У Вилли Лемана и в мыслях не было подставлять Штирлица, не говоря уж о его шефе. Ему просто подумалось, что неплохо было бы завести знакомство с только что прибывшим из Испании коллегой по партии, который, хоть и был новичком в Берлине, но зато мог похвастаться шефом по имени Вальтер Шелленберг, которого все считали восходящей звездой и любимцем самого Гейдриха. Когда Леман приехал на съёмную квартиру к своей сожительнице, чтобы вместе с ней и её скучающей подругой направиться в заранее облюбованное питейное заведение, он с удивлением обнаружил там Кэти Шелленберг, ведущую какую-то легкомысленную беседу с его Флорой. Утащив под благовидным предлогом свою любовницу из салона в спальню, он прошептал:
— Ты что, с ума сошла? Ты хочешь уложить моего нового приятеля в постель с женой его шефа?
— А почему бы и нет? — хитро улыбнулась Флора. — Им обоим может понравиться, а представляться настоящими именами совсем не обязательно. Зато оба будут у нас на крючке, и это может оказаться очень полезным в продвижении твоей карьеры, дорогой.
— Или в её полном уничтожении.
— Не преувеличивай. Ты всегда сможешь сказать, что не знал, кого на самом деле познакомил со своим новым другом. Ты ведь никогда официально не был представлен жене Шелленберга, а знаешь, кто она, только по моим рассказам. Так что для тебя она просто моя знакомая, которую ты несколько раз видел в нашей компании.
— Может, ты и права, — неторопливо произнёс Леман и подумал: «в конце концов, если эта авантюра всплывёт, я действительно всё смогу свалить на Флору. А если нет, кто знает, какие преимущества знание подобного адюльтера может принести.»
На том и порешили.
Что касается Штирлица, то ему, естественно, было неведомо, какую свинью подложил ему его новый знакомый, представив очаровательной фройляйн Бенедикте. То, что она была замужней женщиной, Штирлиц понял по её нежеланию обсуждать личную жизнь и резкому отказу подвезти её домой. Но он особо этим не заморачивался и большой проблемой не считал. В данный момент, кроме своей собственной безопасности, непонятного положения и реальной угрозы провала, его мучила мысль о том, что он никак не мог придумать способ, как предупредить или самого Пальму, или кого-то, кто смог бы с ним связаться, об опасности, которая тому угрожала в Парижском госпитале.
Как ни странно, и эта проблема была решена Вилли Леманом, позвонившим ему на следующий день узнать, как прошло свидание. Услышав от Штирлица слова благодарности, Леман спросил:
— Ну а как ты относишься к лошадям и скачкам? Хотел бы пригласить тебя в эти выходные на ипподром. Там тоже собирается прекрасная компания.
— Великолепно! — с энтузиазмом подхватил эту идею Штирлиц.
Теперь у него появилась небольшой какой-то шанс предупредить об опасности, которая грозила Пальме. Убитый Уго Лерст был не единственным гестаповским знакомым Штирлица в Бургосе. Были и другие, включая Айсмана, который около года назад был переведён в Берлин. А ещё был Хайнц Майер, чьим официальным занятием была торговля канцелярскими товарами, а на самом деле он занимался промышленным шпионажем в пользу Германии. На кого именно в Германии работал Майер, Штирлиц так и не выяснил, но они регулярно общались. Хайнц жил на довольно широкую ногу и всё ему в Испании нравилось, кроме увлечения местного населения корридой. Нет, немец не имел ничего против подобного времяпрепровождения, но сам он был из Варендорфа, известного по всей Германии центра коневодства и конного спорта, и ужасно страдал от отсутствия ипподрома в Бургосе или близлежащих городах.
Как приглашение на ипподром могло помочь Штирлицу предупредить об опасности, угрожающей Пальме? Очень просто. На почтовом отделении, к которому был привязан адрес, где жил Майер, работал свой человек, и перед отъездом Штирлица в Берлин был обговорен условный знак и с его помощью Штирлиц мог бы передать минимальную информацию. Всего-то требовалось отправить открытку на имя Хайца с любым текстом, указав дату написания. Каждый день недели нёс свой особый смысл. Не густо, но хоть что-то. Почтовая карточка с датой четверга означала опасность для Пальмы. Увидев такую весточку, свой человек на отделении связи сообщил бы эту информацию кому нужно, и какие-то меры могли бы быть приняты. Конечно же, этот способ не давал возможности сообщить какие-то детали, да и само послание могло не дойти, но это был единственный вариант в распоряжении советского разведчика, и было бы глупо им не воспользоваться. Таким образом, зайдя утром на почту, Штирлиц купил открытку с видом Берлина, и вдогонку к нескольким банальным фразам добавил, что в эти выходные идёт на ипподром. «Завидуй, старина Майер», - приписал он в конце, не забыв поставить нужную дату. Даже если бы эту открытку и проверили люди из гестапо и сообщили бы о ней Шелленбергу или куда повыше, она бы не вызвала никаких подозрений. К тому же Штирлиц отправил ещё несколько ни к чему не обязывающих эпистол нескольким своим знакомым из Бургоса.
Подобной меры было явно недостаточно, но ничего лучшего Штирлиц пока что придумать не мог, да и неизвестно вообще, были ли в его распоряжении эти другие методы и, главное, время. Та же открытка могла прийти слишком поздно для того, чтобы что-то можно было предпринять. Кто знает, может гестапо уже успело забрать Пальму из Парижского госпиталя и кто знает, как долго латвийский журналист будет способен протянуть под пытками которые к нему, несомненно, будут применены. Может, Шелленберг был занят вовсе не делами в Берлине, а был откомандирован Гейдрихом в столицу Франции, чтобы проследить за похищением или даже собственноручно его организовать.
В этом плане Штирлиц ошибался. Он не мог знать, что Гейдрих приказал Шелленбергу покинуть Берлин совсем по другой причине. В спешке выбравшись утром из супружеской постели, пока его жена всё ещё спала, он взял накануне приготовленный саквояж и почти что бегом направился к машине. У него не было никакого определённого плана. Ехать прямиком в родной дом в Саарбрюккен ему не хотелось. Да, он любил своих родителей и братьев с сёстрами и не видел их недопустимо много времени, но провести с ними целую неделю было бы для него слишком утомительно. Он решил отложить посещение на конец своего вынужденного отпуска, а пока что просто поехать, куда глаза глядят и остановиться в первом понравившемся ему месте, желательно каком-нибудь маленьком городке, далеко от суеты и вечной крысиной гонки столицы.
