***
Холодный воздух проникает в комнату колыша полупрозрачный тюль. Снежинки, занесенные ветром, мягко опускаются на деревянный пол спальни, небольшой горкой собирается снег у открытой двери, что ведет на балкон, на антикварном зеркале мороз вырисовывает всевозможные узоры. Ледяные простыни кутают меня в свои объятия, чувствую, как с каждым вдохом, обжигающим легкие, веки открывать становится все тяжелее. Здесь настолько холодно, что я уже не чувствую пальцев на руках, кровь, кажется, замерзает с каждой минутой все сильней. Барабанные перепонки скоро просто-напросто лопнут из-за того, с какой силой бит из наушников наваливается на них. Мне нравится слушать музыку на той громкости, когда она заглушает в моей голове мысли о тебе. А они там постоянно, поверь. Сейчас январь. Я его ненавижу. Ненавижу, ведь он забрал тебя у меня. — Ты знаешь, — начал омега облокотившись на подоконник и втянув носом воздух, продолжил, — у каждого месяца свой запах, и сегодня, в середине января, пахнет маем. — И как же пахнет май? — Улыбнувшись уголком губ спросил альфа. Тогда я сказал, что это липовый мед и прекрасная нежная сирень, но сейчас — нет. Май пахнет озоном, что в теплом воздухе разливается перед грозой. Май пахнет тобой. Одним лишь тобой. Я прекрасно помню тот день, когда впервые тебя встретил, всего такого невозможного, словно вышедшего из моих мечт.Lana Del Rey — Salvatore
Феликс никогда не любил приемы, устраиваемые отцом в их поместье. От чрезмерной роскоши и пафоса, к горлу подходила тошнота, а от липких взглядов взрослых альф хотелось поскорее добраться до ванной комнаты и смыть их всех с себя, яростно натирая нежную кожу мочалкой, лишь бы смыть с себя эту грязь. Ему только-только исполнилось девятнадцать, а вся тяжесть бытия уже свалилась на хрупкие омежьи плечи. Будучи единственным сыном главы службы безопасности Сеула, Ли Минхо, Феликс рос в строгости, вечных ограничениях и, нависшей над головой грозовым облаком, задачей — не опозорить отца, быть человеком, его достойным, что омеге с трудом, но удавалось. До недавнего времени. Для человека, занимающего столь высокую должность, старший Ли обладал исключительным дурновкусием почти во всем, что касалось внешнего проявления достатка: люксовые авто с безобразным тюнингом, нет, на работу альфа ездил исключительно на строгих черных меринах, домом, интерьер которого так и пестрил мрамором и золотом, и, конечно же, неприличным размахом вышеупомянутых приемов. Они устраивались каждый раз, как государство одерживало победу над очередной преступной угрозой и тогда Феликс отыгрывал роль прелестной игрушки, что отец с гордостью демонстрировал гостям, мол «вот, посмотрите, какой у меня прекрасный омега-сын, загляденье», а восторженная публика соглашалась. Феликс натянуто улыбался остальным взрослым омегам, усыпанным украшениями на несколько миллионов долларов, втиснутых в платья от кутюр, что снисходительно гладили его по головке, пророча ему шикарного мужа и кучу детишек. Единственной отрадой после таких вечеров, была мама, которую омега любил искренне и всецело. Они поздней ночью, избавившись от всей этой дорогой шелухи, переодевшись в пижамы, сидели на плетеных стульях веранды и говорили обо всем на свете, поглядывая на сотни тысяч звезд, устилавших черное небо. Вот и сегодня, омега готовился отыгрывать свою роль. Вдохнув поглубже и медленно выдохнув, он натянул вежливую улыбку, начал медленно спускаться по широкой мраморной лестнице, кончиками пальцев касаясь холодных перил. Дойдя до половины, Феликс осознал, что на какое-то мгновение шум голосов стих, после перейдя в гробовую тишину, а когда омеге наконец-то открылся вид на первый этаж, он увидел его — того, на кого были устремлены все взгляды, и один особенно недовольный от отца. Ли поднял на него глаза и успел сразу же об этом пожалеть. В твоих глазах был целый океан тьмы, она спиралями сворачивалась, стремясь куда-то ниже ада, засасывала в черную пустоту, туда, в полный вакуум. И я падал. Все это время, пока ты не