Венец из Маттиолы

      После нескольких часов в дороге Тэхён уже не обращал внимания на размеренный стук колёс. Сейчас к нему привыкли абсолютно все, и он настолько смешался с окружающими звуками, что походил скорее на пение птиц, чем на нервирующий и раздражающий грохот. Тэхён считал минуты до того момента, как хлипкая конструкция надломится и разлетится по дороге на составляющие. Он не первый год наблюдал, как новая и хорошо смазанная телега превращается в старика, белеет и высыхает на солнце, трескается и гниёт под беспощадными дождями. Ко всему прочему, каждый год подростки не ленились измываться над ней: прыгали, неаккуратно бросали мешки, колупали щепки. Для своих шестнадцати лет Тэхён слишком бережно относился к чужим вещам. И так получилось, что в этом нет ничего удивительного. Ведь с самого рождения у него не было ничего своего.       Телега налетела на дорожный камень, жалобно заскрипев, Тэхён зажмурил глаза и напрягся, готовый падать лицом в песок. Но нет. Не сегодня. Её время ещё не пришло.       Голова дёрнулась от резкого движения, челюсть противно клацнула и в ушах зашумело. Эта дорога — самая ненавистная часть в их летней работе. Он медленно открыл глаза и вгляделся в тропу. Разве можно узнавать придорожную пыль как старого товарища? Вон тот красный камешек, Тэхён мог поклясться, он точно видел ещё два года назад. Если забыть про отбитый в дороге на сломанной телеге зад, жару, которая превращала его молочную кожу в пережаренный пирог, волосы, хлестающие по лбу от каждого ухаба, пропитанную потом одежду и пустой желудок, Тэхён чувствовал себя неплохо. Он радовался, смотря на жёлтую, укатанную колёсами землю, словно на старого друга. Мелкая галька несла ответственность за их неудобство в пути, но в глубине души даже она вызывала у Тэхёна искреннюю улыбку. Ностальгию вызывала каждая секунда, каждая несущественная мелочь, каждый вдох, смешанный с пылью.       Он перевёл взгляд на свои ноги. Ужасную обувь Тэхён снял, как только залез в телегу, и собирался надеть уже в начале сентября, не раньше. Его ноги и руки — показатели отличного лета: на них будут расчесанные укусы от комаров и других насекомых, порезы от травы, камней, мозоли, отвратительный маникюр из грязи под ногтями, синяки и ушибы — в общем-то, весь набор парня, пробывшего целое лето в поле. И может быть, это у кого-то вызвало бы отвращение, но только не у них: не у этих детей, не у Тэхёна. Он ждал этого весь год, делая вместе с остальными зарубки на календаре. Вот так их воспитательница смогла принудительные работы превратить во что-то особенное для целого приюта. Даже крепкая палка не могла развеять улыбку на его лице, приподнятое настроение и чувство ещё одного незабываемого лета. Он проморгался и в последний раз пробежался взглядом по пальцам ног, зачем-то их считая. Тэхён медленно поднял голову и посмотрел влево. Влево, потому что справа — лес. Непроходимая чаща, а вот слева…       А вот слева был луг. Луг, который Тэхён видел в своей жизни шесть раз. И никто, и ничто не могло помешать ему восторгаться этим видом снова и снова. Стоило лишь повернуть голову, посмотреть под другим углом, как цветы словно меняли цвет, стараясь поразить мальчишеский ум. Сейчас здесь повсюду пестрели жёлтые оттенки нарциссов, гиацинтов и тюльпанов, но Тэхён точно знал: вернись он сюда через неделю, и луг бы поменял цвет. Такая резкая и яркая смена красок заставляла задуматься шестнадцатилетнего парня о скоротечности: что на смену ковру из майских цветов придут дожди, а позже — снег. Он ни разу не приезжал сюда зимой. В этом и не было смысла. Всё лето часть воспитанников приюта помогала деревне работать в поле, потом — собирать урожай. А зимой что? Почему-то никто и никогда не просил помогать съедать запасы. Каждый год Тэхён смотрел на тыквы и жалобно махал им на прощание. Хотя бы во время работ никто не обделял их едой, и на том спасибо.       