О королях и бастардах

Поставив поднос на стол у окна, служанка выбежала из покоев тихо и проворно как мышь. Рейнис ничего не сказала, но её хмурого взгляда хватало, чтобы опасаться за свою жизнь. Как только девушка вышла за дверь, снаружи щёлкнул замок. На мгновение перед закрытием она увидела блестящие золотые плащи охраняющих её стражников. Рейнис улыбнулась при мысли о том, что отцу не хватало веры в лояльность королевских рыцарей, когда дело касалось её, из-за чего он поручил охрану Золотым плащам. Но её улыбка исчезла так же быстро, как появилась. Книги в своих покоях она перечитала уже несколько раз, а вид на город или двор замка хоть и был красив, но быстро наскучил после стольких часов созерцания. Она знала, что отец ужасно рассердится её своевольному решению освободить Вейгара. И всё же она ожидала, что ей устроят выговор, а не запрут в своей комнате, как нашкодившее дитя. По крайней мере, её не стали держать на хлебе и воде, как это случилось с Джоном и Эйгоном, когда они украли любимую лошадь отца для прогулки. Нет, всё намного хуже, — поняла она, увидев, что в графине, принесённом служанкой, было налито не холодное дорнийское красное вино, а тёплое арборское золотое. — Это точно приказ отца. В этот момент Рейнис пожалела, что не сказала вслед служанке что-нибудь язвительное. Но какой смысл? Эта девочка лишь делала то, что ей приказали. За последние три дня с начала ареста Рейнис лишь один раз навестила мать, и больше никто. Отец, очевидно, запретил не только ей покидать свои покои, но и входить в них кому бы то ни было кроме служанок, что разносили еду, питьё и свежую воду для умывания днём и вечером. Этим служанкам, по всей видимости, также было запрещено говорить с ней, поэтому они быстро входили, оставляли подносы с едой, забирали их с уже пустой посудой и исчезали за дверью. К счастью, стражники у двери не осмеливались запрещать своей королеве, поэтому позавчера мать навестила её, хоть и ненадолго. Но после её не было видно. Рейнис не знала, каким образом отец смог заставить её соблюдать запрет, да это и не важно. — Даже тебе безразлична моя несчастная судьба, так ведь? — спросила она. Балерион лишь зевнул, вытянул свои пухлые мохнатые лапы, перевернулся и продолжил дрыхнуть, валяясь на послеполуденном слонце. Рейнис беспокоилась о самочувствии дяди Эймона. Мать пообещала ей позаботиться о старике по мере своих сил, пока самой Рейнис… нездоровится. Она также сказала, что Аллара по-прежнему навещала его два, а иногда и три раза в день, чтобы почитать и накормить супом. У Аллары всегда было доброе сердце, добрее, чем у Рейнис. Она с первого дня была не так строга с Эймоном и принесла ему жареную куриную ножку вместо тарелки горячего супа. Перед тем как накормить ею старика, она, само собой, разрезала её на мелкие кусочки. Беззубый Эймон радостно смеялся как маленький мальчик, поглощая куски с такой же жадностью, как младенец, сосущий молоко из груди матери. Зрелище, по словам матери, было настолько восхитительным, что Аллара не выдержала и разразилась таким громким смехом, что её услышала половина крепости Мейгора. Похаживая по своим покоям, Рейнис не находила ничего, что могло бы её занять. Все свои книги она знала чуть ли не наизусть, а вид из окна интереснее не стал. Затем она открыла свой шкаф и задумалась о том, чтобы примерить несколько платьев и проверить, сидят ли они ещё так же хорошо, как раньше. Большинство наверняка будут смотреться на ней так же хорошо, как и в первый раз. За последние пару лет её бёдра стали немного шире, грудь немного больше, но в остальном всё было как прежде. Некоторые платья оказались настолько старыми, что можно было только выбрасывать. Например, синие с вышивкой белого пламени, которое она надевала, когда вместе с Эйгоном и матерью посещала Солнечное Копьё много лет назад. Оно хранилось здесь только как дань воспоминаниям. Тогда Рейнис ещё не была женщиной с длинными ногами, круглой попкой и полной грудью, что так любил её Эгг. Эйгон тогда и был ещё совсем мальчишкой, довольно долговязым, и на его руках, ногах, груди, животе и вообще везде не было этих чудесных мышц, которые она так любила. Оба были просто детьми, но Рейнис помнила тот вечер так же хорошо, как будто это было только вчера. Той ночью она танцевала с Эйгоном, как делала это бесчисленное множество раз до этого. Но в тот раз Рейнис так и хотелось утонуть в великолепных пурпурных глазах брата, и она со столь же твёрдой как валирийская сталь уверенностью осознала, что Эйгон — мужчина всей её жизни. Нет, пускай это платье и сшито на ребёнка, выбросить его она не могла. Глядя на другие платья, которые тоже ей не подходили, Рейнис поняла, что не могла расстаться ни с одним из них. Миррийское красное с золотыми драконами подарил дядя Оберин, вернувшись из Эссоса. Она носила его в тот вечер, когда они с Эйгоном ускользнули с танца, устроенного отцом на Драконьем Камне. Тогда они впервые поцеловались, упрятавшись в катакомбах под замком. Их поцелуи были неловкими и неуверенными, но полными страсти. Их можно было назвать невинной формой похоти. Это был первый раз, когда они поцеловались не как брат и сестра, а как возлюбленные. От других платьев она также не могла избавиться. Ни от зелёного с маленьким чёрным котёнком, вышитом на одном из рукавов, ни от красного с чёрными бархатными рукавами и миррийскими кружевами по подолу, которое ей подарили после того, как она разрыдалась после первого лунного кровотечения. Тогда она была уверена, что умрёт, пока мать не заверили её, что бояться нечего, заодно отругав септ за то, что не успели вовремя посвятить Рейнис в такие детали