Träume zertrampelt
8 марта 2023 г. в 20:19
Сколько ему было, когда всё это началось? Буквально несколько месяцев назад стукнуло двадцать один. Оставался всего лишь год до окончания университета, а дальше, как казалось, светлое будущее. Любимая профессия, возможно, своя собственная квартира ближе к окраине города, или, может быть, вообще переехать куда-нибудь за Ла-Манш и свить своё уютное гнёздышко там. Посвящать время работе, а вечерами прогуливаться вдоль Темзы или читать книжку за чашкой согревающего чая на её берегу. Ему всегда хотелось жить какой-то такой немного поэтичной жизнью, размеренной и спокойной, в окружении интересных людей. Шагать вперёд вместе со всем миром, и в этом самом мире создавать что-то новое и прекрасное. Строить красивые и уютные дома, а может быть, проектировать величественные театры и концертные залы, где будут выступать виртуозные музыканты, балерины, оперные певцы. Созидать и хранить то, что было создано человеком. Но, видимо, у судьбы, или обстоятельств, кто знает, на него были совсем другие планы.
И вот сейчас Чонгук стоит в этой ужасной давящей форме, полуживой, с изрезанными руками, ноющей болью в рёбрах при каждом глубоком вдохе, голодный, измученный и почти шокированный. С напрочь вымокшими и околевшими ногами, которые, кажется, он постепенно переставал чувствовать. Пар идёт изо рта. В этом году зима какая-то на удивление холодная, и даже стёганная шинель уже не согревает. Ничего в мире не может согреть, когда внутри зияют огромная дыра и пустота, поглощающая весь свет, выедающая всю радость. Даже если бы сейчас весь мрак рассеялся, тучи, словно по волшебству, растворились и явили миру круглолицее и улыбающееся солнце, это бы ничего не изменило. Да и как чувствовать хоть что-то, когда всё вокруг серое. Наверное, Чонгук уже научился различать сотни оттенков этого ужасного цвета. Танки, которые шумно катятся по полю за его спиной, уничтожая под собой остатки спящей травы, — цвета железа. Пробитая пулей каска, которую сжимает в руке один из солдат в строю, — никелевая. Небо, сливающееся в однотонный и унылый фон, — маренго. А сердце в груди… Оно наверняка уже совсем чёрное.
А ведь он просто сидел в университетской библиотеке, увлечённо и трепетно расчерчивая тонким грифелем огромный лист миллиметровой бумаги под свой будущий проект, которым он горел и который хотел представить в следующем году на защиту диплома. Небольшой двухэтажный дом, обязательно с большими французскими окнами по всему периметру здания, длинными резными колоннами перед самым входом, удерживающие утончённый полукруглый балкон, ограниченный витиеватыми кремовыми перилами. Несколько ступенек, ведущих к дому, рядом с которыми — необычной конусовидной формы горшки под лаванду. Ему почему-то всегда хотелось, чтобы около дома росла красивая фиолетовая лаванда, которая в закате превращалась бы в почти коралловый. Тонкая непротяжённая веранда, может быть, с креслом или небольшой скамейкой, обшитой мягкой вельветовой подушкой. Под самой крышей — россыпь крохотных круглых окошек, которые будут освещать чердак. И крыша, острая черепичная крыша тёмно-синего цвета. И рядом, обязательно, небольшая будка для собаки.
Он давным-давно продумал всё до мелочей, где и что будет стоять, как будет выглядеть дом в лучах утреннего солнца и как будет переливаться крыша на закате, какое дерево необходимо посадить с южной стороны, чтобы, когда оно вырастет, в окно спальни заглядывали его листья. Он мечтательно покусывал карандаш, на секунду прикрывая глаза, визуализируя свою мечту, кивая сам себе и перенося это на бумагу. А потом в ту самую библиотеку бесцеремонно влетели люди в форме, выдёргивая всех за шиворот из-за столов, скидывая на пол книги, заставляя студентов выстроиться около стены и достать свои документы. Чон не сразу понял, что происходит, он сидел в самом углу, у приоткрытого окна, и до него очередь дошла последним.
