Опыт прикосновения

Первое, что он увидел в зеркале — голубые глаза, в точности как у лейтенанта Яр и коммандера Райкера. Нет, вернее, её глаза были на тон темнее, чем у них обоих. Пожалуй, точность его памяти и восприятия понесла ущерб. Следом он отметил цвет кожи: прежде он назвал бы цветовой код, сейчас же мог заключить, что она светлая, но с тёплым подтоном, а на щеках расцветал розоватый румянец. Ни намёка на молочную бледность. Потом он почувствовал резь в груди и рефлекторно вдохнул — не благодаря программе имитации дыхания, но потому что воздух стал ему необходим. Он вдыхал и выдыхал; откашлявшись, он приложил ладонь к горлу, чтобы почувствовать, чтобы понять дыхание. А в груди, за рёбрами, составляющими такую крепкую и такую хрупкую грудную клетку — судорожно, лихорадочно, заполошно, — билось сердце. Дейта был человеком. Он был человеком и, обнажённый, стоял в светлой комнате напротив зеркала от пола до потолка. Разумно было бы исследовать место и поискать выход, но… интересней было исследовать то, что он видел в зеркале. Волосы Дейты лежали в беспорядке. Он потёр между подушечками пальцев прядь, упавшую на лоб: текстура была иной, менее гладкой, и волосы стали гуще… Тогда он обратил внимание на волосяной покров тела: если раньше тот был, скорее, декоративным, и короткие волоски покрывали лишь предплечья и икры, теперь волосами, растущими согласно странной системе, были покрыты также грудь и пах, а на подбородке виднелся намёк на щетину. Он провёл рукой по груди, очерчивая мышцы: его человеческое тело не отличалось физическим совершенством, однако выглядело эстетически приятным. Когда подушечками пальцев он задел сосок, непроизвольный отклик в виде короткой вспышки удовольствия заставил его резко вдохнуть. Дейта прежде… не был так чувствителен; он умел контролировать интенсивность тактильных ощущений и никогда не включал их на максимум, не видя необходимости. Теперь же, кажется, он ничего не контролировал. Дейта очертил пальцем ареолу соска и продолжил круговые движения; контраст текстуры кожи разжигал в нём нечто, что прежде он не мог или не позволял себе испытать. Другой рукой, легко проведя по торсу, он проследил дорожку волос от аккуратного пупка к паху и небрежно обхватил полувставший член — и это было удивительно: прежде, держа все реакции под контролем, он не возбуждался непреднамеренно, от одних лишь прикосновений. Не сумев сдержать тихого стона, он плотно сжал губы; самые простые действия вызывали несоизмеримый с ними отклик, а он не в состоянии был проанализировать этот парадокс, потому что… Он вспомнил, как некрупной ладонью обхватывала его член лейтенант Яр, Таша; тогда в этом не было необходимости, Дейта не нуждался в предварительных ласках, ведь уже отдал себе команду возбудиться. Однако это было приятно, нет, более чем приятно: Таша, разгорячённая и словно пьяная, то поглаживала головку, то водила рукой вверх-вниз, распаляла, другой рукой забравшись под форменку и гладя по спине, а потом направляла в себя — пока Дейта, тоже находясь под влиянием инфекции, чувствовал, как мир вокруг расплывается, фокусируясь только на мягком и тёплом, на Ташиных руках и мокрых поцелуях… Он вспомнил, как целуется коммандер Райкер, Уилл — после того, как Дейта перенёс воспоминания Лал себе, он обладал и этим, — тот, после пары секунд ступора, даже начал отвечать на поцелуй, пока не опомнился; у Уилла были горячие и сухие губы, в уголке треснула кожа; борода колола подбородок; так хотелось прижаться ещё ближе, притянуть за форменку и не пускать… Дейта не мог более контролировать своё воображение; картины накладывались друг на друга, пока он, сомкнув веки — так ощущения становились куда интенсивней, — левой рукой водил по члену, почти механически поддерживая ритм. А затем ему на плечо опустилась рука. Другая рука легла на