В паутине судьбы

Штирлиц несколько раз перечитал сумасбродный список Шелленберга. «А товарищ с фантазией,» — усмехнулся про себя советский разведчик, не зная, плакать ему или смеяться. «Понятное дело, он хочет меня проверить, но зачем так сложно? Посмотреть, для каких тем мне понадобится библиотечная информация, а какие я смогу написать без какой-либо помощи? Но это же глупо, я могу пойти в библиотеку и взять книги по всем этим вопросам и посвятить каждой из книг примерно одинаковое количество времени. Хотя как он об этом узнает? Ведь если меня будут пасти в библиотеке, я это замечу, даже если они будут менять агентов. А если я возьму эти книги и буду работать с ними здесь, или вообще из дома, поскольку мой шеф так благородно позволил мне использовать имеющееся время по усмотрению, так вообще никто не сможет узнать, сколько и над какими темами я работал. Хотя каких-то книг может и не оказаться в городской библиотеке, тогда нужно будет найти другие ресурсы, например университетские библиотеки или вообще…» Штирлиц позволил себе широко улыбнуться, «почему бы не пройтись по соответствующим посольствам, записаться на приём к атташе по культуре, а с кем я там буду встречаться, никто из моих новоявленных немецких друзей узнать не сможет. Впрочем,» одёрнул себя Штирлиц, «не нужно быть столь наивным, в любом посольстве всегда хватает шпионов принимающей стороны. Но так я смогу предупредить своих даже в том случае, если единственный, с кем я встречусь, будет культурный атташе… нет, идея, конечно же, хорошая, но рискованная. На приём надо записываться заранее и неизвестно сколько ждать и, не дай бог, если советское посольство будет единственным, которое отзовётся на мою просьбу, или будет первым, кто меня пригласит на встречу. Пожалуй, я ограничусь посещением библиотек, хотя идея сама по себе весьма заманчивая. Надо будет поспрашивать Айсмана о других возможных источниках информации; весьма удачно получилось, что он пригласил меня отметить мой первый официальный рабочий день в Берлине именно сегодня вечером, да ещё и обещал свести с интересными людьми. Впрочем, судя по выбору питейного заведения, окружение Айсмана вряд ли является завсегдатаями библиотек и других культурных заведений. Но, как мудро заметил мой новый шеф, всякие знакомства нужны и почерпнуть нужные сведения можно и в борделе. Интересно, это он мне посоветовал, основываясь на собственном опыте?» Размышляя таким образом, Штирлиц решил набросать черновики по темам, которые не вызвали бы никакого подозрения, если бы за ним кто-то подсматривал через незаметно просверленную дырку в стене. Вполне безопасным выбором ему показалась история английского джентльмена Томаса Остина, который стал причиной безудержного размножения кроликов на территории Австралии. Все, кто провёл хоть некоторое время в этой стране, были хорошо осведомлены о размерах этой неуправляемой катастрофы, а так как Шелленбергу было прекрасно известно о его пребывании в Австралии, любые детали, которые он мог изложить в своём сочинении не прибегая к помощи дополнительной литературы, не вызвали бы никакого подозрения. Двумя другими относительно безопасными сюжетами для самостоятельного написания Штирлиц посчитал историю леса самоубийц в Японии, а также Китайский циклический календарь. Его шеф не мог не знать о том, что он провёл в этих двух странах достаточное количество лет, и его информированность в этих областях не должна была вызвать никаких подозрений. Для остальных заданий надо было порыться в библиотеках и подумать о том, в каком ключе преподнести каждую из них, и не только для того, чтобы отвести от себя подозрения, но и чтобы блеснуть своими аналитическими способностями. Первый рабочий день Штирлица закончился без каких-то новых потрясений, и к семи часам вечера он прибыл по адресу, оставленному Айсманом. В этом месте располагалась одна из популярных в то время Берлинских пивных, и гауптштурмфюрер гордо сообщил, что он и его друзья были там частыми гостями. Быстрым взглядом охватив всё заведение и насчитав двенадцать столиков, девять из которых уже были заняты разными компаниями, Штирлиц сразу заметил Курта, который облюбовал один из углов. Айсман его тоже сразу же заметил и замахал правой рукой, привлекая внимание. За столиком уже сидел один из сослуживцев Айсмана, который представился как гауптштурмфюрер Вильгельм Холтофф. Гестаповцу было около тридцати лет, у него были маленькие, глубоко посаженные глаза и поджатые в неудовольствии губы. На длинной шее выступал не по размеру большой кадык и, несмотря на относительно молодые годы, высокий лоб привлекал внимание к начавшей завоёвывать своё место под солнцем лысине. Штирлиц давно заметил за собой такую особенность, что он наиболее легко (если такое определение было вообще уместно) сходился с теми сослуживцами, чьи черты лица вызывали отторжение и даже физическое отвращение. Ему так было легче помнить, что он имеет дело с врагом. Приятные и располагающие к себе внешности, такие, например, как у его нового шефа, настораживали и вызывали беспокойство. С такими людьми всегда надо быть начеку, ибо легко было забыть об их зловещей сути. Непринужденная и ни к чему не обязывающая беседа завязалась довольно легко. Штирлиц давно возвёл подобное умение в искусство и умел расположить к себе любого собеседника, ну а Холтоффу было интересно пообщаться с прибывшим из Испании товарищем по партии и СС, тем более, что Айсман расхваливал своего старого знакомого как очень компанейского приятеля, с которым и интересно, и полезно проводить время. Минут через десять к ним присоединился ещё один сослуживец Айсмана по имени Юрген Рольф, который также, как и Холтофф, был в звании гауптштурмфюрера. Обоим льстило, что они оказались в компании штурмбанфюрера СС; им только в общих чертах было известно о провале какой-то операции СС в Бургосе, за которую гауптштурмфюрера Хагена разжаловали в рядовые и отправили на Восточный фронт. А штурмбанфюрер Штирлиц остался в своём звании, вполне возможно, благодаря покровительству Гейдриха, а такими связями надо дорожить. — Что-то Вилли задерживается, — как бы между делом заметил Рольф, отхлёбывая очередную порцию пива из кружки. — Или он опять запутался в оправданиях между женой и любовницей? — Он сказал, чтобы мы начинали без него, он будет позже, — объяснил Айсман. — А мы ещё кого-то ждём? — лениво поинтересовался Штирлиц. — Да, я сразу о нём подумал, когда ты мне сообщил, что твой шеф хочет, чтобы ты проинспектировал местные бордели и вообще всякие злачные заведения Берлина. — Я такого не говорил, — деланно и не очень убедительно стал отнекиваться Штирлиц. — Не надо наговаривать на моего шефа. — Здесь наш новый друг прав, — подтвердил Рольф. — Ваш молодой шеф имеет репутацию человека, которому лучше не переходить дорогу. Он будет смотреть на Вас невинными голубыми глазами, но, говорят, за ними скрываются амбиции Наполеона и беспринципность Талейрана. — Вам импонирует французская история? — усмехнулся Штирлиц. — Вовсе нет. Но Ваш новый шеф — наполовину француз, а мой учитель истории в гимназии весьма отрицательно относился к этой нации и смог достойно доказать нам свою правоту и воспитать такое же отношение. — Да ладно, Шелленберг не имеет никакой французской крови, — отмахнулся Айсман, — он чистый немец, стал бы Гейдрих покровительствовать сомнительной полукровке. — Да поговаривают, что и сам группенфюрер имеет нежелательные примеси к немецкой крови, вот он и собирает вокруг себя подобных. — Это вы меня специально проверяете, чтобы посмотреть на мою реакцию и проследить, как скоро я доложу о подобных