отводил взгляд, я успел коснуться дна и увидеть всех тех монстров, что на самой глубине обитали. И уже тогда я знал — без них не проживу. Знал, что мне суждено в этом океане захлебнуться. Знал, что больше не всплыву. Мужчина разглядывал его внимательно, скользя глазами по каждой части юного тела, впитывал жадно, будто стараясь отпечатать на подкорке образ в мельчайших деталях, а после отвернулся, встречая недовольный тон хозяина особняка. Феликсу казалось, что время остановилось пока темные глаза его изучали, на деле же, прошло не более минуты, но по ощущениям — целая вечность. Затерявшись среди гостей в большом зале, омега вежливо отвечал на все вопросы настырных дам-омег, изредка оглядываясь по сторонам, пытаясь уловить хоть краем глаза того мужчину. — Господин Ли, что это за очаровательный молодой человек? — Донесся откуда-то сверху бархатный голос, вынуждая омегу обернуться. — Мой любимый сын — Ли Феликс, — от этих слов аж передернуло, — господин, Хван. — Беря сына под локоть и не скрывая неприязни, ответил Минхо. — Очень приятно, господин Феликс. Хван Хенджин. — И мягко взяв чужую маленькую ладошку, легко коснулся тыльной ее части губами, сверкнув кофейными глазами, альфа. Вроде такое простое действие, а омеге будто разряд тока по рукам пустили, он даже не дышал. Стоя рядом с Хваном, Ли осознал, насколько миниатюрным выглядит рядом с почти двухметровым широкоплечим альфой, он с трудом доставал тому до груди и это, почему-то откликнулось приятным теплым импульсом внизу живота. И все. За весь прием они больше и словом не обмолвились, только омега время-от-времени кидал тому в спину заинтересованные взгляды, но ответный так и не заметил. Хенджин вскоре покинул прием, а Феликс потом подслушивал под дверью родительской спальни гневную тираду отца о том, какой же наглец этот Хван Хенджин, раз посмел заявиться к ним сегодня на прием, о том, что плевать тот хотел на все палки, старательно вставляемые Минхо в его колеса. Уже лежа в своей постели и просматривая информацию в поисковике, омега понял почему так негодовал отец. Хван Хенджин был тем, на кого старший Ли обычно охотится, кого так любит публично наказывать, демонстрируя силу государства, в собственных глазах отождествляя себя почти что с Фемидой. Хван Хенджин владел портами в Пусане и некоторой их частью в Китае. Альфа торговал оружием, отмывая деньги через автомобильные заводы, но из каких-то статеек, что были на дальних страницах, выяснилось, что Хван еще и контролирует почти весь рынок наркотиков Южной Кореи, а также, слухи о связи с сильнейшей триадой в Гонконге. С тяжелой от полученной информации головой, Феликс проваливается в сон.Cat Pierce — You Belong To Me
С того момента прошло около двух недель, Ли уже успел и забыть об альфе, когда в один день не встречает его поджидающего на парковке у университета после занятий. Омега медленно подходит к альфе, не зная чего ожидать от этого мужчины. Хенджин открывает перед ним дверь своего шикарного черного бентли и вежливо спрашивает можно ли пригласить омегу разделить с ним ужин. Феликс тихо отказывается, пусть и желание поехать было, а мужчина перед ним одним своим взглядом пробуждает внутри сотни бабочек, что своими крылышками щекочут внутренности. Ну и пусть, ему нельзя, Феликс не подведет отца, он не будет якшаться с бандитами, они по разные стороны баррикад, они с противоположных миров. Но Хенджин не отступает, он все так же стабильно, раз в неделю, приглашал того на ужин, ни разу не проявив агрессию из-за отказа. Он посылал огромные букеты нежных белых тюльпанов буквально везде: прямо на пары в университет, в кафе, где омега виделся с друзьями, даже прямо в дом семьи Ли с одной неизменной фразой на открытке: «Можно пригласить тебя на ужин?». Приятно. Безумно. Пусть и приходилось выкидывать их лишь бы отец не увидел. Тогда ты в открытке к очередному букету написал: «Я не устану спрашивать. Поверь, я дождусь. Просто буду медленно умирать, каждый раз как вижу тебя. Тюльпаны уже в легких у меня прорастают, их запах заполнил все пространство вокруг, но только так я могу нормально существовать все эти месяцы, создавая иллюзию твоего присутствия рядом.» И тогда я переступил через свои принципы, согласился, навсегда перестав быть «достойным» отца. Я пал на пятьдесят первом букете белых тюльпанов, единственных цветов, что ты считал красивыми, лишь потому, что пахли мы с ними одинаково.G-Eazy & Halsey — Him & I
