Драконья гора

Гэвин не мог поверить, что проделал путь зря. Вместо роскошных палат, заполненных сокровищами, какая-то маленькая пещерка в скале. Вместо огромного и ужасного дракона странный парень в скромной тёмной одежде. — Ты за золотом? — как-то понятливо, но немного устало поинтересовался он, разглядывая внезапного гостя. — Я? — Гэвин даже растерялся. Но взял себя в руки, прокашлялся и выдал: — Я пришел победить дракона. Парень кивнул то ли ему, то ли своим мыслям и приглашающим жестом указал на обычную деревянную скамью возле стены. Мол, располагайся, ни в чём себе не отказывай. Сам он готовил что-то в небольшом котелке, и незваный гость, похоже, вовсе его не смутил. — Дракона. Значит, золото не интересует? Гэвин фыркнул, рассматривая, прямо скажем, небогатое убранство и дерзко спросил: — А у тебя есть, что ли? — Немного есть, — пожал плечами незнакомец. — Но ты вроде не разбойник, а… рыцарь? Вот тут стоило бы смутиться. Но Гэвин был не из тех, кого легко вогнать в краску. Да, не рыцарь. Даже из оружия вместо меча топор. А откуда здесь, скажите, пожалуйста, вообще взяться рыцарю? Вокруг только деревни с охотниками и землепашцами. Проезжал месяц-другой назад какой-то рыцарь, да и тот исчез после того, как заявил, что убьет дракона. И, бог его знает, просто струсил или действительно полез к огнедышащей ящерице проклятой, да и огрёб по самое не балуй. Хотя, судя по тому, что теперь выяснялось, сбежал, даже не узнав, что никакого дракона и нет. Нет ведь? Гэвин обошел гору по кругу, но никаких других подходящих местечек, кроме этой пещеры, так и не обнаружил. — Я Гэвин, — недовольно выдал он. И добавил, не зная, какое ещё обозначение подобрать: — Сын кузнеца. — Славно, — только и ответил незнакомец, легко и даже как-то язвительно улыбаясь. Дураком он, что ли, хотел Гэвина выставить? Почему-то казалось, что пока удаётся. — А ты кто? Гэвин всё-таки решил присесть на неказистую скамью, решив, что торопиться ему уже ни к чему. По пещерке разносился приятный запах чего-то съестного. И живот Гэвина предательски заурчал. Ещё бы, когда с утра ничего не ешь, а только шастаешь до ночи по округе, выискивая не пойми что. То ли знаки, а то ли подсказки. Будто их кто-то должен был перед ним любезно разложить. — Коннор, — ответил парень, пробуя на вкус то, что вызвало в организме Гэвина такое оживление. — Ты что, отшельник? — Ага, — легко согласился тот. Пожалуй, даже слишком легко. И замолчал. Но всё продолжал странно легко улыбаться. Молча разлил похлебку по двум плошкам, молча положил ложку рядом на стол и сел сбоку от Гэвина, пока тот мялся и не знал, чем себя занять. Хотя никогда не считал себя стеснительным парнем. Так то — среди своих, в родной деревне, где всех с детства знаешь, а новые лица появляются раз в полгода. Да и те какие-то странные. Про драконов вон что-то задвигают, а получается — и то врут. — Ешь, Гэвин, сын кузнеца. Раз в гости пришёл. Уговаривать дважды его не пришлось. Он с жадностью набросился на угощение, довольный тем, что отшельник не пренебрёг правилами приличий и угостил гостя. Хотя Гэвина сам и не приглашал. А с другой стороны, что б ему не порадоваться, раз живёт в глуши и никого не видит. Гэвин бы, наверное, на его месте взвыл от тоски. Единственное, что смущало, так это то, что Коннор всё улыбался, загадочно и совершенно непонятно. Но на то он, видно, и отшельник, чтобы быть странным. — Так зачем тебе понадобилось дракона убивать? — спросил он, когда Гэвин расправился со своей порцией и даже поблагодарил. — Ну… — растерялся Гэвин, не столько от вопроса, сколько от непонимания, зачем на него вообще отвечать, раз драконом тут даже не пахнет. — Имя прославить. Героем стать. Родителей обогатить. — Значит, золото всё-таки нужно? — уточнил Коннор, разглядывая его весёлыми карими глазами. Такими тёмными и красивыми, что Гэвин в очередной раз смутился. Чего это он парнями-то любоваться