разговорах в вышестоящие инстанции? — с лёгкой усмешкой спросил Штирлиц своих собутыльников. — Не утруждайтесь, у меня такие же полномочия на провокационные разговоры, как и у вас, а может даже и повыше. — Это Вы зря, штурмбанфюрер, — поспешно заметил Рольф. — Мы ничего такого не имели в виду, просто пустые разговоры. — Опасные пустые разговоры, — уточнил Штирлиц. — Давайте лучше обсудим злачные заведения Берлина, — пытаясь рассеять обстановку, предложил Айсман. — А, кстати, вот и наш недостающий товарищ по партии, — радостно воскликнул гауптштурмфюрер, довольный тем, что они смогут отвлечься от скользких тем, которые совсем неожиданно стали обсуждать. К столику подошёл лысоватый человек лет пятидесяти-пятидесяти пяти, чуть выше среднего роста и весьма округлых размеров, с приплюснутым носом и добродушной улыбкой на губах. — Вилли Леман, — представился он Штирлицу, протягивая руку. — Очень приятно, Макс Отто фон Штирлиц, — ответил взаимностью советский разведчик, даже и не подозревая, что перед ним не только коллега по СС, но и по разведывательной деятельности на пользу Советского Союза. Впрочем, Вилли Леман тоже не догадывался о том, кем на самом деле является представленный ему штурмбанфюрер. Он лишь понял, что с этим человеком стоит завязать приятельские отношения, так как он мог обладать весьма ценной информацией. — Мой дорогой Курт поведал, что Вы новичок в Берлине и Вам нужно срочно завести много полезных связей с интересными людьми и не менее интересными заведениями, где можно приятно провести время после работы, — деловым тоном, но с налётом добродушной иронии сразу взял быка за рога криминал-инспектор полиции. — Всё так. Моё новое начальство велело мне адаптироваться в столице в кратчайшие сроки. По его мнению, я слишком много времени провёл на Пиренеях и расслабился, и теперь мне не помешало бы вновь окунуться в атмосферу, где царит истинно арийский дух, и подумать о создании семьи и многочисленного потомства. — Какое совпадение! Моя Флора недавно спрашивала, нет ли у меня приличного, надёжного и неплохо обеспеченного приятеля для её подруги. — Флора — это Ваша жена? — Нет, мою жену зовут Маргарет, — улыбнулся Вилли, — надеюсь, Вас это не смущает? — Не смущает. А у этой знакомой есть имя? — с заинтересованностью в голосе осведомился Штирлиц. — Конечно, есть, но я не спросил, так как у меня тогда никого не было на примете. Все мои друзья и коллеги, включая присутствующих, или счастливо женаты, или у них есть дамы сердца. Ну как, идёт? Мы с Флорой давно нигде не были, и я как раз обещал сводить её завтра в приличный ресторан. Я ей сегодня же скажу, чтобы она пригласила ту свою подругу. Договорились? — Почему бы и нет? — философски согласился Штирлиц. — После страстных южных красоток я горю желанием припасть к устам истинной валькирии. Четвёрка просидела в пивной до позднего вечера. Штирлицу был проведён заочный экскурс по самым известным питейным заведениям Берлина, а также по другим достойным внимания увеселительным местам. Леман, просаживающий на ипподроме почти все свои гонорары, полученные за передачу секретных материалов от своего Советского куратора, решил обязательно втянуть своего нового приятеля в ту же трясину. Криминал-инспектор ещё не имел никакого чёткого плана, но почти сразу же осознал, что его новый друг может оказаться весьма полезным источником информации, и поэтому решил приложить все усилия, чтобы завлечь его в свои сети.

х х х х х х

У Шелленберга осталось двойственное впечатление от разговора со своим новым подчинённым. С одной стороны, он окончательно убедился, что штурмбанфюрер действительно являлся тем самым прохожим, с которым он совершенно случайно столкнулся в парке Боннского университета в далёком 1929 году. По поведению Штирлица было понятно, что и он осознал, что их теперешняя встреча в Берлине не была их первым знакомством, но он занял ту же позицию, что и сам Шелленберг, оставляя право за своим оппонентом назвать вещи своими именами. Вальтер ничего ещё не рассказал Гейдриху о сделанном им открытии. Нет, он вовсе не собирался утаивать от своего покровителя подобную информацию, себе дороже станет, когда правда всплывёт (а она рано или поздно обязательно всплывёт), особенно если одна из догадок Шелленберга, а именно та, что Штирлиц является агентом самого группенфюрера, окажется правдой. Шелленберг решил рассказать Гейдриху эту интересную историю только после разговора со Штирлицем, чтобы можно было поведать и о реакции своего подчинённого. Плюс он собирался дополнить свой рассказ теми дополнительными сведениями о провале операции по Пальме, которые ему удалось накопать за те несколько дней, которые он посвятил сбору информации о Штирлице. Шелленберг знал, что реакция Гейдриха могла быть любой, и всё же даже ему не удалось предвидеть, чем обернётся их встреча на следующий день после разговора со Штирлицем. Шелленберг начал свой доклад именно с тех дополнительных сведений о провале в Бургосе, которые ему удалось нарыть за последние несколько дней. Гейдрих лишь недовольно отмахнулся: — Вальтер, я же сказал, это дело закрыто. Займись более полезными и насущными задачами. Да, я понимаю, у тебя могут быть определенные предубеждения против твоего нового подчинённого, но ты с ним пообщался от силы час или два, дай ему шанс, каждый этого заслуживает. — Конечно, каждый заслуживает своего шанса, — легко согласился Шелленберг, — но время нашего знакомства измеряется отнюдь не несколькими часами, а девятью годами. — В смысле? — недоумённо переспросил группенфюрер. И тут Шелленберг выдал ему хорошо подготовленную информацию и о их первоначальной встрече в Бонне, и о том, каким образом этот факт был в явном противоречии с официальной биографией Штирлица, и о том, как проходило их повторное знакомство днём раньше. Но чем дальше продвигался в изложении своей информации Шелленберг, тем больше он замечал явное недовольство, вырисовывающееся на лице своего патрона. Когда Шелленберг замолчал, закончив свой рассказ, Гейдрих взорвался: — Ты идиот, Вальтер?! Я мог ожидать подобного от кого угодно, но только не от тебя! Как можно было испоганить такой шанс! Не знаю, что лучше, пристрелить тебя сразу в моём кабинете или отправить в подвалы гестапо, чтобы тебе там сначала выбили мозги, хотя, судя по твоему поведению, выбивать уже нечего! Не то, чтобы Шелленберг не воспринял угрозу своего шефа как вполне реальную возможность, он просто не мог понять, почему тот взбеленился, поэтому, придав своему голосу достаточное количество волнения в перемешку со страхом, после короткой паузы он осмелился заметить: — Группенфюрер, мне не вполне понятна Ваша реакция. Где именно Вы считаете, что я ошибся и поступил неправильно? — Где именно? Послушай, Вальтер, я действительно был о тебе лучшего мнения! Ты что, не понимаешь, что если он на самом деле является хорошо законспирированным агентом хоть враждебной, хоть дружественной нам страны, он теперь ляжет на дно, и нам не удастся выйти на всю его сеть, о существовании которой, заметь, нам ничего не известно. Или ты рассчитывал, что он тут же побежит докладывать своим негласным шефам о случившемся казусе? Если он столько времени водил нас за нос, у него достаточно мозгов, чтобы затаиться на чёрт знает сколько времени. — Честно говоря, я больше всего надеялся на то, что он был Вашим негласным агентом или, по крайней мере, Канариса. Кстати, говорят, что и у рейхсмаршала авиации, и у партийного аппарата внутренняя разведка тоже поставлена неплохо. — Говорят, что кур доят! — раздражённо бросил Гейдрих, — я сильно сомневаюсь, что он работает