Если б не было тебя, И мне не быть собой самим. Так и жил бы, твой призрак любя, Призраком твоим любим. «Если б не было тебя» – «Несчастный случай»
Семнадцать лет спустя
Десница короля Эймонд Таргариен отложил перо в сторону и ещё раз пробежался глазами по составленному письму. Это было весьма мягкое, но не терпящее возражений послание к главе гильдии торговцев Королевской Гавани — объединения, появившегося пару месяцев назад, — в котором Эймонд подчеркивал, насколько важно, чтобы торговцы города поддержали деньгами общественные столовые, где бедняки могли раз в день бесплатно получить простую пищу. Гильдии не следовало об этом знать, но король Эйгон II считал затею с благотворительными столовыми блажью — уступил под напором Эймонда и других членов Малого совета. Эйгона вообще нельзя было назвать правителем-новатором — он, например, так и не оценил созданный ещё во время службы Отто рыбный базар. Теперь выловленную в Черноводной добычу разрешалось продавать только там, за счёт чего основной городской рынок да и вся Королевская Гавань стали пахнуть получше, чем в прежние годы. «— Этот город должен смердеть, потому что весь он — одна огромная куча дерьма, — заявил как-то Эйгон в разговоре с Эймондом. Король был пьян — ничего необычного, — его раздувшееся от многолетнего обжорства и пьянства лицо покраснело, и он захохотал довольный собственным остроумием. Жалкое зрелище». Эймонд покачал головой, выпроваживая прочь мысли об Эйгоне — тот уже давно шёл по дороге саморазрушения. Его выбор. На рабочем столе Эймонда все бумаги были аккуратно разложены, чтобы ничего не потерялось. Лишь одно письмо, полученное около месяца назад, тревожило десницу своей неприкаянностью — оно лежало под низом той стопки, которая относилась к прошениям простого люда. Вероятно, следовало его сжечь или спрятать лучше, но что-то не давало этого сделать. Письмо появилось на столе его рабочего кабинета в Красном замке — того самого, где долгие годы трудился ныне покойный Отто, однажды утром. Имя отправителя показалось странным. Хотя… содержание удивило Эймонда не меньше. «Ваше Высочество, десница короля, Я пишу вам после долгих недель сомнений — стоит ли? И всё же пишу. Пожалуй, для начала представлюсь тем именем, под которым вы меня знаете и которое вас особенно беспокоит — Визерис Таргариен, сын принцессы Рейниры и принца Деймона Таргариенов. Знаю, что мать моя умерла несколько лет назад от болезни — надеюсь, она не сильно мучилась. Хотя… думаю, после тех самых событий, что привели к её заточению, гибели отца, Джекейриса и Люцериса, вся жизнь её стала мукой, а смерть, пришедшая с таким опозданием, — освобождением. Я до сих пор с трудом понимаю, чем она руководствовалась, когда решила не бороться в полной мере за свои права на трон и свести всё к вашему с моим отцом поединку. Она была не в том положении, чтобы позволить себе подобную роскошь — не сражаться во всю силу. И, вероятно, довольно иронично то, что я как раз нахожусь в подобном положении: могу не сражаться. Более того я не собираюсь этого делать. Я последний живой потомок Рейниры, которую её отец — мой дед Визерис I — хотел видеть королевой, но корона мне не нужна. Я слышал, что вы женаты на своей истинной, поэтому, возможно, поймёте: я встретил свою родственную душу. Чистую сердцем девушку простого происхождения — она ничего не знает о том, кто я. Возможно, я и сам не так уж хорошо это знаю… Вам известно, как много лет я прятался и притворялся кем-то другим, чтобы выжить. Признаться, когда-то я хотел отомстить за всех моих родственников, погубленных вами и вашей семьёй, но теперь… теперь я желаю одного: жить с моей возлюбленной долго и счастливо. Заключить брак, родить детей и знать, что моя семья в безопасности. Со своей стороны я обещаю навсегда забыть своё настоящее имя, своих предков и всю ту боль, что пережил из-за вас. До конца жизни я продолжу красить волосы в синий цвет и буду простым торговцем, обрету новую родину. Я знаю, что ваши соглядатаи уже нашли меня, и в этот раз не стану обманывать их и скрываться, — хотя благодаря вам я отлично тому научился, — пусть посмотрят и доложат вам всё: о моих занятиях, о моей возлюбленной. Примерно через месяц