вздумал? — Нужно, конечно, — почесал он затылок. — Но что плохого, если я мир от чудовища избавлю? Честный заработок чем плох? — И вправду, — Коннор чуть вскинул брови, задумался. — Да что толку рассуждать? — вздохнул Гэвин. — Раз дракона никакого и нет. Говорили мне, сказки всё это, не лезь в гору, не ломай шею. Он обречённо махнул рукой и, чтобы отвлечься и отблагодарить отшельника за ужин, взялся за плошки и пошел их мыть. С другой стороны, думал он, раз нет дракона, значит, и побеждать некого. А кто его знал, какой дракон на вид, вдруг огроменный и опасный. Хуже медведя в лесу. Хотя с медведем Гэвин справлялся, потому и решил, что и дракон ему по силам. Напялил крепкие штаны и куртку из кожи, чтобы не опалило пламенем, вооружился топором, который сам делал и точил, как отец учил, да и пошел геройствовать, несмотря на протесты матери и хмурый взгляд отца. Думали, что или не вернётся их дурак, если дракон существует, или воротится, скажет правду, что драться не с кем было, и будет осмеян всей деревней. — Что ж, — сказал Коннор, когда Гэвин засобирался было обратно: — Дракона подождать придётся. Без него ты вход к сокровищнице не найдешь. Тут Гэвин в очередной раз за вечер опешил. — Так он что, существует? — Кто? Дракон, — развеселился Коннор. Будто Гэвин какую дурость сказал. — Конечно. Как ты или я. — Ого… А когда он явится? — Как знать? Может, завтра, а может, через месяц. Места у меня тут немного, как видишь, но ничего. Потеснимся. Гэвин был не против подождать. Тем более, что отшельник ему странным образом нравился. Как новый, совершенно непонятный для Гэвина человек. Который, наверное, мог много рассказать. Не только о драконе. О том, почему он стал отшельником, например. И почему так легко пригласил чужого в своё жилище. *** Прошла неделя. Дракон появляться не спешил. А Гэвин не очень-то и грустил по этому поводу. У него были причины для более насущных переживаний. И нет, это не касалось каких-то житейских вопросов. Коннор на удивление хорошо приспособился к жизни в глуши. И Гэвин тоже быстро научился. Ходил за водой к роднику, притаскивал хворост для маленькой печки, охотился. Мысль о том, чтобы вернуться в деревню, даже не приходила ему в голову. Хотя спать приходилось рядом, под одним покрывалом, сидеть за столом так близко, что локти и колени соприкасались. Никто не смущался и не пытался отодвинуться. Да и глупо было пытаться что-то такое провернуть, осознавая, что сидишь уже так давно, с упоением слушая рассказы Коннора. Должно быть, сказки. Сказки, не иначе. С героями, не совсем похожими на героев, принцессами совсем не идеальными и не добрыми. И все те сказки почему-то звучали совсем не так, как мать рассказывала, а чтобы разобраться в их смысле, приходилось хорошенько поломать голову. И то Коннор почему-то часто смеялся, когда Гэвин озвучивал свои мысли. — И что, этот волшебник больше любил голема, чем родного сына? — поразился Гэвин очередному рассказу. — Сложно любить того, кто всячески противится добрым отношениям. А голем никогда его не расстраивал. Гэвин недоверчиво фыркнул: — Он же просто был послушным. И даже не мог ему не подчиняться. Разве это честно? Коннор улыбнулся одной из своих чарующих задумчивых улыбок и ответил: — Голем мог его ослушаться. Волшебник слишком много вложил в него при создании. Частичку своей души, помимо дыхания магии. Голем был действительно живой. Даже некоторые люди не такие живые, как он. Гэвин задумался. Он с трудом представлял себе «неживого» человека. Но образ красивого юноши с тёмно-золотистой кожей, с телом воина и руками творца сам собой возник перед его глазами, словно он с ним и сам когда-то встречался. Как и лик старого волшебника с грустным, понимающим взглядом. — И чем же всё закончилось? — спросил Гэвин, решив, что ему очень хочется знать продолжение этой сказки. Но ещё он почему-то знал, что ничего простого и радостного для этих героев не