на кого-то из наших. — Но проверить всё-таки следует, — предложил Шелленберг. — Этим займётся кто-то другой, ты уже достаточно наломал дров. Знаешь что, пожалуй, тебе всё-таки нужен отпуск, чтобы проветрить немного мозги и отдохнуть от твоей сумасшедшей жёнушки. А мне придётся остаться в пыльном Берлине и разгребать кашу, которую ты заварил. — Но, группенфюрер, — попытался возразить Шелленберг, — у меня всё под контролем и я вполне сам справлюсь, у меня есть план и мне вовсе не нужен отпуск. — Да, и как же ты собираешься справляться? — чуть успокоившимся тоном поинтересовался Гейдрих. — Во-первых, я уже установил за ним две слежки, одну полупрофессиональную, которую, я уверен, Штирлиц заметит рано или поздно, скорее всего рано, хотя я дал указания этим ребятам не так уж явно ходить за ним по пятам. А другая группа состоит из лучших знатоков своего дела; они сядут нашему штурмбанфюреру на хвост совершенно незаметно и ему никогда не придёт в голову, что эти люди его ведут, тем более после того как он обнаружит первую слежку. Его телефон, рабочий и домашний, его кабинет и арендованный дом я уже поставил на прослушку. Мне, кстати, обе группы предоставили свои первые отчёты сегодня утром. Вчера, после нашего разговора, Штирлиц никому не звонил, вечером направился в любимый пивбар его дружка Айсмана, который пригласил ещё пару своих ребят. Все проверенные члены партии и СС и все трое из гестапо. Вечером он отправился домой, а утром явился на место работы. Впрочем, он его быстро покинул и направился в центральную библиотеку Берлина, что вполне логично, исходя из свободы, которую я ему предоставил, и тех аналитических проектов, которыми я его озадачил. — Это ещё ничего не значит! — возразил Гейдрих. — Согласен, но прошёл всего один день. Если он имеет хоть какое-то отношение к похищению Пальмы, он наверняка захочет его как-то предупредить. А в Берлине он человек новый, даже если у него и есть связь, эту информацию ему надо как-то передать. Но, пока что, в его сегодняшние вечерние планы входит знакомство с подружкой любовницы дядюшки Вилли. Я имею в виду Вилли Лемана, начальника реферата общей контрразведки гестапо. И его жена, и его любовница тоже были хорошо проверены соответственными службами. Даже слишком хорошо, — вздохнул Шелленберг. — Что значит «слишком хорошо»? — спросил Гейдрих с удивлением. — Подружка Лемана, Флорентина Леверски, начинала вместе с моей женой в одном и том же ателье в Бонне, они до сих пор общаются, так как обе в Берлине. Жутко ненасытная особа, ей всегда всего мало, она и мою драгоценную вторую половинку постоянно заводит, хвастается, что её любовник обеспечивает её лучше, чем я обеспечиваю Кэти. — Ладно, с этим ты сам разберёшься. Но твой прокол со Штирлицем тебе будет записан в большой минус. — То есть расстрел отменяется? — Может быть, — скривился Гейдрих. — Группенфюрер, — несколько воспрянул духом Шелленберг, — если бы Вы согласились выслушать мой план… — Три минуты. — Хорошо. Хотя у меня есть три плана, на каждую из ситуаций. Ситуация первая, Штирлиц ни на кого не работает и его пребыванию в Бонне в 1929 году есть логическое объяснение, как и тому факту, как и почему он прибыл из Штатов в Германию и обратно через неофициальные каналы и под чужим именем. В таком случае, я ещё раз выражу Вам свою благодарность за то, что Вы мне выделили столь ценного сотрудника, так как голова на плечах у него явно имеется.        Ситуация вторая, в которой я принимаю на веру, что это не Вы организовали его поездку в Германию, но наш штурмбанфюрер, оставаясь верным членом НСДАП и СС, всё-таки работает на одну из ведомственных разведок Германии, будь то Абвер, Люфтваффе, секретариат фюрера или ещё кто-то. Что ж, в этом случае мы тоже сможем использовать сложившиеся обстоятельства на пользу СД. И, наконец, третья и последняя ситуация, в которой Штирлиц является агентом или даже резидентом одной из иностранных держав. Что ж, это, конечно же, не лучший вариант, так как неизвестно, какой урон для Германии был им нанесён за все эти годы. Но, в определённом смысле, теперь мы сможем использовать это в нашу пользу, так как у его шефов не должно быть никаких сомнений в его благонадёжности после стольких лет обеспечения ценной и подтвердившейся информацией. — Твой план номер три был бы хорош, если бы ты держал язык за зубами и не намекал бы ему открытым текстом на ваше знакомство девятилетней давности. А теперь он знает, что мы его в подозреваем и перерубит все связи с теми, на кого он работает. — На какое-то время — может быть, но не навсегда же, иначе его здесь пребывание не будет иметь никакого смысла. — А ты не подумал о том, что он может просто сбежать? — Подумал, но за ним следит достаточное количество народа, он не сможет улизнуть незамеченным. — Мы точно также рассуждали и о Пальме, а его у нас похитили прямо из-под носа, и очень даже может быть, не без помощи того же Штирлица. — За годы работы на Пиренеях у Штирлица наверняка были наработаны нужные связи по всей Испании, в Берлине же у него такие возможности пока что отсутствуют. — Ты уверен? — На сто процентов — нет, но ведь в Бургосе за ним так не следили, как здесь. Кстати, а что будем делать с Пальмой? Я хотел отдать распоряжение перевести его в Берлин, но не решился без Вашего одобрения. У меня есть идея отправить за ним в Париж Штирлица и посмотреть, как он себя поведёт. — Идея интересная, я сам этим займусь. К слову, как ты его нашёл? — Пальму? Мне просто повезло. Я разговаривал по телефону со своим университетским приятелем, он эпидемиолог и в настоящее время стажируется в эпидемиологической больнице в Париже. Он жаловался мне на завал в работе и на то, что приходится тратить время на пациентов, которым не место в той больнице, так как у них нет никаких инфекций, но кто-то из начальства решил оказать услугу своему детства, один из знакомых которого таким образом решил спрятаться от кредиторов. Не знаю почему, меня это насторожило и я попросил прислать фото этого мнимого больного через фототелеграф. Я сразу же узнал Пальму. Не вдаваясь в подробности и под грифом строжайшей секретности я велел моему приятелю не спускать с него глаз, но так, чтобы сам Пальма ни о чём не догадался. — Ты мне должен был об этом доложить ровно через десять секунд после того, как ты получил фотографию Пальмы через фототелеграф. — Вы мне не доверяете? — Я тебе доверяю, Вальтер, но хотелось бы, чтобы ты как можно скорее избавился от своей дурацкой привычки проворачивать важные дела в одиночку. Если что, тебя и подстраховать некому, а то, ишь, возомнил себя полубогом. — Извините, группенфюрер, у меня и в мыслях не было. — Ладно, с Пальмой тебе действительно просто повезло, но ты отреагировал адекватно, молодец. Оставь мне данные своего приятеля, я отдам распоряжение, чтобы нужные люди в Париже оказали ему помощь, чтобы наш Латвийский друг опять не растворился на просторах старушки Европы или где-то ещё дальше. Ну а кого послать за Пальмой, Штирлица или кого-то другого, я решу на днях, но без тебя. — Почему без меня? — Я же только что сказал, ты отправляешься в отпуск, неделька-другая тебе не помешает. — У меня нет времени на отпуск. — Это приказ и он не обсуждается. И никакой работы в эти дни! Съезди и навести родителей и братьев с сёстрами, ты вообще когда кого-то из них видел в последний раз? — Группенфюрер, я прошу Вас пересмотреть это решение. — Не обсуждается, — повторил Гейдрих, — закончи сегодня наиболее неотложные дела, передай мне все материалы по Штирлицу и чтобы завтра с утра твоего духа в Берлине не было. Я проконтролирую. Свободен.