мы, конечно, уедем. Думаю, вы понимаете, что слишком долго жить там, где вы можете меня найти, — слишком большой риск для меня и моей новой семьи. Я прошу вас о перемирии во имя той семьи, которую вы создали сами. Если вы согласитесь, то пусть ваши люди оставят белую лилию на пороге моего дома. В ответ я буду раз в год присылать вам письма и сообщать о том, что всё идёт по-прежнему». Подписался Визерис своим настоящим именем. Через пару дней соглядатаи Эймонда донесли ему о том, что Визерис некоторое время назад стал частым гостем в доме одного из торговцев, у которого есть недавно расцветшая дочь… Обдумав всё это и ничего не сказав Эйгону, Эймонд велел оставить лилию на пороге дома племянника — засомневался сначала: таилась ли в выборе цветка угроза, намёк на неё? Но потом решил, что, скорее всего, Визерис просто хотел ещё раз показать — он хочет лишь того семейного счастья, которым владеет его дядя. Кажется, было что-то такое в этом имени — Визерис, — тяготеющее к миру… Другие сыновья Рейниры в своё время намеревались бороться за трон. Джоффри пытался набирать сторонников — шпионы Эймонда нашли его, и тот подарил племяннику смерть в честном бою. Это было лет пятнадцать назад… Эйгон и Визерис тогда скрылись с помощью своих верных людей, и их очень долго не удавалось найти. Но выросший Эйгон пожелал отвоевать то, что считал своим, — тем себя и обнаружил. Правда, умер он не от меча Эймонда — подхватил какую-то хворь и скоропостижно скончался. Визерис же исчез без следа, точно его и не было никогда. Рейнире ничего не рассказывали — насколько знал Эймонд, в своё время она передала Эйгону важное знание, которым владела, и с тех пор не видела своего соперника в борьбе за трон. Навещала Рейниру вплоть до её смерти только Алисента — королева-мать считала ложь об участи сыновей Рейниры необходимой. Правильно ли я сделал, подарив Визерису жизнь? Эймонд до сих пор не знал точно: возможно из-за того письмо и продолжало лежать на его столе, пусть уже и в загородном доме, а не в кабинете замка… Впрочем, кое-что он сделал: велел шпионам не прекращать слежку за племянником. Верить обещаниям Визериса — слишком большая роскошь. Решив немного отдохнуть от дел — в конце концов, ради того он и приехал с семьёй в загородную резиденцию на несколько дней, — Эймонд подошёл к окну. Там, на улице, цвела весна — в обрамлении зелени и золотистых солнечных лучей пышные кусты сирени тягались красотой с белыми яблонями, привлекали к себе внимание жёлтые и красные цветы, названия которых Эймонд так и не запомнил. И среди этого многоцветия сидели на скамье две любимые леди Эймонда (ещё одна наверняка тренировала младшего брата — усердно и безжалостно): его Лилия и Дейна. Жена и старшая дочь. Эймонд так ясно помнил день, когда Лилия сообщила ему долгожданную и прекрасную новость: он станет отцом. «Признание сорвалось с губ Лилии, как только она вошла в комнату и увидела его, сидевшего с книгой в кресле у камина. Ещё секунду назад он читал о драконьих всадниках Валирии и вот… — Правда? — спросил Эймонд, и веря, и не веря услышанному. Он из-за отсутствия характерных болей знал, что лунные крови Лилии запаздывают, однако не решался сам делать выводы — кто поймёт этот женский организм. И вот теперь она подтвердила его смутные догадки, тайные желания сердца. Это было так волнительно, так… Дыхание перехватило, сердце застучало чаще. Эймонд смотрел на жену, с особенной ясностью ощущая, что в её руках — всё его счастье. — Да, — ответила Лилия, мягко улыбаясь. — Я подозревала… уже некоторое время, а сегодня септон подтвердил. У нас будет ребёнок. — Ребёнок… — пробормотал Эймонд, вдруг представив сразу двух детей: белокурого мальчика и темноволосую девочку — обоих с фиалковыми глазами их матери. Он за мгновение преодолел расстояние разделявшее его с Лилией и, обняв её, приподнял над полом. Всё в ней — привычное, родное, понятное, но она уже носит его ребёнка. Она… Лилия склонилась к Эймонду, пальцами лаская его шею, — их взгляды встретились. — Я очень счастлива, — сказала она. И Эймонд ответил, понимая, что слова не передают всех тех чувств, которые переполняют его сейчас: — И я счастлив, Лилия. Очень». Их первому счастью — Дейне — было уже шестнадцать