— Встать, — приказным тоном прозвучало около уха, а Чонгук лишь растерянно поднял глаза, вглядываясь в угловатое и неприятное лицо, — встать, когда к тебе обращается офицер!
Он не собирался перечить, особенно человеку в форме. Его учили уважать тех, кто по словам отца «защищает нашу страну от иноземных захватчиков». Привставая, Чонгук потянулся к углу своего чертежа, желая сложить его, прежде чем покинуть свой стол, но офицер не собирался ждать и наблюдать за тем, как неловкий парень сворачивает бумаги. Рывком он выдернул из-под его рук миллиметровку и, показательно разрывая пополам, уронил листы на пол, схватил парня за лацканы на пиджаке и толкнул в сторону остальных. Чонгук видел, как остаются грязные чёрные следы от каблуков форменных сапог на его только что зародившейся мечте. Как человек, которого он должен уважать, вытирает об неё ноги. Тогда, где-то у него в голове, впервые завелись сомнения.
Он стоял в одном ряду с точно такими же студентами, нервно оглядывающимися друг на друга, пожимающими плечами, держащими в руках свои документы. Чонгук искренне не мог понять, откуда тут военные и что происходит, почему с ними обращаются так грубо.
Высокий худощавый мужчина ближе к сорока, с острыми скулами и ужасно кривым носом, поочерёдно подходил к каждому, сверял лицо и документы, что-то записывал и либо кивал, выкрикивал какие-то странные номера и выдавал непонятную справку, либо отрицательно качал головой, и студента, как провинившегося пса, выкидывали за двери помещения. Когда очередь дошла до Чона, он немного сжался, разворачивая свой паспорт, смотря перед собой, не зная, чего он хотел больше: услышать очередную цифру или просто выйти отсюда. Мужчина чуть недовольно поморщился, покачал головой, но всё же выкрикнул: «Девять», расписался в бумагах, дёрнул за край и протянул Чонгуку такую же справку, как и всем.
«Чонгук Чон, 21 год, немецкий гражданин, распределён в пятьдесят пятый пехотный батальон. Явка в штаб в 7:00. Обязательно иметь при себе предписание и документы».
— Простите, а что… Зачем это, куда нас распределяют? — единственный осмелившийся голос послышался в начале колонны. Все как по команде повернули головы, наблюдая за студентом, который вышел из строя и тряс над головой бумажкой со своим номером.
— На войну, — сухо ответил офицер, захлопнув папку и отойдя обратно к дверям, разворачиваясь на носках.
— На какую войну? — хрипло и сбивчиво вдруг выпалил Чон, ощущая, как струйка холодного пота побежала по спине.
— Молчи! И ты с Луны что-ли свалился? — почувствовал толчок локтем в бок и шёпот рядом с ухом.
Чонгук правда не знал, о какой войне шла речь. Когда она вообще успела начаться, с кем они воевали? Вся эта политика, что внутренняя, что внешняя, была для него чем-то невозможно далёким и совсем неинтересным. Он не слушал радио, не читал газет, а в окружении не было людей, которые поддерживали бы такие разговоры, а если и начинали, то он просто сразу отключался, игнорируя всё это как белый шум. Большую часть времени Чонгук проводил за книгами и чертежами, погружённый в свой отдельный мир. Ему невдомёк было, что творится там, наверху, и какие игры ведутся на мировой арене. Он учился, приходил в общежитие кампуса, ужинал, ставил пластинку с музыкой, занимался одним из нескольких своих любимых дел и ложился спать. И так изо дня в день. Ему нравилась его неспешная, размеренная и спокойная жизнь. А теперь он должен был оставить всё это и взять в руки оружие. Право выбора никто не предоставляет.
