baby, don't forget my name

VI. Шузо не слишком осторожный человек (он слишком вспыльчив и горд для этого), но не кажется разумным внезапно кричать о своих чувствах с крыши или делать из мухи слона. Он не конфликтует, но и не стремится произносить вслух слова, в которых только что признался самому себе в тишине и безопасности собственного разума. Дело в том, что Шузо никогда не ставил себя в такую опасную ситуацию. Он никогда не чувствовал себя таким уязвимым. Он привык все контролировать, и хотя он на девяносто девять процентов уверен, что Хайзаки покраснеет, зашипит и примет его признание с недоуменным счастьем… Но один процент сомнений все же остается. Все-таки в последнее время Хайзаки стал другим. Непредсказуемым. Иногда кажется, что перед ним совсем другой человек. И, возможно, Хайзаки с радостью примет чувства Шузо, и они начнут встречаться. С другой стороны, может быть, Хайзаки удивит его, отвергнет. Может быть, Шузо видит то, что хочет увидеть. Может быть, Хайзаки просто нервничает рядом с людьми, которых считает друзьями, или его восхищение Шузо просто смехотворно велико. А может, это все вышеперечисленное. Может быть, может быть, может быть. Он не может ничего поделать с этими тревожными мыслями, как не может поделать и с тем, что его сердце учащенно бьется, когда Хайзаки улыбается ему. И все же он не может просто ничего не делать. Он никогда не боялся добиваться своего, и не думает, что в этом случае все должно быть иначе. Осталось только решить, как ему поступить. На ум приходит несколько вариантов, и он сразу же отметает их все. Оставить любовное письмо в шкафчике Хайзаки, позвать его с уроков, чтобы встретиться под сакурой или еще что-нибудь в этом роде? Нет, черт возьми. Во-первых, это слишком неловко. И слишком слащаво. Он содрогается при одной только мысли об этом — и лишь слегка приободряется при мысли о том, как отреагирует на это Хайзаки. Если признаться в этом вскользь, есть риск, что Хайзаки решит, что это шутка, и откажется слушать, хотя Шузо предпочел бы, чтобы все было по-тихому. Но разве что-нибудь, касающееся Хайзаки, когда-нибудь было тихим? Это громкое «нет». Значит, что-то другое. Следующие два дня он безуспешно размышляет над этим, и только когда мама, просматривая почту, предлагает ему купон в «Маджи Бургер», у него появляется план. Глупо простой план, но он должен сработать. Ему не терпится воплотить его в жизнь, пока он с нетерпением ждет появления Хайзаки на занятиях с репетитором, но все мысли о признании обрываются, когда появляется Хайзаки с сияющим, симпатичным светловолосым мальчиком на спине, тем более что сразу видно, что они с Хайзаки близки. Достаточно близки, чтобы игриво подтрунивать друг над другом, и Шузо не видел, чтобы Хайзаки с кем-то делился простой, лёгкой привязанностью. Ни с кем, кроме него. До сих пор. Шузо никогда раньше не испытывал ревности, которая регулярно разрушает жизни на телевидении или разрывает отношения в реальной жизни, и… в общем, до сих пор не испытывает. Он не может отрицать, что чувствует всплеск чего-то неприятного, когда этот новый парень — Кисе Рёта — заставляет Хайзаки улыбаться или смеяться, или когда он так легко прикасается к Хайзаки и получает в ответ лишь легкое раздражение. Оно темное, болезненное и, к счастью, настолько слабое, что он может его игнорировать. (Он может понять, откуда берутся все эти герои, даже если считает, что это плохое оправдание для всех тех глупых поступков, которые они «совершают»). Не так уж сложно отбросить это, когда Кисе такой яркий, обаятельный и наполненный хорошим юмором. Он просто чертовски симпатичен. Да и умный, пусть и не по-книжному умный. Он догадывается о ситуации между Хайзаки и Шузо, увидев их вместе всего один раз — может быть, потому, что они очевидны, но Шузо считает, что Кисе просто