Аз есмь

      Люцифер прекрасен.       Его тонкие золотые кудри рассыпаются от легчайшего ветерка и кажутся слишком эфирными, чтобы быть настоящей физической материей. Лицо, поистине ангельское, безупречно. Во мраке дворца владыки Ада оно величественно сияет собственным внутренним светом.       — Похоже, у меня нет выбора, Сон, — розовые губы Люцифера растягиваются в гладкой улыбке, — законы Ада распространяются даже на меня.       Его глаза — две тёмные галактики, яростно прожигающие свой последний оставшийся свет тысяч блеклых солнц. Это настолько же отталкивающе, насколько завораживающе. Тревожное, холодное зрелище, от которого замирают и ангелы, и демоны.       Морфей заглядывает вглубь этих тёмных звёзд и видит их историю сквозь эоны веков. Однажды Творец лишил эту галактику божественного света. Но Люцифер был обижен, яростен и упрям. Как обескровленный зверь, он впился зубами во тьму, стремясь заполнить себя тёмной материей взамен стремительной утекающей светлой. Он стал разъедающей скверной, коей никогда не должно было становиться чистое творение Господа. Даже сам падший ангел теперь вряд ли может сказать, сколько в нём осталось от прежнего Люцифера. Теперь в безупречном ангельском лице слишком тревожно отсутствует жизнь.       Сражаться с этой тёмной галактикой одновременно и огромная честь, и худший кошмар.       — Я принимаю вызов, — холодно повторяет Морфей, ни разу не дрогнув под насмешками кривляющегося демона. Для Сна не имеет значения, сражаться ли ему с одним демоном или с целым легионом. Но Люцифер… Люцифер — это совершенно иное.       — Сегодня нам выпала честь стать свидетелями легендарного сражения двух великих сил! — демонесса с половиной лица захлёбывается от переполняющего возбуждения, но её речь ни разу не запинается. — Два непримиримых противника столкнутся в старейшей игре, и лишь хитрейший достоин победы! Да начнётся же дуэль!       Легионы адских созданий ревут, воют, визжат, и их голоса, как оркестр испорченных инструментов, дезориентируют разум. Морфей не смотрит на них, не слушает их, он пришел сюда с единственной целью и поставил на кон собственное существование во имя неё. Его не сбить с толку.       В ответ на его решимость в глазах некогда самого прекрасного ангела зажигаются коварные искры. А может, это лишь игра воображения, вызванная бликами вездесущих адских огней.       Морфей не сжимает кулаки, не стискивает зубы от беспокойства. Он не боится. Но его тело камень, а рот закрыт. С равной вероятностью он либо уйдёт отсюда со своим шлемом в руках, либо останется гнить в этом мраке преисподней. На самом деле, вероятность последнего гораздо выше, и он прекрасно это понимает.       — Мой ход будет первым, — Люцифер не показывает ни яркого восторга, ни откровенного злорадства. Зачем, если ловушка уже захлопнулась, сомкнув на шее Морфея свои зубья? После, казалось бы, тихих слов своего повелителя демоны, оглушительно шумевшие, разом затихают, а крик приглушается до едва различимого шепота, уносимого ветром.       Две фигуры замерли друг напротив друга. Светлое симметричное лицо Люцифера сдвинулось и на самую крупицу мгновения ожило, выдавая трепет удовольствия.       — Я — зверь, что рыщет во тьме, — губы Утренней Звезды обволакивают каждое слово, наполняя их жутким смыслом. И Зверь идёт, сопровождаемый лихим туманом. Ночь — его слуга, тьма — его охотничьи угодья. Он тварь, у которой нет естественных врагов. Быстрые лапы загоняют добычу в угол, где нет спасения, и жертву настигнет пасть, полная клыков.       Морфей едва ли глядит на зверя, не отрывая чёрных угольных глаз от Люцифера.       — Я — охотник, — низко произносит Сон. Во тьме приглушенно гремят копыта. — Я неусыпно следую за зверем и убиваю его.       Всадник на черном коне настигает зверя, топча его копытами. Копье охотника взлетает и наконечник без сожаления входит в мягкую плоть между рёбрами. На лошадиных ногах остаются брызги крови и выдранные клочки грязного меха.       Люцифер меняется в лице. Вместо чувства собственного превосходства теперь читается почти шок, словно он не может поверить, что ему смеют возразить. Боль от раны, причинённой острым металлом, горит между рёбер Люцифера. Но этого всё равно недостаточно, чтобы поколебать владыку Ада. Сильный голос остаётся таким же ровным и высокомерным.       — Я — змея, скрывшаяся в траве. Мои клыки полны яда, и я кусаю охотника.       Чёрной лентой змея прыгает из засады, и реакция всадника недостаточно быстра. Змея оставляет злобные раны на незащищенном теле, яд быстро проникает в ткани организма, и охотник корчится, падая с лошади.       Морфей сбивается с дыхания и шатается на ногах, яд горит в его венах, боль ужасна. Его верный ворон, пришедший с ним в глубины Ада, испуганно прыгает на лапках и машет крыльями, каркая от волнения о хозяине. Но Сон останавливает его крики беспокойства, вновь поднимая решительный взгляд на падшего ангела.       — Я — орёл, пикирующий с небес. Я хватаю змею когтями и разрываю её острым клювом.       В этот раз Утренняя Звезда действительно, действительно вздрагивает, чувствуя, как его позвоночник вырывают из тела вместе с мясом. Легионы демонов, оскорблённые, ревут и свистят. Они желают Сну поражения, они бы набросились на него и разорвали его в тысячу раз более жестоко, чем то, как он обошелся — как он посмел — с Люцифером. Но это не их битва и они могут лишь сыпать оскорбления.       Ни Сну, ни повелителю демонов нет дела до них.       — Я — смертоносная бактерия, — выплёвывает Люцифер. — Я проникаю в тело орла вместе с мясом и поражаю его организм, заставляя его гнить изнутри.       Орёл слабеет в полёте, охваченный болезнью. Он беспомощно опускает крылья и падает с небес, теряя свои перья. Морфей ошеломленно задыхается. Клетки его тела стремительно гибнут, органы отказывают, а нервы кричат в агонии смертельной лихорадки. Цепляясь за ускользающий рассудок, он медленно ворочает языком и парирует.       — Я — пожар… — молния срывается с небес и бьёт в сухое дерево. — Огонь, что убивает все бактерии.       Пламя вспыхивает и пожирает древесину. Погребальный костёр забирает мёртвого орла, и тело птицы растворяется в ревущем пламени, и бактерии внутри него превращаются в ничто.       Люцифер резко хватается за лицо и вскрикивает. Языки пламени лижут его кожу, плавя и превращая в пепел слой за слоем. Задыхаясь и трясясь от страданий, падший ангел впивается взглядом в Морфея.       — Я… потоп. Я… вода, что выходит из берегов рек и морей и тушит пожары.       Грозовые тучи сгущаются, гонимые свирепым ветром. Льётся дождь, от которого нет спасения, и реки переполняются. Тёмная волна поднимается над бушующими водами и затапливает берега. Вода несётся, не щадя ничего на своём пути, размывая землю и унося вырванные из земли деревья. Пламя умирает, поглощённое грязной пеной.       Нет слов, чтобы описать, что чувствует в этот момент Сон. Нет способа рассказать, как гибнет пламя, как остывают ошпаренные водой угли. Морфей чувствует себя так, словно всё его существование прекратилось вместе с огнём. Его глаза стекленеют. Демоны торжествующе аплодируют своему владыке.       — Я… — шепчет Сон, его взгляд пустой, его больше нет. Его жизнь погасла под толщей мутной воды. Но Сон отказывался проигрывать. Цепляясь за свои воспоминания (он ещё жив!), держась за свою цель (ему нужен его шлем) он продолжает шептать.       — Я… землетрясение. Я… тектонические плиты, что приходят в движение под земной корой.       Планета дрожит. Земля стонет, а древние вулканы пробуждаются. Подобно драконам, они извергают пламя и пепел, а небо застилает чёрный дым, подобный туче. Почва разверзается, обнажая глубокие потоки магмы в мантии Земли. Вода устремляется в разломы.       Люцифер выглядит так, словно хочет засмеяться. Он плавится и испаряется вместе с толщами воды, соприкоснувшимися с магмой, но ему смешно, и он до ран кусает собственный рот.       — Я — метеорит! — он сплёвывает слова вместе с кровью прямо в Морфея и торжествует от вида его испачканного чёрной кровью лица. — Я падаю на планету и уничтожаю её!       Одинокая планета, вращающаяся на своей орбите, не может избежать встречи с гигантским космическим телом, вошедшим в её гравитационное поле. Огромный камень горит, он почти так же велик, как Луна. Поверхность Земли раскаляется от удара и плавится, разлетаясь на клочки. Удар потрясает планету до самого ядра, и Морфей не может выдержать этого на ногах. Он падает на одно колено, тяжело дыша. Его угольно-черные глаза красные от боли, но он не отрывает взгляда от падшего ангела.       — Я… звезда. Мне безразличны метеориты.       Люцифер заворожён сиянием надвигающейся на него звезды. С благоговением он смотрит на давно им забытое солнечное пламя, сотворенное Отцом. Его мертвое сердце дрожит от воспоминаний, и его застарелая обида горячее пяти тысяч градусов по Цельсию. Но властелин Преисподни никогда не признает, что, показав Люциферу свет, который он потерял, Морфей причинил ему гораздо худшую боль, чем плавящий жар Солнца. Он хочет стереть этот свет, забыть, что он существует. Он уже давно часть Ада, где нет никакого света, кроме адского пламени. Жестокость искажает его идеальные черты лица.       — Я — чёрная дыра… Я пожираю звёзды.       Прекрасный Люцифер не отводит взгляд от Морфея, не догадываясь, что Сон видит в его глазах все его мечты и сожаления, о которых он сам не желает думать. Как он лелеет и ненавидит память о Рае.       