На границе наших страхов, погружаясь в бездну лжи…
Ожидая ярких знаков, мы от истины ушли.
В одном шаге от обрыва крылья выпрямить нет сил
И, боясь упасть, кровь взвыла, вихрь чувств нас закружил…
— Ну, вот я снова и оказалась здесь. — мгновение, которого мне приходится дожидаться каждое смертное рождение. Жизнь заканчивается в тот момент, когда ты перестаёшь дышать — по крайней мере, это одно из ключевых понятий смерти физической оболочки. Думаю, меня это не особо волновало во время скитаний по смертной жизни, ведь мне никогда не удавалось почувствовать себя по-настоящему живой. Мне словно не хватало места там, куда запихнули мою душу. Иногда я даже ставила себе основной задачей на рождение — ощутить это странное понятие и испытать через собственные эмоции состояние жизни, не то, что идёт в тандеме с основными физическими функциями, а то, что возможно испытать на ментальном уровне. Только мне так ни разу этого и не удалось. Я просто проходила через все задачи конкретной жизни, автоматически осуществляя необходимые для данного рождения цели. Оказавшись сейчас в темноте, мне хотелось скорее провалиться в Пустоту и завершить это бессмысленное скитание, истощившее энергетические запасы моей души. Я устала идти дальше и не видеть движения вперёд. Конечно же, я знала, что стою сейчас у входа в когда-то прекрасный сад, нынче превратившийся в подобие иссохшей пустыни, и стоит мне протянуть руку вперёд, я коснусь арки, которая была отстроена лунными стражами, а вокруг появится давно забытое убранство, на возвышении проявится дом семьи Амун-Сеп-Фан и на мгновение мне удастся вспомнить эмоции счастья, что когда-то тут было испытано. Только воспоминания неспособны насытить нас энергией, напротив, через них мы истощаемся, ведь отдаём всего себя в прошлое, которое никогда уже не сможет случиться. Но у меня нет вариантов. Протягивая руку в темноту, я просто хочу как можно скорее закончить с очередным переходом в никуда. Ледяной лунный камень обжигает кожу и вокруг пробивается свечение, взявшееся из ниоткуда. Сама же арка напоминает подсвечник, который заботливо оставили родители для своего боящегося темноты ребёнка. Даже забавно, как необычно смотрится это витиеватое строение, одиноко стоящее в лишённом всякой жизни поле. Грустно видеть, как пришёл в уныние и запустение некогда прекрасный и цветущий сад. Но даже в таком состоянии он продолжает иметь для меня ценность, и я готова отказаться от всего, что мне способна дать любая обычная жизнь ради краткосрочной прогулки здесь. Несмотря на то что физическая оболочка в эту минуту была мертва и, думаю, уже лежала в морге, я всё ещё рефлекторно ощущала холод. Каждый шаг доставлял странный дискомфорт, понять происхождение которого мне не удавалось. Казалось, что температура меняется каждую минуту. Это самое забавное — в момент выхода души из тела, мы по привычке продолжаем испытывать дискомфорт от рядовых вещей. Это даже мило, ведь душе словно напоследок дают ощутить все привычки жизни. Стоя сейчас перед лестницей из тринадцати ступеней и рассматривая высокие колонны входной группы, словно растворяющиеся в тумане, я не могу не восхищаться величием этого дома. Мы отстроили его, желая жить нашей маленькой семьёй вдали от дворцовой суеты. Даже сейчас я помню все наши мечты и надежды. Мы были такими наивными и настолько сильно влюблёнными, что не могли увидеть всего, что нас тогда окружало и что творилось за стенами нашего счастья. Идти по ступенькам тяжело и кажется, что мои ноги погружаются в мрамор, который подобно зыбучим пескам заключает тебя в плен. Это ещё одно испытание, которое каждый раз приходится проходить несмотря ни на что, ведь Высшие видят в подобном своеобразное развлечение. — Нас всегда было семеро. — я устало вздыхаю и облокачиваюсь на стену. — Семь одиноких скитальцев, не имеющих возможности обрести счастье и найти свой дом. Куда бы мы ни шли, мы всегда были одиноки, — душа настолько поглощена болью, что я не замечаю холода от стены — и, лишь обретая друг друга в новой жизни, на некоторое время нам удавалось побыть счастливыми. Хоть на короткое мгновение. В этом многотысячелетнем скитании, через которое нам приходится проходить, урывки человеческой жизни кажутся никчёмными. Словно нас прокляли сами небеса и обрекли на вечное скитание. Но это было не так. Жизнь любит загонять нас в ситуации из которых достаточно тяжело выбраться, ведь только так можно взрастить посеянное душой зерно. Мне не известно был ли ты рождён в этом столетии, искал ли меня, касался ли этой дверной ручки. В моей голове так много мыслей, но ни одна из них не способна прогнать волнение, сжимающее сердце. С каждым моим приходом эта дверь всё тяжелее поддаётся толчку состарившихся рук, но тем не менее дубовый массив поддаётся и раскрывает передо мной не изменившийся за столетия дизайн. Огромное зеркало напротив входной двери в деталях прорисовывает все мои морщины и несовершенства. Я улыбаюсь этой состарившейся ворчунье, но не могу найти в себе силы переступить порог. Каждый раз, совершая этот шаг и входя в этот мистический саркофаг наших воспоминаний, я испытываю дрожь по всему телу, а сердце сжимается от боли, останавливая дыхание. В моих жизнях мне приходилось совершать так много безрассудств, но страх во мне вызывает лишь это незатейливое пересечение порога.Однажды необдуманно проведённая линия
способна перечеркнуть всё возможное будущее.