взросления. После такого она сама взялась за её с Алларой образование. Она перебрала ещё дюжину платьев: чёрных, красных, жёлтых, оранжевых, серых, синих, шёлковых, бархатных, кружевных и парчовых, но не могла расстаться ни с одним из них. Эйгон наверняка лишь посмеялся бы над этим. Он бы сказал нечто вроде: «Если тебе так дороги эти воспоминания, тебе не нужно хранить это старое тряпьё. Я буду рад лично напомнить тебе наш первый поцелуй». И тогда бы он нацепил свою озорную ухмылку, схватил бы Рейнис и так страстно поцеловал, что весь мир вокруг перестал иметь значение. Снова закрыв шкаф, где хранились её старые платья, она в очередной раз села у окна. Вдруг Рейнис задумалась, стоит ли ей написать письмо. Ей оставили бумагу с пером и чернилами. Если она напишет, можно попросить служанку забрать его вместе с подносом и доставить в воронятник. Но всё же она отказалась от этой затеи. Писать было некому, да и не о чем. Аллара всё ещё в Королевской Гавани, как и Визерис с Арианной, но ей запретили с ними общаться, и вряд ли письма с воронами помогут обойти этот запрет. Можно было бы написать письмо в Солнечное Копьё своему дяде Дорану или в Хайгарден Марджери Тайрелл, которая покинула столицу спустя несколько дней после помолвки Рейнис и Эйгона. Но что ей написать дяде Дорану? Привет, дядя, как дела? Я освободила дракона без всадника, и теперь заперта в своих покоях. Надеюсь, в Дорне хорошая погода. Если когда-нибудь отпустят, буду рада тебя навестить. Нет, глупо. А Марджери Тайрелл? Они не были подругами, и несмотря на свою хитрость, эта девка была столь же глупа, сколь и высока. И скучна в придачу. Вдруг ей пришла на ум Арья. Ей Рейнис ещё могла бы написать. Она уплыла в Чаячий город вместе со своим отцом, лордом Эддардом, и с тех пор от неё не было вестей. Ей было бы интересно узнать, как поживает маленькая волчица, и как она находит Чаячий город, особенно по сравнению с Королевской Гаванью. Едкие тирады Арьи о том, как там скучно, определённо поднимут настроение Рейнис. Вот только она не была уверена, осталась ли она в Долине с лордом Старком. Отец мог отправить Арью обратно в Винтерфелл, поскольку строгая мать уже давно настаивала на том, чтобы устроить ей помолвку с каким-нибудь северным болваном. Как ради себя, так и ради Арьи, Рейнис могла лишь надеяться, что Эгг и Джон вернутся как можно скорее. Джон бывает упрямым как бык, когда дело доходит до признания в чём-либо, но всё же Рейнис надеялась, что ему хватит сил и смелости перешагнуть через себя, когда выполнит данное Арье обещание. Но это маловероятно. Не исключено, что Рейнис придётся взять дело в свои руки. Каким-то образом. Она потянулась к графину и налила немного арборского золотого в один из серебряных кубков на подносе. Мысль о том, чтобы пить это вино, такое сладкое, будто было сделано из переваренной сахарной свёклы, вызвала дрожь, но иного у неё не было. Нужно признать, отец выбрал поистине суровое наказание, заставляя её ничего не делать, кроме как пить это ужасное сладкое вино. Едва она опустошила кубок наполовину, как замок двери внезапно снова щёлкнул. Рейнис вознадеялась, что отец простил её и хотел освободить, но быстро одумалась. Каким бы добросердечным и всепрощающим он ни был, она перешла ту черту, после которой королевская милость настигнет её так же быстро, как река, бегущая в гору. Когда дверь отворилась и вошла мать, стало ясно, что сегодня она не выйдет из своих покоев, как бы радостен ни был её визит. — Вижу, тебе уже лучше, — сказала она с усталой улыбкой, подошла, поцеловала в щёку и села рядом с ней за стол. — В последний раз ты была такой несчастной, что у меня слёзы наворачивались. — С чего ты взяла, что мне лучше, мама? — Ну, ты сидишь на солнышке, наслаждаешься видами и пьёшь вино. Разве это плохой знак? Рейнис покачала головой и слабо улыбнулась. — Мама, присмотрись. Я пью арборское золотое. Добровольно. Едва ли можно громче кричать о помощи. — Ну, мне оно нравится, — сказала она, наполняя свой серебряный кубок. — Мама, спасибо за попытку, но не нужно себя мучать, — с улыбкой сказала Рейнис и сделала глоток. — У меня для тебя сюрприз, — сказала тогда мать. — Сегодня вечером твой отец даёт ещё один концерт в королевских садах на своей новой арфе, как он сказал, в знак прощания с уходящим летом. Мне удалось уговорить его, чтобы позволил тебе покинуть покои на время концерта, если захочешь послушать. Ох, клянусь Семерыми, я уже стала узницей. Разве этого недостаточно? Неужели богам угодно наказать меня ещё сильнее? Мать глядела на неё с таким ожиданием, что Рейнис почти сказала «да», хотя бы для того, чтобы сделать ей приятно. Ей явно стоило больших усилий хотя просто заговорить с отцом. Рейнис не знала точно, что между ними происходило в последнее время. Это не могло не раздражать, поскольку Рейнис привыкла быть в курсе практически всего, что творилось в пределах Красного Замка. Если кто и был проинформирован лучше её, и имел больше власти над прислугой, чтобы хранить все тайны даже от Рейнис, так только мама. Потому Рейнис знала только то, что мать ужасно злилась на отца, и, что бы он ни делал или не говорил, не желала быстро его прощать, если вообще собиралась. А теперь ей пришлось не только поговорить с ним, но и о чём-то попросить, что явно было ужасно тяжело для матери. И всё же Рейнис решила не соглашаться на бесчестные условия отца. Если тот действительно верил, что эти три дня утомили её настолько, что дочка с радостью согласится провести несколько часов во дворе, где будет ныть множество придворных дам, и аплодировать его игре, то жестоко ошибался. — Спасибо, матушка, но я