лет. Она выросла красавицей: высокая, с точёной фигурой, светлыми, как у Эймонда, волосами и тёмно-фиолетовыми глазами. Обаятельная Дейна пленяла всех с самого детства — сам Эймонд мог отказать дочери, только если собирался с силами, — она стала любимой внучкой королевы Алисенты, затмив в сердце той и собственных сестру и брата, и детей Дейрона и Рейны, и даже Мейлора с несчастной Джейхейрой. Да, Дейна многого могла добиться от Эймонда, но её свадьбе, до которой теперь оставалось всего-то две недели, он противился до последнего. Лилия изначально была на стороне Дейны, и их споры на эту тему всегда звучали примерно одинаково. «— Дейна и Мейлор любят друг друга с детства. Ты ведь помнишь, как он выпрашивал у меня пирожные, чтобы отдать ей, как просил наказать его, а не Дейну, если она не слушалась… — перечисляла Лилия всё то, что Эймонд действительно прекрасно помнил и отлично знал. Наследный принц Мейлор обожал Дейну. Но её обожал весь Красный замок, кроме, возможно, короля Эйгона II — тот никогда не был способен на подобные чувства. — Это ещё не повод для брака, — заметил Эймонд, скрестив руки на груди и сверля жену взглядом. — Если любовь, да ещё и столь давняя, не повод, тогда что? — спросила Лилия, глядя на Эймонда так, точно действительно ждала ответа. Эймонд потёр виски. Он знал, что Дейна и Мейлор любят друг друга, что это не блажь и не секундная прихоть. Мейлор добивался этой свадьбы со своих тринадцати лет — в горячих спорах он доказал отцу и Отто, что никак не может жениться на ущербной умом, не отходящей от матери Джейхейре (после смерти Джейхейриса свадьбу Джейхейры и Мейлора долгое время считали делом решённым). Мейлор множество раз разговаривал и с самим Эймондом, убеждая его в искренности и непоколебимости своих намерений… Дейна со своей стороны давно заручилась поддержкой матери и бабушки, а Эймонду твердила, что только Мейлор способен сделать её счастливой. И всё же… — Они не истинные друг для друга, — привёл Эймонд свой единственный, но крайне важный для него аргумент. — И Дейна чувствует свою родственную душу. Что, если она выйдет замуж за Мейлора, а потом встретит истинного? Она будет очень несчастна… Лилия сделала шаг к мужу и сказала вкрадчиво: — Ты ведь знаешь, истинность — это ещё далеко не всё. Эймонд знал, однако боялся, что его Дейна станет жертвой связи, созданной Семерыми. Будет страдать». Никто не слышал Эймонда и не соглашался с ним. И что самое ироничное — все, кто не знал о его позиции по поводу этого брака, на который ему, к сожалению, пришлось дать согласие, были уверены: именно сам десница и устроил союз старшей дочери с наследником железного трона. Это бесило Эймонда ещё больше. Я не Отто — не надо нас сравнивать. Он бы прокричал об этом на главной площади Королевской Гавани, но знал: в том нет никакого смысла. Задумавшись, Эймонд упустил момент, когда Лилия пропала со скамьи в саду. Зато он смог услышать её тихие шаги — жена шла к нему. Не постучав, Лилия приоткрыла дверь и, поймав на себе взгляд Эймонда, улыбнулась. — Следил за нами, дорогой? — Немного, — признался Эймонд. Они сделали несколько шагов навстречу друг другу и нежно обнялись. «— Вам лишь бы поласкаться! — возмущалась порой их младшая дочь Розамунд, хотя Эймонд мог поклясться, чем угодно, при детях они всегда соблюдали приличия!» Сейчас, вспомнив о Розе, он улыбнулся. Лилия, кажется, поняла его. Отступив на шажок, она сказала: — Я навещала Розу и Рейегара — она очень взыскательный наставник. — Не сомневаюсь, — усмехнулся Эймонд. Розамунд, которая была на два года младше Дейны, отличалась боевым характером — дерзкая, упрямая она во всём стремилась стать лучшей. И хотя Роза преуспела в танцах и пении ничуть не меньше старшей сестры истинной её страстью стали тренировки на мечах и полёты на драконе. Меч в руку дочери вложил именно Эймонд в то время, когда считал, что сыновей у них с Лилией уже не будет. О своём решении он не жалел: Роза всё равно бы нашла дорогу к оружию — сердце её жаждало силы. — Но Рейегар не отстаёт, хотя мне хотелось бы, чтобы Роза считалась с его возрастом, — заметила Лилия. — Он сам просит о тренировках, — напомнил Эймонд, который буквально вчера говорил с младшей дочерью и её