i need a gangsta to love me better
then all the others do
to always forgive me
ride or die with me
that's just what gangsters do
В большой машине пахнет кожей, табаком и дорогим ванильным ароматизатором. Арсений чувствует себя уютно, сидя на пассажирском, хотя рядом с рычагом передач лежит ещё теплый от кобуры пистолет, в бардачке наверняка найдутся пакетики с товаром, а за рулём Антон, в дорогой кожаной куртке, — и с ним все люди обычно кипят от страха. Но Арсений — не все. Он не находит себе внятного оправдания, как оказался в этой западне. Арсений узнавал правду про Антона постепенно, и чем дальше, тем больше вляпывался, а к тому моменту, как полная картина его жизни открылась, Арсений уже не мог уйти. Но не потому что слишком много знал, или испугался, он Антона совсем не боится, он его любит, трепетно, чутко, с замиранием сердца, и его никто не держит. Это камень на его шее, который может его потопить, но он любит этот камень, и жить без него не может. Вероятно, поэтому, сам Антон и запал на Арсения, помимо очевидного, — внешности, ума, харизмы, юмора, но Арсений единственный, кто подчинился ему добровольно, не под угрозами, а ещё Арсений ему иногда перечит, может, имеет право, и делает это, не сжимаясь в комок страха ни от ножей, ни от оружия, ни от больших кулаков. — А помнишь, как ты на этой своей огромной тачке чуть на меня не наехал? — Арсений лукаво тянется всем корпусом, ремень безопасности больно впивается в кожу. — Зачем ты это вспоминаешь, малыш? — Антон чуть улыбается, но шевелит челюстью, и раздражительно постукивает окольцованными пальцами по рулю, — нервничает. Они стоят в пробке, и Арсений чувствует, как Антону нестерпимо хочется закурить, но когда они вместе в машине он никогда себе этого не позволяет — Арсению не нравится запах дыма. — Мы на том пешеходном переходе. — Да, — Антон хмыкает и плавно качает головой, — но это не самое приятное воспоминание. — Он всё время пытается уберечь Арсения от всего, хотя в первую очередь должен был от себя. — Но зато наше первое общее. Я же не обижаюсь за это, Антон. — Арсений вообще не уверен, что у Антона есть понятие совести, при всей его деятельности должно быть атрофировано чувство вины, иначе можно сойти с ума. Арсений тогда заканчивал второй курс, солнечным апрельским утром спешил на пару, когда на переходе ему в бок упёрлась здоровая матовая тахо, со свистом затормозив в нескольких сантиметрах. Брызги из-под колёс попали ему на рюкзак и светлые брюки, Арсений оцепенел на месте, сердце заклокотало у самых гланд, пальцы мелко подрагивали. — Куда ты прёшься, бестолочь? Хули встал? — из окна пассажирского места выглянула татуированная голова с коротким ёжиком. — Прошу прощения? — возмущение перебило весь адреналин. — Здесь нерегулируемый пешеходный переход, вы обязаны были меня пропустить. — Смотреть надо куда вылетаешь, или жить надоело? — Я не виноват, что в вашей машине за рулём баран. — Арсению этот гнев хотелось выплеснуть хоть как-то, — поцарапать матовое покрытие, пнуть по колёсам, плюнуть на стекло, но он выбрал обзываться. — Ты рот фильтруй, приятель, — парень вышел из машины, даже не захлопнув за собой дверцу, — не с теми связываешься. Он выглядел так, что мог быть кем угодно — репером, бандитом, пацаном, что самовыражается и протестует. — Если уж купили такую дуру, а управляться не умеете, то не шибко и нагоняете страха своей безалаберностью. Это всё сплошной фарс, и Арсений почти в ту же секунду жалеет, что начал эту перепалку, потому что парень зло оскалившись, начинает идти на него, а получать сегодня по лицу в планы не входило. Вокруг другие машины пытаются объехать, сигналят и этот поток не даёт Арсению путей на отступление. Когда водительская дверь открывается, Арсению становится совсем дурно, — он один, а их двое, и второй, высоченный, широкоплечий, в тёмных очках, увешанный