Свита

— Как быстро вы нашли друг друга! — Девушка легко рассмеялась на возглас Санечки и сделала изящный… Нет, нет, воздушный реверанс. Юбки ее легкого платья нежно, как лепестки, опали, едва нежные руки опустили их, а ладони окунулись друг в друга. — Мари Владимировна Сыхова. Мари, это мой кузен, Дмитрий Аркадьевич Меркулов. — Как некрасиво это звучит, Александр! Мое имя. Идите, — вскинула она курносое личико — и с искорками в улыбающихся глазах зыкрнула на скромно улыбающегося Санечку, отправившегося ангажировать провинциальных барышень. Митя с вежливым поклоном запечатал на тонких, прозрачных пальчиках Мари мягкий поцелуй — ему не сложно, а девице приятно. Она и правда расцвела, вот только даже не попыталась это скрыть. Как ребенок, она улыбнулась и заискрилась глазами, повела плечиками, точно в попытке сбросить нервное возбуждение. Танцевать с ней было… удивительно. Митя осознавал, что был, ровно как и всегда, ведущим, но в танцевальных па его кружила именно девичья фигурка. Ее юбки шелестели, будто переживали кораблекрушение, густые и пышные волосы, схваченные в слабую прическу, кудрявились прядями. В какой-то миг Мите почудилось, что он танцует с одним лишь платьем — настолько Мари казалась невесомой. — Прогуляемся, быть может? — предложила она, едва музыка отзвенела. Ни бисеринки пота не было на открытом лице или мягких плечах. «Как-будто с облаком оттанцевал», — подумалось все еще изумленному Мите, и он с улыбкою принял приглашение девушки. Очень скоро Митя понял, что ветреность Мари распространялась и на ее нрав. — Я знала, всегда знала, как хороши будут Моранычи! Томилась в поместье, как муха в янтаре, и все мечтала, мечтала, oh comme j'ai rêvé!.. Ваш кузен, Николя… тот еще красавец, вы знаете! Grand, majestueux, comme un cheval cosaque! Да и вы хорош! — рассмеялась она, прижимаясь к его телу и тут же возобновляя возбужденный шаг — словно поставила перед собой цель, занимаясь оскорблениями Мити, оббежать каждое деревце. — Господи, я бы вышла за него замуж! Да и видит Бог, что не только то… Я путано говорю, да? Est-ce que je parle hors de propos? Pardonnez-moi, s'il vous plaît, j'ai grandi en France; la France, Genève, c'est plus cher et plus proche de moi! Митя мысленно взвыл. Вернувшись в залу, он решительно повел щебечущую девушку сквозь собравшийся люд. Завидев, что любезный кавалер ведет ее прямиком в пекло любви, Мари сокрушенно ахнула прямиком ему в ухо и стала чистить перышки, хотя до того занималась рассуждениями на тему чудесного запаха парфюма Мити. На том спасибо ей… Николя, завидев кузена, снисходительно усмехнулся, но, приметив его барышню, сокрушенно выдохнул, и по его губам Митя прочел такое страшное слово… — Стрибожевна… — Мари Сыхова, — отрекомендовал Митя, пыхнув раздражением, и вложил ладонь девушки в руку испуганного Николя. Поймав его отчаянный, умоляющий взгляд, Митя улыбнулся: — Прошу, развлекайтесь. «Она к концу вечера вынудит его на колено сесть и кольцо ей протянуть. Да что там — сама все сделает». Заняв кузена и избавившись от излишне взбудораженной барышни, Митя направился проведать Ингвара, которого любезно занял разговором дядя Константин. — Позвольте, я украду Ингвара… Константин взглянул на Митю с явной усмешкой, и Митя, выделываясь дальше, взял Ингвара под локоть, как какая-то барышня, и повел его прочь, толкуя про то, как он устал. Ингвар мужественно выслушивал его откровенные жалобы, и Митя стал ловить его взгляды, рассматривать его чуть румяное от шампанского лицо, волосы, губы, которые тронул язык… Тут же горло Мити что-то пережало, и это же что-то дернуло его прочь, отрезая от мыслей. Санечка, хватавнувший его за воротник, стоял мрачнее тучи. — Припегалычи явились, — пояснил он, глазами блеснув в залу. В Мите вскипела кровь. Тут же он вспомнил все-все, связанное с фамилией сих Кровных Князей. Все скандалы, нередко разрушающиеся с помощью полиции (о чем Митя узнавал прямиком от отца), все интриги высшего света, цветущие около этого рода, древнего, как сама же суть их Силы. Эта самая Сила сейчас текла по залу, сплетаясь с сердцами всех собравшихся Кровных, и кипятила кровь, опьяняла, точно то не Сила была, а дым горящего опия. Все казалось нежным, веселым и очаровательно тугим и тяжелым. Митя не посещал бордели, но отчего-то он знал, что именно так в них и бывает. Во рту у него пересохло. — Т-те самые Припегалычи? Которые владеют половиной публичных домов Петербурга и Москвы? — Митя поймал дикий взгляд Ингвара и застонал, жалея его, бескровного, не чуявшего этого очаровательного блаженства. — Без которых ни один громкий кутеж не обходится и новый год не празднуется?! Те самые, они здесь?! Санечка тряхнул его, схватив за плечи, но Митя уже слишком разнервничался, чтобы так просто оставлять сей факт. — Ты должен меня им представить! — Митя, нет. Тут только братья, сестры остались в Петербурге. — Какая разница! — Как это какая разница, — пролепетал Ингвар, но Митя уже отмахнулся от него. Чего уж доказывать мещанину, который женские… прелести… имел возможность лицезреть раз в году — весною, пока крестьянки на речке купались. А уж о Ингваровском навыке оценивания мужских красот и говорить не стоило. — Вы, Ингвар, как знаете, а уж я пойду и возьму от этого вечера столько, сколько смогу унести. — И ведь не лжет, — с тоскою заметил Санечка, когда Митя направился прямиком к Кровным братьям, уже устроившимся в компании губернаторши и стайки девушек — и хрупких юношей. Даже сестры Шабельские пристроились тут же. Ингвар поднял взгляд, и Санечка пояснил: — Дури-то у него навалом. Вынесет все. То, что не войдет в руки, схватит зубами. — Санечка покачал головой. — Вы не против выпить, Ингвар? — Я… нет. — Ингвар сглотнул вязкую слюну — и заодно комок нервных слез. — Не против. Бал семейства Меркуловых, Белозерских и Штольцев покинули ближе к четырем часам ночи. Мрачный и ворчливый более обычного Николя хвастал алыми отметинами на шее и челюсти, а Митя хохотал во все горло и вертелся так, что рисковал перевернуть дилижанс. Словом, любил Митя эти выходы в свет. Не всегда провинция разочаровывает.