POV: АНАДЖ
Он — мой герой. Он — мой наставник.
Он — сила, данная извне.
Он ангелом мне дан, Посланник,
И только с ним Ад не в огне.
Нас редко навещали друзья графа Вэльмос, что сначала было неловко, так как наше сожительство совершенно не складывалось из-за отсутствия взаимопонимания, но вскоре, отсутствие третьих и четвёртых лиц, стало отражаться на нашем общении, и оно стало более лёгким и непринуждённым. Я перестала чувствовать, тот напряг, который не покидал меня всё это время. Дом графа, наконец, принял свою пленницу и смог стать моим настолько, насколько это было возможно. Уже прошёл целый месяц, как я нахожусь у него в плену. Его характер почти перестал меня бесить, и я практически перестала реагировать на перемены в его настроении. Он даже стал мне немного дорог. В те минуты, когда он был добр и вежлив, я вполне могла спокойно с ним общаться. Иногда он делал мне одолжение и переставал быть занозой в заднице, а порой даже преподносил подарок в виде своего молчания. Ооо…. Это были воистину счастливые минуты в моей жизни пленницы. В эти мгновения я могла побыть наедине со своими мыслями, а не с его философскими изречениями, которые преследовали меня как тень, куда бы я ни пошла. «Хозяин-барин» — граф умел пользоваться этой мудростью во всех нужных и ненужных проявлениях, что совсем не было во благо моему спокойствию. С того момента, как он забрал меня в свой замок, для якобы моего же спасения, я перестала олицетворять себя с личностью, имеющей право на какое-то своё пространство и даже мысли. Граф был повсюду и его слуги преследовали меня, куда бы я ни пошла. Сегодня он ушёл на охоту без меня. Вернее, я сделала вид, что не успела ещё почувствовать жажду. Конечно, это было обманом, но небольшим, чем его, а он мне лгал во многом. Это я понимала, даже своим скудным, как он считал, умишком. Граф вообще никогда не упускал случая принизить меня, зная, что я слабее его и не смогу дать сдачи. Хотя грызануть его и перекусить артерию, было мне под силу. Я целый день скиталась по лабиринтам его замка и, наконец, добрела до башни. Какая же она просторная и светлая. Три огромных окна, делали её, просто светлицей какой-то, ну на логово зверя это место не тянуло точно. Конечно, я знала и помнила, что этот замок принадлежал ему ещё тогда, когда он был человеком, но я не думала, что мститель, может быть так сильно привязан к месту. Сейчас в свете новорождённой луны, вся башня переливалась серебряным светом и наполнялась музыкой ночи. Так красиво. Так маняще. Тут было приятно находиться одной, вернее, делая вид, что я не слышу дыхание слуг скрывающихся в тени колонн. Пока я разглядывала в одно из окон ночной лес, ко мне сзади подкрался граф. Я, конечно же, заранее прочитала его мысли и совсем не испугалась, но сам факт попытки, остаться незаметным, меня позабавил. Он иногда забывал, что не только он является потомком Тьмы.Во избежание нежелательных ситуаций
мы способны совершать много глупых поступков,
ведь инстинкт самосохранения уводит нас от любой опасности,
а желание докопаться до правды, так и заманивает
в путы безумных противоречий.
— Как охота? — я старалась сохранять свой голос равнодушным и холодным. Показать ему свою заинтересованность мне хотелось меньше всего. — Она тоже любила наблюдать из этой башни за происходящим на улице. — граф Вэльмос проигнорировал мой вопрос так грубо, что я даже опешила. Став рядом со мной, он замер и в этот миг напоминал скульптуру. — Она? — я не сразу смогла понять, о ком он говорит. — Моя графиня, — его голос звучал грустно и обеспокоенно. Именно сейчас мне не хотелось ничего говорить. Я прекрасно понимала, как ему больно и одиноко без неё. Эта тоска была пропитана многовековым одиночеством. Для этого не надо было читать мысли, всё было отражено в этих пустых серых глазах. — Она всегда приходила сюда, когда я уходил на охоту или уезжал по делам графства. Стояла около этого окна. Именно этого, — он усмехнулся — и смотрела мне вслед. Моя графиня могла простоять так несколько часов, конечно, если наши дети не прибегали к ней, — граф смотрел в окно так, словно видел в нём её отражение — а по возвращении, бежала изо всех сил мне навстречу, чтобы, опередив детей, поцеловать меня первой. — на лице графа появилась нежная улыбка. — И ей всегда это удавалось. Каким-то образом она всегда обгоняла наших сорванцов и кидалась на мою шею, крепко обвивая руками. Я всегда чувствовал, как сильно она скучала по мне. Воспоминания о жене, сделали его намного нежнее и человечнее. Тот зверь, которым он любил казаться, куда-то исчез и на его месте появился вполне нормальный юноша, способный на весь спектр