цепями, весь в коже, с проколотой бровью, и длинными зализанными волосами назад точно похож на бандита. — Потише, Эдик, — этот парень за собой дверь машины закрывает, лишь слегка её подтолкнув рукой, но та захлопывается с грохотом, — молодой человек, — он твёрдым шагом приближается, и не отводя взгляд от Арсения, машет напарнику рукой, чтоб тот ушёл, — вы извините моего друга за резкость. И меня, действительно, был не прав, зря гоняю. — Л-ладно, — Арсений теснится в сторону, дёргано поправляя рюкзак на плече, он сам не маленький, и не привык, что над ним так возвышаются, — я не хотел оскорблять. — Всё окей, — в усмешке уголок губ ровняется с тонким шрамом на лице, — я могу как-то загладить свою вину? — Вы мне на штаны набрызгали, — Арсений тушуется от такой двусмысленной формулировки почти сразу, закусив щёку изнутри. — Да. Могу оплатить химчистку. — Парень оглядывает с ног до головы, и становится не по себе. — А могу повторить такое в более интимной обстановке. Арсений захлопывается почти со звоном, как дверцы шкафа, округлив от такого хамства глаза. Ему не послышалось? Это действительно сейчас был настолько бесцеремонный грязный флирт? — Что, простите? — Вы слышали. По какой-то причине, известной только Вселенной, Арсений не в силах был отказать. Он оказался так заворожён тонкими длинными пальцами, прикурившими в тот момент сигарету, острым, холодным блеском в оливковых глазах, сверкающим поверх линз очков, и что уж скрывать, но благонравный, послушный мальчик Арсений снаружи внутри просто дребезжал от властных, наглых парней. Его зовут Антон, он немногословный и резкий, каждый взгляд — как лезвие, каждый шаг — как по натянутому канату. Арсений даёт ему свой номер телефона и ждёт звонка недолго, — следующим вечером его приглашают в ресторан. Арсений придирчиво выбирает что надеть, чтобы произвести впечатление, и думает, что если парень будет так же хорош в сексе, как в выебонах, то это будет неплохая партия на время, — отношения сейчас ему не нужны, да и такие, как Антон, наверняка не заводят ничего серьёзного. Арсений в конечном итоге прав не во всём, — Антон оказывается действительно хорош в постели, Антон действительно не заводит связей, вообще, никаких близких, только деловые, у него даже семьи никакой не осталось, но Арсений врезается в него, и отношения ему становятся нужны. Арсений спустя время думает, что влюбился в него в их первый же поцелуй, возле машины после поездки по ночной Москве, когда Антон жаркими руками сжимал ему бока, прижав к капоту, яростно закусывал губы и бесстыдно всасывал чужой язык. Арсений становится в курсе его дел, и всё, что он знает, он знает не по своей воле, он месяцами не остаётся на ночь, — их негласное правило, пока однажды Антон не останавливает его, когда Арсений подбирает с пола трусы и пытается одеться, тянет его за руку, через всю кровать притягивая к себе. — Оставайся, — шепчет в скулу, накрыв тяжестью рук, — пожалуйста. Арсений хочет сказать, что ему завтра рано на пары, что пора ехать домой, но умоляющий тон Антона встаёт ему поперёк сердца, и он в очередной раз не находит в себе сил сопротивляться. Когда с утра Антон сам отвозит его в университет, Арсений так и подмывает спросить, почему — боится, что Арсений слишком много знает? Но по взгляду тёплому, по касаниям осторожным понимает, — нет, Антон сам этого захотел, Антон знает, что Арсений слова против не позволит сказать ни себе, ни кому-либо другому. Арсений бы в суде съел подписку об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Арсений в заложниках бы сам себе язык отрезал и кипятильник в жопу вставил, или как там сейчас пытают, но Антона не сдал бы ни за что. Арсений надеется, что котлы в аду вмещают двоих. Так и начинают жить, каждый в своём мире, но вместе. Антон тычет пушками в лица людей и дарит Арсению цветы. Антон без сожаления убирает