Сбегая ночью из дома и, как мышка, пробираясь мимо охраны, Феликс садился в черный бентли, что словно дикий зверь своими красными глазами темноту ночи разрезал, а там сразу оказывался на коленях альфы, под чьим одним лишь взглядом омега превращался в податливое нечто, из которого можно было лепить словно из пластилина. Хенджин был у Феликса первым во всем. Первым, с кем омега попробовал алкоголь находившись под чутким надзором старшего. Первым, с кем он увидел жизнь с другой ее стороны, с ее яркой ночной и безбашенной, освещенной неоновыми огнями, стороны. Первым в поцелуях, которые каждый раз у обоих до слабости в коленях, до нехватки кислорода, до пожара в легких и опухших искусанных губ. Первым в откровенных, до покалывания на кончиках пальцев, уносящих в стратосферу, ласках. И конечно же, первым мужчиной в сексе. Ни один из них никогда бы не назвал то, чем они занимаются, грубым и лишенным всяких чувств словом «трахаться». Нет, это даже не просто секс, это глубоко, это настолько едино, настолько сильно переплетено где-то под кожей, это безвозмездный обмен черного и белого, Инь и Яня. Это выше Эвереста, гораздо, это не звезды, что на пике сквозь потолок видны, это каждый раз взрыв сверхновой. Это вулкан чувств и прикосновений, что говорят то, что словам не под силу. Сердце так гулко бьется в груди, каждым своим ударом грозясь проломить ребра, я слышу его шум в ушах. Кровь лавой по венам течет, пузырится, кипит прожигая мне сосуды. Но от этого боли ни капли. Напротив — хочется еще, чтоб накрыло с головой под лавиной, чтоб твои руки на моем теле навеки свои отпечатки запечатлели. Хочу, чтоб когда я кончил, ты впился в шею клыками, пустил мне по венам с кровью свой запах тяжелый. Чтоб всем было видно, кому я принадлежу. Я хочу тебя глубоко под кожу, хочу тебя в свою ДНК. Хван Хенджин был первым и последним, кто душу приручил.J2 — umbrella epic trailer version
Оставаться незамеченными долго бы у них не вышло. Просто не было шансов. Ибо в этом мире так не работает. Поползли слухи: «да? Сынишка главы безопасности и его главная заноза в заднице? Вот уж не повезло с отпрыском», «ага, играет Хван грязно, через омежку пробирается» и много-много подобного. И когда на лице Феликса появится огромная гематома на скуле от жесткой отцовской пощечины было лишь вопросом времени, а домашний арест и лишение любых средств связи так и вовсе было чем-то самим собой разумеющимся. А потом заявление Минхо на пресс конференции: — Мы получим Хван Хенджина. Живым или мертвым — не столь важно, а то, что он надругался над моим сыном, склоняет нас к тому, что в скором времени на центральном кладбище появится могила с очень громким именем на надгробии. У Феликса тогда сердце в пятки упало. Его отец серьезно намерен Хенджина в землю на три метра вниз отправить, червям новое лакомство обеспечить. А еще стало так мерзко от отцовского лицемерия, будто ему есть до него дело, будто ему действительно важно, что над его сыном «надругались», да он же его даже сыном после той пощечины не считает. Ведь Феликс не смог. Он опозорил своего отца. Он недостоин зваться сыном Ли Минхо. Вот его приговор. Кое-как, уговорив сына прислуги, омега смог сделать всего один звонок и связаться с Хенджином, который в деталях объяснил, как и что тому делать. Глубокой ночью, убедившись, что родители спят, Феликс набил рюкзак самым необходимым и максимально тихо стал перелазить через балкон к водосточной трубе, оттуда он перебежками добрался до забора, за высокими туями и уже перелезая через него, обернулся и увидел маму, что смотрела с балкона родительской спальни