Изгой

Чанбин лениво потягивается. Да, кресло под жопой у него стоило при покупке миллион вон и ещё сто тысяч сверху, а за прошедшее время курс упал, и теперь оно вообще под полтора, но поясница всё равно затекает. Надо вставать почаще и разминаться, думает он, а то геморрой, остеохондроз и остальная куча слишком страшных слов для мужчины в самом расцвете сил не дремлют. Работы, как обычно, куча, и вдохновения на нее — ровно ноль. День тяжёлый с самого утра; только недавно начавший полноценно работать Хёнджин бегает где-то по делам, которые Чанбин вообще-то сам на него и навалил, до самого обеда, застающего его на другом конце города, да и после обеда так и не заглядывает. Конечно, Чанбин звонит ему несколько раз и много пишет — в основном, конечно, по работе, но это не заменяет личного присутствия. Словно прочитав мысли на расстоянии, Хёнджин скидывает ему с личного акка в чат кучу сердечек и следом пишет ничем не спровоцированное: «Я тебя люблю так, что самому страшно». Долгие секунды Чанбин пялится в экран, пытаясь понять, накручивает ли он себя, или сообщение Хёнджина действительно напоминает попытку умирающего надышаться перед смертью и наверстать упущенное. В любом случае, он успевает только отправить несколько аналогичных сердечек в ответ, когда звонит внутренний прямой телефон, доступ к которому есть только у глав отделов, совета директоров и ещё у нескольких человек. — Слушаю, — коротко говорит он, не представляясь, поскольку вариантов, кто ещё мог бы снять трубку, ровно ноль. — Если ты не занят, зайди ко мне, — тянет на том конце Минхо. — Если занят, всё равно зайди. — Прямо сейчас? — удивлённо и несколько напряженно спрашивает Чанбин, поскольку звонящий по именно этому номеру с именно этой просьбой Минхо — это что-то новое, неожиданное и непривычное. — Прямо сейчас, — соглашается Минхо. — Будь так любезен, это в твоих интересах во всех смыслах. И кладёт трубку. Чанбин слушает короткие гудки и откровенно недоумевает. На другой этаж, к безопасникам, он спускается, пожалуй, несколько быстрее, чем того требуют правила приличия. Или на самом деле дохуя быстрее, чего уж скрывать. Когда он шагает по коридору, подчинённые испуганно расступаются, а юная новенькая бухгалтерша даже торопливо выбегает из лифта, уступая его начальству. Чанбин не обращает ни на кого из них внимания, просто идёт мимо, нетерпеливо притоптывает в лифте ногой, а потом снова идёт, уже по этажу безопасников, царству Минхо, и те не обращают на него никакого внимания — выдрочены начальством бояться чего-то пострашнее, чем заблудившийся в их коридоре президент компании. Секретарь с готовностью распахивает перед ним двери без предупреждения, а потом тихо и незаметно закрывает сразу за спиной, но Чанбин уже забывает про него, как только теряет из виду; его взгляд прикован к Минхо. Минхо восседает в своем кресле, по-американски закинув ноги на стол, курит — Чанбин изредка видел его курящего стики, но действительно изредка, — и курит обычную, хотя и явно дорогую сигарету. Недоумевая по поводу молчащего датчика задымления, Чанбин вскидывает взгляд в потолок и смеётся от неожиданности: на оба датчика — а их в кабинете Минхо целых два, — натянуты одинаковые зелёные презервативы в пупырышек. Так в духе Минхо, и одновременно так тревожаще. — Что случилось? — уже шагая к окну, спрашивает он, и мгновенно останавливается, когда Минхо бросает тяжёлое: «Сядь». Прямо настолько, да?.. Отбросив идею о проветривании как невыполнимую, Чанбин послушно садится напротив, и Минхо, туша окурок, ногой разворачивает к нему свой широкий монитор. — Сначала смотришь, потом слушаешь, и только потом обсуждаем, ясно? — он цепляет взгляд Чанбина, держит, гипнотизирует по-кошачьи. — Это важно. Ты меня понимаешь? — Понимаю, — кивает Чанбин, сосредотачивается, потому что по ерунде Минхо не станет настолько серьезным, и смотрит на экран. Минхо запускает видеофайл. Темный экран загорается, и Чанбин узнает тот самый кабинет, где они находятся прямо сейчас. Камера снимает из-под потолка, чуть из-за спины Минхо, так, чтобы было видно лицо гостя. Непроизвольно покосившись в тот