неугодных и не подпускает к себе никого ближе Арсения. Антона все боятся, а у него самого единственный страх — потерять Арсения. Однажды он становится к этому очень близок. Они ссорятся из-за ревности, и Арсений заходит на опасную территорию в своих обвинениях. — Ты что, следил за мной? — Арсению до свербящего зуда в носу обидно за такое недоверие. — Арсений, я ждал тебя после пар, и ты делал это фактически на моих глазах. — Я не флиртовал с ним! Я вообще этого не делаю. Я же в отношениях! — Пизди больше, у тебя флирт в крови. — Антон заводится с пол-оборота. — А у тебя руки! — он на секунду осекается, но остановиться уже не может — Серьёзно, ты, — Арсений глотает воздух, захлёбываясь в несправедливости, — ты, человек, который делает такое, смеешь обвинять меня в чём-то? — Я никого не убивал. — Своими руками, нет. Но это то же самое, что распространение запрещенных веществ. Нельзя оправдать тем, что они сами покупают. Это делает тебя соучастником. Или заказчиком. Про законы я молчу. — И сам не верит в то, что говорит. Он столько оправдывал его в своей голове, что если не сам — не считается, что теперь физически больно пытаться этим надавить. — Будешь читать мне лекцию по нравственности? Это бесполезно. Даже если меня можно исправить — я не хочу меняться. Это моя жизнь. Антон не просто упёртый баран, Антон занимается тем, что реально хорошо умеет, он бы, может, и мог добиться чего-то в другой сфере, — стать музыкантом, вечерами он пишет биты, и Арсений под них с удовольствием бегает; комиком — когда Антон снимает свои маски, он самый смешной и яркий человек, которого Арсений когда-либо знал; да хотя бы менеджером — он отлично управляет людьми и процессами, но оттуда, чем он занимается сейчас, выхода не бывает. Арсений знал, на что и с кем шёл. — За то, что приревновал, извини. Я просто боюсь, что ты уйдёшь. — Антон устало выдыхает и опускается перед ним на стул. — Ты лучше, чем бабки, чем человеческая трусость, чем расправа. Я без тебя буду совсем пустой. — И обнимает его за ноги, положив голову на колени. Тогда Арсений осознаёт, сколько власти над Антоном в его руках, и он клянётся себе никогда не манипулировать этим. Сейчас Арсений уже заканчивает универ, знает каждую татуировку на теле Антона так же подробно, как тот — карту его родинок, а Скруджи до сих пор иногда извиняется за грубые слова в первую встречу, хотя они и не то что бы друзья. Потому что вряд ли Антон даст Арсению привязаться к кому-то хотя бы вполовину так же сильно, как к нему, да и ни к кому из их бизнеса нельзя привязываться, — в любой момент его может не стать, — сядет, убьют, пропадёт без вести, предаст. С Антоном это не работает, и страха его потерять из-за работы нет — полиция куплена на самых верхах и закрывает на всё глаза за большой процент, конкуренты боятся попадаться на глаза, не то что угрожать, свой товар он сам не употребляет. Арсений ему доверяет, Антон большой и сильный, он может уничтожить кого угодно, но с Арсением никогда этого не сделает, он разбивает лица, но с чужим сердцем этому случиться не позволит. Антон оберегает Арсения изо всех сил, открыто говорит о чувствах, когда видит в лазурных глазах сомнения, душит свою гордость, если приходится уступать, относится ласково-ласково, даже не зная, что так умеет. Арсений не в курсе, чем именно Антон занимается, когда уезжает по делам, приезжая обратно с запахом костра, металла и дури, что именно он пытается смыть в душе, сразу по приходу домой, прежде чем подойти к Арсению, с кем и о чём он рявкается по телефону, выходя из комнаты, прикрывая за собой дверь. Арсению, по большей степени, на это всё плевать, где грань, он не знает, но она ему не нужна, даже если её нет, он справится, без неё, но с Антоном. На дела Арсения никогда не берут с собой, только на развлечения, компании там всегда мутные, атмосфера гнетущая, но