Небо над пропастью.

      Август перевалил за середину. Холод ночей украдкой отбирал у дня его ласковое тепло, оставляя свои необратимые следы в желто-красных мазках листвы и в увядании травы. Настырный ветер только подыгрывал ему, пытаясь разнести ранний холод в каждый закоулок, в каждую дверь, в любую сколь крохотную щель.       Край шторы слабо шевельнулся от уличной прохлады. И всё же комната хранила тепло, пронизанная мягким и благородным светом утра.       Взъерошенная мальчишеская голова виднелась из-под сбитого в кучу одеяла, съехав с подушки к самому краю. Мальчик не спал. Он наблюдал, как двигается штора и прислушивался к окружающей его тишине. Сегодня не было слышно привычного шуршания из соседних комнат – ни звука воды из крана, ни скрипа кухонных шкафов, ни мерного гудения кофеварки, ни даже мягкой поступи шагов. Тишина настораживала.       Но не пугала.       Страх был отрезан, почти погребен среди обрывков прошлого. Там, далеко, где хрупкое детское сознание барахталось в слишком сложном, мрачном, непонятном мире. Размытые очертания дней, наполненные малознакомыми людьми, улицами. Выцветший розовый на стенах школы, безучастные лица учеников. Истоптанный газон. Цепочная качель в парке. Пошарпанные углы старого дома, скрипучая лестница. Слой пыли на книжных полках. Раздраженное лицо матери. Невкусный ужин. Упрек. Злость.       Боль.       Кровь по губе. Тугой бинт на ладони. Битое стекло тарелок. Крик. Слезы.       Мальчишка перевернулся на кровати, выпутываясь из одеяла. Чтобы там ни было в прошлом, одна вещь всегда оставалась для него маяком.       «Рицка, не бойся, иди ко мне».       Сначала медленно потянувшись, затем также неторопливо парнишка сел, свесив с кровати ноги. Взъерошенные слегка отросшие черные волосы упали на лицо, когда он чуть наклонился вперед. Ладони уперлись в край кровати, но тело медлило подниматься. Мальчик вдруг поднес к лицу правую ладонь и растопырил пальцы: между мизинцем и безымянным начиналась белая неровная дуга, сползающая по ребру ладони почти до края кисти. Отболевший старый шрам, но самый заметный и памятный.       «Сеймей, мне больно… боль..но..»       «Сейчас всё пройдет, Рицка, не плачь..»       «Сей… почему?..почему, братик..?»       Сеймей. Парнишка вдруг ухмыльнулся, сжав ладонь в кулак и, наконец, поднялся. Бессмысленно ворошить эти осколки – их больше нет. Как нет того дома, той школы, даже того города. Всё, что у него есть – старший брат, и этого более чем достаточно.       Теплый душ пробудил недостающие силы, и в запотевшем от пара зеркале отразилось свежее улыбающееся лицо. Немного худощавое, по подростковому угловатое, но с очень выразительными глазами фиалкового отлива. И хоть в целом мальчик выглядел лет на четырнадцать, его глаза всё ещё продолжали смотреть по-детски тепло и открыто. Он мазнул ладонью испарину на зеркале и несуразно улыбнулся сам себе. Как приветливо улыбается его старший брат – ему ещё расти и расти до этого.       Отпустив дверную ручку, мальчишка вышел в гостиную. Собственная комната осталась открытой – ему нечего было таить от брата. - Сей!       Гостиная была пуста. Залита солнцем также, как и его комната, свежа от ветра через приоткрытую форточку и приправлена мягким ароматом кофе и выпечки. Простая, но просторная – с кухонным островком в одной стороне и широким диваном в другой. Вдоль длинной стены – два высоких окна с тяжелыми занавесями до пола, на другой стороне – арочный проем и коридор к двум спальням и ванной комнате.       