышка – или оболтуса, как их часто ворчливо называл сам фюрер – приносили оживление, шутки и смех всюду, где только появлялись. К ним привыкли. К тому же, как работники… – А кстати говоря, Рой, вы тут без нас справитесь? – подозрительно сощурился Эдвард. – Вы же нам не всегда отгулы давать могли, даже по одиночке, а тут мы все четверо уедем! Мустанг, чуть было не застигнутый этим вопросом и четырьмя любопытными взглядами врасплох, вынужден был бравировать и импровизировать. – Справимся, куда ж денемся? – нарочито небрежно хмыкнул он. – Правда, вместо каждого из вас придётся целый штат работников нанять, но ничего, помещения позволяют… – Отлично, тогда об этом можно не переживать! – довольно перебил его Рассел, и молодые люди вернулись к горячему обсуждению будущего полёта. Рой едва слышно тяжело вздохнул. Никто из них не обратил на это внимания. На самом деле, его совсем не волновала проблема замещения рабочей силы. Да, без этих четырёх гениев Штабу придётся довольно сложно, они справлялись с феноменальными горами работы в рекордные сроки, – но к этому можно будет привыкнуть. Да и основные завалы во всех отраслях – включая как официально-юридическую и внешнеполитическую, так и медицинскую и научную – были ликвидированы. Куда больше его беспокоило, если не сказать расстраивало, будущее длительное отсутствие братьев в моральном плане. Чего уж тут скрывать, хоть он постоянно и ругался с Эдвардом и Расселом и часто спорил о жизни с Альфонсом и Флетчером, он искренне их любил. Он давно уже признал, что все четверо ему как настоящие сыновья, и неважно, что не родные и ни капли на него внешне не похожие. Разве в этом дело? Он так привык к постоянному мельканию где-нибудь поблизости их светлых макушек за последние два года, что представить себе их отъезд – вот так надолго (до середины лета) и далеко, что он не сможет при необходимости оказаться в нужное время рядом, – оказалось выше его сил. Не то, чтобы Мустанг считал их маленькими или несамостоятельными – такое говорить в отношении четырёх взрослых (даже Флетчеру уже было восемнадцать!) гениальных алхимиков было бы по меньшей мере глупо. Но всё-таки что-то горько сосало под ложечкой. Страшно было их отпускать. Больше того, как это ни эгоистично, ему просто не хотелось с ними расставаться. Как же он будет без них? Кабинет опустеет, по выходным в его доме больше не будет слышаться оживлённая беготня, дочка заскучает – она ведь привыкла, что почти постоянно окружена беспредельным мужским вниманием и обожанием не только отца, но и четырёх братиков, – никто не будет его язвительно подкалывать или возмущённо укорять в невнимательности (кроме жены, но ведь это совсем не то…). И целых полгода он не увидит их подтянутых стройных фигур, светлых волос и искрящихся любовью к жизни глаз – двух пар синих и двух пар карих! Последняя мысль до того обескуражила Мустанга, что он уже готов был заявить вслух, что они никуда не поедут, потому что… потому что можно придумать тысячу причин, почему. Но Рой тут же осёкся и прикусил язык. Они так радостно болтали о ближайшем будущем, строили планы, смеялись и переглядывались, что он не решился на такую подлость. Надо было переступить через себя и отпустить их. Отпустить и, видимо, простить, потому что в душу к фюреру закралась непрошеная обида. Их – Эдварда, Альфонса, Рассела и Флетчера – словно вовсе не беспокоило, что скоро им придётся оставить всё, к чему они уже привыкли и с чем сжились. Как будто им было всё равно на тех, кого они оставляли здесь – его семью, семью госпожи Кёртис (Гнев за последний год до того оттаял, что не стеснялся эксплуатировать «старших братьев» по всем фронтам – от «Эд, объясни мне математику!» и «Флетчер, я коленку разбил, полечи!» до «Ал, накорми меня, я голодный!» и «Рассел, покатай меня, мне скучно!»), команду… Мустанг головой понимал, что обижаться на это оживление и радость не стоит. Молодости свойственен эгоизм. Их ждёт весёлая и интересная студенческая жизнь в незнакомом городе в компании лучших друзей, девушек (в случае Рассела и Флетчера) и братьев. Подобное ему самому в двадцать лет вскружило бы голову. К тому же, как сказал в начале разговора Эдвард, они уже засиделись на месте. Да, Аместрис был прочёсан ими, особенно Эдом и Алом, вдоль и поперёк. А последние зимние месяцы они вообще сидели в Штабе и не видели ничего, кроме Централа. Ну, была у них поездка на Север тогда – так ведь там одни северные равнины и никаких людей («Одни медведи, да и те злые, надоели!») Все четверо начинали опять на глазах грустнеть, становиться вялыми, даже отчасти раздражительными. Им жизненно необходима была именно подобная встряска. Это так нормально – что дети вырастают и «улетают». Но смириться с этим всё равно бывает ой как сложно… Мустанг поджал губы. Неужели им ни капельки не жаль? Он уже размышлял, как бы поаккуратнее узнать это, чтобы не выглядеть истеричным нервным родителем (в духе «Да я для тебя всё – а ты хочешь меня расстроить?»), как вдруг мальчики замолчали, растерянно переглядываясь. Рой даже испугался на секунду: – Чего вы? Что случилось? Эд опустил голову, Рассел отвёл глаза, Флетчер сглотнул, а Ал прикусил губу, глядя на фюрера исподлобья. Мустанг уже всерьёз начал переживать, особенно когда заметил судорожно сжатые кулаки Эда, когда младший Элрик едва слышно потерянно спросил, обращаясь вроде и к нему, и вроде и в пустоту: – А как же мы Рози оставим?.. и… и вообще вас? Рой прикрыл глаза и отчасти с облегчением и радостью, а отчасти – с глубокой затаённой нежностью – растроганно улыбнулся. Он же их знает. Это же его сыновья. Как ему могли такие глупости в голову прийти, что им всё равно? У них вон глаза у всех на мокром месте, даром, что взрослые мальчишки. Эд сердито шмыгает носом, Рассел старательно хмурит брови и отворачивается, Ал часто моргает, Флетчер с опущенными глазами теребит пуговицу халата. Может, не будь у него и у Ризы дочери, мальчики бы сумели разыграть насмешливое и весёлое спокойствие. Но дочка есть, и они в ней души не чают. И вот поэтому уехать для них будет так же тяжело, как для него – и всей его оставшейся семьи – и для четы Кёртис с Гневом – расстаться с ними. Тяжело – но необходимо. – А мы будем ждать вас. И только попробуйте не отзваниваться каждый вечер! И чтобы фотографии присылали, а то Роза забудет, как вы выглядите! – Но как же… – у Эда и в самом деле уже дрожали губы. Если Эдвард сорвётся, разревутся все. Ну и что, что им большинству уже за двадцать? – Как-как – как обычно! – фыркнул Мустанг. – Чего это вы как кисейные барышни, глаза на мокром месте? Тоже мне государственные алхимики! Не помрём без вас, не переживайте! И вообще – сколько можно просиживать форму, а? Засиделись уже совсем! Хватит, пора проветриться!