***
Утром шехзаде Мехмед завтракал со своим сокольничим, Ильясом-агой. — Как жаль, что матушку так и не нашли, — с грустью проговорил шехзаде. — Мне бы узнать, где она похоронена, и помолиться на ее могиле. — К сожалению, шехзаде, госпожу уже не вернуть. Вам надо бы посвятить себя заботам о семье и санджаке. — Это так. Ты прав, Ильяс. В покои вошел стражник. — Шехзаде, — доложил он, — Фетхийе Султан пожаловала. — Проси, — с улыбкой отозвался Мехмед. В покои вошла Фетхийе, держа на руках Хюмашах Султан. — Госпожа моего сердца, — улыбнулся Мехмед и поцеловал руку жены. — Можешь идти, Ильяс, — кивнул он сокольничему. Ильяс, поклонившись, вышел из покоев. Фетхийе проводила агу сердитым взглядом. С тех пор как Мехмед привез из похода этого скользкого человека, в душе молодой госпожи стало шевелиться беспокойство. Что-то отталкивало ее от Ильяса, но что именно, она не понимала. Тряхнув головой, чтобы отогнать посторонние мысли, Фетхийе с улыбкой подошла к шехзаде, который сидел на кровати и играл с Хюмашах. Сев рядом, она положила руку на его плечо. — Я тосковала по тебе, Мехмед. Шехзаде знаком велел служанке, стоявшей рядом с дверью, взять Хюмашах. Та, подняв малышку, поклонилась и вышла из покоев. Мехмед повернулся к Фетхийе и, заправив выпавший из ее прически темный локон за ухо, нежно поцеловал ее. — Смысл жизни моей, луноликая госпожа, любовь моя. Я постоянно думаю о тебе и о Хюмашах. Вы — самое дорогое, что у меня есть. Фетхийе улыбнулась и крепко обняла возлюбленного. Он нежно прижал к себе ее хрупкий стан. Вместе они были очень счастливы. Однако в Амасье шехзаде Мустафа не был так же счастлив, как его брат. Приехав в санджак с матерью и детьми, он впал в глубокую печаль, но, конечно, не из-за Хюррем Султан. Повелитель по-прежнему не объяснил ему причину ссылки в Амасью. Именно ссылки, считал Мустафа, только ему было непонятно, за какую провинность. Делами санджака шехзаде не пренебрегал, но и не имел сильного рвения ими заниматься. От Махидевран не укрылись страдания Мустафы, и еще в столице она начала предпринимать действия, которые могли бы помочь ее сыну снова стать санджак-беем Сарухана.***
Миновало еще несколько месяцев. В столице шла подготовка к военному походу. В этот раз султан решил отправиться без шехзаде. Однажды вечером он сидел на тахте, читая книгу. Внезапно раздался стук в дверь. Стражник доложил, что пришел Малкочоглу. — Простите, повелитель, что беспокою вас в такой поздний час, — сказал Бали-бей, как только вошел в покои, — но дело срочное. — Что такое? — спросил султан. — Помните, я как-то говорил вам об одном человеке, о Мураде-аге? Он тот самый гонец, который привез из Коньи поддельное письмо. — И что же? — Мой человек долгое время пытался напасть на его след, и наконец-то мы нашли его. — Скорее поедем и допросим его! — воскликнул Сулейман. — Не нужно ехать к нему. Его схватили и завтра утром привезут сюда. Султан вздохнул с облегчением. Впервые за долгое время на его лице появилась слабая улыбка. — Всевышний услышал мои молитвы. Теперь я смогу узнать, что с Хюррем и где она. Малкочоглу, проси у меня чего хочешь! — падишах с благодарностью взглянул на бея. — Повелитель, для меня нет лучшей награды, чем знать, что вы обрели хотя бы немного покоя. Наутро падишах спустился в темницу, где Бали-бей с пристрастием допрашивал Мурада-агу. — Я хочу знать, что с нашей госпожой! — кричал на него Малкочоглу. Повелитель подошел к аге и спокойно спросил его: — Ты ведь знаешь, где она? Мурад-ага отрицательно покачал головой. — Я… я не знаю, где госпожа, — тяжело дыша, отозвался он. — Мне лишь было приказано доставить письмо. Малкочоглу схватил его за шиворот: — Кто тебе приказал? Говори! — А…ли-ага, — вымученно ответил тот. — Кто это? — спросил повелитель. — Мне известно, кто он, — сказал стоявший рядом Рустем-паша. — Я его тоже допрашивал, когда мы проводили расследование. Этот человек из свиты Хатидже Султан… Услышав ее имя, Сулейман быстро вышел из темницы. Бали-бей и Рустем бросились следом. — Повелитель! — окликнули они его, но султан уже вскочил на коня и помчался во дворец сестры.***