грудь, поверх его ладони. Он распахнул глаза. — Привет, Дейта. — Перед ним стояла не кто иная как Таша, с идеальным беспорядком на голове, светящимися глазами и в повседневной флотской форме. Голубоватые искры, исходившие из её глаз, скоро погасли, и тогда она улыбнулась. — Скучал по мне? Дейта не сумел ответить: вероятно, у него была причина, чтобы скучать, однако он её не помнил, а Таша, прижавшись тканью к оголённой коже, провела кончиками пальцев по его бедру. — Едва ли ты успел соскучиться по мне, но и я тут. — Из-за спины вышел Уилл, сияющий от удовольствия и тоже запахнутый в форменку. Аура вокруг него наконец потухла, и тогда он, неспешно проведя от плеча к запястью и вызвав тысячи мурашек, обхватил руку Дейты своей, рисуя узоры на внутренней стороне ладони. — Почему вы здесь? — наконец спросил Дейта. Они прижимались с двух сторон, и прикосновение ткани к голой коже было… некомфортным. Почему он был обнажён, а они оставались в одежде? И, словно его мысли были услышаны — одежда исчезла, осталась только их разгорячённая кожа; Дейта чувствовал, как к бедру прижимается возбуждённый член Уилла, пока тот покрывает поцелуями его шею. — Чтобы тебе было хорошо, конечно, — пробормотала Таша ему в ухо и прикусила мочку. Удовольствие перегружало систему… нет, не так, удовольствие накатывало фиолетовыми волнами; такое удовольствие, которому сложно было противиться, и он не мог сдержать стонов; вместе с удовольствием накатывал и стыд за полное отсутствие контроля. — Так ведь, Уилл? — Именно, — отозвался тот и, напоследок прикусив кожу на шее Дейты (вырвавшийся стон был особенно стыдным), приблизился к Таше и, склонившись, оставил на её прикрытых веках по поцелую, таких нежных, что Ташины глаза вновь засветились. Пробежавшись пальцами по шраму, пересекающему грудь — Дейта только его заметил, — Уилл спустился к животу и ниже, к покрытому волосками лобку, и скользнул внутрь… На секунду Дейта вспомнил. — Но ты же… — Тш-ш, — высвободившись из рук Уилла, Таша прижалась к Дейте и губами приникла к его губам: она целовалась мокро, сразу вторгалась языком, и поразительным образом это возбуждало лишь сильнее. — Постой, — он прервал её, но не удержался и чмокнул в кончик носа, а затем повернулся к третьему, с интересом наблюдающему за ними. — Уилл, она же… — Не думай. — Уилл придвинулся, и на этот раз уже он прижался к губам Дейты, мягко, но настойчиво раздвигая зубы и проникая языком, и даже покалывания бороды были несущественными. Его рука, сдвинув ладонь Дейты, легла на возбуждённый член и сразу задала идеальный темп, от которого плавился разум и подкашивались ноги. Конечно, Уилл не дал Дейте упасть, подхватил, прижав к груди, и продолжил выцеловывать шею, не прекращая движения руки. Таша, прижавшись с другого бока — он чувствовал, как тверды были соски на её груди, — то беспорядочно гладила его по спине, ягодицам, груди, то вновь приникала к губам, яростно и пылко. Дейта помнил, что не может стоять истуканом, что чужое удовольствие важнее, чем его, и он тянулся к любовникам: находил тот бугорок между Ташиных половых губ, дрожавшей рукой обхватывал член Уилла, стремясь задать тот же темп, что и он, и постоянно сбиваясь; однако всё больше таял в наслаждении от чужих прикосновений, млел, безвольно откинув голову Уиллу на плечо. Под их касаниями, казалось, расцветали галактики: вот спиральная, с фиолетовым отблеском, там, где у людей сердце, а вот россыпь эллиптических на шее… Уилл двигал рукой всё быстрее, Таша прикусила кожу над его ключицей, и Дейта… он имел представление о банальности — но, вероятно, Большой взрыв ощущался именно так: от плотной боли, напряжения и слияния пространства-времени к свободе и хаосу чувств, обещающему гармонию. Он стоял, прерывисто дыша, рвано моргая и глядя в чьи-то прозрачные голубые глаза. Потом волна Нексуса схлынула.