Будучи людьми, мы редко задумываемся о последствиях
скоропостижно принятый решений.
Все мои жизни заканчиваются и начинаются именно здесь и только эти стены омыты, а полы пропитаны моими слезами. Стоит мне прийти сюда, я сразу же вспоминаю всё, что переживала каждую мою жизнь, но мне ни разу не удавалось пережить те моменты счастья, что зародились в этих стенах. Ты когда-то просил забыть всё несчастье и запомнить только радостные моменты, делающие меня счастливой, но ты не учёл, что даже боль, пережитая с тобой, для меня была счастьем. Этими решениями мы собственноручно прокляли себя, обрекая на вечный поиск друг друга. Мне жаль, что у нас не хватило смелости отстоять нашу любовь. Мне больно оттого, что даже спустя столько столетий мы заложники судьбы, не имеющие возможности обрести друг друга даже на короткий обрывок одной-единственной жизни. Мне грустно, что наши души застряли в череде никуда не приводящих реинкарнаций, без возможности обрести долгожданный покой. Пока ты для меня и есть вся моя жизнь, воздух и биение сердца… Пока я для тебя каждая капля дождя и песчинка мироздания… Мы будем прокляты и потеряны друг для друга. Суровое наказание за желание познать любовь. — Что ж, здравствуй, — переношу ногу и усмехаюсь. Удобные туфли сразу же сменяются на золотистую лодочку на каблуке — значит, в этот раз мы играем в царскую роскошь. Шаг. Всего один шаг. Я с усмешкой осматриваю помолодевшие руки, аккуратный маникюр и браслеты из моего прошлого. Ещё секунда и на среднем пальце левой руки появляется фамильный перстень, а безымянный палец правой вновь сковывает обручальное кольцо твоего дома. Слёзы застывают на глазах, и в зеркале отображается та, чьё сердце билось всегда лишь для тебя. Она так же прекрасна, как и в день своей свадьбы. Пухлые персиковые губы неизменно изображают лёгкую улыбку, которую требует этикет. Огромные глаза, даже в момент грусти и тоски, ярко выделяются на белоснежном лице, покрытом румянцем, а их бирюзовый цвет подчёркивает золотые одежды. — Значит, золото, — я смеюсь. Не могу сдержать смех от всей ироничности данной ситуации. Я ненавидела, когда отец одевал меня в одежды, подчёркивающие мой статус, а теперь и дом отличился гостеприимством. Струящаяся лёгкая ткань спускается до самого пола, игриво отсвечивая пламя свечей, обрамляющих зеркало по бокам. Мне снова семнадцать по внешним меркам смертного мира и я снова одна в золотых одеяниях, купленных кормилицей. Грёбаная ироничная цикличность. — Ладно, побуду сегодня принцессой, — подойдя к зеркалу, я касаюсь рукой холодной поверхности и провожу по лицу своего отражения — твоя красота всегда была твоим проклятием, Анаджамун. Моё отражение завораживает и чарует. Даже испытав так много боли, предательства и пыток она всё ещё прекрасна. В ней всё ещё теплятся вера и надежда. Жаль, что я растеряла все эти прекрасные её черты характера. Смотря на эту себя, я понимала, что платье подчёркивало королевскую стать этого лица. Верхняя часть, облегающая фигуру, полностью покрывала все участки кожи, заканчиваясь у подбородка, а расклешённая юбка в пол была символом невинной непокорности и преданности. Теперь я понимала этот выбор и принимала его. Тугой пучок на голове, на удивление не приносил дискомфорта, а вставленная в него шпилька ручной работы вновь заставила меня плакать. Я помню, как ты её дарил мне. Тот день был прекрасен. Каждое воспоминание о тебе — разъедающие душу слёзы. Это лучшие моменты моей жизни и единственное счастье, что удалось мне познать. Ощущение безысходности становится настолько сильным, что я с трудом могу удержаться на ногах. — Возьми себя в руки, — мне удаётся вспомнить, какого это, вырисовывать на своём лице улыбку, вопреки желанию кричать