Парнишка замер под аркой, изучающе осматривая гостиную. Однотонная серая ткань на единственном кресле, книжные полки во всю ширь торцевой стены, большой телевизор. Вместо люстр светильники на стенах и напольная лампа в углу дивана, где грудой сбиты мелкие подушки. Цветастый ковер из крупного ворса посередине, низкий столик с парой книг и пультом. Идеальный порядок вещей, и никакого следа присутствия человека. - Сей, я встал, - он сделал пару шагов назад, прислушиваясь к звукам за чужой дверью. Свою комнату Сеймей всегда держал закрытой. – Сей?       Он слегка постучал, но ни единого шороха или даже вздохе не прозвучало в ответ.       Озадаченный, парнишка простоял ещё пару минут, но ничего кроме шелеста занавесок в гостиной так и не услышал. Контрольный стук в дверь, и он вспомнил о запахах с кухни – явный след былого присутствия брата.       Темное дерево кухонного гарнитура оттеняло светлое пространство гостиной. Парнишка присел на высокий стул у барной стойки, заменяющей обеденный стол, осматривая рабочую зону. Кофейник был лишь наполовину полон, в сушилке лежала перевернутая чашка, на столе под салфеткой – свежие булочки. Сеймей успел сходить в пекарню, позавтракать и..?       Входная дверь рядом с кухней, по той же стене в углу – парень нахмурился. Полки с обувью в идеальном порядке, вешалки с одеждой… Он не заметил темно-синей куртки.       Ушёл, не предупредив? Необычно. Впервые.       Свежая выпечка манила ароматом. Кофе порядком остыл, но парень не был столь придирчив. Откинув салфетку со своего будущего завтрака, он вдруг замер. Из-под края тарелки торчал сложенный листок.       Обычный лист из записного блокнота, расчерченный в голубую клетку, он вдруг вогнал мальчишку в оцепенение. Его не хотелось доставать, не хотелось притрагиваться. Странное отталкивающее ощущение от простого обрывка бумаги. - Наверное, в магазине за углом закончился вишневый джем, - немного заторможено мальчишка достал оставленную явно для него записку. – Ты же не можешь без предупреждения..       Мой милый и самый дорогой на свете котёнок! Прости, что приходится делать это таким путём, но я знал, что не выдержу взгляда твоих фиалковых глаз, наполненных слезами. Мне нужно уехать. Не знаю, как долго. Я не могу сказать тебе, куда и зачем, но поверь мне, это нужно. Когда-нибудь, обещаю, я всё тебе объясню. Но сейчас не могу. Прости. Прости меня, Рицка. Ведь я обещал тебе всегда быть рядом. Но поверь, то зачем я уехал – очень важно, это для тебя. Для твоего спокойного и светлого будущего. Когда я вернусь, заглажу всю свою вину, сделаю что угодно! Но прошу тебя сейчас, пойми и потерпи немного. Потерпи, мой котёнок. Мы будем счастливы, вместе. Всегда. Я люблю тебя, Рицка. Не забывай об этом. p.s. Я попросил своего близкого друга приглядеть за тобой. Он поживёт у нас до тех пор, пока я не вернусь. Ты можешь доверять ему. Не бойся, он хороший человек. Люблю тебя. Сеймей.       Кофе остыл, а запах выпечки вдруг стал приторно-надоедливым. Солнца было слишком много, оно высвечивало комнату до тошноты.       Стало тесно. И душно.       Страх.       Листок сам выпал из рук, а мальчишка рванул в свою комнату. Сотовый, один звонок разрешит эту нелепую ситуацию. Он два раза подряд ошибся в клавишах, и телефон выдавал не то меню. Наконец звонок.       «Аппарат абонента не доступен, или находится вне зоны действия сети. The mobile phone is switched off or…»       Предательская дрожь коснулась ладоней. Легкий озноб по спине. - Это же шутка, да?.. – парнишка осел на пол, не веря в происходящее. – Ты же не мог. Ты не мог оставить меня одного. Ты же обещал..       Ладони взмокли, он будто на секунду оглох – в висках всё сжалось и словно обожгло глаза. Он услышал, как гулко тарабанит собственное сердце в приступе паники. Квартира вдруг оказалась такой огромной и пугающе пустой. Он один. - Не надо, Сей, - мальчишка поджал колени, - пожалуйста. Пожалуйста, вернись.       Слезы оказались горячее, чем он их помнил.