угол, Чанбин не находит на потолке или стене ничего примечательного и в глубине души восхищается склонностью Минхо к паранойе. Минхо на экране, сгорбившись, устало сидит в своем кресле ещё несколько секунд — выражения лица не видно, но Чанбин знает эту спину и читает по ней чуть ли не лучше, чем по лицу, — пока секретарь не распахивает дверь, и тут же выпрямляется, принимает ленивый, заскучавший вид. Входит Хёнджин; Чанбин напрягается, но молчит, никак не комментируя, и ждёт, что будет дальше. Хёнджин кланяется, говорит что-то… Минхо подкручивает звук и проматывает обратно. Хёнджин кланяется; его аккуратно подстриженные темные волосы прячут взгляд. — Спасибо, что согласились принять меня, Минхо-сси, — говорит он. — Это очень важно для меня. — Куда делся «Минхо-хён»? — спрашивает Минхо. С этого ракурса совсем не разобрать, что ещё, кроме основного смысла, он вкладывает в эти слова. Иронию? Насмешку? Беспокойство? — Туда же, куда и остальные шутки Феликса-сси. Кроме того, я сейчас на работе, — пожимает плечами Хёнджин. — И по делу. — Значит, твоя просьба о встрече никак не связана с тем, что Чанбин освобождает себе целиком следующие выходные? Вот сука, восхищённо думает Чанбин. У него самого ничего про планы на выходные выбить не смог, так пошел в обход. И тут, правда, прокололся, но тем не менее. — Нет… А он освобождает?.. — растерянно отзывается Хёнджин. — Хотя я действительно здесь по другой причине. — Давай я сделаю вид, что мне очень интересно, а ты сделаешь вид, что мне поверил, и расскажешь прямо, без долгой предыстории? — предлагает экранный Минхо, и даже так Чанбин замечает, насколько тот вымотан. Дата в углу кадра сегодняшняя, время вполне определенное — Хёнджин был здесь незадолго до обеда и не зашёл?.. Минхо перед ним сейчас продолжает делать вид, что не устал?.. Сложно. Непонятно. — Договорились, — уверенно кивает Хёнджин, достает телефон и протягивает Минхо. — Это я записал буквально полчаса назад. Минхо-сси, я хочу, чтобы вы это услышали и высказали своё мнение. Видео заканчивается. Реальный Минхо дотягивается до мышки, так и не снимая ног со стола, щелкает и запускает какой-то аудиофайл с типичным названием формата самсунговской диктофонной записи. — Ты такой красивый, — сладко признает незнакомый мужчина, — каждый взгляд на тебя — наслаждение. — Зачем вы это говорите мне? — спрашивает Хёнджин. Стоп, напрягается Чанбин. Хёнджин? Это что, Хёнджина кто-то комплиментами осыпает? Реальный Минхо зло щипает его пальцами ноги прямо сквозь носок за предплечье, и Чанбин, потирая руку, выбрасывает из головы романтическую шелуху, кивает и слушает дальше. — Невозможно не говорить, — признается мужчина. — Твой голос — мечта, песня богов, тебе бы айдолом быть, а не на побегушках, тебе поклоняться должны… — Возможно, и так, — Хёнджин звучит задумчиво. — Вы только за этим пришли? Я и сам знаю, какой я прекрасный. — Я могу предложить тебе кое-что большее, чего ты достоин. Чего ты на самом деле заслуживаешь, мой ангел. — И чего я заслуживаю? — судя по голосу, Хёнджин улыбается. — Ты заслуживаешь купаться в деньгах и известности, и я могу дать тебе их с лёгкостью. Я сделаю тебя известным, ангел, хочешь? Тебе стоит лишь сказать «да», и я увезу тебя отсюда. Хочешь в Париж? В Лондон? Я отвезу тебя куда угодно, если ты согласишься быть со мной, ты будешь купаться в деньгах, я сделаю тебя самым известным айдолом… — Нет, — продолжает улыбаться Хёнджин. — Нет? — Нет. — Тогда бы тебе подумать получше, милый, — из голоса мужчины пропадает сахар и сменяется угрожающими нотками. — Иначе ты снова окажешься там, где начал. Я выкину тебя на улицу, и ты больше никогда не найдешь себе ни работу, ни жилья. — Чего вы хотите на самом деле? — резко спрашивает Хёнджин. — О, всего ничего, — обещает мужчина. — Чтобы ты кое-что сделал в компьютере своего шефа. Вставил одну ма-а-а-аленькую флэшку. — Какую? — Вот эту, — пластиковый звук, — ты должен сделать это, когда компьютер будет разблокирован, а потом запустить файл в корне. Он там один, не перепутаешь. — Для чего это? — спрашивает Хёнджин. — Зачем вам это нужно? — Тебя разве не раздражает этот