места богатые, алкоголь бесплатный и можно повеселиться, если не думать, кто тебя окружает. Сегодня они приезжают в казино, — лестница в неприметном здании ведёт их по душному, тёмному коридору, обшарпанные стены с пошлыми плакатами больше напоминают блядушник, но Антон держит за руку, и Арсений ступает за ним уверенно. Чёрная дверь в конце отворяется после двух стуков, охранник на входе коротко кивает, а внутри холодный свет и золото режут глаза, пахнет сигарами и дорогой кожей, стоят столы из красного дерева, рядом с которыми страшно даже дышать. Антон здоровается с каждым, но жмёт руку не всем, люди вокруг сплошь в строгих костюмах и с дорогими часами, Арсений выбивается голыми коленками и серой толстовкой, но садится рядом за стол. В покер он кривой игрок и приехал просто посмотреть, да и не на что ему — здесь явно не на интерес, раз по столу раскиданы купюры в долларах и евро. — Попросить принести тебе выпить что-то, Арс? — Антон привлекает внимание, легко коснувшись колена, ему подносят стакан с бронзовым виски. — Коктейль какой-нибудь можно. Официант уходит, понятливо кивнув. Арсений озирается, оценивает обстановку, и это, конечно, совсем не его мир, если бы не Антон, он бы не пришёл. Если бы не Антон, он бы и не попал никогда сюда. Карты тасуются, доносятся отголоски фраз про ставки, людей с десяток, но вокруг глухо, — разговоры ведутся на тон ниже. Арсений уже был на подобных мероприятиях, и иногда витало ощущение, что прямо сейчас что-то решается. Сейчас не так, сегодня они просто отдыхают. Рядом приземляется мужик, одетый не так понтово, как остальные — под пиджаком футболка, внизу джинсы. Он достаёт пистолет, чешет им по отросшей щетине и со стуком отбрасывает его на игральный стол. Арсений косит в сторону глаза, закусив трубочку в стакане с приторно-сладким алкоголем, и сразу тушуется под сальным взглядом. — Я тебя что-то тут раньше не видел, — он всем корпусом поворачивается к Арсению, который жмётся поближе к Антону. Антон реагирует моментально, отложив карты рубашкой вверх. — Белый. — Сухо кивает мужику Антон. Руку он ему не тянет, это много значит, Арсений уже давно понял. — Не думал, что ты придёшь. Тебя разве уже простили за проёб? — Мы разобрались, спасибо за заботу. Антон шумно хмыкает, переложив руку на спинку стула Арсения. — Играть собираешься? — Были другие планы на вечер. — Он снова переводит взгляд на Арсения, — я так понимаю, он с тобой. — Ты проницателен как никогда. — Поделишься такой куколкой? — Белый неприятно скалится. У Арсения кривится лицо, плечи передергивает от отвращения, и после этих слов воздух почти осязаемо густеет, поднимается запах опасности, Антон щурится, лицо у него каменеет, ноздри опасно раздуваются. — Я ослышался? Подумай, прежде чем ответить. Арсений всем своим нутром переживает за незнакомого мужика, — есть вероятность, что сейчас ему снесут башку. — Да ладно тебе, Шастун. Жадность — это грех. — Белый опасно, в первую очередь для себя самого, тянет руку к лежащей на столе ладони Арсения. — Я переломаю тебе пальцы, если ты его тронешь. — Шастун встаёт с места, ладонью останавливая Эда, что через зал указывает на них охране. — А если не просто трону? — этот мужик либо бессмертный, либо идиот, либо эти варианты не исключают друг друга. — Что, убьёшь меня? — Я? Нет, что ты. — Антон склоняется к его лицу, положив руку на спину. — Гравитация убьёт. Он широкой ладонью с размаху ударяет по чужим лопаткам, визуально не вкладывая даже малую часть своей силы, но Белый сгибается пополам с глухим звуком и судорожно пытается вдохнуть. Его голова возле тяжёлых Антоновых ботинок, и Шастун тянет его за шкирку, поднимая обратно. — Тебе повезло, что я сам руки не мараю. Но, надеюсь, ты успеешь застраховаться. — Выплёвывает он ему в лицо, цепляет под руку, отбрасывая в сторону. — Иди нахуй отсюда. — Прости, что тебе пришлось