Нет, его жизнь ему нравилась и её сумасшедший ритм был не только не в тягость, но и в радость. Он чувствовал себя как рыба в воде, заводя с подачи Гейдриха нужных знакомых, успешно располагая к себе людей из совершенно разных сфер жизни и влияния, мастерски жонглируя разными языками, когда оказывался за пределами Германии. Ему нравилось, когда жизнь его сталкивала с совершенно непохожими друг на друга людьми и порой его знакомства носили весьма рискованный характер, так как шли в разрез с общепринятой идеологией. Разведчик, считал Шелленберг, должен уметь быть своим всегда и везде, а подобный навык можно приобрести только с опытом, как он весьма доказательно почувствовал на собственной шкуре, особенно в этом столь наполненном событиями году.
Так же как и его начальство, Гейдрих и Гиммлер, Шелленберг жаждал власти и хотел, чтобы в сфере его интересов у него не было ни соперников, ни конкурентов. Это было весьма проблематично, так как в Германии существовало огромное количество структур, которые друг друга дублировали. Шелленберг уже понял, что подобная политика проводилась намеренно и поощрялась на самом верху. С одной стороны, этому приходилось подчиняться, а с другой - каждая властная структура пыталась стать самой главной и прилагала к этому многочисленные усилия. Вальтер уже несколько раз высказывал идею объединения служб безопасности под одной эгидой, но на данный момент всё, что ему позволили, было лишь вскользь брошенное рейхсфюрером замечание: «Идея хорошая, но её нужно обосновать таким образом, чтобы я мог представить её Фюреру. Пока что программы подобного рода не производили на меня впечатления. Составьте мне сначала план, который убедил бы меня, а там посмотрим.»
Шелленберг уже давно обдумывал нечто подобное, но пока что всё держал в голове. Теперь у него появился удобный случай собраться с мыслями в обстановке полного спокойствия, когда не было необходимости на что-то отвлекаться. Он чувствовал, что те несколько дней, которые он собирался выкроить из своего отпуска, дадут ему такую возможность.
Тихий городок Штольберг находился примерно в четырёх часах езды к юго-западу от Берлина. Шелленберг там никогда не был, но, проезжая мимо, был очарован его расположением в долине между рядами холмов на слиянии двух небольших рек Людэ и Тирэ. Также приятно радовали глаз средневековые фахверковые дома и узкие мощёные улочки, особенно вокруг главной площади Марткплац. На вершине одного из холмов располагался замок Штольберг, принадлежавший одноимённой дворянской семье. Впрочем, эту информацию ему уже поведал хозяин небольшой гостиницы, где Шелленберг снял комнату на несколько дней. Этот маленький городок в сердце горного массива Харца мог похвастаться очень богатой историей. Например, знаменитый проповедник и теолог ранней Реформации Томас Мюнстер родился именно в этом городе. В средневековье там располагался знаменитый монетный двор, чеканивший деньги для многочисленных графств, княжеств и королевств, которые в 19 веке объединились в Германию. Гуляя по извилистым улочкам городка и восхищаясь красотой и сохранностью средневековых домов, Шелленберг отдыхал душой, иногда почти что выпадая из настоящего и переносясь мыслями в совсем другую, мирную и спокойную реальность.
Его любимым местом стал фонтан в форме полукруга на левом берегу реки Людэ, куда по двум трубам стекала родниковая вода. В давние времена вода из этого же источника доставлялась в замок Штольберг во вместительных деревянных бочках при помощи ослов как основной гужевой тяги. Над стеной фонтана была установлена дощечка со стихами местного поэта Вильяма Эренберга. Во время своих частых посещений понравившегося ему места Шелленберг без труда запомнил эти милые строки:
Побудь со мной, о путник, отдохни,
И припади к живительной, весенней влаге,
И унеси с собой в бездонной фляге
Те вкусы, что оставил позади.
Ты будешь вспоминать с весёлым взглядом
Наш старый, славный Штольберг-городок,
Который жажду утолить помог;
Он будет далеко, но вечно рядом.
Проведя четыре дня в городе, исследуя его каждую улочку и усыпанные золотым великолепием осенней листвы лесные тропы, окружающие город, Шелленберг начал опасаться, что его затянет эта спокойная, размеренная жизнь и он уже не сможет вернуться в бурлящий событиями Берлин. Приняв нелёгкое, но волевое решение распрощаться с красотами Штольберга, на следующий день рано утром он сел в машину и отправился в Саарбрюккен. Он решил провести с родителями три-четыре дня и потом со спокойной душой вернуться в Берлин и погрузиться в привычную суматоху дней.
Неизбежность иногда приносит умиротворение. Когда в волевом порядке Гейдрих приказал ему покинуть столицу и поехать посетить родителей, одна мысль о том, что он должен опять оказаться в родительском доме, где над ним будет кудахтать его матушка, строго разговаривать как с ребёнком его отец и снисходительно поучать жизни те из его братьев и сестёр, которые окажутся в это время в родительском доме, приводила его в состояние среднее между отчаянием и раздражением. Теперь же, отдохнув и расслабившись в Штольберге, Шелленберг с нетерпением ждал приезда домой и гнал машину на скорости, не совсем совместимой с безопасным вождением.
Добравшись до родительского дома, он практически на пороге столкнулся с матерью, которая от радости всплеснула руками и бросилась обнимать и целовать сына, которого не видела несколько лет. Однако с первых же фраз Шелленберг понял, что его приезд не является сюрпризом и его ожидали вот уже несколько дней. На вопрос, откуда у неё такая информация, фрау Шелленберг только загадочно улыбнулась и потащила его в дом. Как только Вальтер вошёл в гостиную, его прекрасное настроение улетучилось в одно мгновение. На диване, мило шушукаясь и смеясь, сидела его сестра Иоанна и его жена Кэти.
Увидев вошедшего мужчину, обе женщины на мгновение замолчали, а затем, вскочив с дивана, радостно бросились в его объятия. Расцеловав сестру в обе щёки и справившись о её благополучии, он холодно обратился к своей жене:
— Зачем ты здесь, разве я просил тебя приехать?
— Ты даже мне ничего не сказал о своей поездке домой! — возмущённо начала упрекать его супруга, — если бы не группенфюрер Гейдрих, я бы и не знала, где тебя искать!
— Ах, группенфюрер Гейдрих! — с раздражением бросил Вальтер и мысленно добавил несколько не совсем приличных эпитетов к имени своего начальника, который, по весьма свежим воспоминаниям, отправил его в отпуск именно для того, чтобы он отдохнул от своей жены. Или, по крайней мере, это было одной из причин.
— Через несколько дней после твоего отъезда Лина пригласила меня в гости. Мы так интересно провели время, а когда группенфюрер вернулся домой с работы и мы пили чай, они стали меня упрекать в том, что я до сих пор не подарила тебе ребёнка. А как я могу это сделать, если ты почти никогда не бываешь дома, а когда всё же соизволяешь разделить со мной постель, то отказываешься выполнять свои супружеские обязанности.