самодовольный глупец? — вкрадчиво спрашивает мужчина. — Этот напыщенный ублюдок, который идёт по чужим головам ради процветания собственного бизнеса? — Он не сделал мне ничего плохого. Он подобрал меня с улицы… — На которой ты оказался тоже благодаря ему. Он не ценит то, кто ты есть, и никогда не ценил. Он не знает твоего потенциала. Все в твоих руках, мой красивый Хёнджин-и, просто протяни руку. — Что будет с сонбэнимом? — тихо, болезненно шепчет Хёнджин. — А так ли это важно? Ты станешь свободен и больше никогда его не увидишь, обещаю. Долгая тишина. — Я согласен, — роняет Хёнджин, и его интонации режут сердце Чанбина словно ножом. — Когда это нужно сделать? — До полуночи. И помни, милый, если ты не успеешь, карета превратится в тыкву, а ты снова окажешься на улице. -… хорошо. Запись кончается. Минхо снова молча щелкает мышкой, пользуясь тем, что Чанбин пока переваривает новости. Запускается новый видеофайл. Снова все тот же кабинет, Минхо возвращает Хёнджину его телефон. — Почему? — спрашивает он, и в его голосе — нескрываемый интерес. Хёнджин облизывает губы, коротко вдыхает-выдыхает, вертит в руках и выкладывает на стол перед Минхо небольшую серебристую флэшку. — Потому что, — в конце концов говорит он, и это законченная фраза, не подразумевающая продолжения. Но Минхо продолжает давить, кажется, ещё и взглядом, наклоняется ближе, смотрит в упор: — Потому что?.. — Потому что я люблю его, — признается Хёнджин. — Потому что он моё всё. Выпрямляясь, Минхо издевательски смеётся, долго, заливисто, как будто тот рассказал лучший в мире анекдот. — И только-то? — наконец уточняет он. На лице Хёнджина проступает недоумение, затем обида — яркая, сильная, по-юношески острая. Он открывает рот, явно собираясь выплюнуть что-то оскорбительное — и замирает. Закрывает рот обратно и, под напряжённую спину Минхо, думает — долго, почти с минуту. — Не только, — в конце концов уверенно говорит Хёнджин и кивает, словно добавляя своим словам веса. — Даже если исключить из этого уравнения чувства, то я останусь ему предан. Он вытащил меня и помог мне просто так, не требуя ничего взамен. У меня не было ничего, и он дал мне всё: жизнь, жилье, друзей, работу, независимость. Если у нас с ним не получится, я пойду дальше, он не попытается меня уничтожить, выбросить обратно на улицу, да даже уволить, конечно, если я не опущусь до измены, но я слишком уважаю себя как человека для подобного. Я буду должен ему всю жизнь… — Всё, хватит, — равнодушно взмахивает рукой Минхо, однако его спина расслабляется, — я не нанимался слушать дифирамбы Со Чанбину в этом кабинете. — Я хотел сказать, что мне плевать, что придется сделать, если это ради него, — пожимает плечами Хёнджин. — Если придется ещё раз встретиться с этим человеком, ты согласишься на это? — Минхо наклоняет голову набок, и даже его затылок выражает заинтересованность. — С лёгкостью, — хмыкает Хёнджин. — В конце концов, раз уж он обещал завалить меня деньгами, то пусть выполняет обещанное. Минхо кивает, поднимает трубку телефона и вызывает к себе кого-то из своих, судя по виду заглядывающего через минуту человека — айтишника, — передаёт ему флэшку и, дождавшись, когда тот выйдет, откидывается на спинку кресла. — Вы расскажете мне, чем всё закончится, Минхо-сси? — напоследок просит Хёнджин. — Зачем это тебе? — остро спрашивает тот и хмурится. — Нет, подожди, стой, крыска, другой вопрос. Почему ты так доверяешь мне? Почему ты не пришел к Чанбину? Что, если бы я тоже работал против него? Хёнджин устало смеётся, почти тон-в-тон с Минхо, смеявшимся над ним самим ранее. — Тогда бы вы были в восторге от моего появления с самого начала, Минхо-сси, — говорит он и поднимается. — Спасибо, что приняли, сонбэним. — Хён, — после паузы тяжело роняет Минхо и вздыхает. — Кошки дружат с крысами, мир встаёт с ног на голову… — Хён, — с улыбкой соглашается Хёнджин уже от двери. — Спасибо за всё, хён. Экран гаснет; Чанбин не сразу понимает, что видео на этом закончилось, а не случилось что-то с компьютером. Он смотрит на Минхо, тот дёргает уса… то есть щекой, несколько смущенно выпрямляется и убирает ноги со