предусмотрено. Но Коннор не рассказывал сказок с грустным концом. Да и уверял, что это вовсе не сказки. Всё было взаправду: как ты видишь меня, а я — тебя. Так говорил Коннор. И Гэвин ему верил. Потому что как мог не поверить тот, кто пришел сразиться с драконом, в оживших големов, в волшебников и колдунов? Даже если в конце истории этот голем стал справедливым и честным королём. *** Так или иначе, а Гэвин часто ловил себя на том, что засматривается на этого разговорчивого отшельника и слушает так внимательно, как никогда и никого не слушал. Вечерами, когда ни один солнечный луч не проникал в это маленькое жилище, Гэвину казалось, что глаза Коннора отливают золотом. Свет от огня — не иначе, решил он. Но это было по-настоящему сказочно и красиво. Не так, совсем не так он должен был смотреть на Коннора. Но и дать этой тяге точное определение никак не решался. По своей сути Гэвин был простым парнем и спрашивал ровно то, что думал, не заморачиваясь подбором правильных слов — вдруг не обидеть. Наверное, поэтому на него действительно частенько обижались. Но Коннора ничто обидеть не могло. — Почему ты живешь тут? — прямо спросил Гэвин. — Один. Разве тебе нравится? Коннор даже бровью не повел. Только вскинул на него внимательный взгляд. — У каждого своя судьба, Гэвин. Кто-то приходит за сокровищами, кто-то их охраняет. Я — встречаю гостей. — Делать тебе больше нечего. Отчего-то хотелось хоть немного задеть, вывести его из непрекращающегося спокойствия и мягкости. Достать до чувств. Возможно, из мести или из искреннего желания узнать, что его может беспокоить. — Дел хватает, — улыбка Коннора только стала шире, словно Гэвин опять его чем-то развеселил. — Я серьезно, — не унимался Гэвин. — Разве тебе не хочется обратно к людям? Завел бы себе хозяйство, женился, работал бы… — тут Гэвин замялся. Потому что не знал, что именно мог бы делать Коннор среди других. Вроде и тут хорошо устроился, не голодает и жилище своё обставил как нормальный дом, значит, много чего умеет. Но так уже смотришь на светлую кожу, не привыкшую к солнцу, на руки, будто бы не прикасавшиеся к топору, и понимаешь, что не для тяжелой деревенской жизни он родился. А для чего? Чего-то другого. Но Коннор избавил его от мучений. — Пока дракон здесь, и мне здесь быть. И если до этого Гэвин был уверен, что Коннор живет в этом богом забытом месте по доброй воле или потому что пути к людям у него почему-то нет, то теперь стало ясно, что дракон его удерживает насильно. Как? Гэвин мало что знал о драконах и предположил, что это какая-то хитрая драконья магия. — Тогда я его убью, — решительно сказал он. Теперь он действительно поверил, что дракон — зло, от которого следует избавиться. Не просто красивая легенда и легкий путь к славе и богатству. Настоящая тварь, из-за которой Коннор здесь. — Ради меня? — удивился Коннор. И Гэвин просто кивнул, уже представляя, что отдаст ему столько золота, сколько потребуется, чтобы жить спокойно и счастливо. В деревне ли, где-то рядом или в городе, далеко отсюда — пока это было неважно. И он не пустил в голову эти мысли, просто любуясь задумчивой улыбкой Коннора и легкой грустью, на миг отразившейся в его тёмных глазах. *** Жаркий день подарил обоим идею пройтись до озера. Гэвин плавал плохо, но всё равно обожал плескаться в воде. Они потоптались на мелководье и устроились на берегу рядом друг с другом. Коннор — расслабленный и абсолютно обнажённый — подставлял лицо солнцу. Его волосы вымокли и вились тёмными локонами. Ресницы слиплись от влаги и блестели в лучах мелкими звездочками. Гэвин мало что понимал в красоте. Но то, что Коннор красивее всех, кого он видел прежде, в понимании особо не нуждалось. Пользуясь тем, что тот не видит, Гэвин бесстыже разглядывал его. Было что-то странное, запретное, но очень-очень приятное в том, чтобы лежать так, почти соприкасаясь руками и ногами, слыша, как ветерок скользит по влажной коже. И