Тэхён прищурился, ловя взглядом оранжевую бабочку, примостившуюся на фиолетовом ирисе. Воспитательница рассказывала, что такие — редко встречаются и живут лишь в этом регионе. Все без исключения знали: их трогать нельзя. Среди тысячи жёлтых цветов он бы и не заметил её, но яркий ирис отчётливо контрастировал с переливающимися крылышками. Где-то против ветра подрагивала трава. Тэхён мог с уверенностью сказать, что полевые мыши уже вовсю работают и готовятся к зиме. Им было чему поучиться у этих трудолюбивых созданий. Одна мышь неосторожно коснулась одинокого ириса с бабочкой, вынуждая ту взлететь. Тэхён сфокусировал взгляд и попытался найти насекомое, но попытки не увенчались успехом. Обречённо вдохнув пыльный воздух, он медленно, изнывая от жары, прочертил взглядом путь от ствола одинокого дерева на лугу к кроне, а потом рассеянно сорвался им в небо.       Он изнывал от жары, нестерпимо хотелось пить, но сейчас лень оказалась сильнее даже безжалостного солнца. Тэхён чувствовал, как с волос собиралась капля пота, становясь всё больше, и, не в силах держаться на голове, скатилась по виску, стремительно огибая щеку, шею и впитываясь в рубашку. Ему почему-то было плевать на свой внешний вид и состояние. Возможно потому, что они здесь все грязные, потные и уставшие от дороги, а вот небо, которое может соревноваться с лугом в величии, имело значение. Ни единого облачка, ни птицы, ничего, что могло бы загородить этот вид, это бескрайнее полотно пролившейся однотонной краски, которая грозилась начать капать прямо на нос любопытным сиротам где-то на западе Франции. Но даже это не пугало Тэхёна. В Париже, с его старыми и напыщенными зданиями, не нашлось такой же естественной красоты. И ему хотелось в ней раствориться, забрать, своровать часть этого цвета, кусочек чего-то настолько прекрасного и вечного, как небо над местом, которое он любит всем сердцем.       Резкая тень от крыла ворона привлекла его внимание. Животное уселось на ветку старой пихты, каркая. Это напомнило Тэхёну, что до деревни осталось не больше семи километров и через минут десять он уже сможет увидеть её очертания. Нервничая от пристального взгляда птицы, он повернулся к другой телеге и помахал своим приятелям. Они без энтузиазма подняли ладони вверх. Сейчас всем, даже воспитательнице, хотелось добраться до деревни, а там, неподалеку, — речка. За его спиной громко фыркнула Фери — лошадь, которая без особых усилий тащила полуразрушенную телегу с подростками в деревню. Заприметив знакомую территорию, она тоже ускорилась.       В плечо неожиданно уткнулась фляга с тёплой, отвратительной водой. Тэхён медленно перевёл взгляд на своего друга, краем глаза улавливая чёрную точку на горизонте. — Хочешь напоить меня кипятком, Юнги? — Тэхён улыбнулся, и друг отзеркалил этот жест. Остальные дети не обращали на них внимания, пытаясь пережить последние минуты духоты и жары под открытым небом. Безмятежно свободным. — Ты так выглядишь, будто собираешься в обморок шлёпнуться. Я по крайней мере дважды видел, как у тебя глаза закатываются, — Тэхён с недоумением уставился на Юнги. Он жарился на солнце, но не собирался прощаться с реальностью. — Можешь не пить её, а вылить на голову и шею, за уши там. Нам осталось несколько километров. — Бро, ты как десять лет назад начал играть в доктора, так и продолжаешь. До того момента, как ты реально им станешь, пройдёт много лет. Тебе надо с этим смириться, а не продолжать кормить меня всякими кореньями, — Тэхён поморщился, представляя, как друг и в этом году будет давать ему разные настойки, половина которых вызовет у него рвоту дня на три, а другая половина будет отдавать забродившим вином. Но Мин всегда просил его быть подопытным с таким наивным взглядом побитого щенка, что Тэхёну ничего не оставалось, как давиться сомнительными жидкостями. — Это всего лишь вода и охлаждение. Для терморегуляции. — И откуда ты таких умных слов понабрался?       