стола. — Дальше я его тормознул, вернул флэшку после моих ребят, — поясняет Минхо вслух, — так что ближе к вечеру жди гостя и делай вид, что ничего не замечаешь. — Что на флэшке-то? — Осмысливая, Чанбин постукивает ногтями по столу. — Да что там может быть? Вирус, — бросает Минхо. — Туннель в обход файервола, сбор и отправка всех логов, ключей и остальных без каких-либо следов. Проще говоря, тот, кто сидит с другой стороны этого вируса, сможет в любой момент сделать всё что угодно с содержимым твоего компьютера. Убрать что-то, отредактировать, добавить, скрыть следы своего вмешательства, а в случае эксцессов — зашифровать всё к хуям и повесить порнобаннер на заставку. Я почти восхищаюсь наглостью этого человека и его чувством юмора. — Поясни? — задумчиво предлагает Чанбин. — Ты, мой технически отсталый друг, — Минхо тихо хихикает себе под нос, — конечно же не в курсе, но неубираемые баннеры с хуями на весь экран обычные люди в основном ловят на порносайтах. И никто, слышишь, даже я, сходу не заподозрил бы в таком баннере происки кого-то, кто хочет тебя слить, даже несмотря на шифратор в комплекте. — Ладно, — кивает Чанбин. — Следующий вопрос. Кто? — Я думал, ты никогда не спросишь, — широко ухмыляется Минхо. — Ли Хвитек. Тут наверное, должны быть салют, фейерверки, конфетти и блёстки, но Чанбин понятия не имеет, о ком речь. — Это кто вообще? — уныло уточняет он. — Что я ему сделал? И откуда он знает предысторию Хёнджина? — Зам Ликса. По поводу второго и третьего — хер знает, разбираемся пока. — Минхо снова выглядит немного смущённо, но на этот раз уже не из-за того, что кто-то спалил, что он живой человек с чувствами, а из-за того, что не может ответить на резонные вопросы начальника. — Зам по?.. — По кадрам. Ты его должен помнить, он активнее всех возмущался по поводу изменений условий расторжения контрактов. О. Чанбин реально его помнит. Невысокий, очень вежливый мужчина, приблизительно его ровесник, которого вообще-то раньше он считал одним из тех, чьи комментарии наиболее ценны и профессиональны, и на том совещании Ли Хвитек действительно оставил о себе непривычно-неприятное впечатление. Поэтому Чанбин недоумевает ещё сильнее. — Ладно, — говорит он. — Что дальше-то? Какой план? — А дальше ты возвращаешься к себе и ждёшь Хёнджина, — поясняет Минхо. Снимает с пресс-папье сброшенный ранее с руки по какой-то причине свой любимый браслет с подвеской в виде кошачьей лапки и медленно крутит его вокруг пальца. — Мы отслеживаем хакера, как только он подключается к тебе, колем его и берём Хвитека. — Звучит как-то слишком просто, — задумчиво комментирует Чанбин и стучит ногтями в такт движениям Минхо. — Кто ещё в курсе? Ну, кроме твоих? — Феликс, это же его зам. Кроме того, Ликсу нужно знать, потому что… — Не оправдывайся, — перебивает его Чанбин. Минхо стыло, недовольно смотрит на него из-под бровей и снова щелкает браслетом. — Тогда, разумеется, Хёнджин. Впрочем, если он себя хорошо покажет в этот раз, я думаю снова лишить тебя личного ассистента. Чанбин изучает его лицо, пытаясь понять, насколько тот серьёзен. Не похоже на шутку, Минхо вообще не шутит о таких вещах; Минхо никогда не шутит про работу. — В каком смысле? Минхо пожимает плечами. Молчит некоторое время, на лицо его набегают тучи. — Он напоминает мне меня, — поясняет он, не поясняя на самом деле этим ничего, и одновременно очень многое. Чанбин вспоминает юного Минхо — злого, кусавшего буквально каждого, кто пытался перешагнуть определенные границы, а границы у того Минхо были ой как широки, так что кусался тот постоянно, — и понимающе кивает. Минхо, пожалуй, тоже хотел бы встретить в свое время такого вот заботливого Чанбина, который одним махом решил бы все его проблемы и оценил бы по достоинству; но все, что у Минхо тогда было — это Чанбин-ровесник, который мог помочь единственно что жильем, на еду тому и самому хватало с трудом. Теперь же Минхо вырос. Он богат и, наверное, счастлив, но, точно так же, как и Чанбин, он не в силах усыпить плачущего от несправедливости этого жестокого мира где-то в глубине души маленького ребенка, которому, как и Хёнджину, пришлось