— Кэти!
— А что здесь такого? Мы все взрослые люди и знаем, откуда берутся дети. Я бы тоже хотела подарить несколько внуков моим дорогим свёкрам.
— Ну-ну, не надо ссориться, — мягко стала упрекать обоих Лидия, старшая фрау Шелленберг, — у вас будет несколько приятных дней, да и ночей тоже, — подмигнула она супругам, — чтобы прекрасно провести время вместе.
— Я уезжаю завтра утром, — сказал как отрезал Шелленберг.
— Но как же так, Вальтер? — недоумённо спросила Лидия, — ты же только что приехал. Мы не виделись столько времени, писем тебе писать некогда, звонить ты не звонишь. Тебе совсем всё равно, как мы здесь живём!
— Мне не всё равно, мама, — покачал головой Шелленберг, — но…
— Вот он всегда так, — обиженно протянула Кэти, и на её глаза навернулись слёзы. — Я ему совсем не нужна, — она произнесла теперь уже навзрыд и бросилась из комнаты. Иоанна поспешила за ней, чтобы успокоить.
— Почему ты её так обижаешь, Вальтер? — с упрёком спросила его мать, — она же твоя жена. Зачем ты тогда на ней женился, если она тебе настолько неприятна?
— Меня заставили, — зло сказал Вальтер.
— Ах, заставили. Посмотрите на него, — Лидия решила немного приструнить своего сына. Невестку она особо не любила, но семья есть семья и, по её мнению, каждый должен был выполнять взятые на себя обязательства.
— Мама, пожалуйста. Я не хочу это обсуждать, мне достаточно скандалов в Берлине. Ты представления не имеешь, какие истерики она мне закатывает. Да, я почти перестал бывать дома, потому что не могу этого больше выносить. Кстати, о супружеских обязанностях. Я, по крайней мере, приношу деньги в дом, но не помню, когда в последний раз она приготовила мне съедобный обед, да хоть какой-нибудь обед!
— Но ты же прожил с ней больше пяти лет, ты должен был всё это знать.
— Раньше она была другой, а теперь как с цепи сорвалась. Знаешь, я решил с ней развестись. Если я спокойно не могу прийти домой после тяжелейшего и длиннейшего рабочего дня, когда меня дома ничего не ждёт, кроме очередного скандала, а… — Шелленберг махнул рукой, — не хочу окончательно испортить уже испорченное настроение. А где отец?
— Ну где ему быть? В магазине. Бернард ему помогает.
— Это хорошо. А как идут дела?
— Сейчас неплохо. Недавно получила письмо от Лизхен. У неё всё нормально.
— Возвращаться не собирается?
— Не знаю, она ничего об этом не написала.
Так за разговорами о последних новостях прошло некоторое время. Кэти заперлась в отведённой ей спальне и на уговоры Иоанны через дверь никак не реагировала. К вечеру вернулся отец со старшим братом, и Вальтер опять оказался в центре внимания. Ему немного удалось успокоиться от стычки с женой, он даже испытывал определённые угрызения совести, но никакого выхода этому чувству он не дал.
Через какое-то время хозяйка дома позвала всех на торжественный ужин по поводу приезда младшего члена семейства. Даже Кэти вышла из своей комнаты и молча заняла отведённое ей рядом с Вальтером место. Во время трапезы она не произнесла ни слова, кроме благодарности за передаваемую ей еду. Вид у неё был подавленный и несчастный. К огромному облегчению Вальтера, никто не стал заострять внимания на размолвке супругов и вечер можно было даже назвать спокойным и умиротворённым. Оказавшись ночью в одной постели с женой, Шелленберг-младший сначала несколько неохотно отвечал на робкие поцелуи Кэти, но потом всё-таки природа взяла своё.
Тем не менее, своего первоначального решения он не изменил и, несмотря на уговоры матери и отца, утром сел в машину и уехал. На нерешительный вопрос Кэти «А как же я?» он резко ответил: «Как ты сюда добралась, так сможешь и уехать».
Благостное настроение, в котором он пребывал после посещения Штольберга, осталось в недалёком, но теперь казавшемся почти сказочным прошлом. Он решил сразу не возвращаться в Берлин, он был слишком зол на Гейдриха за подложенную ему свинью и не был уверен, что сможет совладать с собой при их встрече, тем более, что и расстались они не совсем на положительных нотах. Ехать опять в Штольберг Вальтер не хотел, потому что он желал сохранить только хорошие воспоминания об этом городе, как и было написано в теперь казалось бы пророческих строчках на дощечке у фонтана.
Сначала был соблазн остановиться на первую ночёвку в Бонне, но он отогнал эту мысль, подозревая, что, оказавшись в городе, он не сможет отказаться от соблазна начать разыскивать следы своего нового подчинённого, которые он мог оставить там девять лет назад. С этого чёртового Штирлица и начались все его теперешние напасти. Хотя, конечно же, была тут и вина Гейдриха, ведь именно он выбрал ему в подчинённые человека, с которым его пути уже когда-то пересеклись. Пытаясь определить, кто был больше виноват в его теперешнем настроении, он объехал стороной город, в котором прошли его университетские годы и, покрутившись вокруг Дюссельдорфа, остановился на ночёвку в Мюнстере. На следующий день, не придерживаясь никакой особой логики в выборе своего маршрута, он доехал до небольшого приморского городка Нойхарлигезиэля, с берега которого можно было рассмотреть большинство Восточно-Фризских островов Ваттового моря.
Стояла прекрасная осенняя погода, по ощущениям около 15 С, небо было безоблачным, а ландшафт умиротворительным, и Шелленберг даже подумал съездить на следующий день на пароме на один из островов, но потом решил не рисковать. Осенняя погода была непредсказуемой, и за несколько часов тихое море могло превратиться в бушующую стихию. «В другой раз", — пообещал он сам себе, мало надеясь на то, что этот другой раз может когда-нибудь материализоваться. На утро следующего дня он принял решение вернуться в Берлин.
Как ни странно, чем дальше он удалялся на юг от морского побережья, тем менее приятной становилась погода. Выбрав дорогу через Гамбург и решив въехать в Берлин с севера, он постоянно останавливался то в одном, то в другом месте, затягивая своё возвращение. Он начал сомневаться в своём изначальном намерении ехать напрямую домой. Если Кэти решила уехать из Саарбрюккена сразу после него, то вполне могло оказаться, что, приехав домой, он застанет там свою жену, а ему так хотелось провести последнюю ночь своего вынужденного отпуска в тишине и покое. В принципе, на этом этапе у него было два выбора: или остановиться на ночь в гостинице, или ехать ночевать на работу.
«А нечего! — со злостью подумал Шелленберг, — вот поеду в Адлон и закажу себе там самый дорогой номер, а потом заставлю Гейдриха его оплатить, так сказать, в качестве возмещения морального ущерба.»