отказываюсь, — наконец ответила она. — Слушать отца или даровать ему победу над собой? — Всё сразу, — признала Рейнис. — Не хочу дарить ему такую победу, да и эта музыка меня, признаться, не слишком интересует. Всё и так плохо, не хочу, чтобы стало ещё хуже. — Но твой отец прекрасно играет, — возразила мать. Что бы там между ними не происходило, — а что-то определённо происходило, — этого мало, чтобы она стала отрицать отцовские таланты. — Да, музыка прекрасная, но слишком грустная. Не припомнишь, чтобы отец когда-нибудь играл что-то весёлое и беззаботное? Хоть что-то, что не вызывает желания сброситься с самой высокой башни? Не отрицаю, музыка отца хорошо избавляет от всякого желания жить, но мне бы хотелось дождаться возвращения Эйгона. Мама вздрогнула при упоминании Эйгона, но ничего не сказала в ответ. Рейнис знала, ей всё ещё нелегко от осознания, что собственные дети женятся друг на друге, хотя в последнее время казалось, что она постепенно с этим свыкалась. Хорошо, если бы это было правдой, а не принятием желаемого за действительное. — Ты могла бы просто извиниться перед ним, Рейнис, — серьёзно заговорила мать. Каким бы сильным характером она не обладала, ей всегда было нелегко от внутрисемейных конфликтов. — За что? За единственно правильный поступок? Кроме того, ты сама посоветовала действовать как королева и поступить так, как считаю правильным. — Да, но ты пока не королева. — Увиливаешь, — сказала Рейнис, демонстративно сделав большой глоток ужасного вина. — А ещё я говорила, что мы должны сохранять верность королю, — сказала мать, ничуть не тронутая её замечанием. — Действия по велению сердца не освобождают королеву от несения ответственности. И иногда приходится извиняться перед своим королём даже за правильные поступки. — Были вести о Вейгаре? — спросила Рейнис, не желая обсуждать совершенно абсурдные и абсолютно невозможные извинения. — Нет, никаких вестей. Он просто исчез, будто за ним гнался сам Неведомый, и с тех пор его не видели. В королевстве и за его пределами тоже не было известий о нём. — По крайней мере, он никому не навредил. Это хорошо, да? — Если бы Вейгар представлял опасность, ты бы точно его не отпустила, — с улыбкой сказала мать. — Вейгар — дракон, мама. Опасности с ним всегда неизбежны, — сказала Рейнис, удивив мать. Разумеется, Рейнис не верила, что Вейгар прямо сейчас опустошает целые области и сжигает дотла замки и города, иначе бы Королевскую Гавань осаждали десятки воронов с вестями о тысячах погибших. Но он улетел так быстро, почти в отчаянии, и с тех пор прошло три дня. Она не могла не волноваться. Действительно ли она правильно поступила, позволив ему улететь? Куда он отправился? Чего он хотел? Стало ли ему лучше? Добился ли он желаемого? И самое главное, как скоро он вернётся? — Извини, но разве ты не говорила?.. — Что выпустить его — единственно верное решение, да. Но у меня не было полной уверенности, что он не причинит никому вреда. Мне ничего не стоит мысленно успокоить Мераксес, как и Эйгону Балериона, но с Вейгаром у нас такой возможности нет. Опасения отца были небеспочвенны, но я считала их маловероятными, — сказала Рейнис, сделав глоток вина. Ей оставалось только надеяться, что так оно и есть. — О, Семеро, даже не думай говорить об этом отцу, если не хочешь просидеть здесь до конца своих дней. Лучше молись, чтобы и в самом деле ничего не случилось и всё закончилось хорошо, иначе, что бы дракон ни натворил, вся ответственность ляжет на твои плечи. И заметь, на этот раз увиливаешь ты. Рейнис ничего не сказала в ответ и вместо этого налила ещё вина, предложив матери одно из пирожных с орехами и сливами, оставшихся после обеда. Вино мать приняла, но от пирожного отказалась. — Извинений не будет. — сказала Рейнис. — С Вейгаром всё хорошо. Я в этом уверена. — Полагаю, переживать об этом уже слишком поздно, — вздохнула мать. — Нам остаётся лишь ждать и молиться, чтобы всё обошлось. Ты хотя бы посоветовалась с кем-то по этому поводу? — С кем, например? — Не знаю, Рейнис, — сказала она, внезапно повысив голос. Видимо, вся эта история пугала её больше, чем казалось. — С кем-нибудь… сведущим. — Сведущим? В драконах? Эйгон — единственный, кто знает о драконах не меньше меня. Мы оба знаем о драконах больше, чем все мейстеры Цитадели вместе взятые, и не из пыльных книг, а из личного опыта. Других таких нет. И Эйгона здесь нет, спасибо отцу и его замечательнейшей идее отправить моего жениха за Стену из-за ебучих древних сказок! — Рейнис! — упрекнула её потрясённая мать. Но Рейнис не было до этого дела. Сейчас она не в том настроении, чтобы следить за языком. Чем больше она думала об Эйгоне, и о том, что его нет рядом только из-за глупой одержимости и кошмаров отца, тем сильнее выходила из себя. — Не было и не будет никого, с кем такое можно было бы обсудить, — продолжила Рейнис. — Если я захочу услышать чьё-то профессиональное мнение, я поговорю сама с собой. Какое-то время они молча сидели, попивая ужасное вино и глядя в окно. Рейнис налила им ещё немного, радуясь возможности хоть с кем-то разделить эту пытку, но больше разговор не вязался. — У меня для тебя есть ещё один сюрприз, — наконец заговорила мать, — хотя теперь я не уверена, что ты заслуживаешь с такой манерой общения. — Прошу, прости за мои слова, дорогая мама, — сказала Рейнис наигранно умоляющим тоном, моргая глазами и едва скрывая ухмылку. Мама, казалось бы, задумалась, затем ткнула её локтем и засмеялась вместе с ней. — Мне удалось убедить отца снова впускать к тебе посетителей, даже если ты не пойдёшь на концерт. — Правда? — спросила Рейнис, взволнованная как маленькая