после смерти матери остаться на улице. Или нет. Или Минхо просто нравится, что Хёнджин, как и он сам, легко перестраивается по ходу дела и может быть агрессивен к людям, хуй этого кошака знает. — Хочешь взять его к себе отдел? — уточняет Чанбин для полной ясности. Минхо кивает и молча тянется за новой сигаретой. *** Чанбин сидит у себя в кабинете и задумчиво строчит очередное письмо для очередной внутренней рассылки для пиарщиков, когда заходит Хёнджин. Радостный, довольный — по нему не скажешь что что-то не так. Не знай Чанбин, что что-то не так, он и не заподозрил бы. В первое мгновение, рассматривая его, Чанбин делает это сугубо пытаясь разглядеть подвох, но потом просто залипает. Длинноногий, стройный, изящный — откровенно красивый, как фотомодель, — Хёнджин проходит к Чанбину, непроизвольно покачивая бедрами на каждом шагу, и присаживается перед ним на край стола. — Я всё сделал, — отчитывается он. — Ноутбук забрал, подарок Ёнджуну-сси купил, привез свои наброски дизайнеру, макет будет через неделю. Забежал к Сынмину на осмотр, видел Чана, тот просил передать тебе папку с профайлами, она у Чонина. Как твой день? Ты пообедал? — Да, мам, — отзывается Чанбин, делая вид, что всё ещё печатает и что Хёнджин ему мешает, но плохо скрываемая улыбка и лукаво прикушенная губа сдают его с потрохами. Хёнджин смеётся и наклоняется к нему, замирает в считанных миллиметрах от губ: — Да, детка? Мне нужно проверить, как ты себя вел? Где-то в этот момент Чанбин наконец понимает, почему Минхо зацепился за Хёнджина. То же самое, что нравится ему самому, на что он обратил внимание при просмотре того видео, имеет смысл и для Минхо, пусть и слегка в другом контексте. Хёнджин подстраивается с лёгкостью, без проблем играет ту роль, которую диктует ситуация, и, кажется, сам того даже не замечает. Он естественен в своих эмоциях в любой отдельно взятый момент и когда, ещё в первое знакомство, кроет Чанбина ругательствами, и когда непроизвольно потом флиртует с ним. И позже он играет с Чанбином в те игры, условия которым задаёт Чанбин: кастинг, стриптиз, БДСМ — он реагирует так, словно инициировал это сам; в разговоре с Ли Хвитеком он боится, спорит и сдается так, словно на самом деле собирается Чанбина подставить, а потом оказывается, что он почувствовал неладное с первых же минут и включил запись — и не прогадал. Конечно, всего этого недостаточно, никогда не бывает достаточно, сейчас Хёнджин — неогранённый алмаз, чуть передави — треснет, рассыпется мелкой пылью или и вовсе превратится в графит, и над ним, и, главное, ему самому, ещё работать и работать, но перспективы, которые начинают вырисовываться перед ним, Чанбина только радуют. «Личный помощник» в глазах общественности практически синоним «постельной грелки» (и не то чтобы общественность ошибалась), однако сотрудник службы безопасности — это нечто иное. — Может быть, тебе действительно стоит, — улыбается Чанбин, отрываясь от ноутбука, и притягивает Хёнджина к себе на колени. Хёнджин — наглец и хам; он разворачивается в руках Чанбина и нажимает кнопку селектора. — Чонин, хён обедал? — без капли стеснения спрашивает он. — Ну в столовой я его видел, — секунду спустя откликается тот. Отключаясь, Хёнджин кивает. — Тогда я должен поощрить тебя… детка? — игриво дёргает он бровями и, не дождавшись от Чанбина ответа, сползает ниже, на пол, и задвигается под стол. Устраивается на коленях поудобнее, складывает руки на бедрах — сама паинька. — У меня встреча через пятнадцать минут, Джинни-я, — вздыхает Чанбин, но глаз не отводит — не может. Видит, и как Хёнджин изучающе наклоняет голову набок, и как щурится, и как облизывает пересохшие губы. — Я справлюсь за две, — сообщает он, и в его глазах обещанием мерцают дьявольские искры. — Расстегнись и придвинься. Даже зная, зачем Хёнджин это делает, Чанбин, не в силах устоять, покорно тянется к ширинке. У него ещё не стоит, но возбуждение прячется где-то совсем рядом, скрывается в подкорке, словно рефлекс при виде сглатывающего при виде его члена Хёнджина. Пару раз двинув рукой по стволу, он хватается за столешницу и медленно подкатывает