Стереть. Разрушить. Истребить. Почему другие заслужили солнце, если он не заслужил? Чёрная дыра Люцифер жадно пожирает неспособную ничего с этим поделать звезду, мстительно отрывая от неё куски.       Проклятый свет.       Проклятый Бог.       Падший ангел ненавидит его так сильно. Он хочет посмеяться над жалким Творцом. Как Творец будет страдать, если отнять у него звезду за звездой? Пронестись по вселенной, стирая их одну за одной, пока ничего не останется.       Морфей видит все мысли Люцифера и его царапает знакомое чувство. Он испытывает это чувство каждый раз, когда входит в сны травмированных людей, видя там одиночество и глубокие сожаления. Он — Сон, и несчастье из чужого сна становятся его несчастьем. Как жесток, одинок и ранен Люцифер, брошенный и изгнанный из дома.       — Я — Галактика, — хрипит Морфей, с трудом стоя на четвереньках напротив такого же потрёпанного Люцифера. — Все звёзды, все планеты, все черные дыры лишь часть меня.       Морнингстар застывает, поглощенный видом звёздной спирали. Его золотые ресницы дрожат, а искусанные, но всё ещё прекрасные губы раскрываются в инстинктивном восхищении. Та часть, что по-прежнему оставалась ангелом глубоко внутри него, трепещет.       Но инстинктивное восхищение быстро исчезает, погребенное под ненавистью.       И Сон вдруг видит глубоко внутри своего противника, что падшее дитя Бога уже однажды раскаялось за восстание. Утопленный в сожалениях об утраченном доме, запертый в Аду Люцифер однажды позволил чувству вины поглотить себя. Обвиняя себя за проступок, сожалея. Но Бог не принял его раскаяния. Врата Небес остались заперты, Отец остался глух. А Светоносный ангел остался не нужен.       Это был последний раз, когда Морнингстар раскаивался в чем-либо.       Душа Люцифера — потемневшая галактика. Его сияние потухло, а сердцевина опустела и погибла, и теперь горит лишь только обида.       — Я — вакуум, — холодно говорит владыка Ада. — Я энтропия космоса. Существование материи заканчивается во мне.       Сон почти забывает, где он и ради чего здесь оказался. Его одолевает ужасное опустошение, когда молекулы его тела распадаются, протоны и электроны разлетаются, и остаётся только ровное высасывающее ничто.       Нет ни звёзд, ни планет. Нет ни холода, ни тепла. Ужасные пустые глаза Люцифера смотрят на Морфея так, словно тот уже проиграл, и в них горит торжество отмщения. Люцифер мстит ему — выплёскивает горечь опустошения. Дитя космоса, что лишилось божественного света, и внутри него остался только вакуум.       Люцифер так глубоко погряз в своей обиде, что не осознаёт причины своего нынешнего злорадства. Он так привык считать себя злым демоном, что уже безразличен к своим чувствам. Ни сожаления, ни мечты, ни раскаяние ничего ему не принесли. Ему суждено остаться навечно в Аду, отрезанным от звёздного Рая, полного жизни.       И он упивается мучениями Морфея, испытывающего теперь ту же пустоту, что и он. Он хочет любоваться этим вечно. Тем, как Сон, не в силах вымолвить ни слова, съеживается на полу, беспомощно глядя в никуда.       — Каково тебе, Морфей? — шипит Люцифер. Он слышит грохот насмешек и одобрения от своих демонов и не может не ухмыльнуться, почувствовав толику успокоения в их примитивной злобе. — Тяжело ли быть ничем?       Морфей смотрит на него с пола. Глаза, черные как космос, пожирают Люцифера, и он медленно поднимается на локтях. Он игнорирует суету своего испуганного ворона, прыгающего перед ним.       — Я. Не. Ничто, — он выговаривает каждое слово так, словно точит его в камне. — Я… всё.       Люцифер насмешливо изгибает бровь в притворной вежливости ожидая следующих слов.       — Я целая вселенная, — продолжает Сон, и его слова обретают силу. Вакуум медленно наполняется нитями света. — Я всё, что существует в мире, и вакуум лишь часть этого мира.       Взрываются сверхновые. Туманности растекаются огромными скоплениями звёздного газа. Планеты сталкиваются и разлетаются, становясь верными спутниками своих солнц. Тысячи миров восстают из темноты, прорезав космос далёким сиянием.       Люцифер выглядит спокойно, полон коварства и затаённой хитрости. Но темные глаза Морфея видят внутри него вспыхнувшую с новой силой разрушительную злость. Там, внутри, живёт хорошо контролируемое желание уничтожения; настолько тщательно отшлифованное в разуме Люцифера, что оно не может быть ничем иным, кроме как сознательным выбором.       Теперь перед Морфеем возвышается истинный дьявол. Блеск триумфа в его взгляде становится единственным предупреждением, когда Люцифер делает свой финальный ход. Его слова полны сладкого торжества. Он всё это время ждал именно этого, непринуждённо выжидал и загонял Морфея в ловушку, откуда уже невозможно выйти победителем.       — Я — антиматерия. Я сливаюсь со всей материей во вселенной и уничтожаю её.       Морфей застывает в безмолвии.