Через некоторое время этот план показался ему слишком уж мальчишеским, и он со вздохом принял решение ехать ночевать на работу. Погода ухудшалась настолько быстро, что Шелленберг не был уверен, сможет ли он доехать до знакомого здания на Принц Альбрехт Штрассе перед началом явно надвигающегося шторма; Берлин явно не был рад его возвращению. Он перестроился на крайнюю правую полосу, так как оставалось уже совсем немного до поворота на Луизенштрассе, когда ехавший уже минут десять впереди него Опель-Олимпия внезапно остановился. Объехать машину слева он не мог, так как успел увидеть едущую рядом с ним по этой полосе другую машину. Времени на раздумье особо не было и, чтобы избежать неминуемого столкновения, он резко вывернул руль вправо. По инерции передние колёса его машины смогли преодолеть бордюр, но на задние силы уже не хватило и его машина застряла в раскорячку поперёк полосы, неприятно покачиваясь взад-вперёд на бордюре. На счастье, злополучный бордюр отделял от проезжей части не тротуар, а лужайку парка, расположенного в северной части больничного комплекса Шарите.
Шелленберг в любой момент ожидал удара сзади, но ему хоть в чём-то повезло, за ним или не было машин, когда произошла авария, или у них было достаточно времени, чтобы объехать его машину и продолжить своё движение беспрепятственно. Шелленберг сделал глубокий вдох, вроде никакой боли не последовало, хотя всё произошло так быстро, что он, сидя в машине и оглядываясь по сторонам, в первые мгновения после после происшествия не мог даже сообразить, ударился ли он грудью о руль или ему повезло и никаких серьёзных последствий не было.
«Или я повредил голову и ничего не помню," - несколько замедленно размышлял он. - «Надо выйти и посмотреть, какой идиот останавливает машину просто так посреди дороги, даже не включив поворотник». Но открыть водительскую дверь не получилось; видимо, от скачка на бордюр где-то что-то заклинило. Наконец сообразив заглушить мотор и вытащить ключ из зажигания, он стал перелазить через коробку передач, чтобы выбраться с противоположной стороны. Не подумав посмотреть вниз и проверить, куда же вылетела его машина, Шелленберг понял слишком поздно, что со всего размаха опустил ноги прямо в лужу, которая образовалась от недавно прошедшего дождя. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, он осторожно обошёл обе машины и вышел на тротуар.
— Ваши документы? — с ходу налетел на него молоденький постовой. Неподалеку маячили ещё несколько представителей дорожной полиции.
— Вообще-то я пострадавший, — высокомерным тоном заявил Шелленберг. По понятным причинам он был в гражданском, и в ещё молодом и по-дорожному одетом водителе было трудно угадать гауптштурмфюрера СС.
— Это ещё надо доказать.
— А что тут доказывать? — возмутился Вальтер. — Едущая передо мной машина остановилось внезапно на проезжей части, даже не подав сигнала. А документы этого водителя вы уже проверили?
— В отличие от вас, фройляйн предоставила мне свои документы по первому запросу.
— Ах, ещё и фройляйн? — возмутился Шелленберг. В последнее время у него было слишком уж много неприятностей от женщин.
В этот момент к ним присоединилась молодая особа, бывшая, несомненно, виновницей происшествия. На вид ей было не более двадцати, а, возможно, и меньше, у нее было округлое миловидное лицо, но она была почти на голову выше Вальтера. Однако не это поразило Шелленберга, а то, что на её сложенных на груди руках шевелилось что-то рыжее.
— Я должна перед Вами извиниться, — смущённо начала незнакомка, глядя на Шелленберга большими тёмными глазами, в которых действительно читалось высказанное только что чувство. — Я всегда строго соблюдаю правила дорожного движения, но тут….
— Что тут?
— Я увидела, как практически под колёса моей машины упало что-то рыжее, и я по инерции резко нажала на тормоза. Я подумала, что это щенок или большая белка, но теперь мне кажется, что это лисёнок. Вы что-нибудь понимаете в животных? — И она протянула Шелленбергу рыжий комок, прятавшийся в её руках.
— Нет, в животных я ничего не понимаю, но, возможно, Вы правы, это действительно лисёнок, — он уставился на узкую мордочку и чёрные бусинки глаз, в которых читалось всё, что угодно, но только не страх или раскаяние. «Ещё один любитель животных на мою голову,” — с раздражением вспоминая Гейдриха и косулю, которую тот сбил на ночной дороге, подумал Шелленберг. - «Если она сейчас попросит отвезти её в ветеринарную клинику с этим созданием, я за себя не ручаюсь!»
— Всё произошло так быстро, что я не успела задействовать сигнал поворотника, — продолжала объяснять молодая женщина. - Я сейчас позвоню моему брату, и он приедет и всё уладит. Если Вы не сможете ехать на своей машине, мы Вас подвезём, а машину перегоним в лучший гараж Берлина и весь ремонт — за мой счёт.
— Я не думаю, что Ваша страховая компания будет в восторге от Ваших обещаний.
— Конечно, не будет, — вздохнула девушка, — особенно если учесть, что хозяином моей страховой компании является мой отец.
Полицейский, видимо обиженный на то, что на него перестали обращать внимания, решил напомнить о своём существовании.
— Молодой человек, я всё ещё ожидаю Ваших документов, если они у Вас есть, конечно, — не по-доброму улыбнулся служитель порядка.
— Как Вы так можете! — виновница происшествия вступилась за пока что ей неизвестного, но явно понравившегося молодого человека. — Может у него травма головы от удара, давайте я отвезу Вас в больницу, — предложила она.
— Моя голова в порядке, — несколько раздражённо ответил Шелленберг, — что касается документов, то вот, пожалуйста, — он протянул полицейскому свои права на машину, и документы: один - удостоверяющий его личность, а другой — членство в рядах СС и соответствующее звание.
— Извините, гауптштурмфюрер, — тут же вытянулся по струнке присмиревший постовой. — Какие меры прикажете применить по отношению к виновнице происшествия?
— Я с ней сам разберусь, — надменно произнёс Шелленберг, — что касается Ваших обязанностей, то позаботьтесь огородить этот участок дороги, чтобы наши машины не привели к дополнительным авариям. И где здесь ближайший телефон, чтобы фройляйн могла связаться со своей страховой компанией?
— Вот здесь, прямо за углом, я провожу, — заискивающе предложил полицейский.
— Спасибо, — ответила девушка и, обращаясь к Шелленбергу, сказала: — Вы ведь меня дождётесь? — получив в подтверждение кивок, она неуверенно протянула утихомирившегося и, судя по всему, заснувшего лисёнка Шелленбергу: — Вы не могли бы его подержать, пока я не вернусь?