желать попробовать на вкус эти прозрачные капельки, запрятавшиеся в ложбинке меж ключиц. Коннор точно подумал бы, что Гэвин дурачок. И Гэвин держался, на ходу придумывая, как приятна, должно быть, на ощупь его белая кожа с россыпью родинок. И бездумно совершенно спросил: — Коннор, у тебя есть сестра? Слова прозвучали прежде, чем Гэвин сообразил, что спрашивать такое по меньше мере странно, а по большей — невежливо. Коннор вскинул брови, с любопытством посмотрев на Гэвина, и справедливо поинтересовался: — Зачем спрашиваешь? И, наверное, стоило сначала придумать адекватный повод, а потом любопытствовать. Но Гэвин никогда предусмотрительностью не отличался. И начинать, судя по всему, было поздно. Да и фантазии ни на что, кроме правды, как назло не хватало. А значит, либо в омут с головой, да с уверенным видом, либо как дурак сидеть и молчать. И Гэвин решился. Набрался смелости, изогнул губы насмешливо, сказал: — Если на тебя похожа, замуж бы позвал. Если отшельники дерутся, то сейчас у Коннора выпадал отличный шанс ударить. Гэвин даже не ответил бы, потому что за дело. Очень уж невежливо звучало, как он поставил его перед фактом, хотя должен был бы, по-хорошему, спросить разрешения. Но Коннор приподнялся на локте, склонил голову, не спеша отвечать, медленно рассматривал Гэвина. — Она бы убила тебя, — просто сказал он. Судя по всему, он совершенно не злился. Гэвин бы сказал «наоборот», но мысли его совсем улетучились из головы, когда Коннор наклонился близко-близко, будто старался разглядеть что-то в его глазах. А Гэвин только зациклился на ощущении его дыхания на щеке, почти у самых губ. — Да и зачем тебе жениться? Если ты смотришь только на меня. И будешь смотреть, даже если вокруг будут другие люди. Девушки. Парни. Слова Коннора завораживали. Заставляли замереть на месте, не шевелиться и не дышать. Только закрыть глаза и тщетно надеяться, что он сейчас безвозвратно сократит расстояние и поцелует. Пусть невесомо, почти неощутимо. Что может показаться, что это и не губы вовсе, а крыло бабочки. И не поцелуй, а случайное касание. Но ничего не происходило, как Гэвин бы того ни желал. Когда он открыл глаза, Коннор сидел на прежнем месте и смотрел без улыбки мимо водной глади, в сторону старого леса на том берегу. — Да и я буду вспоминать только тебя, — сказал он. А потом улыбнулся, словно этого разговора и не было, и, встав, споро собрался и пошел обратно к горе. *** Гэвин долго не знал, идти ли за ним. Идти ли к нему. Долго шатался по округе, взбивая сапогами пыль, раскидывая камни. И сам не понимал, отчего так волнуется, хотя Коннор чётко и ясно сказал, что Гэвина не осуждает, не презирает, а даже наоборот — понимает. А ещё, если бы он всё-таки его поцеловал, то и волноваться, и шататься по лесу, как медведь, разбуженный по зиме, Гэвину бы точно не пришлось. Может, поэтому и не поцеловал? Чтобы у Гэвина самого была возможность подумать, признаться самому себе — да, Коннор мне нравится. Как не нравилась никогда ни одна девчонка в деревне. И что не ждёт он уже давно никакого дракона, только тянет время, обзаведясь прекрасным предлогом, лишь бы не уходить никуда от Коннора и не оставлять его снова одного. Хоть бы этот дурацкий дракон сам сдох там где-нибудь. Хоть бы крыло замерзло наверху — где он там летает, — и он грохнулся на землю. Хоть бы встретил по дороге настоящего рыцаря и получил от него по первое число. Только бы никто из них не знал, что ждать больше некого. А сокровища? Да и бог с ними. И без них хорошо жилось, и дальше получится. С такими мыслями Гэвин и направился обратно. Полный решительности признаться и услышать ответ. Всегда на душе легче, если с самим собой честным быть. И Коннор, наверное, понял. Потому что перестал возиться с починкой плаща, едва увидев его приход. Просто отложил своё дело в сторону и ждал, когда Гэвин сядет рядом. Он не улыбался, и даже в глазах его читалась какая-то