девочка. — Да, правда. Но только леди Аллару. Пока что это всё, что я смогла выпросить. — Это же чудесно. Большое спасибо, мама, — сказала Рейнис, обняв мать. Никого другого она бы и не захотела видеть, даже если бы могла покинуть покои. — Как отец объяснил моё отсутствие при дворе? — Ты больна, лёгкая простуда, но ничего серьёзного. Есть надежды на скорое выздоровление. — Что ж, за моё здоровье, — подняла тост Рейнис и допила чашу вина. Вскоре мама ушла, крепко обняв её и поцеловав в обе щёки, а также вежливо, но твёрдо отказавшись выпить ещё по одной арборского золотого. — Я очень горжусь тобой, моя девочка. Никогда в этом не сомневайся, — прошептала она ей на ухо, прежде чем уйти. Дверь захлопнулась, замок щёлкнул, и Рейнис ещё около часа расхаживала по комнате, со скукой глядя в окно или тиская Балериона. Хоть кот и отвечал мурлыканьем, в конце концов не выдержал, тяжело поднялся, затем запрыгнул на изголовье кровати, на широкий подоконник, после чего залез на высокий шкаф, откуда до него нельзя было достать. — Предатель, — отругала его Рейнис, облокотившись о шкаф. В то же время в двери снова раздался щелчок дверного замка. Она открылась, и в комнату вбежала Аллара с таким большим бурдюком вина в руках, что хватило бы на полдюжины взрослых мужчин. — Пожалуйста, скажи, что там дорнийское красное, — сказала Рейнис. Бросившись к подруге с объятьями. — Конечно, — ухмыльнулась та. — Слышала, ты уже вдоволь распробовала арборское золотое. Королева намекнула, чтобы я угостила тебя этим. Они уселись за стол, и Рейнис сразу вылила остатки сладкого вина в окно, пока Аллара разливала им дорнийское красное. Прежде чем начать разговор, они сделали по глотку. Никогда в жизни Рейнис так не наслаждалась этим крепким, пряным и сухим вином, струящимся по горлу и освежающим как ледяной горный ручей. — Не многовато? Я благодарна, но не хотелось бы напиваться вусмерть. — Это была идея королевы, — сказала Аллара. — Если король узнает, он может запретить приносить к тебе вино, поэтому лучше сразу запастись. Храните Семеро мою мать! — Итак, расскажи мне, что нового, — попросила Рейнис, сделав ещё глоток. К сожалению, многого мне не рассказывали, поскольку я прикована к постели из-за простуды. — Мои лорд-отец и леди мать вернулись в город, — сказала Аллара, взволнованная как маленькая девочка. — Так скоро? Они уехали назад в Солёный Берег всего пару недель назад, — удивилась Рейнис. — Знаю, но Его Величество позвал их обратно в столицу. Просил срочно вернуться. — Зачем? — Обсудить мою помолвку, — ответила Аллара, сияя ярче солнца. — Боги, ну тогда продолжай. Расскажи мне всё! Кто он? — Не знаю. Пока не знаю. Но… Моя мать говорила, что это должен быть очень важный политический брак, раз на нём настаивает сам король. — И правда, — задумчиво сказала Рейнис, сделав ещё глоток. Действительно, отец не привык вмешиваться в союзы благородных домов королевства. Несколько лет назад он, конечно, постановил, что имеет право голоса в вопросе о помолвке знати по настоянию лорда Коннингтона. По словам матери, таким образом он желал предупредить опасные династические браки между великими домами королевства, представляющих потенциальную угрозу дому Таргариен. Рейнис могла понять его опасения. Ланнистеры и Талли, Талли и Старки, Старки и Баратеоны… Довольно мощный союз, объединивший четыре из девяти областей Семи королевств, действительно представлял собой потенциальную угрозу. Те, кто этого не понимал, либо слепы, либо глупы. Но насколько она знала, отец ещё ни разу не пользовался этим правом, даже когда спустя несколько лет старшая дочь лорда Старка сочеталась браком с наследником лорда Аррена, тем самым ещё сильнее укрепив союз Западных земель, Речных земель, Севера и Штормовых земель, присоединив к нему Долину Аррен. Рейнис хорошо помнила, как лорд Коннингтон несколько недель пытался убедить отца вмешаться и запретить помолвку, но тот отказался, заявив, что это создаст ненужное напряжение по отношению к короне, ещё более опасное, чем брак между дочерью Старков и сыном Арренов. Рейнис в этом вопросе была на стороне лорда Коннингтона, но ни она, ни Эйгон в то время не смогли повлиять на решение отца. То, что теперь он решил применить своё право голоса в помолвке Аллары, было весьма… необычно, если не сказать больше. В уме Рейнис быстро перебрала наследников великих домов. Это явно должен быть кто-то из них, чтобы отец серьёзно заинтересовался её помолвкой. Другие варианты звучали бессмысленно. Робб Старк уже женат и, судя по последним письмам воронов из Винтерфелла, его первенец уже на подходе. Хьюберт Аррен, наследник Долины, женат на сестре лорда Робба и Арьи. Санса, если не ошибаюсь. Джоффри Талли ещё не женат, но ходили слухи, что лорд Тайвин давно прилагает усилия, чтобы выдать его за девицу из дома Ланнистер, как и лорда Эдмюра до него. После всего золота и товаров, перетекших из Кастерли Рок в Риверран за последние десять лет, лорд Эдмюр просто не сможет отказать Старому льву. Львы так просто не выпустят Речные земли из своей пасти. Остаётся только наследник самого лорда Тайвина, лорд Тирион. Но это само по себе звучит абсурдно. Чтобы Аллара, одна из прекраснейших молодых женщин Семи королевств стала женой такого уродливого существа, как Бес из Кастерли Рок… в лучшем случае смехотворно. Отец после стольких донимающих писем и просьб королю, тоже не испытывал особой привязанности к этому созданию, которое лорд Тайвин вынужден звать сыном. Кроме того, не секрет, что лорд Тайвин в течение многих лет искал возможность получить наследника в обход лорда Тириона. Он хотел назначить наследником старшего сына своего брата