Закатив глаза уже не от жары, Тэхён высунул голову из телеги, подставляя лоб под прямые солнечные лучи, и устало плеснул часть воды на лицо и волосы. Металлическая фляга нагрелась до такой степени, что держать её в руках было практически невозможно. Вода, словно кипяток, обожгла кожу, однако спустя пару мгновений, под лёгким ветром от размеренного движения телеги он почувствовал облегчение. Он прикрыл глаза и затаил дыхание на секунду, пытаясь удержать подольше это ощущение лёгкости. Ему следовало признать: Юнги стал намного умнее с того момента, как они познакомились впервые в детском доме. Тэхён до сих пор помнит стетоскоп без ушных наконечников и мембраны, свисающий с тонкой шеи друга. И даже эту бесполезную трубку потом кто-то отобрал. Да, храбрости у них было много, а вот мускулов — нет. — Лучше? — Уже нет, — Тэхён вернулся в исходное положение. Он засунул ногу другу под голень, а руку положил на чужое плечо. Отсутствие личного пространства уже давно никого не волновало в этой телеге. Особенно в этой телеге. — Не могу дождаться, когда мы приедем в деревню. Я уже рук и ног не чувствую. Нас же не заставят в первый же день идти в поле? — Мадам Жозефина вряд ли в своём уме доберётся до койки. Не думаю, что у неё хватит сил собрать нас вместе. Работы в поле давно идут, но жизнь не настолько к нам несправедлива. Так или иначе, за виноградниками не нужно следить лишь зимой, — Юнги пожал плечами. Парень имел не очень хорошее здоровье, его бледная кожа покрылась испариной. Жара, как и сильный мороз, быстро отправляли Мина на больничную койку. — Но если и в этом году меня оставят следить за свиньями, обещаю, я сбегу. Эти животные неуправляемые. Кажется, если я упаду в загон до кормежки, меня разорвут на тряпки. — Ой, да ладно тебе, Юнги. Ну, прикусил тебя поросёнок в том году за ногу, когда ты уже забудешь об этом инциденте? Он весил от силы пару килограммов. Маленький совсем, — взгляд бесконтрольно упал на шрам около лодыжки друга. Криков в тот день было много, впрочем, как и крови. — Я думаю, его зарезали по наступлению морозов, как и остальных твоих подопечных. — Эта тварь заслужила пулю в люб сразу, как она почувствовала вкус человеческой крови. Свиньи — очень умные существа. Сомнительное удовольствие — проснуться за стаканом воды посреди ночи и увидеть в проёме двери хряка в один центнер, который пришёл завершить начатое год назад, — Юнги, несмотря на полное истощение от долгого и утомительно путешествия, замахал руками, пытаясь изобразить этого самого хряка, на что Тэхён прыснул от смеха. — Нет уж. Лучше я буду всё лето не разгибаться в поле, чем следить за зверьём. — Ты боишься даже кур, — Тэхён не мог остановить свой смех. — Я не боюсь кур. Я боюсь их ухажёров. Ты знаешь, как опасны шпоры петухов? Особенно, если их двести штук, — Юнги скривился. — А ещё, ещё опасны гуси. Вообще, ни одной скотине нельзя доверять, когда её количество больше одной головы. — Да, гуси те ещё твари. Загонят на дерево и будут караулить внизу, — Юнги активно закивал, соглашаясь. Тэхён продолжал улыбаться, но уже не от воспоминания, как друг убегал от стаи гусей на