эмоций. — Моя графиня, умела всегда быть нежной и ласковой, и это несмотря на свой скверный характер. Ооо…. Знала бы ты, как порой она меня злила, — это прозвучало с такой любовью, что моё внимание окончательно отдалось в руки его рассказа. — Я не находил себе места в своей ярости, хотел забыть её навсегда, уйти и не возвращаться. В своём упрямстве равных ей не было. С самого детства, когда нас лишь пообещали друг другу родители, желая соединить воедино два графства, она делала всё, чтобы этого союза не случилось. Графиня, тогда ещё Стилз, была хуже любого мальчугана, стремящегося навредить и напакостить. Её характер был несносен, но именно из-за него я так сильно и полюбил её. Моя графиня, была неподражаема в своём гневе и ярости, и так забавна и беззаботна в проявлении своей любви. Я не помню ни одного случая, когда она бы мне уступила без спора. Это было невозможно. Всегда, исключения не имели место быть, она пыталась склонить меня к своему мнению, и самое смешное, ей это удавалось, — граф посмотрел на меня — моя графиня была самой мудрой женщиной из всех, кто, когда-либо жил на этом свете. Она сочетала в себе, детскую непосредственность и многовековую мудрость. Всё в ней было прекрасно и совершенно. Мне становилось дискомфортно. Чем дальше он углублялся в свой рассказ, тем сильнее я чувствовала боль его сердца. Никогда раньше я не могла представить, что кто-то способен так сильно любить женщину, а тем более что так любить может бессмертный. Каждое слово графа о его графине, теплом разливалось по моему холодному телу, и согревало давно омертвевшие органы. В конце концов, я отошла в другой конец башни, оставив всё пространство графу. Он слишком погрузился в себя, чтобы замечать кого-то ещё и уж точно, его не должны были сбивать мои мысли. Едва уловимые отдаляющиеся шаги слуг, прозвучали в полумраке, давая понять, что теперь мы остались наедине. Я понимала, что сейчас графу надо попросту выговориться, чтобы отпустить ту боль, которая терзала его душу. Если бы я не могла читать его мысли, то, возможно, и не относилась бы к этому потоку исповеди серьёзно, но с самого первого дня моего здесь пребывания, мне было известно о его боли. — С приходом моей графини в мою жизнь, я впервые почувствовал вкус этой самой жизни, настоящей, а не той, к которой меня принуждали мои родители. Она смогла подарить мне несколько десятилетий неземного блаженства души и тела. — А как вы познакомились? — ну вот, моё любопытство опять взяло надо мной верх, и надо сказать, граф удивился тому факту, что я его всё-таки слушаю. — Да на охоте мы познакомились, — он рассмеялся — она была очень непослушной дочерью своих родителей, да и даже больше сыном, к их досаде. Её привлекало всё то, к чему ей не было доступа, поэтому она попросту взбунтовалась. Сначала втайне, потом уже нагло и открыто, стала сбегать на охоту в мужских костюмах, иногда даже и в женских. Её никогда не волновало, кто что подумает и скажет. Если захотелось, значит, непременно нужно это сделать — вот её жизненный принцип. На одном из таких её «хотюнчиков» мы и познакомились. Она тренировалась в стрельбе из лука, и случайно, или по неуклюжести своей, чуть не попала в меня. Стрела пронзила дерево, находящееся от меня всего лишь в пяти сантиметрах, можно сказать, прямо перед моим носом. Естественно, я был в ярости и кинулся искать того наглеца, который решил умереть раньше времени, да ещё и стрелять на моей земле. В итоге того смертника я так и не нашёл, но встретил в кустах розы, прекрасные женские глаза, которые сразили своей красотой и лишили меня сна. Она надеялась скрыться от меня, но я был хорошим охотником всегда, — глаза графа сияли. Он получал истинное удовольствие от своих воспоминаний. От его рассказа веяло теплом, обволакивающим в свои объятия. Я могла во всех красках представить их знакомство и те эмоции, что были испытаны каждым из них. В те времена и с теми законами и правилами, что были тогда, сложно было найти истинную любовь, ведь все сосредотачивались на усилении влияния позиций. — Я протянул ей руку, чтобы помочь выбраться, но она её оттолкнула и отстранилась назад, ещё глубже в кусты. Эти глаза, эта игривая улыбка… Меня покорило всё, что было в ней. Я просил её выйти, назвать имя, но она отстранялась всё дальше, а кусты розы не давали мне пробраться к ней. В итоге она исчезла, так и не назвав мне своего имени. Я скакал за ней, пытался разыскать, но она исчезла. Как будто растворилась. Я места себе не находил. Несколько дней не ел и не пил. Звучит как в детских сказках, но это было реальностью. Я сошёл с ума от её глаз. Они стали моей навязчивой идеей, моим