лорда Кевана, Ланселя. Рейнис приходилось видеться с этим молодым человеком в прошлом на пирах и танцах. Он был красив, почти что молодая версия сира Джейме, что несомненно пришлось бы по вкусу Алларе. Ещё бы он не был таким высокомерным и лишённым чувства юмора, когда пытался ухаживать за ней. Если бы не это, Аллара ещё могла бы быть счастлива с ним. Кроме того, отец не мог договориться о помолвке сына дома Ланнистеров без личного участия лорда Тайвина, а Старый лев уже давно покинул столицу. С другими лордами такие переговоры о помолвке детей без их непосредственного участия ещё бы сошли отцу с рук, но только не с Тайвином Ланнистером. Посему о помолвке с наследником Кастерли Рок или его кузеном тоже не могло быть и речи. Лорд Уиллас, наследник Хайгардена, уже много лет был женат на своей кузине Алерии Хайтауэр, поэтому его тоже можно вычеркнуть. Оставались только Джон Баратеон и кузен Квентин Мартелл. Но согласно дорнийским законам Квентин не был наследником Солнечного Копья, поскольку Арианна была старше. Кроме того, какая польза отцу от какого-то брака в пределах Дорна? Джон… В этом ещё есть смысл. Он всё ещё неженатый наследник Штормового Предела. Женив его на девушке из Дорна, можно было бы вырвать Штормовые земли из союза с четырьмя другими регионами и приблизить Баратеонов к Мартеллам, и тем самым к Таргариенам. Но добиться этого через брак с Алларой Гаргален? Она прекрасная женщина, и Рейнис любила её как сестру, но на политической арене дом Гаргален не слишком значим за пределами Дорна. Союз с ними не смог бы перетянуть кровные узы с великими домами в пользу короны. И вообще, раньше отец не особо беспокоился от союза Баратеонов, Старков, Талли, Арренов и Ланнистеров. С чего бы ему это делать сейчас? Нет, сводить Аллару с Джоном тоже не имело особого смысла. Даже их с Эггом попытка свести Арью и Джона возымела бы больший эффект. Второй подряд союз одних и тех же домов почти не повлиял бы на расстановку сил. Вдруг на ум Рейнис пришёл ещё один. Тот, кто уже был помолвлен, но ещё не женат. Тот, для кого вмешательство отца определённо имело наибольший смысл. Тот, чьё имя могло объяснить, почему Аллара такая счастливая, пусть даже не знала наверняка, на ком её хотят женить. Даже если это лишь догадка, лишь этот мужчина мог вызвать у неё такую сияющую улыбку. Эйгон. Она думает, что отец собирается выдать её за Эйгона. Неужели, он так и не отказался от этой глупости со второй женой? Нет, этого не может. Это какая-то ошибка! Но так ли это? Могла ли Рейнис утверждать это с такой уверенностью? Впервые отец упомянул об этом, когда сказал, что Таргариенов осталось не так много, и две жены могли бы принести Эйгону больше потомства. Но это было много лет назад во время очередного турнира, в которых Эйгон принимал участие и, как надеялась мать, мог найти себе возлюбленную помимо сестры. Рейнис до сих пор помнила слова отца, что Эйгону будет разрешено выбрать двух жён, и, если он не сможет принять решение сам, это можно будет сделать за него. «Большая семья — крепкая семья», — объявил отец таким торжественным тоном, будто посвящал их в какую-то грандиозную или священную тайну. Но в то время Рейнис и Эйгон уже были любовниками, и активно делили свои кровати, столы, стулья, коврики, балконы и всё остальное, где можно было трахаться до посинения. Они уже давно пообещали себя друг другу, поэтому Рейнис могла лишь устало улыбнуться словам отца. Возможно, он до сих пор не отказался от этой идеи. А мать хоть и желала им только хорошего, но предпочла бы, чтобы женой Эйгона стала кто угодно, кроме Рейнис. Это могло быть единственным условием, из-за которого мама согласилась на наш брак, — подумала она тогда. — Могла сказать отцу, что даст согласие, если Эйгону дадут вторую жену, не состоящую с ним в близком родстве. Мать никогда не противилась идее подарить Эйгону двух жён. В последний раз она и вовсе пыталась заставить его отказаться от Рейнис ради возможности стать двоеженцем. Само собой, безуспешно. Но могла ли мама и правда поступить так с ней, даже не предупредив? Как бы та ни относилась к их с Эйгоном браку, она бы ни за что не предела её доверие таким образом. Но отец… Он всегда имел привычку удивлять всех своими неординарными решениями, когда считал, что поступает правильно. Из-за таких прецедентов Рейнис не могла исключить, что и в этом случае отец считал свой поступок правильным. Большая семья — крепкая семья. Будто бы история не доказывала обратного. Вот только после недавней отправки Эйгона за Стену из-за бредовой идеи найти монстров из детских сказок, Рейнис была уверена, что отец способен на всё. Да, сделать что-то подобное было бы в его характере. Рейнис чувствовала себя так, будто ей в спину вонзили кинжал. Ржавый кинжал предательства. Как её отец и лучшая подруга могли так подло поступить с ней? Она снова подняла взгляд и посмотрела на Аллару, но так и не смогла её возненавидеть. Она была так счастлива, что весь гнев тут же угас. Нет, я просто не могу злиться на свою Аллару. Это невозможно. Не тогда, когда она так счастлива, — подумала Рейнис и сама невольно улыбнулась. — Это даже не её задумка. Не её вина. Кроме того… она столько лет была влюблена в Эйгона. С того момента, как впервые увидела его в Королевской Гавани. И все эти годы она не делала ничего, кроме как наблюдала, как мы с Эйгоном становились всё ближе. Даже в то утро, когда он лишил меня невинности, Аллара встретила меня с улыбкой и поцелуями радости, хотя в глубине души должна была ужасно страдать, узнав об этом. Но несмотря ни на что, она оставалась моей подругой. Какое я имею право винить мою милую Аллар