кресло ближе, нажимает на педаль регулировки высоты, чтобы Хёнджину было удобнее, и ставит пальцы на клавиатуру ноутбука. В конце концов, ему ещё нужно работать. — Время пошло, — сообщает Чанбин и принимается печатать. Взаимодействие с конкретной издательской группой, хм, и иными медиа… Хёнджин обхватывает основание члена и горячо дышит на головку. Лижет мелко, часто, языком обводит выступающие складки и быстрыми прикосновениями дразнит щель. Он играет грязно: у Чанбина встаёт ровно через секунду после начала — он изо всех сил пытается не толкаться вверх, — и дальше становится только хуже, потому что Хёнджин хорош. Он любит делать минет гораздо больше, чем его получать, и даже изредка пытается шутить, что его место — на коленях у ног Чанбина, и Чанбин уже подумывает в следующий раз достать-таки ошейник, потому что Хёнджин буквально напрашивается на определенные ассоциации. Но это в следующий раз. Сейчас Хёнджин обхватывает головку губами, помогает себе рукой и направляет член впервые не в щеку, а в горло, натягивается глубже и неминуемо давится. Невидяще держащий на клавиатуре руки Чанбин хватается за столешницу, уже готовый отодвинуться, но Хёнджин тут же повторяет попытку, и со второго раза у него выходит куда лучше. Он сглатывает вокруг головки, горло сжимается, и Чанбин стонет в голос, хотя искренне собирался молчать. Двигая головой туда-сюда, то и дело касаясь подбородком молнии на брюках, Хёнджин втягивает щеки, мычит что-то восторженное, гладит Чанбина вдоль бедра и сжимает пальцы с каждой попыткой взять глубже. Каждым звуком, каждым движением губ, языка и горла Хёнджин подводит его к краю всё ближе, и если буквально только что Чанбин с сомнением отнёсся к его обещанию успеть за две минуты, то теперь он пытается протянуть хотя бы одну. Но они с Хёнджином здесь играют друг против друга; Хёнджин снова отстраняется и давит языком на впадинку на вершине ствола, легко, на самой границе ощущений царапает зубами и через брюки гладит яйца. Ещё одна попытка дотянуться до самого упора, горячий всхлип и судорога горла вокруг ствола — и Чанбин неожиданно для себя самого кончает так бурно и сильно, что поджимаются пальцы на ногах. Его всего словно током пробивает, от кончиков ногтей до самых пяток, он тяжело стонет себе под нос, задыхается и откидывает голову на подголовник. Хёнджин хлопает его по колену, и, спохватившись, Чанбин отодвигается, подхватывает его и тянет на себя, на колени, и целует, игнорируя привкус спермы. Хёнджин расслабленно отвечает; в очередной раз Чанбин убеждается что понимает всё верно, когда скользит ладонью по его скрытому рубашкой плоскому прессу вниз, к паху, и обнаруживает под пальцами на брюках влажное пятно. Просто делая минет, Хёнджин завелся так, что кончил в процессе сам, и теперь становится ясна причина его довольной расслабленности. Хёнджин скулит ему в рот от переизбытка ощущений, и, опомнившись, Чанбин перестает трогать его член и возвращает руку обратно на тонкую талию. — Ванная? — отодвинувшись, предлагает он. Хёнджин недовольно вздыхает и только сильнее сцепляет руки у него на шее. — Не хочу шевелиться. — признается он и фыркает: — И давай по очереди, а то мы домой так вообще никогда не уедем. — У меня ещё встреча, — с тоской напоминает Чанбин. — Хочешь, можешь подождать в приемной, с Чонином? — Обязательно, — обещает Хёнджин и вдруг смешно зевает, прикрывает рот и хихикает: — Если, конечно, не усну. Тогда ищи меня у кого-нибудь, у кого в кабинете есть большой и мягкий диван и при этом нет никого постороннего и разговорчивого. — Договорились. — Чанбин кивает ему, любуясь, не в силах отвести взгляда, хотя только что торопил его сам. У Хёнджина, однако, оказывается силы воли лишь на самую каплю больше, и он сползает с колен, прижимается губами к щеке; в глазах его нежность. — Иди умойся, — ласково предлагает он. — У тебя на лице буквально написано, чем ты сейчас занимался. — Чья бы кошка мяучила, — фыркает Чанбин, но, улыбается и огромным усилием воли тащит себя в ванную. Там он смотрит на себя в зеркало, застёгивается и действительно умывается — потому что Хёнджин прав, лицо красное