настолько проницателен, — и это не мешает ему использовать их обоих в качестве подушек, когда ему вздумается. Они также не избавлены от его неустанного флирта. Возможно, кого-то раздражало бы, что Кисе не отступает, когда узнает об этом, но Шузо на самом деле успокаивает (и невольно впечатляет) то, что Кисе его не отпугивает. Это значит, что он будет полезен Хайзаки, которому нужно больше друзей, чем просто Шузо, и… он, по общему признанию, любит Кисе, настолько, что иногда возвращает ему привязанность, когда становится очевидно, что Кисе жаждет общения. Он не позволяет ревности влиять на его общение с ними, поэтому не может поверить, что его собственный рот предает его и говорит что-то настолько глупое. — Ты можешь поделиться этим с идиотом номер два, — говорит он, как будто это не имеет значения. Как будто это не преддверие свидания. Как будто его подарок и впрямь — дерьмовый купон в кафе быстрого питания. Как будто он ожидает, что Хайзаки каким-то образом догадается о том, что Шузо хочет, чтобы он… что, бросил Кисе и пошел с ним на свидание? Он и сам не знает, чего хочет, разве что поскорее уйти от разговора и забыть, что все это вообще произошло. После этой катастрофы он возвращается домой и кричит в свою гигантскую подушку суши, так смущаясь, что может умереть. Должно быть, он пролежал так некоторое время, потому что в конце концов кто-то пришел его проведать. — Ты в порядке? — спрашивает Такара, тыкая его в бок, как тыкают палкой странное существо. — Нет, — отвечает он, и хотя слова заглушаются подушкой, кажется, что она его понимает. Она снова тычет его. — Что случилось? Он издает мучительный стон, не желая говорить об этом со своей младшей сестрой. Да и вообще с кем бы то ни было. Никогда. — …Это одна из тех вещей, о которых говорила мама для старших детей? — пробует она после минуты напряженного раздумья. Он хмыкает, и она, видимо, теряет интерес и уходит, к счастью, оставив его страдать в тишине. Но через несколько минут он снова слышит, как открывается его дверь. — Шузо? — Его папа зовет, слегка поднимая кровать, когда садится рядом с ним. Он кладет руку на плечо Шузо и спрашивает. — Ты в порядке, сынок? Вместо ответа он издает невнятный звук отчаяния, и отец усмехается. — Проблемы с девушкой? — Шузо чувствует, как его желудок скручивается в узел от внезапной тошноты, а тело непроизвольно напрягается под отцовской рукой. Он не рассказывал родителям. Он даже не знает, как это называется. Гей? Бисексуал? Раньше он никогда не испытывал желания встречаться с кем-то, независимо от пола. Есть ли слово для внезапного осознания того, что ты влюбился в своего друга? Он не знает и боится спросить, хотя его родители никогда не отзывались плохо о представителях другой сексуальной ориентации. — Шузо? — его отец спрашивает, обеспокоенный. …Может быть, его подстегивает унизительный провал с признанием Хайзаки, какая-то жалкая попытка спасти остатки мужества, выплеснуть на волю переполняющие его чувства. А может, дело в том, что он знает, что может доверить отцу абсолютно все. Что бы это ни было, он делает дрожащий, решительный вдох и выпускает его, заставляя себя расслабиться, пока приходит к решению. — …Что, если я скажу, что это проблемы с мальчиком? — нерешительно спрашивает он, и слова почти застревают у него в горле, прежде чем вырваться изо рта в бешеной спешке. Он тревожно ждет, напуганный, несмотря на слабые попытки успокоиться, и спустя вечность вздрагивает, почувствовав на спине теплую отцовскую руку, поглаживающую его по спине в привычном любящем жесте, который в значительной степени успокаивает его страхи. — Я бы сказал… — Его отец начинает, но запинается, тщательно подбирая слова. — До твоей матери у меня была только одна девушка, и оба раза они приглашали меня на свидания. Но я помню, что в старшей