х х х х х х

Вилли Леман был человеком, который умел брать быка за рога и проявлять инициативу, особенно когда рассчитывал получить из этого выгоду. Ещё до недавнего времени куратором Лемана, которому было присвоено кодовое имя Брайтенбах, являлся опытнейший советский разведчик Василий Зарубин. После успешной нелегальной работы в Дании, США и Франции в декабре 1933 года Зарубин был переведён нелегальным резидентом в Берлин, где им и был успешно завербован Вилли Леман. В Германию Василий Зарубин прибыл в качестве представителя одной из американских кинокомпаний. Несколько лет всё шло хорошо, но к 1937 году Зарубину пришлось ограничить общение с Леманом, так как были подозрения, что советский нелегал попал в поле зрения немецких спецслужб. Ему было приказано немедленно выехать в США. Для дальнейших контактов со столь ценным агентом, коим являлся Вилли Леман, Зарубин отправил в Берлин молодую американскую журналистку антифашистских взглядов по имени Люси Джейн Букер. Её умение пользоваться самой современной на тот момент фотографической техникой помогло Леману в изготовлении фотокопий секретных документов. В этот период Леман смог раздобыть оригиналы нескольких незашифрованных сообщений гестапо и их же зашифрованный текст, что дало возможность Москве, сопоставив документы, получить дешифровальный ключ гестапо. Леман передал в Москву ключ к шифрам гестапо, используемым в телеграфных и радио сообщениях для связи со своими территориальными и закордонными сотрудниками. В 1937 году в СССР начались масштабные репрессии, в ходе которых две трети сотрудников внешней разведки были уничтожены. Зарубин был вызван в Москву, и хотя ему удалось избежать репрессий, в Берлин он больше не вернулся. Связь с Леманом продолжал поддерживать срочно переведённый весной 1937 года в Берлин из Парижа сотрудник советской разведки Александр Агаянц. Для работы с огромным потоком информации, исходящей от Лемана, Агаянц привлёк нелегала Александра Короткова. В этот период сообщения от Лемана передавались к Люси Букер, которая затем как бы случайно пересекалась в городе с женой Короткова Марией Вильковысской, а от неё через самого Короткова информация отправлялась в Москву. Оставшись без опытного куратора Зарубина, Леман действовал во многом на свой страх и риск, добывая сведения, которые, по его мнению, могли представлять интерес для советской разведки. По мнению Лемана, его новый знакомый штурмбанфюрер СС Макс Отто фон Штирлиц представлял огромный интерес, и за его вербовку криминал-инспектор рассчитывал получить дополнительный денежный бонус от своего куратора. Информация о потенциальном новом агенте была по обычной цепочке передана Агаянцу, но ему ничего не было известно о существовании агента Юстаса, не говоря уж о настоящем имени этого человека. В этот период руководителем иностранной разведки НКВД являлся Зельман Исаевич Пассов, однако он занял это место совсем недавно и уже успел попасть под подозрения Берии, так как являлся ставленником Ежова. Пассов всё ещё формально оставался на своей должности, но многие его обязанности уже дублировались будущим исполняющим обязанности руководителем иностранной разведки Судоплатовым. Ему-то и была доставлена шифровка о потенциальном новом агенте, штурмбанфюрере СС Максе Отто фон Штирлице. Увидев это имя, Павел Анатольевич схватился за голову. Всего несколько дней назад, знакомясь со сверхсекретными личными делами глубоко законспирированных резидентов и агентов, Судоплатов узнал о существовании агента с позывным Юстас, а также о всех именах и предыстории этого человека. О Вилли Лемане, другом ценном агенте, проходящем под кодовым именем Брайтенбах, ему уже было известно некоторое время. Было совершенно недопустимо, чтобы эти два человека узнали друг о друге, вернее, о том, какую роль каждый из них играл за пределами своей официальной биографии. Провались один из них, он бы непременно потянул на дно и другого, и не только из-за опасности вероятного применения пыток, но даже просто по ассоциации, так как их пути пересекались на многих уровнях. Потерять одного столь ценного агента было бы катастрофой, потерять обоих — невосполнимой утратой, включая собственную голову того, кто разрешил этим двум агентам узнать о существовании друг друга. Здраво оценив ситуацию, Судоплатов немедленно отправился к Лаврентию Павловичу и для пущей убедительности сообщил, что явился по неотложному делу чрезвычайной важности. Берия его принял практически немедленно и выслушал информацию, ни разу не перебив своего подопечного. — Павел Анатольевич, Вы совершенно правильно сделали, что немедленно информировали меня об этой нестандартной ситуации. И я с Вами совершенно согласен, ни в коем случае нельзя допустить даже попытку вербовки Юстаса Брайтенбахом. Вы немедленно передадите Агаянцу строгий приказ запретить Брайтенбаху какие-либо попытки вербовки. Пусть скажет, что подобные усилия уже предпринимались в прошлом и чуть не закончились катастрофой, так как Макс Отто фон Штирлиц является, как там у них говорят, истинным арийцем, всецело преданным фюреру и СС. Строго запрети собирать любой компрометирующий материал или создавать такие ситуации, которыми можно было бы шантажировать Штирлица в будущем. Такой запрет должен быть объяснён опастностью для самого Брайтенбаха. Кстати, как там ситуация со связью для Юстаса в Берлине и что нам известно о его положении после отзыва из Испании? — Хорошо, я немедленно передам подобные инструкции Агаянцу. Благодаря заинтересованности в вербовке Штирлица Брайтенбах передал нам информацию, которую мы ещё не успели получить из наших источников. Все подозрения в провале гестаповской операции по переправке Пальмы в Берлин с фон Штирлица были сняты, и ответственность переложена на гауптштурмфюрера СС Хагена, который был разжалован в рядовые и отправлен на фронт. Кажется, его выгнали из СС тоже, но я не уверен. — А что с Юстасом? — Его прикомандировали к некоему гауптштурмфюреру Вальтеру Шелленбергу, по слухам, любимчику самого Гейдриха, так что это может оказаться весьма полезным назначением. — Его что, тоже понизили в звании? — Нет-нет, фон Штирлиц остался в звании штурмбанфюрера, но, наверное, таким образом Гейдрих хотел ему дать понять, что ещё одна промашка, и он может оказаться в той же ситуации, что и этот Хаген. Так что никакая самодеятельность со стороны Брайтенбаха нам сейчас совсем не нужна. — Ну хорошо, а что со связью для Штирлица? — Работаем над этим. Мы