О чём грезят боги

      Кирилла кольнула тревога, когда он, позавтракав одной чашкой чая, собрался написать Ксюше о том, чтобы она пришла в «Весёлую таксу» пораньше, а у него уже висело точно такое же сообщение от неё. Увидев короткую фразу, напечатанную с несколькими ошибками, он почувствовал, как его охватывает предчувствие чего-то жуткого. Чутьё подсказывало ему, что случилось нечто непоправимое, и он рванулся из квартиры, ничего не сказав ещё мирно спавшему Артёму.       Кирилл быстрыми шагами долетел до бара за каких-то семь минут, хотя путь от дома до работы обычно занимал добрых минут двадцать. Оказавшись у входа, он застыл, подсознательно боясь заходить внутрь, будто среди голых тёмных стен его поджидала смертельная опасность, способная уничтожить то шаткое спокойствие, в которое он себя привёл после того, как полночи просидел на кухне, пустыми глазами пялясь в окно. Он знал, что внутри ещё никого не было, но его уверенность в том, что от встречи с Ксюшей ему станет легче, была безвозвратно утрачена.        В конце концов он всё-таки решился, отпер дверь и стал ждать девушку, усевшись за один из столиков. Ксюша вскоре появилась, но, когда за ней громыхнула входная дверь, Кирилл вздрогнул, как некогда вздрагивал в детстве каждый раз, когда отчим возвращался домой.        — Привет, я ненадолго, — с этими словами Ксюша опустилась на стул напротив.        — Привет.        Кирилл поджал губы. На Ксюше была кепка, в которой она обычно ходила, но теперь бейсболка была надета не задом наперёд, а как положено, из-за чего верхнюю половину лица девушки покрывала тень от козырька. Поверх кепки также был натянут капюшон толстовки. Не хватало только тёмных очков.        — Я хотела встретиться, чтобы лично тебе сказать о том, что увольняюсь.       Вместо того, чтобы спросить причину, Кирилл встал и, подойдя к девушке, скинул её защитный покров.        — Кирилл! — вскрикнула она, пытаясь прикрыться руками.        — Покажи, пожалуйста.        — Нет-нет, это ужасно выглядит.        — Покажи, пожалуйста, — бесцветным голосом повторил Кирилл, продолжая стоять над девушкой.        Ксюша всё же нехотя убрала руки и подняла на него заплаканные глаза. На правом веке уже наливался пунцовый синяк, левая щека была рассечена в двух местах, а губы опухли так, словно девушку искусали пчёлы. На лбу на линии роста волос краснела запёкшаяся ссадина.        У Кирилла встал ком в горле. Собрав в кулак остатки воли, он выдавил из себя:       — На теле так же?       Ксюша затрясла головой.        — Нет, конечно, нет.        Кирилл знал, что она обманывает.        — Это твой отец сделал? — ещё один вопрос, ответом на который могла быть лишь ложь.        — Нет, я вчера по-тупому поскользнулась в ванной. Ты не подумай, я не из-за этого хочу уволиться. Просто в школе кучу хвостов нахватала с пропусками из-за работы, и учителя говорят, что оставят меня на второй год, если я не расправлюсь с долгами. Мне казалось, что смогу совмещать уроки со сменами, но как-то не рассчитала свои силы.        Ксюша попыталась улыбнуться, однако уголки её губ только немного дрогнули и так и остались на месте. Кирилл печально смотрел на неё, и ей было очень тяжело лгать ему. Она уже начала жалеть о том, что позволила себе попрощаться с ним, а не просто молча перестала приходить в бар.        — Тебе нельзя так это оставлять.       — Да, поэтому и хочу сейчас взяться за учёбу.        Кирилл вздохнул и взял её руки в свои.        — Я не про школу, и ты прекрасно это понимаешь.        — Кирилл…       — Тебе нужно сходить в больницу, снять побои и написать заявление. Я могу сходить с тобой.        Как же лицемерно. В чужих жизнях мы всегда смыслим больше, чем в своих, и отличаемся большей смелостью, хотя сами дрожим от ужаса, когда нужно сделать решающий шаг навстречу переменам.        От одних его слов Ксюша запаниковала и снова замотала головой.       — Нет, что ты такое говоришь, нет!        А мог ли в самом деле Кирилл настаивать на том, чтобы Ксюша пошла в полицию и попыталась вырваться из порочного круга домашнего насилия? Имел ли он право настойчиво требовать этого от девушки, которая была настолько зашугана, что скрывала свою женственную фигуру за мешками спортивной одежды, стремилась внешне походить на парня и старалась быть тише воды ниже травы?       Кирилл имел представление о том, насколько сложно было переступить через себя, чтобы рассказать кому бы то ни было о своём персональном аде. Более того даже самому себе иной раз было невозможно признаться в том, что ты живёшь в аду. Кириллу понадобилось восемнадцать лет для того, чтобы дойти до полного упадка и попытаться попросить о помощи, однако его всё равно не услышали, и он только и стал, что чувствовать себя ещё более грязным. Что же можно было сказать о девушке, которую, он был в этом уверен, не просто домогались, но и поколачивали, если она была неудобной? Отчим по крайней мере никогда его не бил и хорошо к нему относился, так как он смел убеждать изуродованную Ксюшу в том, что ей действительно помогут и она не наживёт себе ещё больших проблем и новых ран?        Как-то раз Ксюша обмолвилась о том, что устроилась на подработку для того, чтобы скопить денег и переехать учиться в другой город. В ней присутствовало желание спастись, но, как и в случае Кирилла, она была в состоянии только сбежать, а не в открытую пойти наперекор терроризировавшему её отцу. Сил добиться правосудия у неё и в помине не было, поэтому Кирилл оставил попытки убедить её в том, чтобы она обратилась в правоохранительные органы.        У него разрывало сердце от давящего ощущения безнадёжности, и ему хотелось плакать от собственной беспомощности и неспособности до конца разобраться даже со своими имеющимися травмами, не говоря уже о том, чтобы кого-то должным образом поддержать.        Сдерживая слёзы, он обнял девушку.        — Пообещай мне, что не сдашься. Отец узнал о том, что ты работаешь, и не вышло с тем, чтобы в тайне накопить денег и уехать из дома, — плевать. Учись. У тебя есть ещё год, чтобы подготовиться к экзаменам и куда-нибудь поступить бесплатно. Слышишь? Учись. Сможешь съехать в общагу, и у тебя всё будет хорошо. Пообещай мне, что постараешься.        Лицемерие. Какое же это было лицемерие с его стороны. Будто он был сильным человеком, чтобы говорить подобное.       — Да, да, обещаю. Спасибо, Кирилл, спасибо.       Ксюша рыдала в плечо Кирилла, и ему казалось, что вместо слёз в его свитер впитывается вся та боль, которую она была не в состоянии обличить в слова и высказать вслух. Эта боль просачивалась сквозь ткань и кожу и где-то под рёбрами смешивалась с его собственной. Его душило и разрывало изнутри, но он держался, чтобы не потопить Ксюшу своим отчаянием.        Когда Ксюша наконец отстранилась, она, утирая рукавом слёзы, сипло сказала:       — Не пиши и не звони мне, ладно? И я тоже не буду, а то ещё начну скучать.        — Не буду, — кивнул Кирилл. — Но буду ждать от тебя новостей через год. Не забудь.        — Хорошо. Твоей девушке с тобой очень повезло, хотела бы я быть на её месте, — Ксюша всё-таки на миг улыбнулась своими распухшими губами и накинула капюшон. Она на несколько секунд ещё раз прижалась к Кириллу, а затем выскользнула из бара.        Кирилл не пытался её остановить. Он был настолько подавлен, что не обратил внимание на её последние слова, донёсшиеся до него сквозь обволакивающую его вату. Его дыхание всё никак не восстанавливалось, и он метнулся в туалет, где его прополоскало одной желчью.               