***

      Тусклый желтый единственной настольной лампы. Холод выщербленного кирпича, нависающего высокими стенами. Каменный пол, таким же холодом облизывающий босые ступни. Оцепенение, страх, удушье. Пытливое молчание, и сквозь - звук заносимой плети.       Удар.       Сцепив зубы. И краем плывущего взгляда зацепить: по стене выше, в идеальную линию - рамки под тонким начищенным стеклом.       Дохлые пришпиленные бабочки.       Удар. Ещё удар. Секунда передышки.       И через всю спину, пологий, последний. Щелчком на конце, раздирая кожу над лопаткой.       Это невозможно терпеть. Даже сжав ладони, ногтями сцарапывая крошку с кирпича, кусая губы и жмуря глаза. Дрожащий вдох. - Хватит, - мужчина с отвращением бросает плеть на пол, - одевайся и убирайся.       Огибая полутемный кабинет, он даже не смотрит. Уже в своих мыслях, усаживается за рабочий стол. В это мгновение можно позволить себе быть честным. Колени подгибаются сами, и цепляясь пальцами за выступы в стене, можно сползти.       Сколько сегодня ударов? Сколько сегодня новых следов на спине? Сколько из них исчезнут? А сколько останется уродливыми шрамами? Затянется ли тот, последний? Сколько ещё нужно.. - Ненавижу бабочек, - холодный голос мужчины отвлекает, - безмозглые твари.       Страшнее голоса только его надменный сковывающий взгляд. Душащий, словно сжимает за горло. - Поэтому я их коллекционирую. Пойманные так легко и насаженные на иглу..       Поджав губы, едва-едва удерживая слезы. Пытаться натянуть рубашку на растерзанную спину, лишь бы не смотреть, не встречаться с ним взглядом. - Отвратительная слабость, - разочарованно, почти презрительно, - ты жалок, Соби. Не способен вытерпеть и каплю боли. Как ты собираешься быть Бойцом? Или ты позволишь своей Жертве умереть?       Удар без удара. И бессилие в ответ. Повисшая тишина вжимает в пол. Над лопаткой пятно крови по рубашке, больше и больше. Слезы по щекам. Не удержать. - Ты или сильный Боец, - мужчина говорит строго и вкрадчиво, ему нет дела до детских слез, - или мертвая бабочка.       Он сидел на одной из парковых скамеек и курил, когда перед самым лицом пронеслась бабочка. Крылья бойко трепыхались, но ветер сносил её в сторону, кружил и игрался.       Соби стряхнул пепел с сигареты и посмотрел в конец аллеи. Чуть дальше за поворотом начиналась знакомая улица. Пара кварталов, три дома, мощеная дорожка через газон. Бревенчатая веранда, и крайняя левая квартира на первом этаже.       Он в идеале знал весь этот путь, а ещё с десяток других, приводящих туда же. Но никогда ранее ему не позволялось пересекать порог этой квартиры. И вот теперь..       О чем думал Сеймей, оставляя ситуацию так. Приказ? Весь прошлый вечер Соби крутил в голове их последние встречи и разговоры, пытаясь разгадать замысел очередного хода. Но его Жертва слишком умна и изворотлива, чтобы спрятать смысл даже от своего Бойца.       «Самый лучший – не значит единственный».       Это снова жгло. Даже пережеванным воспоминанием волновало Связь. Горячий пепел был прохладнее этих слов.       Временами, моменты любования своей безукоризненной Жертвой опалялись очевидными реалиями – Сеймей хладнокровно жесток. Всегда и со всеми. И даже ему, Бойцу, лишь изредка было дозволено получать одобрение – за свою силу и умения. Было наивно надеяться, что когда-нибудь Сеймей обратит внимание на что-то большее, чем «скорлупа» его тела.       Окурок шаркнул черным по краю урны и раскрошился остатками табака. Соби осекся – в пальцах остался лишь фильтр.       «Природный – не значит самый лучший».       Выдохнуть.       