планируем перебросить в Берлин чету Кин. Они хорошо зарекомендовали себя в Швеции, и к их биографии не подкопаешься. Мы поможем купить герру Кину мастерскую по ремонту радиоаппаратуры в Берлине. Он якобы уже подлечился в Швеции после полученного ранения и хочет приносить пользу Германии любым возможным способом. Но вся эта операция должна быть организована грамотно и без спешки, так что какое-то время Юстасу придётся обходиться без обратной связи. На самый крайний случай и ему, и нам можно будет связаться через агента Луизу, но это действительно крайний случай. — Ну хорошо, — согласился Берия, — а что, если сам Юстас решит завербовать Брайтенбаха? — Это вряд ли; я думаю, ему сейчас не до вербовки новых агентов. В том, что они официально знают друг друга и пересекаются по работе или даже за её пределами, особой опасности нет, я так понимаю, что они были представлены друг другу кем-то из прежних приятелей Юстаса со времён Испании, там всё чисто. — Будем надеяться. Даю тебе своё добро на всё, что мы только что обсудили и держи меня обязательно в курсе. — Непременно, — подтвердил Судоплатов и покинул кабинет главы НКВД.

Х х х х х х

Леману, конечно же, было неизвестно о той реакции, которую вызвало его сообщение о вербовке потенциально ценного агента. Ожидая подтверждения своей инициативе и предвкушая солидное денежное вознаграждение, он решил начать действовать самостоятельно и сообщил о своём новом знакомом своей любовнице. Флора была в восторге, особенно после того, как Вилли ей сообщил, что собирается раскошелиться на ресторан в Адлоне, одной из самых дорогих гостиниц Берлина. Флора тут же связалась со своей скучающей приятельницей, но была разочарована ответом, что Адлон слишком людное место и там её могут узнать. Флора со вздохом согласилась, так как ей была понятна осторожность её подруги, которая была замужней дамой. Что ж, они поужинают в Адлоне в другой раз, только она и Вилли, и, кто знает, может, её любовник раскошелится не только на ресторан, но и на ночь в одном из номеров. Перебрав несколько приличных, но при этом не очень известных заведений, подруги остановились на небольшом ресторанчике на одной из тихих улиц Берлина, расположенной между рекой Шпреей и Тьерганденом. Флора поставила в известность Лемана, а тот, в свою очередь, Штирлица. Столь быстрое развитие событий хоть и удивило советского разведчика, но не потребовало каких-то изменений планов в его расписании, которое до сих пор было весьма свободным в виду отсутствия его непосредственного начальника и довольно небольшой нагрузки, которая была на него возложена. Нельзя сказать, что он нёсся на всех парах на это завуалированное свидание, так как предпочитал выбирать своих партнёрш самостоятельно. С другой стороны, было глупо отказываться, кто знает, какие связи могут быть у его потенциального любовного интереса и каким источником информации она может оказаться. Несмотря на то, что он прибыл в указанное место в ровно назначенное время, его уже ожидали. Вилли сначала дружелюбно представил самого Штирлица, потом сидевшую рядом с ним самим любовницу, ну а в конце её подругу, которая, следуя логике, предназначалась в дамы сердца для холостого и свободного штурмбанфюрера. — Очень приятно, — Штирлиц галантно поцеловал протянутую ему руку, при этом задержав свой довольный взгляд на женщине, давая недвусмысленно понять, что ему явно импонировало это знакомство. — У Вас такое красивое и редкое имя — Бенедикта. Наверняка за этим кроется интересная история. — Вы правы, — довольная произведённым впечатлением, произнесла женщина. — Ну что же Вы застыли, садитесь ближе, не стесняйтесь. — Я просто ожидал Вашего разрешения, — продолжая изображать настоящего джентльмена, произнёс Штирлиц, садясь на стул, который стоял настолько близко к его соблазнительнице, что их бёдра соприкоснулись в тот момент, как только советский разведчик устроился на предназначенном ему месте. — Мы ждали Вас и ещё ничего не заказали, — доверительным тоном произнесла Бенедикта, положив свою мягкую ладонь на руку явно понравившегося ей кавалера. — Надеюсь, наша северная еда и вино придутся Вам по душе. — Ах, фройляйн, если бы Вы только знали, как я соскучился по настоящей немецкой еде и вину, проведя столько лет за пределами Германии. Впрочем, — при этом Штирлиц наклонился к уху своей соседки и прошептал с должным в подобной ситуации возбуждением, — ещё больше я соскучился по немецким женщинам. — Надеюсь, что сегодняшний вечер удовлетворит все Ваши столь долго неосуществимые желания, — с придыханием ответила Бенедикта, придвигаясь ещё ближе к понравившемуся ей с самого начала мужчине. Ужин прошёл в лёгкой и непринужденной беседе, впрочем, еде и вину уделялось только номинальное внимание, в приоритете были обоюдные желания поскорее покончить с официальной частью и перейти к более приятному времяпрепровождению в интимном уединении. Компания с трудом выдержала часовое испытание формальной части этой встречи, хотя все угощения были отменного качества. На выходе из ресторана обе пары распрощались, Вилли с Флорой уехали на квартиру, которую криминал-инспектор уже много лет снимал для своей любовницы, а Бенедикта прошептала о знании одной небольшой и уютной гостиницы, где можно было бы приятно провести время. — К сожалению, как Золушке, мне надо быть дома желательно не позднее полуночи, — вздохнула она, мягко ведя ладонью левой руки по бедру своего сидящего за рулём кавалера. — А что будет, если ты не вернёшься к этому времени? Неужели вот эта твоя эффектная и так идущая тебе одежда превратится в лохмотья, а злые чары превратят мою машину в тыкву? — пошутил Штирлиц. — Ах нет, всё гораздо прозаичнее, — с томным, на грани обморока, придыханием, прошептала соблазнительница, со знанием дела перемещая свою руку с бедра в область паха своего почти что любовника. — Но не будем о грустном. — Не будем, — согласился Штирлиц и отвёл отвлекающую его руку в более безопасное место. — Видишь ли, дорогая, я настолько изголодался по настоящим женщинам, что с трудом себя сдерживаю. Давай будем соблюдать дистанцию, а то я могу и не доехать. — Как скажешь, дорогой, — женщина отреагировала словами, но оставила руку на преждем месте. К тому моменту, когда они приехали в гостиницу и разместились в небольшом, но весьма уютном и прилично выглядящем номере, Штирлиц был на взводе и уже не думал о вопросах морали, которые крутились в его голове, когда он только согласился на свидание.