и буквально сытое, довольное, холодная вода помогает притушить краски; и пишет Минхо: «Считай, что лично я зачёт Джинни поставил». Минхо отвечает селфи из туалета, на котором его отражение в зеркале недовольно закатывает глаза, и Чанбин, вместо того, чтобы раздражаться, почему-то смеётся. Когда он выходит обратно, Хёнджина в кабинете уже нет. *** В процессе встречи кто-то из пиарщиков передает ему документы на подпись, Чанбин рефлекторно тянется к карману пиджака за ручкой — которая давно валяется на столе, — но вместо металла натыкается пальцами на острый бумажный уголок и удивляется — никогда он визитки так не таскал. Он цепляется взглядом за ручку, лежащую поперек клавиатуры, но всё-таки достает визитку и внимательно смотрит на нее. «Ли Хвитек». Чанбин не сразу понимает, что это значит и откуда у него это, но, когда понимает… Быстро расписываясь, он бесцеремонно объявляет о перерыве на пятнадцать минут и выходит с телефоном в ванную, чтобы уж наверняка. Минхо снимает трубку почти мгновенно. — Хочешь обвинить его ещё и во взяточничестве? — не здороваясь, предлагает Чанбин. — Да уже не надо, в принципе, — тянет Минхо и мычит себе под нос. — Так, повернись другим боком… Это я не тебе. Но давай, да, рассказывай. — Джинни протащили к нам через взятку. Я разговаривал с его родителями, и они дали мне визитку Хвитека, про которую я, блядь, забыл и вспомнил только сейчас, — признается Чанбин. — Если ты им заплатишь, думаю, они согласятся свидетельствовать против него. — Угхм… — тянет Минхо и вдруг раздраженно, громко и зло шипит. И возмущается: — Я сказал, не кусай меня! Не кусай, кому говорю! Чанбину кажется, что он слышит недовольный голос Хёнджина, и он недоуменно сдвигает брови: — Что у вас там происходит вообще? Это Джинни? — Джинни-Джинни, — подтверждает Минхо. — Блядь, нет, иди сюда сам обрабатывай свою крыску, мне ещё пальцы дороги! Голос Хёнджина на фоне уже гораздо менее раздраженный, почти извиняющийся, и Чанбин не выдерживает. — Две минуты, — обещает он. — И тебе придется мне всё рассказать. Не вешая трубку, он вылетает обратно в кабинет, машет главе пиар-отдела, показывает жестами, что всё, пиздец, он умотал, все свободны, и выскакивает за дверь. Не дожидаясь лифта, топает по лестнице, гремит башмаками, чуть было не поскальзывается на поворотах. — Угомонись, — приказывает Минхо, как только Чанбин влетает к нему в кабинет, и толкает к нему Хёнджина. — Ничего с ним не случилось, сам проверь. Чанбин и проверяет. У Хёнджина разбита губа, щека слишком красная и явно вот-вот опухнет, челюсть — Чанбин проводит пальцами — вроде цела, ребра тоже, зрачки нормальные, и вообще всё вроде хорошо, несмотря на то, что Хёнджин подозрительно молчалив. Прижимая его к себе — мое, не отдам, хер вообще больше из рук выпущу, убью ту тварь, что посмела причинить ему боль, — Чанбин внимательно смотрит в лицо Минхо, и неизвестно, что тот видит, но, выдыхая, усаживается на диван — нормальный, а не кожаный; Чанбин чуть улыбается этой мысли, — и вновь тянется за сигаретой. Давно он не курил, а тут, судя по пепельнице, весь день смолит, и это напрягает. — Рассказывай, — уже спокойнее предлагает Чанбин, смещается чуть в сторону и прислоняется жопой к тумбочке. Сразу становится гораздо удобнее и стоять, и держать Хёнджина, который ощущается так, словно у того вот-вот подломятся ноги. — Мы его взяли, — дёргает плечом Минхо. — Буквально на живца, запустили к нему Хёнджина и тот под запись развел его на полноценное признание. — Так легко? — удивляется вновь Чанбин. Хёнджин удивляется вместе с ним, но уже совершенно другому. — Ты знаешь про Хвитека? — отстраняясь, выдавливает он Чанбину. — И про флэшку, — подтверждает Чанбин его самые худшие опасения, ловит его испуганный взгляд и тянет обратно: — Мне, между прочим, понравилось. — Правда? — Хёнджин улыбается и тут же шипит, трогает пальцем вновь треснувшую губу, смотрит на кровь на пальце и просительно оглядывается через плечо: — Минхо-хён… Минхо вновь старательно и с очевидным удовольствием шипит на него, затем кидается поочередно упаковкой ватных дисков и антисептиком, метя прицельно в