Мне не жаль

Она уже давно жила той полной жизнью, о которой раньше могла только мечтать. Всё то, что преследовало её по пятам, – немецкое происхождение, возникающие из-за этого проблемы и косые взгляды людей – уже давно кануло в лету. И добилась этого она сама. Ей никогда не приходилось ждать откуда-то помощи. Жизнь научила её стоять за себя. Сколько слёз она проливала когда-то, сколько предательств и насмешек ей пришлось вытерпеть, настолько сейчас она была непреклонной и независимой. "Не позволяй себя задирать. Держись от них подальше. Может, со временем они поймут, что были неправы, и пожалеют." "Почему они злятся на меня за то, что я не совершала?" – думала тогда маленькая Карин, сжимая в руках одеяло, и хрустальные слёзы окропляли подушку. Боль, обида, непонимание, разочарование в окружающем мире – всё это продолжалось изо дня в день, бесперерывно. Казалось, что ничего никогда не изменится. Карин чувствовала, что скоро её терпение подойдёт к концу. Ей казалось, что она вообще не хочет жить. Едкие и злые слова одноклассников сидели в сердце, и с каждым разом, когда девочка вспоминала о них, они кололи с новой силой. Ужас, пережитый ею перед отъездом в новую провинцию, и человека, который заставил её пережить этот ужас, она дала себе слово никогда больше не вспоминать. Она воспитывала в себе "железного" человека с тех пор, как поняла, что если ничего не начнёт меняться, она вряд ли сможет выжить. Её приёмная мать... Её часто приходилось долго ждать с работы. Когда она не задерживалась, она была рядом с ней. Вместе они проводили время за играми, готовкой, иногда гуляли или учили домашнее задание. Безусловно, Карин любила своих настоящих родителей, пусть и не знала их. Но приёмную мать она любила по-особенному. Она ценила в ней то, что та всегда могла дать совет и никогда не игнорировала её просьбы. Порой ей становилось обидно за то, что мать не могла дать отпор обидчикам. Карин думала, что это, должно быть, проще простого – прийти в школу и разобраться со всей этой травлей. Но, как она поняла позже, это не было бы целесообразно. Мать специально отводила это так, чтобы не навлечь ещё больших проблем. Дневник, что она писала по ночам, Карин обнаружила в её рабочем столе в Бейтостолене. Это случилось, когда девушке было уже 19 лет. О маленькой, затравленной, напуганной жизнью девочке в Карин не напоминало почти ничего, кроме глубоких, беспристрастных теперь глаз и светлых пушистых волнистых волос, обрамляющих лицо. Она и сама не хотела вспоминать прошлую себя, потому что давно поменялась и была такой, какой могла жить в послевоенной Норвегии. Видение мира в красках, наивность, детское добродушие и умение прощать – всё это из неё вытравили, выжгли. Её словно опустошили. И сделала это жизнь. * * * – Карин? Она обернулась. Позади неё стояла молодая девушка лет двадцати, с бледным лицом, обрамлённым копной густых волос, и печальными глазами. В этих глазах она опознала давно забытую искру и что-то знакомое. – Это правда ты? Карин узнала в ней Лив. Да, это определённо была её подруга. Та, с которой она проводила детство до отъезда в Бейтостолен. – Я так скучала по тебе, Карин!.. Глаза её заблестели от подступающих слёз, и она быстро подошла к ней, чтобы обнять. Карин инстинктивно отшатнулась и шагнула от бывшей подруги назад. На её лице Лив теперь не видела того, что было когда-то. Ни любви, ни заботы, ни доброты теперь не просматривалось в тёмно-карих глазах Карин. Сейчас её лицо отражало открытую отстранённость и неприступность. – Где же ты была? – Лив снова попыталась обнять её, но та снова уклонилась. – Мне так не хватало тебя всё это время. Я думала, мы уже не увидимся. Лив с тревогой взглянула на подругу. От её молчания и холодности ей стало не по себе. Сердце заболело, и она почувствовала разрывающую её обиду и тоску. Глаза снова застлала пелена из слёз. – Почему ты молчишь? Прошу, ответь... Скажи хоть что-нибудь... Плечи Лив задёргались от прерывистого дыхания, она задрожала, чувствуя подступающие к горлу рыдания. Карин выглядела совершенно равнодушной, но в глубине души она сожалела о том, что Лив сейчас было плохо. – Я не хочу тебя знать и видеть, Лив. Девушка развернулась и пошла прочь. – Карин! – Лив разразилась плачем и кинулась за ней. – Пожалуйста, остановись. Поговори со мной. Ведь когда-то мы были неразлучны. Ты не помнишь?.. Карин резко затормозила. Мысли раздирали изнутри. На секунду ей вспомнилось всё, что когда-то было. Она так редко воскрешала эти воспоминания, что ей начало становиться больно и страшно. Она вся вдруг вспыхнула презрением и с откровенным отвращением обернулась на бывшую подругу. – Почему я должна говорить с тобой сейчас? Почему я должна что-то вспоминать? Почему я должна тебя помнить? Всё в жизни возмещается, Лив. Слова, которые ты мне говорила, я помнила слишком долго. Сейчас для меня это неважно. Карин подошла к подруге и в упор посмотрела в её глаза. – А с тобой они будут жить до конца жизни, – Карин горько усмехнулась. – Ты так яро шла заодно с теми, кто считал меня отбросом общества... А потом пыталась что-то наладить. Ты скрывала дружбу со мной только потому, что боялась осуждения в свою сторону. Думала только о себе, стыдилась меня, избегала встреч со мной. Ты не поддерживала меня, когда он делал со мной те ужасные вещи. Ты не заступалась за меня, а только больше отстранялась. Она поняла, что слёзы теперь уже появляются на её глазах, и постаралась быстро успокоиться, чтобы не разжигать ссору. Говорить с Лив, тем более – скандалить, она не была намерена. – Мы давно уже не маленькие дети. И я давно не та наивная пустышка, которую ты водила за нос, пользуясь добротой. Время диктует свои нормы. Того, что было, не будет больше никогда. Хочешь знать, почему я не писала тебе? Потому что с момента моего уезда ты для меня перестала существовать. Лив стояла, растерянная, сожалеющая каждой своей клеткой, разбитая и разочарованная. Это было жалким зрелищем, но не смягчало Карин. Она постаралась вложить в голос как можно больше пренебрежительности и негатива: – Мне не жаль.