странная, необъяснимая грусть. Так что Гэвину хотелось сказать ему: «Ну чего ты? Всё же хорошо. Я здесь». Он коснулся его щеки ладонью, огладил кончиками пальцев линию скулы. Коннор шумно выдохнул через приоткрытые губы, но продолжал уверенно смотреть прямо в глаза. Гэвин расценил это как согласие и быстро наклонился, пока хватало решимости, и прижался губами к губам. И Коннор ответил. Склонил голову, чтобы было удобнее, приоткрыл рот, подаваясь навстречу. Но Гэвин всё равно чувствовал его напряжение, точно под мягкой кожей пряталось железо, а не плоть. — Я тебя освобожу… — заполошно зашептал Гэвин, целуя его скулы и щеки, прижимаясь и прижимая его к себе. Мял ладонями твердые плечи, гладил по спине. И не знал, то ли Коннор такой жаркий, то ли он сам горит. От страсти и нежности, от того, что решился на немыслимое и совсем не жалеет. Коннор тяжело приподнимал веки, смотрел тёмными глазами из-под ресниц. И Гэвин даже не знал, слышит ли он его в этот момент. А если слышит, понимает ли. — Не знаю, что он сделал, чем тебя запугал, но я обещаю… — Так тяжело было отрываться от его губ, чтобы хоть что-то сказать. Но сказать было нужно, просто необходимо. И Гэвин замолкал только для того, чтобы снова поцеловать, почему-то думая, что действия сделают слова весомее. — Ты мне веришь? Коннор легонько кивнул. Но улыбка его по-прежнему таила в себе печаль. — Я его убью, — твердо сказал Гэвин. Лишь бы он поверил и хоть немного расслабился. Гэвин не был никогда умником и даже мало-мальски учёным мужем, поэтому знал, что говорит нескладно и глупо. Зато честно. — Уже… — выдохнул тихо Коннор. Так тихо, что Гэвин едва расслышал и переспросил: — Что? Коннор отстранил его от себя твердой рукой. Посмотрел из-под ресниц опасливо, точно за спиной Гэвина стоял враг. — Вернулся дракон, — сообщил он. Голова Гэвина шла кругом. В руках всё ещё ощущалось тепло Коннора, на губах притаился его вкус. Гэвин некоторое время смотрел на Коннора, искренне не понимая, что тот ему говорит. Но когда разум чуточку прояснился, он понял, отчего во взгляде Коннора столько напряжения. Спину обдало холодным потом, точно он попал под дождь. Возвращаясь, Гэвин не видел в небе никакого дракона. Едва ли он мог бы упустить огромную крылатую тварь во много раз больше любой местной птицы. Но с чего он взял, что дракон явится по воздуху? Воображение сразу подкинуло образ громадной земляной твари, которой вовсе не надо видеть рыцаря, чтобы его разорвать. Никакой огонь не нужен, когда есть мощные челюсти. Никакие истории не будут и близки к правде, потому что рассказывать о чешуйчатом черве не так интересно, как о величественном крылатом звере. — Ты хочешь с ним сразиться? — спросил Коннор так серьезно, как никогда прежде. И Гэвин понимал, что таится в этом вопросе. Теперь, когда опасность пришла по твоему зову, ты останешься так же храбр? Когда слов сказано так много, что при всём желании нельзя представить, будто их никогда не было, ты будешь им верен? Когда ты получил душу и тело, познал радость близости и потребность в подвиге отпала, выполнишь ли ты обещание и освободишь драконьего пленника? Гэвин обхватил его руку и поднёс к губам. Прикоснулся с обещанием к холодным пальцам, на мгновение прикрыв глаза. Он не хотел говорить громких речей. Не хотел больше разбрасываться клятвами, пока не подтвердил хоть одну делом. — Я хочу, чтобы ты был свободен. Чтобы ты пошел куда хочешь и с кем хочешь с этой треклятой горы. И если ради этого нужно было убить дракона, Гэвин был готов. Он нащупал в полутьме одежду, почему-то убеждённый, что бой с драконом откладывать нельзя. Опять уползёт куда-то, и жди его потом годами. А сколько лет и без того Коннор тут провёл? *** Они шли долго, петляя в неожиданно открывшихся проходах — Гэвин мог поклясться, что ещё утром за печкой был только тупик. Мелкие каменные ступеньки то поднимались вверх и шли так бесконечно долго, что бёдра начинали