это увидеть. — Антон присаживается на корточки напротив Арсения и костяшками другой руки на пределе нежности проводит по щеке, от этой разницы Арсения натурально мажет. — Пойдём отсюда. Арсений кивает, и Антон со звоном льда о стекло залпом закладывает остатки своего виски. — На сегодня всё. — Антон вытаскивает пачку денег из внутренней стороны куртки и бросает на стол. Он тянет Арсения за руку за собой, по привычке положив другую руку на ствол пистолета, висящего в чехле на бедре. Они тормозят почти у самого выхода рядом со смуглым темноволосым мужчиной. — Слав, скажи-ка своему щеглу, чтобы больше не вякал лишнего. — Антон шепчет, но Арсений всё равно слышит. — Больше не повторится, Шаст. — Разумеется. Возле машины Арсений терпеливо ждёт, пока Антон докурит на улице, смотрит на его хмурый профиль через тонированные стекла, и внутри всё скручивается пылающим жгутом. — Ты как, в поряде? — Антон закидывает жвачку в рот, сразу как падает на водительское. — Да, всё хорошо. — Двигаем тогда. Арсений половину дороги изводится, ковыряет нитки на дырках джинсов, елозит. — Ты возбуждаешь, когда такой. — Он, наконец, не выдерживает. — Какой? — Антон заинтересовано поворачивает голову, сильнее сжимая руль. — На дорогу смотри. — Арсений пальцем тычет ему в щёку. — Такой злой. Серьёзный. И внимательный ко мне. — Тебя возбуждает забота, я давно в курсе. — А тебя комплименты. — Не больше твоего. — Да что ты? — Арсений хитро морщится и кладёт руку Антону на пах. — У меня не такой стояк. — Мм, — Антон затылком бьётся о подголовник, — киса, ну давай до дома доедем. Мы слишком часто последнее время трахаемся в машине. Арсений послушно, но с сожалением убирает руку. Ему нравится весь их секс, разный — когда Антон, сжимая шею, утыкает его лицом в матрас, ритмично вбиваясь сзади; когда Арсений невовремя дразнится, и потом в отместку Антон его изводит, не давая дотронуться ни до него, ни до себя, и кружит над ним как ворон, еле касаясь; когда Антон нежнеет на глазах, растекаясь большим ласковым котом по его коже, потакает Арсению в желаниях и не перестаёт целоваться; когда кто-то из них внезапно от прилива чувств решает, что спонтанный минет на задних сидениях тачки — это отличная идея. С последним вариантом они и правда зачастили. Арсению дома хорошо, — просторно, светло, так не похоже на внешний образ Антона. Он скидывает толстовку в прихожей, в квартире иногда пахнет порохом — странно, тут никто не стреляет, даже оружие не чистит, возможно, это фантомные ассоциации мозга. В гостиной к нему сзади прижимаются всем телом, тёплый Антон обвивает кольцом рук, тяжело придавливая за плечи к земле. Он утыкается носом в макушку и от шумного дыхания шевелятся волосы. — Это Глок или ты просто рад меня видеть? — Арсений притирается ближе. — Какая посредственная шутка, Арс, — Антон отстёгивает кобуру, отбрасывая ее на диван, — но меня и это в твоём исполнении заводит. — Так получается, я вообще могу ничего не делать? — Арсений откидывает голову на чужое плечо. — Чтобы меня впечатлить? — Антон прикрывает глаза и ведёт носом по скуле. — Нет, для этого тебе не нужно стараться. Уже давно, — он языком обводит ушную раковину. — Но сейчас придётся проявить другое усердие, золотце. — Он шепчет в ухо, и у Арсения подкашиваются колени. Он разворачивается в чужих руках, и его вжимают поясницей в подоконник. Антон берётся за подбородок, проводит пальцем по нижней губе и смотрит — с таким прищуром, что хочется сразу покаяться во всех грехах. Большой палец соскальзывает Арсению в рот, глаза напротив темнеют, когда он охватывает его губами и начинает посасывать. Антон тянется к своему ремню, и Арсений, причмокнув, отстраняется, тянется к молочной шее, выцеловывая. На языке холодный металл от цепи контрастирует с горячей кожей, и это абсолютно сносит голову. Арсений опускается на колени и помогает