голову. Тут же отобрав их, Чанбин смачивает диск, притягивает Хёнджина обратно и аккуратно прижимает к губе. Ойкнув, тот замолкает, и Чанбин снова вопросительно смотрит на Минхо. — Полиция уже едет, — правильно понимает вопрос тот. — Я бы велел вам обоим валить домой, но ты мне нужен как заявитель, а Хёнджин как непосредственно пострадавший. — Тогда двигайся, — вздыхает Чанбин и тянет Хёнджина за собой к дивану. *** Когда они вваливаются домой во втором часу ночи, их только и хватает, что на ленивый душ в обнимку, да на быстрый перекус. Закончив, Чанбин составляет посуду в мойку и дальше просто игнорирует как явление. Не задавая вопросов, Хёнджин заваривает им матча и тащит обе кружки на тумбочки у кровати. Чанбин, доделывая перед сном забытое за вечер, вечно хочет пить и ленится вставать; Хёнджин подцепляет у него эту привычку и незаметно приучается пить чай перед сном. Сейчас бы им заснуть, но они лежат друг напротив друга, сверкая глазами в темноте, и сна у них обоих ни в одном глазу. — Я так боялся, — в какой-то момент признается Хёнджин. — Чего? — тихо спрашивает Чанбин и боится, что слишком неаккуратным или грубым комментарием может разрушить атмосферу. — Ты казался таким уверенным на видео… — На каком? — удивляется Хёнджин. Чанбин с удовольствием его информирует: — У Минхо на каждом шагу камеры понатыканы, и он показал мне, как ты к нему заходил и включал запись. — О, значит, ты слышал, — на миг смущается Хёнджин и еле заметно в темноте краснеет. Потом вдруг смеётся: — Хотя чего это я, не то чтобы ты чего-то из того, что я там наговорил, не знал. Конечно, это кажется не очень уместным — хотя, конечно, куда как более, чем в первый раз, в кабинете Минхо, когда Чанбин смотрел то видео, а Хёнджина даже не было рядом, — но, поддаваясь волне знакомой нежности, Чанбин шепчет: — Ты же знаешь, что… — он запинается, ощущая, как тяжело идут на язык слова, как хреново генерирует и перерабатывает в них чувства усталый мозг, — что это взаимно, да? Что я люблю тебя и что готов ради тебя на всё? Хёнджин ошеломленно молчит, и Чанбин нашаривает под одеялом его руку, переплетает их пальцы вместе. Он не ждёт ответа — на самом деле это он здесь отвечает, — но Хёнджин всё равно придвигается ближе, и закидывает на него ногу. — Если моё место рядом с тобой, — он делает паузу, точно ждёт, что Чанбин почему-то начнет ему возражать, — то твоё — рядом со мной, хорошо? — А как иначе? — улыбается ему Чанбин так широко, что ему кажется, что вот-вот треснут щеки. И Хёнджин словно чувствует это — или просто понимает по голосу, — поэтому жмется сильнее, будто хочет врасти в него всем собой, и утыкается носом в шею, касается губами бьющейся под кожей жилы, вдыхает с каждой секундой всё спокойнее и расслабленнее. Чанбин ещё долго вслушивается в издаваемые им звуки, почему-то вдруг не в силах поверить, что тот настоящий, что Хёнджин не приснился ему ненароком, и почти боится засыпать. Только когда рука уже находящегося в глубоком сне Хёнджина сползает с груди Чанбина куда-то в пах и там уютно устраивается на члене, Чанбина настигает неожиданное озарение, — самое то для трёх часов ночи, — что Хёнджин действительно настоящий, потому что у него не получилось бы придумать себе его — такого, — и, успокаиваясь, он тихо смеётся в потолок. *** Утром они собираются на работу, невыспавшимся, недовольные. В какой-то момент Чанбин, уже готовый к выходу, тупит в телефон на кухне, пока Хёнджин укладывает последние мелочи. — Ты долго ещё? — задолбавшись, спрашивает он. — Уже гото… Нет, стой, — спохватывается Хёнджин. — Щас, ещё один момент. Он выбегает в коридор, и Чанбин слышит, как хлопает дверь его старой комнаты, про которую они оба, кажется, не вспоминали уже пару недель. Минута тишины — и Хёнджин выходит обратно, с полными руками цветных, смутно знакомых упаковок. Прищурившись, Чанбин всё-таки опознает протеиновые батончики из собственных запасов спортпита, и охает. Под его ошарашенным взглядом Чанбина Хёнджин аккуратно складывает их обратно в ящик, затем оборачивается. — Так ты идёшь или нет? — спрашивает он и подмигивает. — Долго тебя ещё ждать? Конец.