кошмаром и моим раем. Около месяца я метался из угла в угол, пока не решил, что, скорее всего, она живёт в моём графстве. Устроив бал, я пригласил всех девушек, женщин, и даже бабушек с внучками к себе в замок. Я искал эти глаза. Искал эту улыбку. Искал её чёрные локоны. Но не нашёл. Совсем уже отчаявшись, я принял предложение о слиянии с соседним графством. Раз уж родители когда-то об этом договорились, раз уж мне не удалось найти ту, кто встретилась в лесу… Я просто сдался. В то время союзы скрепляли браком детей и это было нормой. Я принял волю отца и согласился жениться на дочери великого и отважного графа Стилз, чьи территории были гораздо обширнее наших, а войско превышало наше раза в три. Граф Вэльмос коснулся рукой оконного проёма и с нежностью провёл рукой по тёплым камням, словно пытался вобрать в себя остатки нежности графини. Его лицо было нежным, мягким и располагающим к общению. Впервые за такой долгий период общения с ним, я могла видеть его без притворных угрожающих масок. — В день свадьбы, я даже смотреть на неё не хотел. И вот за час до церемонии, в мои покои в свадебном платье влетела эта самая графиня Стилз. Такая злая и возмущённая, что я уже испугался, что придётся жить с какой-то истеричкой, но, посмотрев в её глаза, сердце забилось ещё сильнее, чем тогда на охоте. Те самые глаза. Те самые губы. Передо мной стояла моя навязчивая идея, и мой каприз. Но, уже тогда я знал, что именно она моя судьба. Она кричала так громко, что слуги сбежались и подслушивали под дверью. Сказав, что никогда не станет моей женой, она развернулась и почти открыла дверь, чтобы сбежать прочь, но я успел схватить её за руку и остановить, прежде чем она переступила порог. Эти глаза смотрели на меня с такой ненавистью и злобой, что становилось не по себе, но потерять её теперь, когда, наконец смог найти, я не мог. Уже не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы убедить её, но она согласилась дать мне шанс. Свадьба в этот день не состоялась, но она позволила за собой ухаживать. На мгновение, лишь на мгновение, он посмотрел на меня и, улыбнувшись, рассмеялся. Он был благодарен мне. Благодарен так сильно, что я чувствовала это на подсознательном уровне. — Отец моей графини был очень недоволен, и эта злость довела его до инфаркта. Он умер через неделю после несостоявшейся свадьбы. Именно эта трагедия и сблизила нас с моей графиней. Через полгода мы сыграли свадьбу. Мне тогда исполнилось двадцать, а ей было уже семнадцать. Я смог добиться главного — она любила меня так же сильно, как я её. Мы могли часами просто прогуливаться по замку или нашему парку. Просто молчать или говорить ни о чём. Ничего в нашем существование нас не тяготило, мы были действительно дополнением друг друга. Рассказ графа не мог не тронуть даже такое холодное и мёртвое сердце, как моё. Его трепет и волнение, во время рассказа о графине, заставили меня тоже полюбить её также сильно, как любил её граф. У меня вызвал искренний интерес характер этой особы, хотя бы потому, что она смогла покорить этого несносного упрямца. Конечно, в то время, когда они жили, всё было иначе, но чувства остаются неизменны никогда. Наблюдая сейчас за графом, я видела совсем другого, непривычного мне мстителя. Он стал человеком. Пусть и на считаные минуты, но человеком, способным на чувства. Я знала, когда он закончит рассказ, станет опять тем же геморроем, который будет сводить меня с ума. Но сейчас, я наслаждалась и получала истинное удовольствие от того, каким он был в данную минуту. Мы молча спустились с башни и направились по серому коридору в комнату графа. Смотря на эти стены сейчас, я представляла в них графиню. Почему-то именно сейчас, всё в этом замке было как никогда раньше её и принадлежало только ей. Я чувствовала себя в гостях у графини, а не в плену у графа. Темнота и сырость стали так привычны и близки моему сердцу, что больше стены замка не отталкивали, а, напротив, обнимали меня и пропускали через себя. Идя сейчас рядом с графом, нога в ногу, мне почему-то представилось то самое прошлое, рассказ о котором он начал. Я не могла представить прекрасного лица графини, но почему-то чувствовала, что именно так, слегка поодаль, она всегда шла за своим мужем. — Она очень любила эту дорогу, — как-то слишком неожиданно раздался голос графа, прервав мои мысли — каждый день она следовала этим путём и ни разу он не надоела моей графине. Перед тем роковым днём, она как раз собиралась украсить этот коридор картинами, — он показал на пустые рамки, висящие на мраморной стене — именно здесь, должны были висеть портреты наших детей. Она хотела сделать замок, все его