***

             Возле «Весёлой таксы» Ксюша пересеклась с Артёмом. При виде его она лишь сильнее натянула капюшон.        — Извини, я больше не выйду на работу.        — И тебе утро доброе. Очень жаль, могла бы и заранее предупредить, — процедил Артём, еле сдерживая усмешку. На самом деле у него уже был на примете кандидат, который мог её заменить на рабочем месте и с которым Кирилл вряд ли стал бы поддерживать тесный контакт. — Что же внезапно случилось? Это из-за того, что с Кириллом ничего не вышло?        Ксюша промолчала и ушла прочь.       Артём хмыкнул и толкнул дверь в бар.        Он успел подстраховаться, и новый сотрудник должен был прийти к обеду. Вероятно, для Кирилла это бы выглядело странно, но Артём решил, что в случае его подозрений, спишет такую своевременную смену кадров наличием большого количества знакомых, нуждавшихся в подработке. Кирилл бы в это поверил, да и, собственно, Артём не был уверен в том, что он вообще станет что-то спрашивать, потому что, как и всегда, блокнот действовал безукоризненно. Не было ничего, что могло бы указывать на причастность Артёма к тому, что Ксюша уволилась. Точных причин её ухода Артём не знал, но они и не имели особого значения, поскольку был важен только результат.       Артём спустился по лестнице в зал и крикнул:       — Кирилл, почему ты опять так рано ушёл? Я тебе еды принёс! Поешь, а то не завтракал с утра!       Ответа не последовало. В пустом помещении стояла полная тишина. Артём проверил служебку и кухню, но в них никого не оказалось. Он уже собирался постучаться в туалет, и прямо в этот момент Кирилл распахнул дверь. Они столкнулись на пороге, и внутри у Артёма всё похолодело. Кирилл выглядел нездорово и мраморной бледностью с синеющими кругами под глазами походил на живого мертвеца. Тем не менее мысль о том, что он так распереживался из-за Ксюши, как разъедающая кислота, мгновенно растворила волнение Артёма. Он раздражённо выплюнул:       — Ты не думал, что тебе стоит нормально жрать и спать, чтобы не выглядеть так отвратительно? И курить поменьше. Ты как вообще работать собрался с такой-то физиономией?        Кирилл ничего не ответил, и Артём сунул ему в руки пакет с едой.        — Ешь и приведи себя в порядок. Скоро Виктор Евгеньевич придёт.        — Я…       — Что?       «Я не хочу есть».       — Ладно, я поем.