Вальтер подозрительно уставился на спящее или притворяющееся спящим животное. Только теперь он обратил внимание, что незнакомка держала лисёнка не голыми руками, он был завёрнут в какой-то тёмный плед.
— Ну хорошо, только побыстрее, — согласился он, принимая свёрток в свои руки.
— Я мигом, — пообещала незнакомка.
Чтобы не терять время, Вальтер стал обходить обе машины, пытаясь определить нанесённый ущерб. Машина девушки по всей видимости не пострадала, а что касается его собственного средства передвижения, то только подняв его на домкрат, можно было оценить размер нанесённого ущерба.
«Теперь продать эту развалюху будет ещё тяжелее,» — с досадой подумал Шелленберг. Нет, его Опель-кадет был ещё вполне ничего, но, увидев недавно на выставке новую модель Хорьха, Шелленберг влюбился в неё с первого взгляда и решил непременно стать её счастливым обладателем. Машина стоила сумасшедшие деньги, которых у него пока что не было, и вообще подобная марка и модель была ему не только не по карману, но и не по статусу, но это его мало когда останавливало.
Предавшись размышлениям и мечтам, Шелленберг не заметил, сколько времени прошло, когда незнакомка опять появилась в его поле зрения.
— Мой брат скоро приедет, он здесь был недалеко. Может это и не совсем прилично представляться первой, — смущённо произнесла молодая женщина, — но как-то странно общаться с человеком, не зная его имени. Меня зовут фройляйн Ирэн Гроссе-Шонепаук, я студентка художественного колледжа. А Вы? — спросила она, протягивая руку.
— Ах, извините, где же мои манеры, — спохватился Шелленберг и галантно поднёс к своим губам предложенную для поцелуя руку, — Вальтер Фридрих Шелленберг, гауптштурмфюрер СС и юрист по образованию.
— Очень приятно, — ещё больше засмущалась она, — давайте, я заберу этого лисёнка, хотя он так мило пригрелся у Вас на руках, а у меня он постоянно пытался вырваться.
— Это дикое животное, и его надо оставить в лесу. Наверняка любопытство заставило его покинуть свою нору, а его мамаша теперь не знает, где искать это создание.
— Вы думаете? Впрочем, наверно, Вы правы. Может, он сбежал из зоопарка, а может, норка его семьи где-то здесь, в парках вокруг Шарите. Я бы хотела его оставить, где безопасно, а то вдруг он снова выбежит на дорогу и его переедет машина.
— Мы можем отнести его к вон той группе деревьев, — Шелленберг указал подальше от дороги, — давайте сделаем это сейчас, пока он ещё спит и Ваш брат не приехал Вас выручать.
— Давайте, - согласилась Ирэн, — а как мы его назовём?
— Назовём? Зачем? — удивился Вальтер, неся спящее создание и мысленно упрекая себя за то, что ввязался в эту историю. У него уже и так вымокли ноги, и ему совсем не хотелось свалиться с простудой, даже ещё не выйдя на работу.
— Извините, это у меня с детства, — засмеялась молодая женщина, — я люблю всем моим знакомым давать прозвища, а вещам — имена.
— Вот как? Ну и какое же прозвище Вы дадите мне? — поддержал непринуждённую беседу Шелленберг. Он начинал испытывать определённые симпатии к этой непосредственной девушке, она весьма в лучшую сторону отличалась от его жены.
— Я Вас для этого слишком мало знаю, — опять засмущалась Ирэн, — и не уверена, захотите ли Вы продолжить со мной знакомство из-за этой неприятной истории с аварией.
— Ну, со мной случались и гораздо более неприятные истории, — заверил её Шелленберг. Он подумывал о том, чтобы снять перчатки и тем самым дать возможность его новой знакомой увидеть обручальное кольцо на его пальце. Но, после короткого размышления, он решил, что, пока зверёныш оставался у него на руках, лучше быть в перчатках.
Потом они нашли под одним из деревьев нечто, напоминающее норку, и решили оставить лисёнка именно на этом месте. Они находились от дороги на не очень большом расстоянии, и поэтому смогли услышать мужской голос, звавший Ирэн по имени.
— Ах, это мой брат приехал, — не очень заботясь о приличиях, он схватила Шелленберга за руку и потянула в направлении к дороге. Вальтер решил, что было весьма прохладно, и поэтому не стал снимать перчатки.
Молодым человеком, звавшим Ирэн по имени, действительно оказался её брат Фердинанд. Примерно одного с Шелленбергом возраста, он весьма хмуро выслушивал рассказ своей сестры, однако в какой-то момент Вальтеру показалось, что молодой человек догадался об интересе Ирэн к своему новому знакомому и его выражение лица несколько смягчилось, так как в своём рассказе Ирэн как бы невзначай упомянула его род занятий и членство в СС. Это они ещё не знали, что он был любимчиком Гейдриха; с другой стороны, его семейное положение тоже осталось неизвестным. В конечном итоге они договорились, что возьмут на себя все заботы по починке машины Вальтера, хоть это было и не совсем стандартным разрешением подобной ситуации, и Шелленберг догадывался, что Ирэн предстоит выслушать солидную лекцию от своих родителей и старшего брата, когда она вернётся домой.
Фердинанд приехал на своей машине не один, а с человеком, который был представлен как один из совладельцев весьма популярного и пользующегося отменной репутацией гаража. Он-то и должен был взять на себя всю организацию по доставке обеих транспортных средств в гараж; машине Шелленберга точно требовался ремонт, а машину Ирэн решили проверить на всякий случай. После того, как все детали были оговорены, Ирэн без труда уговорила своего брата подвезти Шелленберга по нужному адресу. Вальтер не изменил своего решения и собрался провести ночь на работе. Фердинанд был весьма впечатлён местом занятости нового знакомого своей сестры. Впечатление было усилено как бы невзначай брошенной фразой: «Увы, скопилось много неотложных дел, которые требуют моего немедленного внимания».
— Я понимаю, — по-деловому кивнул Фердинанд, — а тут ещё моя сестра со своим неуёмным стремлением спасти всё живое.
— Ничего страшного, — непринуждённым тоном заметил Шелленберг. Он был живой человек, и ему было очень сложно отказаться от возможности похвастаться своим положением и покрасоваться перед, надо быть честным с самим собой, понравившейся ему фройляйн, — если мой начальник предъявит мне завтра какие-то претензии из-за не до конца выполненной работы, я расскажу об этой истории группенфюреру Гейдриху и он, как большой любитель животных, обязательно заступиться и за меня, и за фройляйн, если в этом будет какая-то необходимость.