в том, что она тоже хочет быть счастливой? — Так у тебя есть мысли, кто это может быть? — наконец спросила Рейнис, осознав, что все её размышления едва ли заняли дюжину ударов сердца. — Я… я не знаю. Понятия не имею. — Алллара всё ещё сияла. Она точно думает об Эйгоне. Иначе бы не волновалась так, не зная наверняка. — Но, если в этом замешан Его Величество, то… тогда я думаю, что это кто-то важный. — Всенепременно, — сказала Рейнис, взяв подругу за руку и поцеловав ладонь. Аллара ещё шире улыбнулась в ответ. Быть может, это правда, — подумала она, и её внутренности сжались при этой мысли. — Эйгон и Аллара… Я люблю её всем сердцем, как если бы любила сестру, но… Эйгон и Аллара? Будь она и правда моей сестрой, не названой, но и по крови, смотрела бы я на это иначе? Тогда бы и Эйгон мог настоять на том, чтобы взять её в жёны. Была бы я тогда против? Рейнис не знала. Она любила Аллару, но Эйгона любила ещё больше. Вопрос о том, сможет ли Рейнис делить Эйгона с кем-то ещё, был всегда предельно ясен. Разумеется, нет. Однако теперь ей впервые за многие годы пришлось серьёзно подойти к другому вопросу. Выдержит ли её дружба с Алларой, если та будет регулярно делить с Эйгоном постель? С любой другой женщиной ответ был бы тоже очевиден. Нет. Но Аллара… Много лет назад, когда Рейнис уже была влюблена в Эйгона, а тот был слишком юн и слишком глуп, чтобы замечать это и ответить на её чувства, она рассматривала возможность свести его с Алларой. Не было никого, кого она любила настолько, чтобы могла вынести её вид на своём месте рядом с Эйгоном. — Всё ещё не могу поверить. Меня скоро выдадут замуж! — Да, дорогая. Из тебя выйдет отличная жена. Просто замечательная. — Надеюсь на это. Но я так много слышала от других… — Аллара, — перебила ей Рейнис. — не переживай об этом. Ты прекрасна такая, какая есть, моя красавица. Это правда. Никогда не сравнивай себя с другими. Тем самым ты лишь оскорбишь себя. Они рассмеялись. Её смех звучит так чудесно, ясно и ярко, как золотой колокольчик. Ещё раз обнялись. Волосы так чудесно пахнут. Затем налили себе ещё вина. Рейнис чувствовала, как сначала отвратительное арборское золотое, а за ним дорнийское красное начало бить ей в голову. Нужно ускорить Аллару, если она не хочет напиться в одиночку. — Я просто надеюсь, что из меня выйдет хорошая жена. — Правда? Я думала, ты надеялась найти хорошего мужа. Ты уже догадываешься, кто это будет. Ты думаешь об Эйгоне, потому тебя беспокоят такие мелочи. Позволь мне сказать тебе один секрет. Его мне однажды сказала Александра, возлюбленная дяди Льюина. Они, конечно, не женаты, но всё равно её слова попали в самую точку. Хорошая жена утром служит своему мужу как мать, любит днём как сестра и ублажает ночью как шлюха. Вот так всё легко и просто, — сказала она со смехом. — Кто бы он ни был, всегда помни, что для удачного брака необходимо два человека, так что не взваливай всю ответственность лишь на свои плечи. А если он тебе не понравится, ты всегда сможешь завести любовника. — Не думаю, что мне это понадобится. — Вот как? Но ты даже понятия не имеешь, кто это, — поддразнивала её Рейнис. — Нет… конечно, нет… я не знаю. — начала заикаться Аллара, и её лицо внезапно раскраснелось. — Но уверена… ну… он точно будет великим… и нам будет хорошо вместе. — Ещё как, дорогая. Тем не менее, стоит убедиться, что он достоин твоей любви, прежде чем и правда полюбить и отдать ему всю себя. Сохрани свою любовь и силы для того, кто достоин твоих оргазмов. — Рейнис, — воскликнула Аллара в притворном изумлении, чтобы затем улыбка снова расползлась на прекрасном лице. — То есть, как это сделала ты? — Действительно, — с усмешкой сказала Рейнис, сделав ещё глоток. — Если говорить кратко, моя дорогая, то Эйгон трахается ещё лучше, чем выглядит, а в его случае это говорит о многом. Глаза Аллары расширились ещё больше теперь уже от искреннего изумления, но её улыбка стала только шире, а следующий глоток вина опустошил весь кубок. — Так… были вести с севера? Принц Эйгон скоро вернётся? Принц Эйгон? Принц? С каких это пор он перестал быть для тебя просто Эйгоном или Эггом? Ты не умеешь притворяться равнодушной, моя дорогая, — подумала Рейнис и сама улыбнулась ещё шире. — Нет, ещё ничего не слышала, — ответила она, — но уверена, скоро он вернётся. Наверняка скучает по мне так же, как я по нему. Поэтому он вернётся домой как можно скорее. И уж тогда… — Тогда что? —…его прекрасное лицо будет зажато промеж моих ног, пока я не стану молить о пощаде. Аллара громко рассмеялась, пока Рейнис наполняла свою чашу. Это хорошо. Хотя бы не начинает ревновать. — Не смейся, — в шутку упрекнула Рейнис, — Эйгон и не на такое способен, поверь мне на слово. Просто дождись, пока не испытаешь на себе. — Себе? — спросила Аллара, наполовину испуганная, но едва способная скрыть восторг. О, пекло. Я всё равно что подтвердила её догадки. Блядь, блядь, блядь. — Ну, в смысле, как только выйдешь замуж. Уверена, твой муж будет рад проводить целые ночи промеж твоих прекрасных ножек. — О. Да, могу только надеяться на это, — застенчиво сказала Аллара. На миг в голове Рейнис промелькнул образ Эйгона. В постели. Голого и прекрасного, как всегда Его голова располагалась промеж бёдер женщины, где вовсю облизывала, ласкала и доставляла ей удовольствие. Нет, не Рейнис, Алларе. Это были её идеальные стройные ножки. Её красивая светлая кожа каменных дорнийцев ослепительно сияла и блестела от пота после долгой ночи занятия любовью под утренним солнцем. Она стонала и дрожала от похоти, когда Эйгон лизал, целовал и вовсю наслаждался её влагой. И хоть этот образ продлился не дольше удара