снять с красивых длинных ног узкие штаны, тянет бельё вниз, утыкается носом в пах, а потом упирается затылком назад в стену, благо окна у них высокие, вызывающе вздернув подбородок. Антон хрипло хмыкает, кладёт большую ладонь на голову и придвигается ближе. Он придерживает член у основания, проводит головкой Арсению по приоткрытым губам и соскальзывает на язык. — Шире, Арсюш, — он сжимает ему волосы, и Арсений податливо открывает рот, — умница. От этого у Арсения звенит в ушах, и собственные яйца от возбуждения звенят тоже. Он мерно дышит и смыкает губы вокруг члена, когда Антон начинает толкаться глубже и негромко порыкивать. — Котёнок, качественнее, — шепчет Антон. У Арсения слезятся глаза, когда он старательно упирается носом в короткие волосы, но он всё равно иногда смотрит наверх, и когда пересекается взглядом с Антоном, тот задерживается внутри, и повышает громкость сжатых стонов. На очередном толчке, Антон отстраняется, и Арсений по инерции ещё пару сантиметров тянется вслед за вязкой нитью естественной смазки. — Вставай, киса, — Антон подхватывает его под руку, прижимаясь ближе всем телом, — потрясающий язык, не только когда болтаешь, — он целует, попутно расстёгивая свою рубашку, и расстилает её на широкий подоконник, — садись. Арсений усаживается, и Антон сразу снимает с него футболку, помогает со штанами, за плечо прижимая Арсения к холодному стеклу. — Антон, а если увидят.. — они живут высоко, но напротив такой же жилой дом. — Не ври, что тебя это не заводит, — Антон отходит назад, усмехнувшись, — охуенный вид. — Он оценивающе оглядывает раздетого Арсения, мысли от всей этой похвалы разбредаются. Арсений выгибается в спине, пока Антон, не отводя от него взгляд, вытаскивает из куртки, брошенной на диван, смазку, — они продумано распиханы у них везде. Он решительно подходит, но словно снова измывается, — пальцем водит по телу, рядом с членом, его не касаясь, трогает коленки. Он тянет за лодыжки чуть вниз, и Арсений с неприятным скрипом кожи по стеклу, стекает, неудобно, но это вообще не волнует, когда так сильно хочется, чтобы Антон сделал уже хоть что-то. — Раздвинь ножки, — Антон выдавливает себе смазку на пальцы, смотрит прямо в глаза и склоняется над Арсением, уперевшись рукой в окно. Он оглаживает вход, вводит пальцы, осторожно растягивая. Когда Антон находит простату, Арсения коротко дёргает, и Антон издевательски давит, а глаза у него похотливо загораются. Внутри у Арсения три пальца, которые активно вкручиваются, когда Антон наклоняется и почти невесомо лижет головку. Арсений призывно дёргает бедрами вверх, но Антон убирает лицо, лишь наблюдая. — Антон, ну хватит, — Арсений тянется к себе сам. — Нужно быть терпеливее, мой хороший, — Антон не убирает его руку, только останавливает движения пальцами, — может, мне принести наручники? — Если ты после этого трахнешь меня наконец, то делай что хочешь, — Арсений жалко скулит, когда в ответ на это из него вытаскивают пальцы. Антон грозно нависает и переносит одну ногу Арсения себе на плечо, ласково целуя в щиколотку, приставляет член и входит до упора, притормаживая, чтобы не сделать больно. Кладёт руку поверх руки Арсения и начинает двигаться внутри, одновременно проводя по члену. Он попадает по чувствительной точке, набирая скорость, нежно притираясь щекой к ноге, выбивая из Арсения мелодичные стоны. Ласка, перемешанная с резкими толчками, заставляет Арсения забыться в ощущении, он просит «быстрее», слышит чужое «Арс-Арс-Арс» издалека, когда кончает, запачкав чужую, смятую под ним, рубашку. Арсений сжимается вокруг Антона и чувствует, как тот изливается внутрь. — Бля-я-я, прости, кисунь, — Антон упирается мокрым лбом в тяжело вздымающуюся грудь, — не рассчитал. — Не страшно. — Арсению, вообще, честно говоря, похуй. — Хочешь, вылижу? — Антон поднимает на него свои бесстыдные глаза. — Не