Шах Султан, Гюльфем-хатун и Хатидже Султан едва принялись за завтрак, когда в покои вошел Хюсрев-паша, муж Хатидже. — Госпожи, — поклонился он, — у меня для вас важная весть. — Что случилось, Хюсрев-паша? — обратилась к нему Шах Султан. — Я узнал, что во дворец привезли какого-то человека, имеющего отношение к Хюррем Султан. — О Всевышний! Теперь я заволновалась… Кого же они поймали? — спросила Шах Султан. — Кажется, того самого агу, который привез поддельное письмо из Коньи. Услышав это, Хатидже Султан встала и быстро направилась к выходу. — Госпожа, куда вы? — спросила Гюльфем-хатун. — Я пойду в свои покои, — коротко ответила та. Едва за ней захлопнулась дверь, как во дворе послышался шум. Подойдя к окну, Гюльфем-хатун увидела повелителя. Спустя пару мгновений он зашел в комнату и спросил: — Где Хатидже? — Она в своих покоях, повелитель… — растерянно ответила Шах Султан. Резко развернувшись, султан пошел наверх. Легко распахнув тяжелые двери, Сулейман остановился, окидывая взглядом комнату. Комната была пустой. Нахмурившись, он заметил, что дверь на террасу открыта. Выйдя на нее, Сулейман увидел Хатидже — бледную, одетую в светлое платье, с распущенными волосами, которые ласково трепал утренний ветер. Она стояла, слегка покачиваясь, и смотрела перед собой. — Мне сказали, что похищение Хюррем ты устроила, — сказал султан, устремив грозный взгляд на сестру. Подняв глаза, Хатидже тихо произнесла: — Сколько себя помню, в моей жизни всегда был ты. Я восхищалась тобой, любила тебя даже больше, чем отца и мать. — Где Хюррем? — нетерпеливо спросил Сулейман, вглядываясь в глаза сестры. — Совесть я ценила в тебе больше всего. И твое чувство справедливости — в этом твоя сила. Ты всегда был твердым. Даже теперь меня восхищает, что ты все еще не сломлен… — Ответь, Хатидже, где она? — Что такое любовь тебе ведомо, — с горькой усмешкой сказала госпожа, не обращая внимания на слова брата. — Может, поэтому ты благословил наш брак с Ибрагимом, пойдя против всех? За одно только это я тебе благодарна бесконечно… Когда пришла Хюррем, — голос госпожи стал более твердым и грозным, — все изменилось. Изменился ты, она влезла в твою душу и подчинила тебя себе. Ты уже никого не замечал, кроме нее. А что оставалось нам? Матери, Ибрагиму, Мустафе? Она стала тебе дороже всех нас! Но я… я люблю тебя, брат, — едва слышно проговорила она (было видно, что эти слова давались ей с трудом), — однако ты убил меня. Это расплата за казнь Ибрагима. Конечно, он совершал ошибки. Но он был предан тебе! Вместе с ним ты убил и меня! Да еще и выдал после замуж за нелюбимого пашу. И я… я так хотела, чтобы ты медленно сгорал от тоски, как я сгорала! — Хатидже, Ибрагима погубили гордыня и жажда обладать всем. Он посчитал себя наивысшей властью, забыв, что я даровал ее ему. Не думай, что я не страдал из-за его смерти. Однако ты получила, что хотела. Теперь только скажи мне, что с Хюррем! — повысил голос Сулейман. — Этого никто не знает, кроме меня. Поэтому и ты никогда не узнаешь… — ответила она, тяжело дыша. Побледнев, госпожа начала падать, но повелитель успел подхватить ее. Сжав руку сестры, он заметил, что из нее выпал пустой пузырек… — Что ты натворила, Хатидже! — почти кричал падишах. — Помнишь, ты как-то сказал мне, что боль пройдет? Что я забуду о его смерти, излечусь? Время прошло и очень много, но я не смогла забыть. И ты не сможешь. У Хюррем не будет даже могилы… как и у Ибрагима. Хатидже закрыла глаза, и ее жизнь прекратилась. — Хатидже! Что ты натворила?! — кричал повелитель, падая на колени с мертвой сестрой на руках.