х х х х х х х

Аудиенция у Гейдриха порядком расстроила Шелленберга, ведь он рассчитывал на совсем другой результат. Однако произошло то, что произошло, и теперь надо было использовать сложившуюся ситуацию с наибольшей для себя пользой. Он посвятил остаток дня решению самых неотложных задач и покинул свой кабинет, когда уже давно стемнело и в здании мало кто оставался, кроме дежурных. Какое-то время он рассматривал возможность провести ночь в своём кабинете, чтобы избежать очередного семейного скандала. Вообще вся сложившаяся ситуация с женой вызывала у него раздражение и он совершенно не представлял, как её разрешить. Пока он учился в университете и первые годы после его окончания, его отношения с женщиной старше его на несколько лет можно было описать как удобные и взаимовыгодные для обоих. Но со временем он понял, что Кэти не являлась тем человеком, с которым он хотел бы провести всю свою жизнь. Словно почувствовав подобную перемену в настроении молодого любовника, Кэти, думая, что хорошо разобралась в Вальтере за прожитые вместе годы, стала применять тактику хлыста и пряника. Временами она была необыкновенно послушной и терпеливой домохозяйкой, сдувавшей пылинки со своего сожителя и исполняющей каждое его желание. Но гораздо чаще Кэти устраивала скандалы и жаловалась всем вокруг, что потратила на этого неблагодарного молодого человека лучшие годы своей жизни, а он теперь, когда его карьера пошла в гору, собирается от нее избавиться, проявляя при этом вопиющую неблагодарность. Потом Шелленберга перевели в Берлин и он искренне надеялся, что любовница останется в Дюссельдорфе, куда они перебрались в предыдущие годы. Но не тут-то было, Кэти прикатила за своим возлюбленным в столицу и, поселившись у него на квартире, стала обставлять её по своему вкусу и желанию и вообще вести себя как законная хозяйка. У Шелленберга не было никаких идей по поводу того, как можно было бы изменить ситуацию к лучшему, и он, вопреки здравому смыслу, просто продолжал плыть по течению. Вильгельм Альберт, начальник кадрового отдела главного управления СД и его непосредственный руководитель в то время, прямым текстом сказал Шелленбергу, что для очередного повышения, которое тот несомненно заслужил, но всё же является внеочередным, ему необходимо быть женатым человеком. Искать кого-то другого не было ни времени, ни сил, и Вальтер дал себя уговорить на этот брак ради быстрого карьерного роста. Так фройляйн Кэти Кортекамп стала фрау Шелленберг. Он пожалел об этом даже раньше, чем предполагал, но делать было нечего. Смена статуса любовницы на жену никак не отразилось ни на улучшении отношения к своему мужу, ни на том, как она отзывалась о нём при посторонних. Любые светские мероприятия, где он вынужден был появляться в сопровождении супруги, заканчивались либо очередным конфузом, либо громким скандалом по возвращении домой. Иногда и тем, и другим. Шелленберг стал прилагать все усилия, чтобы Кэти не узнала об очередном потенциальном выходе в свет, но это не всегда удавалось и провоцировало новые скандалы. Она стала рассказывать всем и каждому, насколько невнимателен к ней её законный муж, что он не содержит её на подобающем её положению в обществе уровне и не проявляет должного внимания в спальне. Дело дошло до того, что Гейдрих был вынужден провести с ней воспитательную беседу и даже подключил к этому свою жену Лину. Всё это мало помогало, и Шелленберг всё дальше и дальше отдалялся от своей жены, проводя ночи либо на рабочем месте, либо у кого-то из своих друзей и сослуживцев, включая Гейдриха. В тот вечер в конечном итоге Вальтер решил, что для того, чтобы отправиться в вынужденный отпуск, ему придётся провести ночь дома, чтобы собраться для отъезда и покинуть Берлин как можно раньше. Приехав домой около одиннадцати вечера, жену он там не застал. Это его вовсе не огорчило, а очень даже обрадовало, так как давало возможность уложить все вещи в саквояж в тишине и может быть даже провести ночь без скандалов. Так как об ужине не могло быть и речи (Кэти принципиально перестала готовить по приезду в Берлин, требуя от Вальтера нанять служанку для подобных занятий), он запасся бутербродами ещё в середине дня и, приехав домой, сделал себе чай, чтобы не жевать хлеб с колбасой всухомятку. На телефонном столике он нашёл небрежно написанную корявым почерком и далеко не литературным языком записку от жены, извещающую его о том, что если он соизволит провести дома именно эту ночь, то ждать её не обязательно, так она проводит время в компании своих близких подруг и, может быть, даже останется ночевать у одной из них, так как ему как всегда всё равно. Шелленберг пожал плечами и выбросил бумажку в мусор. Потом он принял ванну и лёг спать, моля бога, чтобы Кэти не вернулась и не закатила ему очередного скандала. Его просьбы были выполнены только частично, так как когда он уже практически заснул, вернулась его жена, громко хлопая всеми дверьми. Видимо удивившись, что она застала своего мужа дома и он уже удалился в спальню, она использовала все пришедшие ей на ум идеи, чтобы создать как можно больше шума. Исчерпав всю свою фантазию в этом направлении, она наконец-то улеглась в постель, но, к несказанной радости Шелленберга, ограничилась лишь громким комментарием в пустоту «И какой смысл называться фрау, если твой муж не способен выполнять свои супружеские обязанности!» Шелленберг предпочёл ничего не отвечать и притвориться спящим, засыпая под успокаивающую мысль о том, что на этот раз Кэти решила ограничиться одними возгласами и не предпринимать никаких действий, пытаясь склонить его к физической близости.