от боли. Я с трудом отвожу взгляд от зеркала и переступаю порог гостиной. Откуда-то взявшийся ветер раздувает юбку, и я автоматически поднимаю взгляд. Белоснежные шторы развиваются по комнате, вызывая восхищение. Это, действительно, очень красиво и таинственно. В этот раз улыбка вышла искренней, но стоило шторам опуститься, как я застыла на месте, превратившись в золотую статую. Панорамное окно занимало всю стену и за ним огромная луна, кажущейся так близко, что её можно притянуть к себе. Но даже вся эта красота уходила на второй план, ведь на фоне луны виднелся мужской силуэт. Я знала этот силуэт в мельчайших деталях. Высокий, статный, Лунный Рыцарь с по-царски соединёнными руками сзади. Его камзол слегка развивался на ветру и напоминал мне далёкий год нашей последней встречи, когда мой Кённесепан точно так же ожидал меня у этого окна. — Ты задержалась, — его голос звучит ровно и умиротворяюще — я заждался тебя, Анаджамун. — Кённесепан? — мне с трудом верится, что спустя три жизни, я наконец-то дождалась нашей встречи. — Я перерождалась так много раз, что сбилась со счёта и лишь тринадцать раз мы были вместе… — Прости, что не мог рождаться каждый раз, — мой Лунный Рыцарь поворачивается, и я истерично отступаю назад. Мне не верится, что это он, что он пришёл, что он рядом. — Твоё лицо… — слова застревают в горле — я уже устала вспоминать его, выискивая в памяти — даже в ореоле лунного света я могла разглядеть шрам, покрывающий его лицо ото лба и до губы. Этот шрам он получил, защищая меня от принца Чисон, когда я только стала совершеннолетней. Его чёрные глаза, напоминающие тьму и научившие меня не бояться мрака. Его тонкие линии губ, придающие ему чрезмерную суровость. — Я пришёл. Я смог прийти к тебе, — мой разум мутнеет, в то время, как твой силуэт приближается — прости, что мой путь к тебе был столь долгим. — Я боялась, что цикл твоих перерождений изменился, — слёзы предательски застилают глаза, но даже в их пелене я могу разглядеть твой взволнованный взгляд — что больше нам не позволят пересечься даже в нашем доме. — Мои жизни гораздо дольше твоих, — ты обнимаешь меня и прижимаешь голову к своей груди — и как бы я ни пытался, мне не позволяли ускорить окончание этой жизни. — Под «ускорить» ты имеешь в виду? — я хочу поднять глаза, но ты прижимаешь меня с большей силой, отвечая жестом на мой вопрос. Мне становится жутко, ведь это означало, что нас держат в жёстких рамках, из которых мы не можем вырваться. — Анаджамун, Луна моя, — я чувствую, как на волосы падают его слёзы. — Королева моя, мы обязательно сможем найти выход из этого. Мы сможем. — Мы ищем этот выход уже десятки тысяч лет. Сколько же ещё мы будем скитаться среди многообразия смертных воплощений и проживать совершенно ненужные нам судьбы. — Столько, сколько потребуется, — голос Кённе звучит слишком равнодушно и это пугает меня так сильно, что я беспомощно спадаю в его объятиях. Моё тело отказывается слушаться, словно этими словами он вонзил в моё сердце кинжал. — Амун, мы наказаны создателями Вселенной и этот бой не мог пойти по простому сценарию. Наше наказание необходимо выдержать с высоко поднятой головой. Мы не имеем права сдаться. Заботливо придерживая меня, он опускается на пол и прижимает к себе, заключая в крепкие объятия, которые я не смогу разорвать, даже если сильно захочу. — У меня нет сил проживать не мои жизни… — мне хочется плакать, но я не смею отравлять это прекрасное мгновение грустью, которой и без того пропитан воздух нашего дома. — Это твои жизни. Твои! В каждом рождении это ты. Только это ты, рождённая для исправления ошибок себя той, что принадлежит мне. — Я не понимаю, откуда в шкатулке моих проступков так много прегрешений, что я уже более