Имя всемогущего генерал-лейтенанта полиции и тот факт, что сидящий с ними в машине молодой человек был, по всей видимости, с ним на короткой ноге, произвело подобающий эффект. Подъехав к зданию дворца на Принц Альбрехт штрассе, и Ирэн, и Фердинанд тепло распрощались с Вальтером, пообещав лично связаться в течении нескольких дней, как только его машина будет отремонтирована.
— Может, Вы заедете к нам в гости на чай, — непринуждённо предложил Фердинанд, — родители будут рады услышать всю эту историю из Ваших уст. Кстати, моя матушка готовит лучшие в мире рулеты с маком.
— Это восхитительно, я обожаю рулеты с маком и обязательно воспользуюсь вашим приглашением, — любезно сообщил Шелленберг. Он так ничего и не сказал о своём семейном положении, но, принимая во внимание уже твёрдо принятое решение развестись с Кэти, он подумал, что, если он скажет Гейдриху, что у него уже есть кандидатура для фрау Шелленберг №2, группенфюрер даст согласие на развод более охотно.
Х х х х х х х
Шелленберг поднялся к себе в кабинет в гораздо лучшем настроении, чем он пребывал всего несколько часов назад. Он решил провести там ночь, немного подумать, немного поработать, а к утру поехать домой, даже если это и грозило очередным скандалом с женой. Мысленно подведя итоги прошедшей недели с небольшим, несмотря на раздражение, связанное с обнаружением Кэти в доме своих родителей, он пришёл к выводу, что отпуск он потратил с пользой. Он действительно прекрасно провёл время в Штольберге, успел составить план по выводу СД из-под контроля партии и присвоении органу статуса госучреждения, подчинённого министерству внутренних дел, а напоследок познакомился с весьма очаровательной барышней из хорошей семьи.
Нерешённым оставался вопрос его нового подчинённого Штирлица. Являлся ли он преданным членом партии и СС или всё-таки шпионом? И что предпримет Гейдрих, разнёсший в пух и прах его собственный подход? Он думал, что это станет одной из первых проблем, которые ему придётся решить с началом нового рабочего дня. В конце концов, ему действительно требовался помощник. Жаль, если им не окажется Штирлиц, так как этот человек, вне зависимости от того, был ли он преданным патриотом или шпионом, явно обладал умственными способностями, которые можно было использовать на пользу дела.
Шелленберг не подозревал о том, что этой проблемой Гейдрих решил заняться лично и уже осуществил своё намерение. Спустя несколько дней после отъезда Кэти в Саарбрюккен группенфюрер вызвал к себе Штирлица. Не желая терять времени на всякие любезности, он начал с прямой атаки. Заодно таким образом появилась возможность проверить, насколько стрессоустойчив этот штурмбаннфюрер.
— Ваш новый шеф не успел расспросить во всех подробностях о Ваших приключениях в Бонне. Поэтому Вам придётся рассказать эту историю мне. Итак?
— Что ж, в какой-то мере я даже рад, что моим первым слушателем оказались именно Вы. Мне кажется, группенфюрер, что Вы сумеете проявить больше понимания к моей истории, чем гауптштурмфюрер.
— Это ещё почему? — недоверчиво спросил Гейдрих.
— О Вас ходят слухи как о человеке, который ради своей настоящей любви сумел пожертвовать карьерой.
— Вы о чём?
— Я, конечно же, имел в виду Вашу карьеру на флоте. Как Вам должно быть хорошо известно из моего личного дела, в Испании мне часто приходилось общаться с людьми адмирала Канариса и они даже считали меня за своего. Поэтому рассказывали мне много того, что… в общем-то им не следовало бы рассказывать.
— Интересно. Хорошо, продолжайте.
— Вы ведь верите в любовь с первого взгляда, не так ли? — Штирлиц на мгновение придал своему взгляду мечтательно-влюблённое выражение, но тут же, словно опомнившись, сделался опять привычно серьёзным. — Её звали Эллен и она была прекрасна, как утренняя заря. Впрочем, я не хочу говорить о ней в прошедшем времени; хотя наши пути разошлись, я надеюсь, что она ещё жива. Меня навеки покорили её небесного цвета голубые глаза, золотые волосы, да-да, не смейтесь, когда в её волосах играли лучи солнца, они были одного цвета с этим светилом. А ещё она обладала ангельским голосом, подобного которому я не слышал ни до, ни после. Она пела в баре, куда я однажды случайно забрёл, и моё сердце попало в её плен навеки.
— Вы дали себя очаровать какой-то певичке из бара? — нарочито пренебрежительно, чтобы выбить из колеи и оскорбить своего собеседника, спросил Гейдрих. — И что же, она оказалась женатой дамой? И, дайте угадаю, её муж был стар, кривоног, тугоух, но сидел на огромном мешке с деньгами?
— Зачем Вы так, группенфюрер, — обиженно произнёс Штирлиц. — Хотя, Вы знаете, с таким вариантом у нас было бы гораздо больше шансов.
— Вот как? Вы меня заинтриговали, продолжайте.
— Она была не замужем, но себе не принадлежала. Её приёмные родители и вся их семья всё время ей говорили, что её подкинули ещё совсем младенцем у входа в их шатёр.
— Шатёр?
— Да, она была приёмной дочерью цыганского барона.
Гейдрих расхохотался:
— Вот это история! Да Вас, мой дорогой, надо отправить в качестве подарка нашему драгоценному рейхсминистру пропаганды! Вы придётесь ко двору в его конторе.
— Я говорю чистую правду, — твёрдо ответил Штирлиц. — Сама Эллен думала, что её просто украли, она наверняка была очень красивым младенцем и её хотели использовать в будущем в качестве приманки. У того цыганского барона имелись и свои дети, причём довольно много.
— Ну хорошо, что дальше?
— Дальше я пытался её уговорить сбежать, у меня было достаточно средств, чтобы обеспечить приличное существование нам обоим. Она сначала не соглашалась ни в какую, говорила, что её отец очень богат и влиятелен не только в своей среде, но и среди других кланов, и что стоит ему только сказать слово, нас обоих достанут из-под земли вне зависимости от того, в какой глуши мы спрячемся. Я ей не верил и продолжал уговаривать. Мы так сильно любили друг друга, я и жизни себе не мог представить без моей Эллен рядом. Я был молод и наивен, я ещё не понимал, как устроен этот свет.
— И как же этот свет устроен?
— В конце концов мне удалось уговорить мою любовь и почти всё было готово к нашему побегу. Но за несколько дней до условленного срока она исчезла. Это произошло 11 лет назад. И с тех пор, несмотря на все мои поиски, я её больше никогда не видел.
— Печально. Но какое это имеет отношение к Вашей несанкционированной поездке в Бонн?
