Мама-Холодильник

      Нечаев проснулся в девять утра от надоедливого тереканья будильника с наикислейшим еблетом.       Солнечные лучи угрожающе и крайне медленно приближались к его лицу, обещая скорую встречу с его глазами.       Сергей буркнул нелестный комментарий о нужде так рано вставать в субботу и с кряхтением всё-таки поднялся с кровати.       Кинув последний, полный тоски и непередаваемой нежности взгляд на свою возлюблённую, что манила его назад мягкой подушкой и ещё не охладевшей простынёй, он понуро направился в ванную.       Умывая лицо и чистя зубы, Майор, окончательно проснувший, допустил мысль, что, возможно, сегодняшний день не так уж хуёв.       А потом на выходе из комнаты, он пизданулся мизинцем о дверной косяк и, рыча ругательства на ёбанную дверь и многоуважаемого, но всё равно ёбанного, Дмитрия Сергеевича, решившего зачем-то добавить болевые окончания на долбанные пальцы ног ("Я не могу лишать тебя такой большой части жизни каждого человека, сынок!"), поплёлся на кухню.       Встретивший его запах свежих блинчиков в бело-песочной кухне, поднял упавшее настроение на принципиально новый уровень существования.       Дмитрий Сергеевич сидел за овальным столом ( Сергей не знал нахуя столу такая форма, но он и не знал зачем Правой и Левой такие сиськи, так что в дизайнерские решения Волшебника не лез) и попивал из подаренной ещё два года назад Нечаевым красной кружки кофе и, улыбаясь одним уголком губ, смотрел на знакомую перчатку на своей свободной руке.       Перчатка в это время ему что-то одухотворённо вещала о новом способе переноса сознания в механическое тело, который они должны попробовать.       В последнее время ХРАЗ с Сеченовым только об этом и говорили.       И нет, Нечаев не чувствовал себя обделённым вниманием.       Вовсе нет.       (– Не волнуйся, милый, ХРАЗик получит своё тело и будете снова играть вместе.       – Наху!.. Нафига мне играть с ним?!       – Ну-ну, Серёженька, мальчики изобретают, не будем им мешать, ладненько?       – ... Ладненько.       – Спасибо, сладкий.)       Сергей зашёл на кухню и диалог прервался и металлические усики и карие глаза устроимились на него.       – Доброе утро, сынок.       – С добрым утром, Сергей.       Майор кивнул и максимально приветливо для девяти утра ответил:       – Доброе.       – Серёженька, доброго утра тебе, милый! А я уже блинчики сготовила, тебе с чем?       Рядом с плитой, держа тарелку с золотистыми блинчиками в одной руке, а другой жаря новые, стояла ЭЛЕОНОРА в своём новом теле. Оно выглядело крайне похожим на близняшек, но имело некоторые отличия. У него было меньше шарнирных элементов, что делало эту модель не такой гибкой, но всё равно достаточно подвижной, чтобы пританцовывать у плиты под неторопливую музыку будущего из радио. Корпус робота, как и, вобщем-то, всё его тело было толще, чем у Сеченовых балерин. По большей мере это было из-за того, что ЭЛЕОНОРА на отрез отказалась расставаться со своими стальными тросами, поэтому от уже готовых чертежей пришлось отказаться, дабы создать другое тело, способное поместить в себя несколько метров эластичной стали.       Получившийся экземпляр был меньше Левой и Правой на добрых три головы, толще в два раза во всех частях тела, так как Дмитрию Сергеевичу показалось, что сделать корпус больше всего остального тела будет не органично, имел меньше подвижных элементов и в принципе отличался по дизайну, начиная изгибами тела и закачивая причёской, которая представляла собой распущенные волосы до плеч, завивающиеся концами во вне, и аккуратно обрамляющие чуть более округлое, но такое же пустое, лицо.       Также, в отличие от близняшек, ЭЛЕОНОРА носила одежду и куда больше чем один несчастный кардиган. Она расекала по кухне в ярко алом платье до колен в белый горошек с треугольным вырезом, подщитым белом воротничком, короткими рукавами и белоснежным ремнём с серебряной пряжкой. Пяти сантиметровые каблуки её белых туфелек задорно стучали по полу в такт, сменившейся, весёлой песенки из радио.       Это был не единственный наряд ЭЛЕОНОРЫ. Сеченов, имевший кучу денег, но незнавший куда эту кучу, кроме науки, деть, ни в чём ей не отказывал, а та, как истинный искусственный интеллект без стыда и совести, тратила эти деньги без капли сожаления.       К её чести, тратила их она не только на себя.       Но Нечаеву, которого потащили в магазин и целый день использовали как манекен, от этого лучше не было.       (Хотя ХРАЗ обвязанный различными ленточками и смиренно носящий разнообразные шляпки был презабвнийшим зрелищем.)       Сергей сел за стол и, на секунду задумавшись, ответил:       – С вареньем. Абрикосовым, пожалуйста.       ЭЛЕОНОРА, довольно зажурчав, поставила перед ним тарелку, положила сготовившийся блин на новую и слегка вальсируя под вновь сменившуюся музыку поставила банку перед ним, перед этим без малейшего труда открыв её.       Майор вдохнул этот потрясающий во всех смыслах аромат, смущённо крякнул, кашлянул и, стараясь звучать как можно менее неуверенно, спросил:       – Э, Эль, а морс остался?       ЭЛЕОНОРА, положившая на тарелку ешё один блин, утвердительно кивнула и, напевая вместе с исполнителем, принесла мужчине напиток в стеклянном графине.       – Спасиб, ма... льшого! – чуть отстранённо начал Нечаев, но на середине крайне опасного слова пришёл в себе и попытался изменить ситуацию.       Судя по слегка дрожащим плечам Сеченова и прерывистому звуку помех, это у него не получилось.       Он и не надеялся обмануть два сверхинтелекта, один мясной и один железный, но сохранить остатки гордости было бы очень желанно.       Сергей сделал ещё один глубокий вздох.       Пахло свежими блинчиками, абрикосовым вареньем, клюквенным морсом и железом.       И, макая блин в банку с вареньем, наливая морс в стакан и слушая разговоры Сеченова с ХРАЗом и тихое механическое напевание ЭЛЕОНОРЫ, он подумал, что, в принципе, иногда, в качестве огромного исключения, можно встать в субботу в девять утра.       Но это не точно.       (– Ты не понимаешь. Человечество, как вид, дошло до придела своих возможностей, дальше нас ждёт только деградация. Поэтому, нам нужно переступить через эту жалкую человеческую природу...       – То есть, твоё новое тело не нуждается во вкусовых рецепторах? Чудненько, мне меньше мороки!       –И... Стоп, нет, Дима, погоди! Я хочу снова поесть сгущенки!)