сердца, раздражал он не меньше, чем… возбуждал? Быть может, мне это даже понравится… Рейнис тут же выбросила этот образ из головы и сделала ещё глоток вина, затем снова сосредоточила внимание на Алларе, сидящей впереди, а не в её голове. И всё же обнажённой Аллара была довольно красива, особенно с обнажённым Эйгоном промеж её бёдер. — Так что ты думаешь? — услышала она вопрос Аллары. — А? Прости, я не слушала. Просто задумалась. О твоём обнажённом теле, моя красавица. — Я спрашивала, стоит ли мне надевать на свадьбу фиолетовое в тон глазам или что-нибудь под цвет герба будущего мужа. — С этим стоит подождать, пока не узнаем, кто он. Вдруг это будет сын… скажем… Хатчесонов. Тогда твоё свадебное платье будет жёлто-красным. Цвета мочи и кровотечения из носа, как однажды сказал Эйгон. — О, клянусь Семерыми, — рассмеялась Аллара. Она будет прекрасна в свадебном платье, — подумала Рейнис. — Фиолетовый в тон глаз или серебристый под блеск волос или чёрный, потому что… в чёрном она бы была подобна богине. Эти цвета подходят ей лучше всего. А почему бы не всё сразу? Чёрное платье из тончайшего шёлка с небольшим количеством серебра будет великолепно контрастировать с её бледной кожей, а ярко-фиолетовая обшивка с глазами. Ни один мужчина не устоит, как большинство женщин, наверное. Даже я? Мне бы этого хотелось? И снова Рейнис выбросила Аллару из головы. Да, она великолепна, умна, весела, добра и просто красива. Но… Рейнис будет женой Эйгона. Она одна. Сама мысль о том, чтобы Аллара стала третьей лишней в их союзе, просто ужасала. Могла ли она поделить Эйгона? Ещё несколько мгновений и чаш выпитого вина назад Рейнис без заминок дала бы чёткое и однозначное «нет». Но образ Аллары и Эйгона в постели, каким бы раздражающим он ни был, действительно заводил. Невозможно отрицать. И хоть она этого не хотела, — а может и хотела, — но этот образ снова всплыл в её голове. Обнажённая и потная Аллара. Эйгон был такой же обнажённый, возвышаясь над ней. Её бёдра обвились вокруг его талии, пока Эйгон вонзался в неё жёстко и глубоко. При этом Рейнис была там же, такая же голая. Она глубоко и страстно целовала Эйгона, пока он трахал Аллару. При этом она сидела на великолепном личике Аллары, скользила взад-вперёд и получала удовольствие от её языка и тонких пальчиков. Пальцы одной руки сильно потирали и сжимали её жемчужинку, в то время как пальцы другой неустанно работали в её заднице, входя и выходя из неё. Может, нам и правда стоит попробовать. Если я могу поделить с кем-то моего Эйгона и не сходить с ума от ревности, то только с моей Алларой, — подумала она. — Для меня всё может быть не так уж плохо, если только поженимся не в септе Бейлора… Если провести две отдельные свадьбы перед лицом Семерых, Эйгону, как и Завоевателю, пришлось бы каждую ночь выбирать, с кем из жён проводить ту или иную ночь, тогда как Рейнис хотелось бы продвинуться намного дальше. Быть может, септон Барре согласился бы поженить их на Драконьем Камне… Они бы и вовсе провести свадебную церемонию по валирийскому обряду. Пламя, кровь и благословения на высоком валирийском. Тогда Рейнис и Аллара смогут не только выйти замуж за Эйгона, но и сочетаться друг с другом. У нас была бы своя общая брачная ночь, — с усмешкой подумала она, и её взгляд невольно скользнул вниз по шее Аллары, к её вырезу. — Грудь меньше моей, но выглядит великолепно. Я не видела её обнаженной с тех пор, как ей было… сколько? Восемь или девять. Возможно, пришло время это исправить. Интересно, она согласится провести ночь между моих бёдер, когда мы поженимся, или это лучше сделать мне? Как хорошие подруги, сёстры и даже жёны, мы могли бы сделать это по очереди, а лучше одновременно. Интересно, на вкус она так же хороша, как я на губах и языке Эйгона? — Это хорошо, что ты не захотела туда идти, — услышала Рейнис голос Аллары, и поняла, что опять всё прослушала. — Не пойми неправильно, твой отец блестяще играет на арфе, но… У меня был такой прекрасный день, а его музыка только бы всё испортила. — То же самое я сказала маме, — засмеялась Рейнис и решила поддразнить Аллару. — Чем таким чудесным ты занималась сегодня без меня? — Я провела день с дядей Эймоном. Мейстером Эймоном, — тут же поправила она. — Думаю, он не будет возражать, если станешь называть его дядей, Аллара. Ты часть моей семьи. Ты мне как сестра, так что не беспокойся о дяде Эймоне, — сказала Рейнис, взяв Аллару за руку. Она была тёплой, мягкой и нежной. — Что ты с ним делала? Снова кормила куриными ножками? — Откуда ты знаешь?.. Неважно. Нет, сегодня нет. Я принесла ему лосося в лаймово-чесночном соусе, но сегодня он не смог его проглотить, поэтому пришлось довольствоваться супом. Зато я читала ему. Медведь и горшочек мёда. Знаешь такое? — Медведь и горшочек мёда… — задумалась Рейнис. — Да, я знаю эту книгу. Детская сказка, да? Мама и сир Джерольд читали мне её в детстве перед сном. Видела бы ты, как сир Джерольд изображал сварливого медведя. Но зачем тебе читать дяде Эймону детскую книжку? — Он сам попросил, — сказала Аллара, пожав плечами. — Я сама удивилась, но оно того стоило. Нам обоим было очень весело. Оказывается, большая часть повествования… довольно двусмысленна. — Вот оно как? — Да, например, помнишь ту часть, когда лис пробирается в дом медведя и впервые пробует мёд из горшочка? Ему так нравилось, когда нос намокал при этом. — Да. Да, наверное, но… — сказала Рейнис, вспоминая тот отрывок спустя столько лет. До неё тут же дошло. — О, клянусь Семерыми. То есть лис… а горшочек с мёдом был… и нос промок потому что… — Именно, — с усмешкой сказала Аллара. Затем Рейнис попросила Аллару пересказать