— Самое прямое. Когда я понял, что Эллен исчезла, я искал её повсюду, но безуспешно. Я задействовал всех моих знакомых и даже местную полицию, но всё безрезультатно. А однажды вечером, когда я возвращался домой, на меня напали и ограбили. Их было человек десять, я сопротивлялся как мог, но рядом не оказалось никого, кто мог бы прийти мне на помощь. Одарив меня последним пинком по спине, кто-то, вероятно главный в этой шайке, нагнулся прямо к моему уху, так как я в это время уже лежал, скорчившись на земле, и угрожающе прошипел: «Забудь о своей красотке и убирайся из города. В следующий раз мы тебе просто перережем горло». Вернувшись домой, я нашёл свои апартаменты разграбленными. У меня не оставалось ни наличных денег, ни каких-либо ценностей, ни документов, при помощи которых я бы смог снять деньги со своих счетов в банке.
— Ах, значит именно после этой истории Вы явились в наше консульство в Сиднее? В Вашем личном деле нет таких подробностей.
— Вы правы. Я решил не рассказывать об этом, в конце концов, истинная причина ограбления и потери документов не так уж и важна.
— Допустим. А что дальше?
— Дальше, как Вам известно, я прожил какое-то время в Австралии, а потом по совету и с рекомендацией нужного человека переехал в Нью-Йорк, где и окончательно связал свою жизнь с идеей национал-социализма. Среди тех сподвижников, с которыми я постоянно имел дело, почти не было специалистов в подпольной работе. Я тогда тоже был лишь дилетантом, но многие их действия и планы являлись какой-то невообразимой смесью наивности и глупости.
Я не хочу сейчас углубляться в детали, но в какой-то момент мне всё-таки удалось уговорить своих боссов, что нужно иметь «свою» контору, в которой в любой момент можно было бы достать любые документы на любое имя. Они отнеслись довольно прохладно к моей идее, так что я решил проявить инициативу. У меня уже появились некоторые навыки, как действовать в обход установленных правил, да и к тому времени я прилично освоился в Нью-Йорке и даже посетил некоторые другие города. Выходя из одной из таких подпольных контор, где за соответствующую плату обещали изготовить практически любой документ любой страны, кстати, в качестве прикрытия они имели довольно доходную химчистку, я был окликнут каким-то человеком. Только я успел обернуться, как меня буквально раздавил в объятиях высокий незнакомец. Скинув его с моего тела, а он и не особо сопротивлялся, я признал в нём Феликса, своего старого знакомого по моим дням молодости в Шанхае.
Мы не виделись много лет и у нас нашлось много тем для разговоров, но его первая новость сразила меня наповал. Он только что вернулся из Бонна, где, оказывается, совершенно случайно, всего за несколько дней до своего возвращения в Штаты, встретил мою Эллен. Нет, она больше не пела в ресторанах, а была замужем за респектабельным гражданином Германии. Каким образом этому счастливцу удалось то, где я потерпел полный крах, Феликс толком объяснить не мог. Судя по всему её муж был ревнивым человеком при деньгах и годился ей в отцы. К тому же, когда Феликс встретил её, она прогуливалась по какому-то бульвару в сопровождении своей золовки. Он всё-таки уговорил обеих дам посетить близлежащее кафе. Видимо, тот факт, что мой приятель сразу же объявил, что он в Бонне проездом и через несколько дней возвращается в Штаты, где он живёт постоянно, уменьшил подозрительность золовки, тем более, что он всегда был весьма сообразительным человеком и немедленно стал проявлять явный интерес к ней самой. Но, правда, дальше встречи в кафе дело не зашло; Эллен умудрилась продиктовать свой адрес Феликсу втайне от своей родственницы. Конкретно обо мне она, по словам Феликса, спрашивать побоялась, а просто поинтересовалась их общими знакомыми.
— Занимательная история, я, кажется, начинаю подозревать, как развивались события дальше, но ещё не совсем уверен, стоит ли всему этому верить.
— Я Вас прекрасно понимаю, группенфюрер, я могу продолжать?
— Да, конечно. Я надеюсь, что по окончании этой истории вы сможете мне предоставить полный список людей, имеющих отношение к этой эпопее, и их координаты?
— Да, конечно, хотя, увы, я обладаю минимальной информацией, о чём, надо признаться, сожалею гораздо больше, чем Вы, и я прекрасно понимаю Ваше недоверие. Которое, признаюсь, возникло и у меня, когда я выслушивал эту историю от Феликса. У нас оборвались все связи с тех пор, как меня ограбили и мне пришлось срочно практически бежать в Австралию. Но ведь не только в книгах и кино происходят невероятные события и случаются совпадения, иногда жизнь преподносит такие сюрпризы, которые и не снились авторам с самой буйной фантазией.
Моя встреча с Феликсом казалась именно такой невероятной историей, но я бы никогда себе не простил, если бы хотя бы не попытался её проверить. Как раз появилась возможность испытать качество рекламируемой продукции заведения, которое я только что покинул. Я смог прилететь в Бонн уже через четыре дня. Первым ударом явилось то, что указанного адреса вообще не существовало. Я уговорил сам себя, что Феликс мог неправильно его записать, но ведь новой своей фамилии Эллен Феликсу не сообщила; моей единственной зацепкой оставалось кафе, где они провели около часа, а еще дата и более-менее точное время. Слава богу, кафе оказалось реальным, но там никто ничего не помнил, хотя мне удалось расспросить всех официантов, которые работали и в тот день, и в другие. Это стало для меня настоящим ударом.
— Вот как. А Шелленберг мне говорил, что Вы были в хорошем настроении во время вашей случайной встречи. Кстати, а что Вы делали в парке университета?
— С этим всё просто, — без напряга ответил Штирлиц, — один из официантов, работавших в кафе как раз в день встречи Феликса и Эллен, был студентом этого университета. Мне сказали, что он предупредил, что из-за сессии он будет отсутствовать в течение двух недель, и объяснили, где его найти, он снимал какую-то каморку с друзьями-студентами около университета. Когда мы столкнулись с Шелленбергом в парке, я как раз шёл разыскивать этого студента-официанта, поэтому и настроение у меня было хорошее; надежды, как известно, окрыляют.
— Ну хорошо, предположим. То есть, свою Эллен Вы так и не нашли?
— Увы! Более того, когда я по возвращению в Нью-Йорк попытался разыскать Феликса, его по оставленному адресу обнаружить не удалось. На этот раз это было реальное место, но ни человек по имени Феликс, ни какой-либо другой мужчина с описанной мной наружностью там никогда не проживал. Единственным положительным результатом всей этой истории оказался тот факт, что фальшивые документы ни у кого не вызвали подозрения. Правда, эту контору через несколько месяцев кто-то поджёг, так что стать их постоянным клиентом мне не удалось.
— Боюсь показаться полным идиотом, если я поверю в эту Вашу сказку.
— Я сам себе казался идиотом, поверив в историю Феликса. До сих пор не могу понять, зачем ему это было нужно. Когда я его знал, за ним никакой любви к розыгрышам не наблюдалось.