смей. — Тихо, — как будто Антону есть смысл перечить, — чего ты, как в первый раз. Доминирующий тон всегда действует беспрекословно. Антон выходит и тянет за ногу, чтоб Арсений перевернулся. По бедрам течёт, его и без того накрывает волна стыда, но Антон коленкой раздвигает ему ноги и проводит языком, собирая капли. — Анто-он, я сейчас начну умолять тебя прекратить, — хнычет Арсений, закрывая лицо. — Умолять? Мне нравится, давай. Прекращу ли я? Ответь на этот вопрос сам. — Антон раздвигает ему ягодицы, сжимая, и припадает ртом. Он толкается кончиком языка в раскрытый вход, и Арсения пробирает дрожь в бёдрах. Все эти неприличные звуки заставляют Арсения пожалеть, что у него самого, в отличие от Антона, чувство стыда не парализовано. — Может, поможешь мне? — Антон отрывается. — Чего? — лепечет Арсений, не поднимая головы. — Ну, знаешь, как с машиной, если она увязла. Подтолкни там, — усмехается Антон, ужасный, ужасный человек Антон Шастун, и из всех его грязных дел, это — самое худшее по субъективному мнению Арсения. — Боже, замолчи-и-и, — Арсений бьётся головой о стекло. — Арсений, я знаю, что тебе это нравится, не драматизируй и расслабься. Арсений отпускает ситуацию, насколько позволяет ему совесть, интуитивно хочется свести ноги, но его удерживают за бёдра. Он чувствует, как тугие капли вытекают, и Антон, не смущаясь звуков, всасывает их. Когда он заканчивает пытку и поднимается с колен, отнимая ладони от лица Арсения, тот видит, как он довольно утирает рот тыльной стороной ладони. — Ты ужасен. — Арсений думает, что у него когда-нибудь точно не выдержит сердце от его выкрутасов. — А ты прекрасен, Арс. Знали бы друзья-бандиты Шастуна о том, какой он с Арсением, неизвестно, чему ужаснулись бы больше — такой развратной похоти или обезоруживающей нежности. Спустя несколько недель что-то в их отношениях неожиданно меняется. Антон становится дёрганный, железное спокойствие сменяется тревогой, которую чуть ли не руками можно пощупать, он всё чаще уезжает и не появляется ночами дома, громко ругается по телефону, отборный мат доносится даже сквозь плотно закрытые двери, и тоскливым взглядом смотрит в никуда, когда думает, что Арсений его не видит. Когда Антон приставляет к Арсению охрану на постоянной основе, даже не скрывая этого, он терпит, когда суровые мужики его не просто сопровождают, а возят Арсения на пары без Антона, он терпит, когда Антон подкладывает ему в рюкзак нож, он не выдерживает. — Что происходит, Антон? — Арсений ловит его поздней ночью на кухне. — Ебать, — Антон вздрагивает, обернувшись на отрешенно стоящего в дверном проёме Арсения, — не подкрадывайся так, — выдыхает шумно. — И давно ты стал такой пугливый? — Задумался просто, ты слишком тихий. — Антон прикрывает какие-то бумаги на столе, и от этого движения влезть, куда явно не следует, хочется ещё больше. — Ясно. — Арсений, с накинутым на плечи пледом, забирается на барный стул, — На первый вопрос, может, тоже ответишь? — он честно не хочет пассивно-агрессивничать, но это вылетает само собой, видно, слишком долго терпел. — Я не думаю, что тебе нужно знать подробности. — Их я и не хочу знать. — Меньше знаешь — крепче спишь, странно, что Арсений вообще засыпает. — Я переживаю, с тобой что-то не так. Ты нервный, загруженный, и мы почти не видимся, хотя живём в одной квартире. — Так будет лучше. — Кому лучше-то? Я скучаю по тебе, Шаст. Или ты опять, сам себе хозяин, и всё решил за нас двоих? Арсений так злится, желание сказать что-то едкое, колкое, чтобы ранило под сердце, обособлено от его здравого рассудка. — Угомонись. Ты не знаешь, о чём говоришь, Арсений. — Не знаю, ты прав. — И слава богу, думается Арсению. — Ты же не рассказываешь, ты же так бережёшь меня. Так сильно, что своей отстраненностью делаешь всё только хуже, неужели ты этого не понимаешь? — Я ничего не делаю просто так или не