школе я был влюблен в своего вице-капитана. Медленно повернув голову к отцу, Шузо встречает то же теплое, любящее выражение лица, что и всегда. — Ты учился в школе для мальчиков, — Шузо произносит вслух, и его голос почти затихает от осознания этого. — Папа, ты…? — Твоя мама всегда говорит, что ты такой же, как я, — он говорит, слегка забавляясь. — Иногда я забываю, насколько точна ее интуиция, — шутит он. Шузо с облегчением выдыхает. Он знал, что причин для беспокойства нет, — и вместо страха в нем вспыхивает любопытство. — Что случилось? — Я так и не сказал ему об этом и больше не видел его после окончания школы. Я слишком боялся что-то сказать. Хотя не могу сказать, что жалею об этом. — Он потирает затылок, смущенный, но счастливый, и объясняет. — Тем летом я встретил любовь всей своей жизни, ну, ты знаешь эту историю. Она пригласила меня на свидание, а через три года сделала предложение. А когда мы поженились, она сделала меня отцом. — Он немного удивленно смотрит на Шузо, произнося эти слова, в них столько благоговения, любви и благодарности, что Шузо не может не улыбнуться, даже закатывая глаза. Мама всегда шутит, что он родился, чтобы стать отцом, и Шузо уже давно понял, почему она так считает. Отец каким-то образом всегда заставляет его чувствовать, что его рождение — это драгоценный, чудесный подарок, который он не знает, чем заслужил, но, тем не менее, счастлив и благодарен за него. Поэтому его переживания по поводу того, что он не может быть натуралом, никогда не проходили бесследно. Шузо знает, как ему повезло, что у него такие родители. К счастью, пока никто из них не успел расчувствоваться, его отец продолжает: — Не могу поверить, что у меня нет для тебя совета, когда речь идет о мальчиках. — Он выглядит до смешного подавленным, как будто кто-то совершил серьезное преступление, не передав ему необходимый опыт, чтобы помочь Шузо с его мальчишескими проблемами. — …Да, как ужасно, — сухо комментирует Шузо. Его отец хмыкает. — Хочу, чтобы ты знал, мои советы бесценны. — То есть бесполезны. — Почему, ты…! — Отец тянется к нему и начинает нещадно щекотать, от чего Шузо корчится и беспомощно смеется. Его отец — чертов мошенник, который знает все его слабые места. — Эй, прекрати! — он безуспешно пытается, бесполезно отбиваясь от рук отца. — Может, в следующий раз ты подумаешь, стоит ли смеяться над своим стариком! — Никогда! — А я-то думал, что мы би-друзья, — отец надувается, наконец отстраняясь. Он вздрагивает всем телом. — Папа, это худшее, что ты мне когда-либо говорил. — Сынок, ты разби-би-ваешь мне сердце. — Фу, гадость. Это был даже не каламбур! Его отец вытирает фальшивую слезу. — Мой собственный сын отверг меня! Я не могу больше жить. Гуд-би, жестокий мир. Он закрывает уши и кричит, заглушая ужасные слова, вылетающие из уст отца. Они не заслуживают того, чтобы называться словами. — Это жестокое и необычное наказание! Он едва может различить смех отца над собственным голосом. Что он сделал, чтобы заслужить такого родителя? (Вероятно, что-то невероятное.) VII. Мама разыскивает его позже, уже после того, как Шузо действительно понадобилось спасение, но он вряд ли может обижаться на нее. В конце концов, ей пришлось терпеть его отца и его ужасный юмор гораздо дольше, чем ему. — Мальчики? Правда? — Она спрашивает, и, когда она делает паузу, они отчетливо слышат, как отец громко и не в такт поет какую-то попсовую песню, доносящуюся из кухни — скорее всего, под аккомпанемент ужасного танца. Он уже был свидетелем такого. Больше никогда. Он фыркает. — Не то чтобы я выбрал это, — замечает он. Скорее, его чувства набросились на него, как чертов разъяренный бык. Она улыбается. — Просто скажи мне, что он не такой, как твой отец. Не думаю, что смогу вынести двоих таких. Он вспоминает Хайзаки: колючий, быстрый