всю историю, смеясь так громко, что мог бы услышать весь город. Тут и там Аллара подмигивала, когда те или иные с виду безобидные на деле оказывались довольно непристойными. С каждым разом смех Рейнис становился только громче, пока она, вся в слезах и задыхаясь, не попросила остановиться. Аллара была особенно очаровательной, когда своим нежным и мягким голосом изображала разъярённого медведя, ворча каждый раз, как лис снова и снова покушался на его горшочек. Теперь становилось понятно, почему под конец рассказа в доме медведя стало жить так много лисят. В детстве о таком никогда не задумываешься. Они выпили ещё вина. Рейнис следила за тем, чтобы на каждый её глоток приходилось два-три у Аллары, и размышляла над тем, какие ещё детские сказки могли хранить непристойные секреты. Солнце уже давно село, когда они решили, что пора заканчивать и ложиться спать. Щёки Аллары уже порозовели так же, как должны были порозоветь щёки Рейнис, а глаза стали стеклянными. Рейнис была рада, когда Аллара согласилась остаться провести ночь в её покоях и постели, как они делали это ещё в детстве. С тех пор утекло много воды, и Рейнис ненавидела спать одной без Эйгона. Они повернулись друг к другу спиной и начали снимать с себя платья. Рейнис первая скользнула под одеяла, и вскоре за ней последовала Аллара. Какое-то время они просто лежали и смотрели друг на друга, и Рейнис не могла не отметить, как восхитительно сияли её пурпурные глаза в свете угасающей свечи. Так ли ужасно будет просыпаться по утрам и встречаться не только с великолепными глазами Эйгона, но и такими же великолепными глазами Аллары? Не сказав ни слова, Рейнис потянулась к Алларе под одеялами. Она нащупала её тело и почувствовала, что касается обнажённой кожи. Она голая? Аллара тут же подвинулась ближе и прижалась к Рейнис. Нет, всё ещё носит исподнее, как и я. Шёлковое, тоже как у меня. Когда Рейнис обняла её и притянула ещё ближе, запах волос Аллары коснулся её носа, напоминая о чернике и молодых весенних цветах. Она была тёплой, мягкой и хорошо пахла. Рейнис также чувствовала руки Аллары на своём теле, руках и плечах, когда она тоже обняла её. Мягкие и нежные. Рейнис на миг задумалась, как бы они ощущались на других частях её тела: на животе, ягодицах, груди, сосках и между ног. Как снаружи, так и… внутри. Когда Рейнис было всего пятнадцать или шестнадцать, а Алларе на два с лишним года меньше, едва сформировавшись в женщину, она уже тогда ловила себя на мысли, каково бы им было вместе ощущать друг друга и пробовать. По-настоящему. Везде. Тогда это были просто мимолётные шаловливые мысли. Они никогда не перетекали во что-то большее, и Рейнис никогда не задумывалась об этом всерьёз. В то время они могли разве что учиться целоваться. Как стало понятно позже, Аллара хотела научиться этому, желая поцеловать Эйгона. Быть может, скоро тебе и правда удастся, моя красавица. Не успела она подумать и пофантазировать об этом ещё, как Аллара внезапно вырвалась из её объятий и немного отодвинулась ровно настолько, чтобы они обе могли посмотреть друг другу в глаза. Её красивая улыбка тут же погасла, а глаза выглядели… испуганынми. — Рей… — начала Аллара. Было видно, как она тяготилась что-либо сказать. — Да, дорогая? — Рей… я знаю… в смысле, не знаю… я просто хочу сказать, если до этого дойдёт… то есть, если это будет… будет он… Я не прощу себя, если это положит конец нашей дружбе. Рейнис смотрела на неё, не в силах что-либо сказать. Она любит Эйгона. Всегда любила. И любит меня. Но боится выбирать между нами, — поняла она. — Бедная девочка. Моя бедная милая девочка. Рейнис улыбнулась. Высвободила руку из-под толстого одеяла и нежно погладила подругу — сестру — по щеке. Ей хотелось придумать, что сказать, как успокоить её, как внезапно сама услышала свою речь. — Не знаю, будет ли это он. Правда, не знаю. Но если до этого дойдёт, то нам больше не быть друзьями, — сказала она, и глаза Аллары расширились от шока. — Тогда мы будем сёстрами и… жёнами. Если это случится, я позабочусь о том, чтобы мы поженились по валирийскому обряду. Обещаю. Тогда ты будешь как женой Эйгона, так и моей, и я буду твоей, как и Эйгон. — Ты говоришь правду? — дрожащим голосом спросила Аллара со слезами на глазах и очаровательной улыбкой на губах. Рейнис ничего не сказала, просто кивнула. Так и есть, она говорила это на полном серьёзе своей подруге и сестре, лёжа с ней в одной постели. Эйгон возьмёт Рейнис в жёны, и если боги –вместе с родителями — того пожелают, они оба возьмут Аллару. Я люблю тебя, моя красавица, люблю как сестру. И так же, как возьму в мужья брата, с превеликим удовольствием возьму тебя в жёны. Эйгон и Аллара, я желаю вас обоих. Улыбка Аллары стала ещё шире, ещё очаровательнее и на её глазах выступило больше слёз. Она хотела сказать что-то ещё, но Рейнис заставила её промолчать, приложив палец к губам. Когда она убрала палец, губы Аллары на миг сложились в поцелуй. Затем Аллара снова подползла к Рейнис так близко, что можно было почувствовать её тёплое дыхание на своём лице. Рейнис снова обняла её, одна рука на голове глубоко зарылась в её великолепную гриву, другая на спине скользила всё дальше и дальше, пока не достигла края исподнего, пальцы не скользнули под него. Аллара издала слабый, едва уловимый стон, когда пальцы Рейнис скользнули ещё дальше. Но прежде чем она успела что-либо сказать, Рейнис запечатала её губы своими. Та охотно открыла свои губы для Рейнис, и их языки быстро переплетались, пока они всё целовались и целовались. Внезапно Рейнис почувствовала одну из нежных рук Аллары промеж своих влажных бёдер. Моя жена. Да, моя милая жена.