части, более открытыми и приветливыми, ей он казался серым и мрачным. Как только она не старалась его оживить, постоянно что-то переставляла, меняла, заменяла. Слуги то ненавидели, то восхищались ею. — наконец мы подошли к его покоям. Войдя в них, я была обескуражена. В свете луны они выглядели совсем одинокими и покинутыми, как будто здесь уже много столетий никто не спал. Кровать была аккуратно заправлена очень старыми, но чистыми шелками. Это меня удивило. Неужели здесь кто-то убирает до сих пор, ведь он ни одного слугу не впускает в эту комнату. Напротив, кровати стоял очень красивый и ухоженный женский будуар с огромным зеркалом и кучей тюбиков с духами. По краям стояли готические торшеры и засохшие цветы, не могу даже и не хочу представлять, сколько лет они уже здесь стоят. — Я помню аромат цветов, которые она любила, — он отвернулся от будуара и неохотно подошёл к окну — даже сейчас. Единственное, что мне осталось от неё, это запах её любимых бергунзий. — он усмехнулся. — Такое смешное название для полевого цветка. Когда я обращаюсь в мстителя, то всегда ищу их запах. Это единственное, что осталось мне от неё. Я могу часами сидеть в поле и нюхать эти, так раздражавшие меня в прошлом, цветы. Они стали моей отдушиной и той единственной ниточкой, связывающей меня с любимой графиней. Сейчас в свете луны граф был ещё прекрасней. Его черты были прорисованы лунным светом от и до. Печаль и боль в его глазах отражалась в стекле и расплывалась по комнате вместе с лунными лучами. — Я всегда думал, что моя любовь к ней была неопытностью и результатом моей бурной юности, — он посмотрел на луну с нескрываемой злобой — но даже через века, я продолжаю её любить. Ни на секунду, ни на одно-единственное мгновение, я не могу забыть её образ. Силуэт моей любимой графини преследует меня повсюду, — он сжал правую руку в кулак, а левой облокотился на стекло — и чем дальше, тем он сильнее схож с этими чёртовыми бергунзиями! — граф ударил по стеклу, разбив его, но даже не почувствовал боли, хоть я и заметила просочившуюся каплю крови. — Возможно, это просто моё последнее воспоминание о моей прекрасной графине. Я проклял свою душу, обрёк себя на вечные скитания и терзания, надеясь, что хоть на мгновения смогу забывать о ней, — граф Вэльмос не отрывал свой взор от луны — но вместо этого, обращаясь в свою нынешнюю сущность, я лишь сильнее чувствую её присутствие. Я как ненормальный бегу на запах, который хоть как-то отдалённо напоминает мне жену и иногда, мне кажется, что я обретаю её вновь. Вот она сидит с нашими детьми на лугу и играется с любимой собачкой нашей дочери, собирает букеты полевых цветов, — он улыбнулся — даже сейчас не могу понять, почему она так любила именно полевые цветы, как по мне, так их запах отвратителен. Моя графиня могла нюхать их сутками напролёт и постоянно весь замок наполнялся их вонью. — наконец, он отвернулся от окна и посмотрел на картину, на которой были изображены их дети. — Я не знал, куда от этого скрыться, но её улыбка заставляла меня смириться даже с этим. Разве можно было сопротивляться её прекраснейшей улыбке и глазам, в которых я мог скрыться ото всех бед и несчастий. Слушая его рассказ, моё самочувствие ухудшалось. Такая боль и столь сильная любовь истощали. Мне было невозможно представить, насколько сильно он страдает и я неосознанно начала перенимать на себя его эмоции. — Только она могла подарить мне покой. Я был так юн и так влюблён, что просто светился от счастья. Тогда я был уверен, что это навсегда. В мире существовали лишь мы вдвоём и наши дети. Никто и ничто не могло нас разлучить. Вот таким слепцом я был. Сейчас мне остаётся лишь слепо протягивать руку её образу в надежде, что когда-нибудь она возьмёт её в свою белоснежную ладонь и сожмёт тонкими пальцами. Вот тогда мы вновь пройдёмся по нашему графству такие же счастливые, такие же юные и такие же смертные. — последнее слово далось ему с явной тяжестью. — Это глупая надежда того юноши, каким я был прежде и безысходные мысли бессмертного, коим я сейчас и являюсь. Скорее всего, если бы нам был дан шанс встретиться вновь, она возненавидела бы меня. Я стал монстром во имя любви и мести, но этого не сможет оправдать ничто на свете. Теперь я обречён на вечные скитания в одиночестве, и никто не сможет согреть моё сердце, как это делала моя графиня. Нет теперь ни сердца, ни графини. Пустота. Безысходность. Жажда. Злость. Я — это копилка всего, что убило мою семью и того, что ненавидела моя… — он запнулся — так или иначе, мне остались лишь далёкие и наивные воспоминания, лишь призрачные образы, которые никак не могут скрасить моё существование.