в гневе, с матросским языком — и ему становится смешно от мысли, что он сравнивает его с отцом. — …На самом деле он больше похож на тебя, — говорит он, только сейчас осознав. Она даже возглавляла банду. Какого черта?! Выражение ужаса на его лице заставляет маму разразиться хохотом. Она взъерошивает его волосы и говорит, самодовольно ухмыляясь: — Хороший вкус, Шузо. Тебе обязательно нужно найти кого-то вроде меня. Он театрально стонет, а она закатывает глаза и толкает его. — Неблагодарный паршивец, — притворно сердится она. — Я тоже тебя люблю, мам. — Конечно. VIII. Как и ожидалось, Хайзаки не обретает способности читать мысли и не понимает намерений Шузо с помощью дурацкого купона, поэтому Шузо не получает свою пару и не чувствует себя достаточно уверенно, чтобы повторить попытку в ближайшее время. Как ни забавно, его неудачная уловка на самом деле привлекает другого первогодку, и нет, его не особенно волнует ирония. По крайней мере, Куроко Тецуя тихий и вежливый (…в основном) и не склонен доставлять Шузо головную боль, чего не скажешь о двух других засранцах. Излишне говорить, что Куроко — его любимчик. Его ревность по большей части игнорируется — ведь Ниджимура не настолько наивен, чтобы во второй раз прислушаться к настойчивому, жадному голосу в своей голове. Он слишком разумен, слишком уравновешен. Он может осознать абсурдность своих чувств и отбросить порывы. Но это не значит, что он их не испытывает. А то, что Кисе имеет наглость дразнить его по этому поводу, только усугубляет ситуацию. Ну, ладно, не усугубляет — ведь он может сказать, что Кисе искренне болеет за него, и к тому же это безобидное подтрунивание, — но все равно это слегка раздражает. Все начинается с фотографий. Кисе заваливает телефон фотографиями, на которых Хайзаки изображен самым милым образом. Спит и пускает слюни. Не замечая кусочка риса, прилипшего к уголку его рта, когда он спорит с Куроко. На снимках он улыбается, краснеет, ухмыляется и даже смотрит в камеру. Хуже всего получаются фотографии, на которых он запечатлен вместе с Хайзаки. Кисе удалось сделать слишком много фотографий, на которых Хайзаки с умилением реагирует практически на все, что говорит или делает Шузо, а может быть, дело в том, что Хайзаки слишком очевиден. Честно говоря, отсутствие самосознания у Хайзаки наравне с самыми забывчивыми героями сёдзё, и это настолько же умиляет, насколько и расстраивает. Впрочем, Шузо так же часто реагирует на поддразнивания Кисе, так что, возможно, они оба просто пара идиотов. Наверное, нужно быть идиотом, чтобы любить идиотов. Далее следуют граничащие с романтикой жесты прямо у него на глазах, например, игра с волосами Хайзаки или прижимание к нему всем телом сразу после того, как Хайзаки стряхнул с себя Шузо — и все это с подмигиванием и озорной ухмылкой на лице. И как всегда, когда речь заходит о Хайзаки, Шузо вмешивается, когда иначе он бы не сделал этого, и прерывает все ППП, а Кисе наблюдает за этим со смехом в глазах. Хайзаки так и не догадался, и Шузо благодарен ему хотя бы за это. Кто знает, что бы сказал этот маленький засранец, узнай он, что Шузо так плохо реагирует на подобные вещи? У него уже есть один слишком самоуверенный первогодка, который выводит его из себя. Другой не нужен. Почему он снова бросил хулиганство? Третьего не дано, пока оно не дано. Кисе влюбляется в Хайзаки, и все прекращается. В этом нет ничего удивительного, и, возможно, именно поэтому ревность сохранялась с самого начала. В конце концов, интуиция Шузо редко ошибается. Внезапно Кисе бросает на него виноватые взгляды, когда он флиртует с Хайзаки или держит его за руку (потому что теперь в этом есть смысл), и он начинает обниматься с Шузо и Куроко, чтобы загладить свою вину. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Потому что Кисе не хочет разрушать их дружбу и явно отчаянно пытается сохранить ее, несмотря на враждующие интересы, а Шузо? Ну… — Вы не против, сенпай? — Куроко спрашивает его без обиняков, подразумевая, что он не будет судить ни о том, ни о другом. Хороший ребенок. Шузо улыбается и возвращает свое внимание к Хайзаки, доблестно пытающемуся утопить Кисе бутылкой с водой. — Мне всегда нравилось соревноваться, — говорит он, и это правда. Он живет ради этого. И, возможно, он никогда бы не подумал, что окажется в ситуации, когда у него действительно будет соперник в любви, но такова жизнь, не так ли? Это его жизнь, и Шузо никогда не сдавался, даже если соперник был жестким. Даже если соперник — друг. — Я надеялся, что будет дуэль, — Куроко сетует, подрагивая губами от криков Кисе. — Такая, где вы страстно заявляете «Хайзаки мой, дурак!», а потом сражаетесь с Кисе-куном на мечах, пока Хайзаки-кун падает в обморок на заднем плане. Шузо фыркает. — Не баскетбольная дуэль? — спросил он, вскидывая бровь. Куроко качает головой и мудро заявляет: — На мечах все гораздо драматичнее. — И мы бы хотели, чтобы это было очень драматично, — сухо соглашается он. Затем он добавляет. — Ты же знаешь, что я надеру ему задницу, верно? На невыразительном лице Куроко появляется ухмылка. — Я буду беспристрастным судьей, Ниджимура-сенпай. — Спустя мгновение. — Но да, конечно. Он не может не рассмеяться. Не зря Куроко — его любимец. — Лучше бы Хайзаки упал в обморок, когда я выиграю его руку, — он говорит, снова смеясь над образом. — Представляю, что простое обнаружение того, что он нравится сенпаю и Кисе-куну в романтическом плане, вызовет небольшой обморок. — Хех. Ты имеешь в виду проклятия. Возможно, сломает ему мозг, — Шузо поправляет, и они обмениваются взглядами, оба прекрасно понимая, что у Хайзаки шокирующе низкая самооценка. Куроко хмыкает и ничего не отвечает. Это и хорошо, потому что в этот момент Кисе вырывается из лап Хайзаки и бежит к ним, чтобы укрыться за спиной Шузо. — Спаси меня, Ниджимурачи! — он кричит, вцепившись руками в ветровку Шузо. Хайзаки подходит к нему, пытаясь выглядеть устрашающе, но безуспешно. — Сдавайся, придурок, и прими свою судьбу! — Что, мою жизнь?! — Кисе уворачивается за плечо Шузо и выходит из зоны поражения. — Хайзакичи слишком жесток! — Эй, когда это я соглашался стать твоим щитом? — Шузо требует, оглядываясь на сжавшегося и мокрого первогодку. — Я слишком красив, чтобы умереть! — Кисе восклицает, что не имеет никакого отношения к его вопросу, но, вероятно, правда. Он хлопает ресницами, глядя на Шузо. — Пожалуйста, защити меня, Тайчо! Он закатывает глаза. — Я даже не твой капитан, — он ворчит, но послушно поворачивается к Хайзаки и скрещивает руки. — Что у тебя за претензии к нему на этот раз, сопляк? — Не надо было добавлять последнюю фразу, придурок! — Хайзаки хмурится. Под пристальным взглядом Шузо он краснеет и смущенно признается. — Он, блядь, назвал меня милым. — Он морщит нос (мило) от этого слова, испытывая отвращение. — Так и есть! — вызывающе доносится из-за его спины. Кисе, похоже, остался при своем мнении. — Заткнись, придурок! Тебя никто не спрашивал! Шузо ухмыляется, глядя на Хайзаки, ему нравится, как он краснеет, и говорит: — Ты милый. Самый очаровательный первогодка, которого я когда-либо видел. Он просто констатирует очевидное, так что не стоит спорить, идиот. Ого. Кто бы мог подумать, что человек может быть так похож на помидор? — Аргх! — кричит помидор и делает выпад. Шузо смеется и ловит оба его запястья, наслаждаясь даже этим небольшим контактом кожи с кожей. — Так легко разозлить. — Заткнись! — Хайзаки рычит, его серые глаза смотрят на Шузо, рот перекошен в дугу, а пушистые волосы льстиво обрамляют лицо. Он действительно милый маленький засранец, не так ли? По крайней мере, у Кисе хороший вкус.