прямо на него. Омега замер, сердце билось так быстро, как колибри машет своими крылышками, все, он попался, шансов нет, его запрут на сто замков и заодно обнесут бетоном, чтоб не вышел никогда, но мама лишь грустно улыбнулась и со вселенской печалью во взгляде посмотрела на него, после чего развернулась и покинула балкон. Это было знаком. Знаком бежать пока есть возможность. И вот Феликс уже сидит на заднем сидении дорого внедорожника, несущегося по ночному городу к одному-единственному человеку. Сидя в одном из клубов Хвана, потягивая через соломинку безалкогольный коктейль и привалившись к боку альфы, Феликс рассматривал беснующуюся толпу с вип-ложы на втором этаже. С ними были деловые партнеры и друзья Хенджина, в их разговоры омега предпочитал не вмешиваться, а только слушал вполуха, но одна фраза, брошенная кем-то из альф, чуть не заставила его выпустить бокал из руки: — Слышал заяву Ли, Хван? — Посмеиваясь спросил Субин, — «Я достану его мертвым или мертвым!», вот идиот, совсем крыша на старости лет поехала. Хенджин в ответ тихо смеется и соглашается с тем, насколько невероятно это звучит. А Феликсу блять не смешно, он вообще в долбаный камень превратился, он не сомневается в словах отца, знает, что тот трепаться не любит. И вот вдох сделать уже не получается, легкие будто два мокрых листа склеились, отказываясь принимать кислород, а все звуки превратились в белый шум. Может он совершил ошибку? Не стоило ему сбегать и провоцировать тем самым отца, так у Хенджина был бы хоть шанс без пули в черепе остаться, а он просто взял и налепил тому на лоб мишень. Нужно уехать, раствориться, затеряться где-то, лишь бы уберечь. Он не позволит ему умереть. — Спасибо за этот вечер, — тихо говорит омега, беря клатч и уже готовясь подняться с диванчика. — Я не понял, малыш, — нахмурился альфа, — ты куда-то собрался? — Нет. — Не пудри мне мозги. — Мягко просит Хенджин. — Просто… ты же слышал «мертвым или мертвым», я не хочу быть рядом, когда тебе спустят всю обойму в грудь. — Хрипя произносит. — Это просто идиотское заявление твоего чокнутого папаши, я умру стариком у тебя на руках ни о чем не жалея. Но ты мне солгал.Willy Moon — Bang Bang
В нашем случае долго и счастливо никогда не было вариантом. Так устроена наша жизнь. Так нам было предначертано в этом из миров, моем самом нелюбимом. 13 выстрелов. Ровно столько пуль в твоем теле. Ровно столько мой отец выпустил, чтобы забрать тебя у меня. Я до сих пор в той ванной с лазурной водой, что так стремительно окрашивается бордовым вином, льющимся из тебя, я до сих пор ощущаю тяжесть твоего тела на своих руках, я все еще чувствую, как горят легкие от моей истерики, когда мы смотрели друг другу в глаза: я с пеленой из горячих слез, что обжигали мне раз за разом щеки, а ты, глотая воздух, тускнеющими каждую секунду, глазами цвета крепкого кофе. Ты действительно умер у меня на руках, но не так, как обещал, любовь моя. В тот день спецназ и глава службы безопасности устранили угрозу в лице Хван Хенджина. Помнишь, ты сказал мне однажды: — Ведь ты мой маленький падший ангел… — Почему падший? — Потому что своей тьмой я перепачкал то, что от твоих белых крыльев осталось, когда ты падал с небес в эту дыру. Теперь у меня действительно не осталось крыльев, ибо я так стремительно падал ниже земли, ниже самого Коцита, что у моих крыльев не было и шанса. С тобой я был сверхновой, я горел так ярко, что мама часто шутила, что мои глаза можно вместо лампочек вкручивать, а теперь я черная дыра, в которую засасывает лишь меня одного бесконечное количество раз, я снова и снова падаю во тьме без шанса вновь увидеть мерцающий миллиардами звезд космос. Я все еще болен тобой. Болен смертельно. Да и где искать лекарство от того, чье имя огнем на собственных ребрах выжжено? Того, кто по венам вместе с кровью бежит? Нигде. И я буду ждать, ждать той жизни, в которой мы будем вместе до конца.***
На утро, не получив ответа на свой стук, служанка обнаружит замерзшего насмерть омегу с улыбкой на лице.