Х х х х х х х х

Сидя в своём кабинете на следующий день после подтверждённого отъезда Шелленберга из Берлина и разбирая в течении уже нескольких часов бумаги, отмеченные его секретарём, как самые экстренные, Гейдрих был внезапно отвлечён стуком в дверь. В этот день он рассчитывал разгрести огромный ворох требующих его немедленного внимания документов, поэтому, по своему обыкновению, снял трубку с телефонного аппарата, по которому с ним связывался его адъютант, и положил её на стол. Стук в дверь означал, что произошло нечто весьма срочное и важное, раз его не побоялись отвлечь при таких обстоятельствах. — Ну что там, Франц? — достаточно громким голосом недовольно бросил группенфюрер. Дверь немедленно отворилась, и на пороге появился нервный секретарь. Впрочем, они все становились нервными, когда возникала необходимость нарушить указания шефа не отвлекать его от дел. Игнорирование запроса на немедленную аудиенцию, преподнесённого посетителем как не терпящего отлагательств, могло оказаться более смертельным, чем недовольство шефа. Несколько предыдущих адъютантов неверно оценили экстренность ситуации, и последствия, по слухам, оказались действительно смертельными для этих несчастных. — Оберштурмфюрер Рапп прибыл доложить о… — Ладно, не надо мне подробности, вели ему зайти, — мгновенно отреагировал Гейдрих. Он хоть и удивился столь скорому визиту, но понимал, что должно было произойти что-то экстраординарное, чтобы начальник команды, ответственной за более профессиональное наружное наблюдение, пущенный Шелленбергом за Штирлицем, явился к нему вне расписания, требуя немедленной встречи. У Генриха Раппа, одного из лучших организаторов «хвостов» в распоряжении Гейдриха, было целое подразделение хорошо обученных профессионалов. Что же такого они могли накопать на Штирлица всего за несколько дней? Неужели так расхваленный им самим и Шелленбергом возможный агент одной из иностранных разведок оказался на поверку обычным шпионом, который провалился при малейшем испытании? Войдя в кабинет и отдав салют, Рапп сделал несколько шагов вперёд и попросил разрешения переговорить с Гейдрихом с глазу на глаз. — В моём кабинете подобные предосторожности излишни, — заверил его группенфюрер. — Извините, профессиональная деформация, но всё же я хотел бы быть уверенным на все сто процентов, что то, о чём я Вам сейчас расскажу, останется строго между нами. Я не изложил суть моего визита на бумаге, и, если Вы собираетесь записать наш разговор на магнитофон, я бы хотел Вас предостеречь от подобных действий. По крайней мере, до тех пор, пока я не сообщу Вам лично добытую мной вчера информацию. — Вы меня пугаете, Генрих, — полушутя, полусерьёзно ответил Гейдрих, жестом предлагая приблизиться. Оберштурмфюрер подхватил один из имеющихся в кабинете стульев и поставил его рядом с креслом хозяина кабинета. Расстояние между двумя предметами мебели было на грани допустимого. Сев на стул и наклонившись настолько близко к Гейдриху, насколько это позволяли правила приличия, Рапп стал доверительно рассказывать. — Как Вам известно, я, по заданию гауптштурмфюрера Шелленберга, которое было впоследствии одобрено и Вами, пустил своих самых надёжных людей по следу штурмбанфюрера Штирлица. Моя команда с иронией наблюдала, как гестаповцы из первой цепочки слежения следовали за Испанцем, такую кличку мы дали нашему подопечному. Вчера вечером обстоятельства сложились таким образом, что я был единственным, кто мог вести дежурную слежку. Я не ожидал никаких сюрпризов, у Испанца была назначена дружеская вечеринка в ресторане с криминал-директором Вилли Леманом, его любовницей Флорентиной Леверски и её подругой некоей фройляйн Бенедиктой, которая должна была составить пару штурмбанфюреру Штирлицу. Встреча в ресторане состоялась как и было запланировано, и через часа полтора обе пары разъехались по более укромным заведениям. Около полуночи фройляйн Бенедикта покинула гнёздышко плотских утех и, отказавшись от предложения Испанца подвезти её домой, уехала на такси. — И что? — в недоумении спросил Гейдрих, — он ожидал чего-то более взрывоопасного. — Всё дело в том, что фройляйн Бенедикта оказалось вымышленным именем. — Ну если только эту фройляйн не зовут Ева или Лина, мне как-то всё равно, каково её настоящее имя, — совершенно искренне прокомментировал группенфюрер. — Я бы не ограничивал выбор имён лишь этими двумя, — продолжал Рапп, прекрасно понимая, что хозяин кабинета имел в виду Еву Браун и собственную жену Лину фон Остен. — Ну же, не тяни резину и не набивай себе цену, осчастливь меня знанием настоящего имени фройляйн Бенедикты, — с закипающим раздражением Гейдрих подтолкнул своего собеседника. — Кэти Кортекамп, в замужестве фрау Шелленберг. — Что?! — опешил Гейдрих. Немедленно приняв вертикальное положение, он начал навёрстывать круги вокруг своего стола, пиная в раздражении все попадавшиеся на его пути пустые стулья; потом он угрожающе навис над тихо сидевшим на своём месте Раппом. — Ты уверен? — К сожалению, да. Вне всякого сомнения. — Хорошо, — Гейдрих вдруг удивительно спокойно вернулся в своё кресло, но тут же с такой силой стукнул кулаком по столу, что на нём подскочили казалось бы несдвигаемые кипы бумаг. — Кто ещё знает? — Конечно же, никто. — Как никто? Этот проходимец Леман не мог не знать, что за подружку привела его любовница. Да и сама эта Флорентина или как там её… — Несомненно, оба не могли не знать о настоящем имени фройляйн Бенедикты. На данный момент мне неизвестны мотивы, которые двигали этими двумя. Велите покопать? — Да, но оставим это на потом, если только причина случайно не заявит о себе во всеуслышание. Криминал-директор мог действовать по чьему-то наущению, и эта провокация скорее всего направлена против Шелленберга, а не фон Штирлица. Впрочем, здесь возможны разные расклады. Мне надо подумать над этой ситуацией, а пока что я надеюсь, что этот инцидент останется между нами и абсолютно ни при каких обстоятельствах не выйдет за стены этого кабинета. — Вы меня обижаете, группенфюрер. — Не обижаю, предупреждаю. Составьте официальный отчёт на моё имя, начинающийся со слов «Как я известил Вас в нашем разговоре несколько часов назад….», а потом опишите как, невзирая на ваши лучшие усилия, вы потеряли след Штирлица, через несколько улиц после того, как он покинул наше здание на Принц Альбрехт Штрассе. Добавьте всякие уверения в том, что этого больше не повторится, как Вы сожалеете о случившемся и что, несмотря на Ваши лучшие усилия, Вы только смогли вновь напасть на след штурмбанфюрера, когда он вернулся домой на своей машине, и вставьте точное время. Эта докладная должна быть составлена таким образом, что, захоти Шелленберг проверить причину Вашего срочного посещения моего кабинета, у него не возникло бы никаких вопросов. И не забывайте, что эти объяснения будет читать профессиональный юрист с обострённым чувством подозрительности. — Я всё исполню в лучшем виде. Прикажите продолжать слежку за Испанцем? — Конечно же. Надеюсь, Вы больше не принесёте мне подобных сюрпризов. — Я тоже на это