пятисот жизней проживаю в агонии самобичевания. Чем я это заслужила? — Раз нас направили именно на такой путь, Луна моя, мы обязаны его пройти. Заслужили мы или нет, но мы не сможем ничего исправить, — его пальцы распускают пучок моих волос и тяжёлые локоны падают на плечи — или просто нужно набраться сил, Амун. Мы будем держать друг друга за руки. Обязательно будем, — соединив наши руки, Кённе поднимает моё лицо и наши взгляды соприкасаются. — Просто пообещай мне быть сильной и не сдаваться. — Твои последние жизни загадили твой лексикон, принц Кённе. Вы слишком сильно полюбили слово «просто», особенно учитывая, что именно к нам-то оно относится в меньшей степени. — Принц Кённе, — ты усмехаешься, — я так давно не слышал этого обращения, — твои губы касаются моих — давай не будем терять драгоценные часы на пустое обсуждение. Большелуние было создано для нас… — Раз в сто лет взойдёт большая Луна, осветив своим светом беспроглядную тьму и превратив ночь в серебряный день и тогда Лунные возлюбленные найдут путь в свой дом, чтобы на рассвете совершить переход в новую жизнь. — касаясь его шрама, я вздрагиваю. — Я помню это наизусть. Помню каждое слово, несмотря на внутреннее желание забыть. — Это последняя наша встреча в этом месте. — Что? — Я принял предложение Аэросталь и готов получить крылья. Это поможет нам с… — Каким образом это может помочь нам, Кённе? — Я перестану перерождаться и смогу какое-то время контролировать твои рождения, чтобы в нужный момент прийти к тебе в теле смертного. — Ты сам-то понимаешь, насколько это глупо? — Это шанс, Анаджамун! Хороший шанс изменить хоть что-то. — Я так могла видеть тебя хотя бы иногда, а теперь… — Теперь нам придётся найти иной способ видеть и чувствовать друг друга. Да и потом, ты далеко не всегда рождаешься в смертном обличии. — Ты сбегаешь… — Нет. Я меняю траекторию движения. Мы испробовали достаточно многое, но пока не пришли к желаемому результату. Раз мы зашли своими действиями в тупик, я предпочитаю испробовать иные методы. — Ты прав. Прости. — прижимаюсь к нему так сильно, как только могу. Единственное желание в данное мгновение, слиться с Кённе в единое целое и уже никогда не разъединяться. — Доверься мне, Анаджамун. — Я всегда доверяю тебе и никогда не сомневаюсь. Просто твоё решение застало меня врасплох. — Понимаю. Я специально ждал нашей встречи, чтобы пойти на возвышение только после того, как лично смогу сообщить тебе эту новость. — Ты лишил меня надежды на единственно возможное краткосрочное счастье в момент моего перехода. — Я сделаю всё, чтобы ускорить наше воссоединение, и буду при каждом возможном случае навещать тебя. Наша любовь уже прошла через многое, и мы не позволим никому воспрепятствовать долгожданному соединению. Мы не имеем права потерять нашу любовь и то, что уже было создано. — Только разница лишь в том, что мы не люди и наша любовь иная. Она не способна закончиться или раствориться. — мне становится грустно не от осознания этого факта, а оттого, что в этом всём заключена суть нашего рождения и мы не способны разрушить данное условие. Нет. Мы любим лишь однажды. Один раз. А потом несём эту любовь сквозь века. И только если нам повезёт, мы находим кого-то, кто отдалённо напоминаем нам о потерянной любви и мы утешаемся в объятиях этого несчастного. Люди умеют красиво говорить, но они так мало знают о прописных истинах, которые создавались Вселенской семьёй. А нам приходится жить по этим правилам и законам. Ничто и никто не способны изменить законы души… законы сердца… законы любви… Это истины, записанные в подсознании любого смертного, долголета или бессмертного. Все мы разные, но внутри каждого из нас есть нечто общее — стремление познать истинную любовь.