гореть, то резко опускались вниз, давая сомнительную передышку. Неравномерные — то выше, то ниже, — они словно созданы были для того, чтобы изматывать тех идиотов, что посмеют сунуться к дракону. Гномов он, что ли, нанял для этой работы? Местами потолок едва не царапал макушку не отличающегося особым ростом Гэвина. А Коннор был так серьезен, что даже не отвлёкся, чтобы весело заметить, что гномы-то как раз славятся любовью к величественной архитектуре. Гэвина совсем не радовало такое его состояние. Но он понимал, откуда оно берётся. Гэвин дал ему призрачную надежду на освобождение, но, вероятно, глядя на неотёсанного, глуповатого (а кто нет, по сравнению с Коннором?) сына кузнеца, и сам видел, насколько нереально её исполнение. Когда лестницы и узкие коридорчики закончились, Гэвин даже удивился, готовый, кажется, идти ещё столько же — не ожидая от дракона и капли благородства. Ведь это и вправду очень хитрый ход — утомить врага, а потом снисходительно позволить напасть. Они оказались явно в помещении куда большем, чем любое из предыдущих, но тусклое пламя лампы не позволяло увидеть пространство полностью. Только эхо от их шагов подсказывало, что тут явно есть где развернуться. Коннор подошел к Гэвину. Спросил: — Ты готов? Мы на месте. — Готов, — выдохнул он. И не решился ещё раз прижаться к чужим горячим губам. Словно оставил хорошее на будущее, когда справится с драконом. Будто эта примета могла обещать ему победу. Коннор кивнул. Поставил лампу на пол и ушёл во тьму. *** Конечно, было страшно. Драться с неведомым противником одним топором и смекалкой в такой беспроглядной тьме, что даже странно было на что-то надеяться. Но ещё страшнее было за Коннора. Куда он ушел? Что если дракон, прочувствовав желание Коннора покинуть гору, разъярится и покарает его? Позвал бы просто, стоя рядом с Гэвином. Всё равно эхо разнесло бы его голос на всю округу. Гэвин облизал пересохшие от волнения губы. Изо всех сил всматривался в темноту, но не видел даже теней-обманок. Только шорох раздался где-то в глубине, когда даже шаги Коннора стихли. Шорох и шуршание, точно рассыпают по полу зерно и мелкие камушки. Звон, похожий на бренчание монеток в кошеле. И тихий, утробный рык, постепенно набирающий мощь. Гэвин вздрогнул и невольно попятился, едва не перевернув лампу. Сердце забилось так сильно, разгоняя кровь, что окружающий холод отступил. А потом ровный и спокойный голос Коннора проговорил непонятные Гэвину слова, и повсюду вспыхнуло множество огней. Свет разлился по залу, наконец демонстрируя всё его величие. Гэвин мог обмануться, но ему казалось, что он так же огромен, как вся гора. И почти так же высок. Огни отражались от пола и стен. И Гэвину показалось, что он оказался прямо в ночном небе. Среди звёзд. И в глубине, в шагах ста от него, поблёскивая серой чешуёй, лежал дракон. Вольготно скрестив перед собой длинные когтистые лапы. Обнимая себя по бокам большими крыльями. Жёлтые змеиные глаза его смотрели прямо на Гэвина. — Ещё один… Ты пришёл за богатствами? — зашипел дракон и сгрёб лапой монеты и драгоценные камни, из которых изготовил себе то ли гнездо, то ли ложе. Но Гэвин сильно сомневался, что на золоте удобно спать. — Нет. Но, когда убью тебя, они станут тебе без надобности, — бросил Гэвин, поразившись собственной наглости. Дракон вскинул голову, с интересом рассматривая наглеца. И Гэвин невольно залюбовался этим нехитрым жестом. Дракон был красивым. Никогда прежде он не видел таких дивных зверей, огромных, излучающих властность и силу. Понимающих речь и умеющих ответить. — Значит, за славой и громким именем? — лениво потянул дракон и медленно поднялся, демонстрируя себя, давая разглядеть получше. И Гэвин вдруг подумал, что громкое имя останется в легендах, но какой в этом толк, если не Коннор будет её рассказывать? Да и нужна ли слава и внимание такому, как он? Простой сын кузнеца, который ничего толком не видел