подумав. Это не игрушки, ты тоже должен понимать. — Тот холод, с которым Антон это говорит, выводит из себя только больше. — Я не идиот! Прекрати относиться ко мне, как к ребёнку. — Антон терпеливо вздыхает и отводит глаза в стену. — Да, может, я не в курсе всех подробностей твоих гангстерских дел, но я понимаю больше, чем ты думаешь. — Арсений вскакивает, остановившись напротив. — Мы столько лет живём так, и всё было нормально, но сейчас что-то изменилось, я же вижу. Это из-за той стычки в казино? Объясни мне хоть что-то, или.. — он не успевает договорить. — Давай-ка притормозим, Арс. — Антон поднимает на него глаза. — Я не понял. Что притормозим? — Арсений хмурится, сминая на локтях ткань. — Всё. Этот разговор, вопросы, объяснения. И отношения, в частности. — Слова хлёсткие, у Антона не дёргается ни один мускул на лице, но он опускает глаза в пол. — Ты же не серьёзно? — у Арсения внутри всё сжимается в комок, он сам прячется в поднятых плечах, слышно, как громко стучит его сердце, и он растерянно заламывает пальцы. — Это ради твоей безопасности и временно, Арс. — Антон отходит к окну и отворачивается, — не может смотреть в глаза? — Скорее всего временно. — Что значит скорее всего временно? — Арсению страшно за них обоих. — Ты во что-то вляпался? — Тебе ничего не стоит знать. — Антон мотает головой, встряхивая выбивающимися из укладки волнами волос. — У тебя будет возможность подумать, и может, за то время, что мы не будем вместе, ты решишь что-то для себя. Такие как я не должны оставаться с кем-то. Ты ведь не будешь со мной по-настоящему счастливым никогда, и мы оба это знаем. — Он обрушивает на Арсения горькую аксиому. — Зачем ты это делаешь, Антон? — Арсению так горько слышать это всё. — Это неправда. У меня есть всё, что я хочу, и.. — уговаривать он Антона не собирается, но. — Мне любая минута с тобой важнее, чем вся жизнь без тебя. — Он стреляет в него без оружия. Антон разворачивается к нему лицом, с усилием сжимая руки на краю подоконника. Если всё кончится здесь и сейчас вот так — мир для Арсения больше не будет прежним, если он, конечно, вообще был. — Ты же знаешь, что мои решения всегда заранее взвешены.. — Ну охуеть, как черешня? — шипит Арсений, не выдержав, речь об их отношениях, блять, а не про полкило ягод. — И окончательны. — Антон удавится, но не скажет, что ему тоже тяжело это всё даётся, вот же упёртое существо, — Арсений, на этом наши отношения закончены. — Хорошо. — На унижения Арсений найти в себе сил не сможет, только на взгляд в упор и уверенный вид. — У тебя такое лицо, как будто не закончены. — Этот потерянный, чуть испуганный тон Антона вызывает на лице Арсения ухмылку. Насколько сильно успешнее был бы Шастун, умей он управлять людьми так, как им самим управляет Арсений? И хотя Арсений обещал себе не использовать свою власть над Антоном, — все влюблённые клянутся исполнить больше, чем могут, и прямо сейчас у того обещания вышел срок годности. Любое действие основано либо на любви, либо на страхе. Только страх замыкается и кончается на том, что у вас есть, а любовь — позволяет отдать всё, что у вас есть. Арсений считает, что тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит, потому что боязнь — это обратная сторона любви, а его смелость рождена из осознания, что есть что-то большее, чем страх. Что-то грозное, но растерянное, кудрявое, с открытым взором из глубины его тёмной души, стоящее напротив у окна, и знающее, что в этот раз он Арсению проиграл. — Ну ты, Арсений, конечно, и сука. Ой какая сука.. Поверить не могу, что ты всегда сильнее и смелее меня. — Капитулирует Антон, восхищённо вздыхая, и тычет рукой на стул. — Мы здесь надолго, чего глазами хлопаешь? Садись и слушай давай. — Изгибы его губ в улыбке переписывают историю. Такие, как Арсений, входят в сердце без стука. Такие, как Антон, никогда не в силах их прогнать.