юным учеником. Рейегару было шесть лет, но он хотел стать настоящим воином и никогда бы не принял поблажку от сестры-наставницы. Новость о том, что они будут родителями в третий раз, спустя столь продолжительный перерыв, удивила и Эймонда, и Лилию. «— Мейстер сказал: так бывает порой, что Семеро долго не дают паре детей, а потом решают одарить ребёнком, — сказала Лилия. Они лежали в постели, и, любуясь женой, Эймонд вдруг поймал себя на том, что так ничего и не сказал. — Ты не рад? — обеспокоенно спросила она. — Рад, просто… неожиданно, — он покачал головой, а затем усмехнулся. — Не понимаю, что такого необычного мы сделали в этот раз. Лилия вернула ему усмешку, а потом он накрыл её губы поцелуем, прервав разговор. Эймонд бы с удовольствием зашёл дальше, но Лилия мягко отстранилась и спросила: — Ты надеешься, что в этот раз будет мальчик? — Кажется, это ты надеешься, — поддел её Эймонд, немного разочарованный тем, что они прервали многообещающие ласки ради обсуждения темы, по которой он уже давно всё сказал: он обожал своих девочек, а мальчиков вон у Рейны с Дейроном предостаточно, уже целых пять, включая неугомонных близнецов, сводивших с ума всех несчастных, кто оказывался поблизости. Лилия кивнула и провела пальцами по скуле Эймонда: — Да. Хочу сына, который будет твоей маленькой копией. Эймонд нервно усмехнулся: — Бойся своих желаний, — потом добавил. — А я вот всегда хотел дочку, которую унаследует твои прекрасные тёмные волосы, но и Дейна, и Роза светловолосы. У Дейны хоть глаза твои, а у Розы — серо-голубые, как у меня. Разве это честно? Так что нам просто необходима ещё одна девочка, которая будет во всём похожа на тебя. Назовём её Лилией. Лилия нахмурилась и сказала с несколько наигранным ужасом: — О, нет! Только не это. Они спорили насчёт имён ещё некоторое время, а потом всё же перешли к нежностям, которые за годы брака не утратили своей прелести… Уже насладившись Лилией и постепенно проваливаясь в сон, Эймонд вздохнул: — Жаль, что тебе снова придётся пройти через родовые муки. — Не только мне, — сказала Лилия, расположившая голову на его плече. — Мне жаль, что ты тоже чувствуешь эти боли. Эймонд поцеловал Лилию в лоб. Он боялся только за неё, а в своей выносливости не сомневался, хотя, признаться, часы рождения Дейны и Розы были… ужасными. Но он не собирался говорить об этом вслух». Рейегар, чьё рождение прошло для Лилии и Эймонда легче, чем ожидал мейстер, унаследовал внешность матери, но походил на отца характером — упрямый, смелый, гордый. — Не верится, что Рейю уже шесть, — заметил Эймонд и, коснувшись собственных волос, добавил. — Такими темпами я не замечу, как постарею. Лицо Лилии стало вдруг очень серьёзным, она окинула мужа взыскательным взглядом: — Да… ты уже постарел, не замечал разве? — потом шепнула на ухо. — Но я люблю тебя, мой старичок. В наказание Эймонд подхватил жену на руки. — Эймонд! — удивлённо воскликнула она. — Старичку нужно тренироваться, чтобы оставаться в форме, — шутливо откликнулся Эймонд и, не отпуская Лилию, направился вниз. — Нам стоит прогуляться, согласна? — Хорошо, — сказала она, прижимаясь к нему крепче. Эймонду нравилось ощущать тяжесть её тела в своих руках, нравилось исходившее от неё тепло, и её дыхание у его шеи… Он отпустил Лилию, лишь дойдя до сада, окружавшего их дом. Улыбка Лилии согревала его лучше солнечных лучей. Сколько они женаты? Семнадцать лет? Когда-то Эймонд посчитал бы этот срок огромным, но сейчас казалось, что прожитые годы пролетели слишком быстро, что их было очень-очень мало. Видимо, Лилия думала о том же, потому что вложила свои ладони в его, и смотрела на Эймонда самым ласковым и проникновенным из всех возможных взглядов. «Я — ее, и она — моя…» Наверное, Эймонд только теперь по-настоящему проникся смыслом этих слов… Хотя, когда они проживут вместе ещё лет двадцать, нынешнее понимание сменится иным — более глубоким. Вот что Эймонд точно знал теперь: всегда можно любить сильнее, отдавать больше, понимать лучше. К этому идёшь день за днём — никак иначе. И целуя пальцы своей Лилии, деля с ней беззаботное, счастливое мгновение, он видел в её глазах то же понимание. Они собирались и дальше взрослеть вместе, и это было прекрасно.