и не знает. Вот если бы выбраться отсюда и отправиться путешествовать по миру. Чтобы своими глазами увидеть чудеса, о которых рассказывал Коннор. А одно из чудес, вот же оно — и ходить никуда не надо. Смотрит чарующим взглядом. Говорит с ним. — За славой, которая достанется безымянному воину. Дракон ответил недовольно: — Много чёрных воинов сюда приходило без чести и совести. Они тоже предпочитали обходиться без имён. — Я не разбойник, — не согласился Гэвин. — Допустим, — дракон шагнул навстречу, раскидывая драгоценности. Но ни один самый прекрасный камень не мог завладеть вниманием Гэвина. Совсем не потому, что он забыл себя от страха. Скорее — от нелепого благоговения перед безмятежным спокойствием дракона. — Может быть, ты пришёл за моей шкурой? Разрубишь ее топором и сколотишь себе что-то получше тех обносков, в которых ко мне явился? Гэвин моргнул и понял, что дракон оказался совсем близко. Смотрит величественно, но почему-то совсем без злобы. И что-то знакомое сквозит в его взгляде и словах. — Твоя шкура и на тебе хороша, — выдохнул Гэвин. — Я не посмею. Почему же Коннор не рассказал ему о драконьей магии? Не предупредил, что, взглянув в змеиные глаза, Гэвин утратит всякое желание об убийстве. — Отпусти Коннора. Только этого у тебя прошу. Он совсем не чувствовал топор в собственной руке. Да и рука задеревенела и не желала слушаться. Едва ли он сумел бы ударить. Только рассмешил бы дракона своими кривляниями. Дракон молчал, разглядывал своего неудачливого убийцу. — Неужели испугался? — поинтересовался он. Но и тут не угадал. Вовсе не страх держал Гэвина. А какая-то смутная догадка. Он не видел в драконе жестокости, не наблюдал желания поиграться с путником, прежде чем вкусно им отобедать. И если бы он ответил отказом отпустить Коннора, Гэвин вступил бы с ним в бой. Даже зная, что обречён на проигрыш. — Я не боюсь тебя. Я тобой любуюсь, — честно ответил Гэвин. Мгновение растерянности и грусть, забрезжившая в глубине желтых глаз, выдали дракона. Гэвин сделал шаг, внимательнее разглядывая, всматриваясь в чужую печаль. На втором шаге выронил топор, игнорируя грохот, прокатившийся по залу. Сердце в груди колотилось и никак не могло поверить. — Почему ты мне не сказал? — шепнул Гэвин. Протянул руку, чтобы коснуться чешуйчатой шеи. Если в нём и оставались крупицы сомнений, то они окончательно испарились, когда дракон не отшатнулся и не ударил, позволяя себя трогать. Но он и сам знал ответ на свой вопрос. Человек, месяц назад явившийся за драконом, хотел денег и славы, не брезгуя бессмысленным убийством. Не отличался умом, пришел драться с тем, о ком совершенно ничего не знал, ослеплённый молодецкой удалью и желанием чем-то отличиться. — Я — ужасный, жестокий змей, стерегущий сокровища. Неужели ты всё ещё не хочешь уйти? И как только он не узнал его голоса? Засмотрелся на облик, который и обманул. — Мы уйдем отсюда вместе, — заявил Гэвин, трогая жесткие чешуйки так же осторожно, как недавно касался тонкой человеческой кожи. — Если ты захочешь пойти хоть куда-нибудь с сыном кузнеца. Наверное, всё-таки дракон его чем-то околдовал. Потому что обычно Гэвин бы фыркнул что-то саркастичное и глупое, что-то напрочь сбивающее с героического лада. Но сейчас в нём говорила только какая-то необъяснимая, несвойственная ему нежность, которая поселилась в нём и никуда не желала уходить. Которая и много позже, спустя много лет всё ещё оставалась с ним. Он не знал, почему сам понравился дракону. Неотёсанный, мало в своей жизни повидавший, грубый. Ему удалось показать свою смелость и удаль позже, когда они всё-таки покинули гору и отправились в путь, чтобы своими глазами увидеть героев, о которых рассказывал Коннор. Когда на их пути встречались плуты и негодяи, воры и разбойники. Когда путь был труден и тернист, а Гэвин и не думал сдаваться перед опасностями, вставая на защиту своего дракона. Но это уже совсем другая история.