А сейчас… Сейчас спину ужасно саднит, хочется просто упасть на ледяную землю, вскинуть руки и уснуть, желательно до того дня, когда всё это закончится, потому что сил на что-либо просто не осталось. Хотелось бы поесть, но после увиденного желудок просто не примет, а переводить продукты не стоит. То, что ему пришлось пережить сегодня, никогда не сможет уйти из памяти. Пулеметная очередь, словно трель, застряла в ушах, звуки взрывов, разрушения, едкая ругань и приказы, крики, полные отчаяния, и плач. Всего несколько часов назад они разбили силы противника подчистую. Он видел, как замертво падали рядом люди, жалящие пули прилетали его однополчанам в грудь, лицо, конечности. Как полевой врач, склоняясь над солдатом, искал пульс, а через секунду уже бежал к следующему. Чонгук видел, как в воздух, словно фейерверки, вздымались куски земли, осыпающиеся обратно, подобно дождю. Перед глазами — только пламя, ярко-алое зарево, которому предали почти всё. Светлое утреннее небо вокруг всей территории затянуло смолью. Это было похоже на преисподнюю. Это и было ей.
Чонгук стоял с оставшейся частью солдат на небольшом холме, на котором развернулся их штаб, всего в паре километров от недавнего поля боя, и думал о том, что, видимо, в мире не существует бога. Не может кто-то позволять людям творить такое. Жизнь дана, чтобы любить и созидать, а не разрушать. Ему не нужен новый мир, о котором так грезят все стоящие рядом, если ради этого придётся идти на такое безумство.
Ещё немного подождать, и он сможет отдохнуть. Вдалеке уже виднеется офицерский автомобиль, который едет воздать почести и дать им новые приказы. Подождать ещё чуть-чуть, а потом упасть и уснуть. Если теперь ему вообще это когда-нибудь удастся.
— Через несколько часов вас перебрасывают на западный фронт, там вы присоединитесь к седьмому батальону и должны будете молниеносно и без особых затруднений взять важную стратегическую точку, там будет располагаться военно-морская база, — вещал только что прибывший и наполовину высунувшийся из окна своего грузового мерседеса гауптман Ноймман.
Он прибыл только сейчас, к завершению наступления, не желая марать собственные руки, когда непроглядные чёрные клубы дыма уже затухали и превращались в серые и редеющие. В идеально отглаженной чистой форме, с розовым округлым и явно сытым лицом, он оглядывал немногочисленный полк солдат, которым удалось пережить атаку. Планировалось, что такая крохотная деревенька на севере Франции не доставит слишком много хлопот, но французы явно не хотели сдаваться без боя, до последнего отстреливались и закидывали взрывчаткой противника. Немецкий батальон нёс серьёзные потери, но сил всё равно хватило, чтобы избавиться от всех, кто держал в руках оружие. А гауптман явно был доволен результатом, победоносная улыбка сияла на его лице, будто он сам, без чьей-либо помощи, по щелчку пальцев, взял ту деревеньку. И, наверное, поэтому он минут двадцать распалялся на ободряющие и воодушевляющие речи, мня, что он — тот самый верховный главнокомандующий, стоящий за трибуной, призывающий народ идти за ним и его идеями в самое огненное пекло, жертвуя своей жизнью ради цели и новой единой страны.
— Сегодня мы с вами достигли ещё одной победы! — «мы с вами? Будто ты имеешь к этому отношение», — думал про себя Чонгук. — Может быть, это всего лишь небольшое поселение, но большое достижение для нашей армии. Из мелких выигранных сражений складывается одна всеобщая победа. Вы показали, что способны на всё, что никому не под силу сломить ваш дух. Сегодня за спиной всего лишь деревня, завтра — мир. Праведным огнём мы очищаем эту землю, чтобы возродить её. Я горд, что ваше первое сражение увенчалось успехом, — восторженно и ярко звучал голос.
Все грязные, израненные и окровавленные лица устремились к нему. Почти в каждом из взглядов, даже после столь продолжительного и утомительного сражения, он смог разжечь пламя ярости, пламя войны и дух единения, заставляя с новыми силами рваться в бой. Во всех… кроме лишь одной пары глаз.