дерево, а от того, что деревня из чёрной точки превратилась во что-то более реальное. Даже Юнги, который с опаской относился к их летним поездкам, уже не мог сдержать эмоций предвкушения от этого лета. — Жаль, Хосок заболел и не смог поехать в этот раз. Он все уши прожужжал мне о речке, ягодах, костре и загорелых девчонках. На математике ему не удаётся дважды два сложить, но зато он помнит, какой цвет глаз у Жизель, рост Эммы, какие цветы любит Марта. И, самое отвратительное, обо всём об этом должен знать и я! — Юнги лишь в шутку жаловался на товарища. Когда у Хосока резко ночью поднялась температура, а зуб на зуб не попадал при невыносимой духоте в общей комнате, всем стало ясно: он никуда не поедет. Воспитательница чуть окончательно не поседела в ту ночь. И даже в лихорадочном бреду Чон собирал вещи и обещал защищать Юнги от кровожадных свиней. Можно ли представить глаза более жалобные, чем у него, укутанного в одеяло, провожающего лучших друзей на целое лето? — Я ему сорок раз говорил, чтобы он не пил на ночь воду из-под крана. — Слушай, ты всем это говоришь, и единственный, кто заболел, — это Хосок. Первый и последний в нашем приюте. Прекрати разыгрывать драму на ровном месте, — Тэхён по-дружески толкнул лодыжкой друга в бедро, его глаза подозрительно блестели. Юнги шутку не оценил. — Ладно тебе. С ним всё будет хорошо. Куда он денется? — Тэхён, заметив взволнованный взгляд друга, решил сбавить обороты и попытаться отвлечься от неприятной темы. — Подумай о положительных моментах. Ты сможешь ложиться спать без обсуждения, какие цветы он подарит очередной барышне поутру. А вообще, знаешь, что? — Что? — Это же всего-навсего одно лето. Каких-то три месяца. Мы шесть раз уже приезжали сюда, и я уверен, не в последний. Да куда бы нас жизнь не побросала через лет десять, всё так же будут скрипеть ставни у бабки Лукреции, мужики на берегу будут хвастаться своим уловом, коровы спокойно пастись на лугу, собаки бегать за маленькими детьми и козами, вода в колодце будет вкуснее вина, хлеб — мягче облака на небе, а работа в поле — тяжелее каторги. И это прекрасно. И я уверен, ничего не изменится. Собственно, как и отношение людей к нам, — он указал на глаза.       Юнги смотрел на Тэхёна, который говорил с каким-то невероятным вдохновением. Его глаза были широко распахнуты, будто не он секунду назад обливался потом и бросался колкими словами. Будь телега поновее, а сил побольше, он бы уже вовсю махал руками, стоя на своих двоих. Он наблюдал, как солнце играло на радужке Тэхёна, будто стараясь подражать его счастью и нескончаемому энтузиазму. Другие воспитанники приюта в телеге смотрели на него, даже птицы притихли в лесу, проклятые колёса перестали скрипеть, кто-то задержал дыхание, Фери перестала фыркать — абсолютно все слушали Тэхёна и боялись перебить речь одухотворённого юноши. Его жизнь нельзя назвать лёгкой. Кто вообще может назвать лёгкой жизнь сироты? Особенно учитывая отношение к нему в приюте…. Но это место, несмотря на большое количество тяжёлой работы, тянуло к себе. И каждый год Тэхён, покидая деревню, смотрел на её очертания до последнего. И в этот раз обязательно будет. И в любой другой. Всегда. — Да, пожалуй, ты прав, — Мин не переставал улыбаться. — Хосок ничего не потеряет. В следующий раз всё будет ещё намного круче. — Именно! — они стукнулись кулаками. — Полежит, покашляет и будет драить здание вместе с такими же неудачниками. — О! Их там и правда много! Не соскучится, — вся телега засмеялась. — Посмотри вокруг. На этот луг. На это небо. Мир не развалится завтра. Я тебе обещаю, Юнги. Обещаю… — Тэхён? — Что? — Мы приехали, — сердце Тэхёна замерло в груди.