Выбросить окурок, встать. Парковая аллея была перед ним, нужный дом – в нескольких минутах. Чтобы Сеймей не задумал, Соби выполнит это безукоризненно. Сомневаться непозволительно для Бойца. Ведь самый лучший – всегда лишь один.       И всё же у его безукоризненной Жертвы была одна крохотная слабость.       Деревянные ступени скрипнули, пропуская Соби на небольшую террасу перед входной дверью. Постучать? Позвонить? Он перекатил связку ключей в кармане – или так?       Соби видел мальчика не раз, но никогда им пристально не интересовался. И сам Сеймей не был заинтересован в этом, достаточно было знать о его существовании и бдительно охранять от любых посягательств извне. Мальчик ходил в школу, вместе с братом посещал музеи и выставки, кино, магазины. Никогда не гулял и не бродил в одиночестве. Скорее замкнутый и закрытый, и Соби не волновало – решил то он сам, или этому поспособствовал старший брат. Был этот дом его спасением или клеткой.       Единственное, что привлекало внимание Соби – их необычайное внешнее сходство. Даже при том, что у Сеймея волосы были куда более волнистые, а сам он был выше и старше, очертания их лиц очень роднились. Не раз казалось, что вдали через снующую толпу прохожих идет Сеймей времен их первой встречи, а не его младший брат. Минута ожидания затянулась, и Соби потерял концентрацию из-за воспоминаний. Он ещё раз обернулся проверить местность, но ничего значительного не произошло за это мгновение. Отдаленный гул машин никуда не исчез, женщина с коляской переместилась к концу тротуара, а замеченная ранее бродячая собака уже давно перебежала дорогу.       Он набрался сил постучать.       Мгновенного ответа не последовало, и Соби повторил. Тишина. Мальчик не был Бойцом, поэтому почувствовать его без Системы было практически невозможно. Даже сильные Бойцы «резонировали» лишь на близком расстоянии. Сила же Жертв была скрытой и неощутимой до прикосновения с ней. Тем не менее Соби полагал, что мальчик должен быть внутри. Ещё спит?       Для убедительности он постучал вновь, но в итоге решил отступить и подождать ещё какое-то время. Рука уже нащупала сигареты в кармане, как вдруг – щелкнул замок. Соби не слышал даже легких шагов, а потому в неожиданности отпрянул. Дверь едва притворилась, а в узком проеме показалось детское лицо. Совсем край, выхватывающий лишь хмурый раздраженный взгляд. - Агацума Соби, - Соби не ждал приветливости, хотя такое выражение лица у мальчика он видел впервые, - Сеймей попросил меня.. - Уходите, - голос того был не менее раздраженным, - мне ничего от вас не надо.       И дверь захлопнулась.       Выражение лица Соби не изменилось, он лишь отступил на пол шага назад – придется подождать. Однако, он задумчиво скосил взгляд в сторону. Женщина с коляской свернула в парк, чьи-то тормоза заскрипели на повороте, из соседнего дома вышел мужчина со спортивной сумкой на плече и направился в противоположном парку направлении. Ничего не менялось вокруг, всё та же безмятежность жизни. И только здесь и сейчас за этой дверью, никем не замеченная хрупкая человеческая судьба грудилась и выворачивалась. Мгновение, но Соби успел заметить это по опухшим векам и красным глазам, по сжатым в бессильной злости губам, и тому детскому отчаянию, плещущемуся в глубине сине-фиолетовых глаз. Мальчик совсем не походил на Сеймея. Но Соби отчетливо ощутил схожесть с кем-то другим.       «Сеймей, что же ты творишь…», - он тяжело выдохнул, садясь прямо на ступени лестницы. Это не его дело. Совсем не его. Всё что нужно – только следовать приказу.       Соби было шесть, когда его безграничное детское отчаяние выглядело также.