— Ну хорошо, всё-таки напишите мне имена и координаты всех действующих лиц этой фантастической истории. А что стало с Вашим фиктивным паспортом?
— На самом деле во время моего пребывания в Штатах у меня их было целых два, — признался Штирлиц, — но я решил не рисковать при пересечении границы, ведь я делал это официально. Когда мне стало известно о переводе в Португалию, я их просто уничтожил.
— А почему Вы не сообщили об этих своих фальшивых документах своему начальству? — поинтересовался Гейдрих.
— Про паспорт, по которому я ездил в Бонн, я действительно не сообщил. Я понимаю, что это было определённым нарушением правил, но тогда я не знал, насколько удачно с этими документами мне удастся дважды пересечь границу, поэтому я решил не подставлять своё начальство. А о существовании другого паспорта должна быть информация в моём личном деле, так как я про него докладывал и даже предоставлял копии.
— И на всё-то у Вас есть объяснение.
— Иметь объяснение на любой случай жизни должен каждый профессионал нашей организации, но в этом конкретном случае я рассказал Вам чистую правду и, как я уже сказал, могу предоставить неопровержимые доказательства.
— Так уж и неопровержимые? Ну ладно, это был риторический вопрос. Напишите всё, о чём я Вас просил, и передайте моему адъютанту. Желательно сегодня. Я думаю, подобный отчёт лишь ненадолго отвлечёт Вас от тех объёмных докладов, которые Вы должны предоставить Вашему шефу через несколько дней. Я надеюсь, он будет доволен, так как, судя по слухам, — тут Гейдрих саркастически усмехнулся, - Вы успеваете и доклады писать, и Берлин осваивать. Новые знакомые у Вас появляются как грибы после дождя, не так ли?
— Я пытаюсь следовать всем пожеланиям своего нового шефа.
— Прекрасно. Но хотите совет, который может спасти Вам жизнь?
— Конечно же.
— Я бы был более осторожен в выборе знакомых женского пола и не связывался бы с замужними женщинами.
— Ах, значит я верно угадал! — ничуть не смущаясь, воскликнул Штирлиц, получив ещё одно подтверждение того, что слежка велась за ним днём и ночью.
— Если Вы сразу догадались, что Вас свели с замужней женщиной, зачем же Вы перешли к более близкому знакомству, чем ужин в ресторане?
— Наверное, в тот момент во мне проснулась какая-то авантюрная жилка.
— Не вовремя же она проснулась.
— Именно так как правило и происходит. Надеюсь, я никому не перешёл дорогу и моё небольшое приключение не вызовет скандала?
— Во многом это зависит и от Вас. Если Вы не будете искать встречи с этой женщиной, а встретив её где-то случайно и вида не подадите, что с ней знакомы, всё может ещё обойтись.
— Я непременно последую этому совету.
— Прекрасно. Тогда Вы свободны.
Отдав положенное приветствие, Штирлиц покинул кабинет группенфюрера. Живым. И это, с его точки зрения, было самым главным. Конечно же, история, рассказанная им Гейдриху, была заранее продумана; правда, он рассчитывал, что преподносить её придётся своему непосредственному начальнику, но, может, действительно, вышло даже лучше.
Х х х х х х
Когда Шелленберг поднялся в свой кабинет, он всё ещё был полон энтузиазма и энергии и намеревался проработать практически всю ночь, чтобы к утру вернуться домой, принять душ, переодеться и пойти на поклон к Гейдриху с новыми силами и идеями. Но по мере того, как он просматривал накопившиеся бумаги, его настроение падало. От Гейдриха не поступило ни новых запросов, ни каких-то уведомлений о текущих делах. Отчеты о слежке за Штирлицем оказались скучны и неинтересны. Недавнее знакомство с приятной кандидаткой в жёны начинало отходить на второй план, да и вообще, новая фройляйн могла на поверку оказаться ещё более скандальной и неуживчивой, чем его теперешняя жена, так стоило ли менять шило на мыло? Хотя, несомненно, социальный статус у этой Ирэн Гроссе-Шонепаук был явно выше, чем у Кэти.
Через какое-то время Вальтер осознал, что ничем таким полезным он и не занимается, просто перекладывает бумажки с места на место. На это явно не стоило тратить бессонную ночь. Его начинало клонить в сон. Дело было не только в том, что часовая стрелка приближалась к 11 вечера, но и в том, что погода за время его пребывания в кабинете заметно ухудшилась, сила ветра явно свидетельствовала о настоящей буре, и дождь лил как из ведра. Темнота за окном лишь кое-где нарушалась миганием далеких огоньков, впрочем, о расстоянии судить было сложно. В такую погоду надо находиться дома, лёжа в кровати под ворохом одеял, или сидеть в кресле у камина и попивать какой-нибудь приятный горячительный напиток.
Теперь, вопреки всякой логике, Шелленберг твёрдо решил вернуться домой, даже если ему это и будет стоить потраченных нервов на вождение машины в таких адских условиях и очередного скандала от Кэти. Сложив обратно вытащенные из саквояжа вещи и обведя критическим взглядом свой кабинет, чтобы удостовериться, что он убрал всё, что полагалось убрать в сейф, он погасил свет, запер все замки и стал спускаться по полуосвещённой лестнице в фойе здания. Где-то на середине пути он вдруг вспомнил, что машины-то у него нет, и придётся воспользоваться служебной, которой дожидаться надо будет неизвестно как долго.
В вестибюле он подошёл к дежурному и попросил вызвать ему машину. И тут оказалось, что весь автопарк был уже задействован.
— То есть как? — удивился Шелленберг. Он почти никогда не пользовался служебными машинами и имел смутное представление, сколько их насчитывалось в распоряжении службы Гейдриха.
— Из-за отвратительной погоды большинство сотрудников предпочли оставить свой транспорт в гараже и добираться до дома на служебных автомобилях.
— Не осталось ни одной машины? Как такое может быть? А если возникнет какая-то чрезвычайная ситуация?
— Видите ли, гауптштурмфюрер, — сказал дежурный, выделяя голосом не такое уж и высокое звание своего собеседника в разветвлённой организации СС, — всё начальство давно разъехалось или по делам, или по домам, а остальные обычно добираются своим ходом. Я могу вызвать Вам такси, но предупреждаю, что ждать придётся очень долго. В такое время и в такую погоду все сидят дома.
— Хорошо, вызовите мне такси, — раздражённо сказал Шелленберг. Он не собирался вступать в бессмысленные пререкания с младшим по званию.
— Вас подвезти, гауптштурмфюрер?
Шелленберг резко обернулся. За его спиной стоял его новый подчинённый, штурмбаннфюрер СС Макс Отто фон Штирлиц.