надеюсь, группенфюрер. Оставшись в кабинете один, Гейдрих снова раздражённо встал, подошёл к окну, но, не увидев в нем ничего успокающего, начал снова наматывать круги по кабинету. «Нужно было отправить этого фон Штирлица в Дрезден с Йостом или отослать обратно в Испанию. Вот только не хватало мне проблем и с ним, и с Шелленбергом. Кто ж мог предположить, что эта парочка окажется столь взрывоопасной. Впрочем, всё ещё исправимо. Если в ближайшие недели наши специалисты ничего не нароют на Штирлица и он переключит свой любовный интерес на другую персону, я, пожалуй, всё-таки откомандирую его обратно к Йосту. Ну, а если он всё-таки окажется чьим-то агентом, что ж, я отправлю его в подвалы к Мюллеру и наплевать на возможную игру с противником. Есть определённая категория людей, которые, неважно, где они оказываются, обладают недюжим талантом постоянно создавать проблемы на пустом месте. Я начинаю подозревать, что этот фон Штирлиц относится к такой группе людей. Что касается Лемана, я поручу кому-нибудь его дополнительно прощупать, кто знает, в какие игры этот любитель скачек вдруг решил поиграть.» Приняв решение, Гейдрих немного успокоился. Он снял телефонную трубку и позвонил домой. Судьба решила немного побаловать группенфюрера, и на другом конце провода была его жена, как он и надеялся. — Лина, дорогая, мне нужна твоя помощь, — проворковал хозяин кабинета. — Конечно же, в чём дело? — женщина была в хорошем расположении духа. — Пожалуйста, пригласи сегодня домой часов на семь-восемь вечера фрау Шелленберг к нам в гости. Я подтянусь часам к восьми. — Вальтер будет с тобой? — нейтральным тоном спросила фрау Гейдрих. — Нет, он в отъезде по делам. Но, видишь ли, что-то семейные отношения у этих молодожёнов не складываются так, как всем бы хотелось, и это стало отражаться на работоспособности Вальтера. Я думаю, надо провести дружескую беседу с фрау Шелленберг. Она, наверно, ещё не осознала, насколько большая честь и важная роль ей выпали. Ей надо бы помочь в осознании своего предназначения. — Хорошо, как скажешь, — пожала плечами Лина. Она не относилась с большой симпатией к бывшей портнихе, которая не имела представления, как подобает себя вести в приличном обществе. Но чего не сделаешь по просьбе мужа, к тому же если это могло принести пользу такому приятному молодому человеку, как Вальтер Шелленберг. — И вот ещё что, — добавил Гейдрих, — после того, как подадут чай, я попрошу тебя принести фотоальбом с детскими фотографиями Клауса и Хайдера. Ты выйдешь его искать в другую комнату и вернёшься только тогда, когда я спрошу, куда же ты запропастилась. Договорились? — Конечно, дорогой, — на редкость покорно согласилась фрау Гейдрих и повесила трубку. Вернувшись к ревизии неотложных документов и потратив на это занятие около часа, Гейдрих вызвал своего дежурного адъютанта, справедливо решив, что молодой человек вряд ли свяжет недавний экстренный утренний визит оберштурмфюрера Раппа с тем прозаическим заданием, которое он собрался на него возложить в данный момент. — Я собираюсь сегодня покинуть офис около восьми вечера и направлюсь домой; если я кому-то срочно понадоблюсь, пусть ищут меня там. Закажите, пожалуйста, железнодорожный билет в один конец на первый завтрашний поезд из Берлина до Саарбрюккена для фрау Шелленберг. Этот билет должен лежать у меня на столе перед моим отъездом домой. И вот ещё что, так как гауптштурмфюрер Шелленберг в настоящее время находится в командировке и не сможет отвезти свою жену на вокзал завтра рано утром, закажите ей такси. Все расходы за счёт нашей конторы. Вы свободны.

х х х х х х х

Гейдрих приехал домой без пятнадцати восемь, и Лина с раздражением отметила про себя, что давно не замечала такой точности соблюдения данных обещаний от своего супруга, когда они касались её лично. Она уже более часа развлекала праздными разговорами навязанную ей гостью. Несмотря на всё пренебрежение, которое она к ней испытывала, Лина Гейдрих, в девичестве фон Остен, знала, как показать высший класс, даже когда ей это было противно. Группенфюрер был в прекрасном расположении духа, и ничто не предвещало грозы никому из присутствующих. Когда горничная принесла чай, Гейдрих, как бы между прочим, заметил: — Лина, дорогая, давай покажем нашей гостье фотоальбом наших мальчиков. Может, их детские фотографии вдохновят фрау Шелленберг последовать нашему примеру и подарить Вальтеру очаровательных карапузов. — Прекрасная идея, как я раньше об этом не догадалась, — следуя сценарию, воодушевлённо поддержала идею своего мужа хозяйка дома и удалилась из гостиной как бы на поиски альбома, предусмотрительно закрыв за собой двери. Как только шаги Лины перестали быть слышны, Гейдрих грубо схватил за запястье правой руки сидящую рядом Кэти и угрожающе прошипел: — Ну вот что, фрау Шелленберг, мне стало известно о Ваших вчерашних похождениях с штурмбанфюрером фон Штирлицем. Мне сейчас не важно, была ли это Ваша первая авантюра или Вы практикуете подобные выходки на регулярной основе, но это должно прекратиться немедленно! — А что мне делать? — замерев от страха, но не приобретя при этом ни грамма здравого смысла, робко возразила ослушница. — Мой муж не уделяет мне должного внимания, а я вполне себе здоровая женщина с собственными потребностями. Но этого никогда прежде не случалось, я клянусь. — Меня твои клятвы не интересуют, — Гейдрих резко перешёл на ты, хотя обычно он не допускал себе подобных вольностей с замужними дамами. — Если это было в первый раз, то должно быть и в последний. А если твой муж потерял к тебе интерес, это исключительно твоя вина. — Вины моей в этом нет, — упрямо поджала губы фрау Шелленберг. — Штурмбанфюрер Штирлиц оказался вчера очень даже восприимчив к моим чувствам и желаниям. Я бы могла и Вам это доказать, — и, не пытаясь вырваться из жёсткой хватки группенфюрера, Кэти протянула свою левую руку вверх и провела указательным пальцем по стиснутым в холодном гневе губам группенфюрера. — Вернитесь в реальность, фрау Шелленберг, — грубо отпихнул навязчивую женщину Гейдрих, — и если Вам дорога жизнь, Вы немедленно прекратите эти ваши поблядушки с кем бы то ни было. Завтра утром Вы отправитесь в Саарбрюккен к родителям Вальтера на неделю-другую. Вот Ваш билет, такси приедет за Вами рано утром, чтобы отвезти на вокзал. Очень может быть, что и Вальтер решит навестить родительское гнёздышко. Примените свои таланты на удовлетворение желаний вашего законного супруга и, если Вы не знаете, как этого достичь, тем хуже для Вас. Если мой подчинённый захочет в скором времени с Вами развестись, я не буду этому препятствовать и, кто знает, где, когда и главное как Вы закончите свой жизненный путь, если совершенно некому будет замолвить за Вас доброе слово. Я достаточно ясно обрисовал ситуацию, ещё пока что фрау Шелленберг? — Я последую Вашему совету, группенфюрер, — без особого энтузиазма подтвердила Кэти. — Вот и прекрасно. Лина, любимая, — Гейдрих позвал свою жену, — ну куда же ты запропастилась? Наша гостья сгорает от нетерпения увидеть детские фото наших детей.