Вредина

      Чонгук щурится от солнечного света и в очередной раз поправляет лезущие в глаза влажные волосы, плавно виляя бëдрами в такт играющей музыке. Он напевает лëгкую мелодию, периодически вспоминая слова и добавляя текст, щëлкает пальцами для звукового сопровождения и на носочках передвигается вдоль кухонного островка. — Sometimes all I think about is you... — Гук снова подпевает еле слышно, когда начинается припев. Он в очередной раз снимает крышку со сковороды, чтобы перемешать курочку в кисло-сладком соусе, но из-за горячего пара, который тут же тронул и без того влажное от пота лицо, омеге приходится отстраниться от плиты. — ...late nights in the middle of June. Heat waves been fakin' me out, тарам-пам пара-пам-пам... Чонгук, как ни в чëм не бывало, прочищает горло и снова мычит, попадая в ноты, после чего включает вытяжку и отходит в сторону. Он наконец-то чувствует себя хорошо, в нëм полно энергии и желания что-то делать. Чонгук, конечно, совершенно не хочет думать о том, по какой причине он сейчас находится в таком прекрасном расположении духа, поэтому внимания на окружающее пространство не обращает. Продолжает пританцовывать, тихо подпевать и готовить. Сейчас он ещë приберëтся, и утро можно будет считать удачным. Чонгук дëргается в тот же момент, когда его любимая песня внезапно обрывается, а спустя несколько секунд по всей кухне громким звоном разносится противный рингтон, из-за которого сердце тут же сбивается с ритма, а в горле будто бы что-то застревает. Омега несколько секунд стоит на месте, хмурясь, а потом наконец отмирает и начинает метаться по кухне в поисках телефона. Чонгук даже не думает о том, что звонить может не тот, на кого он так рассчитывает, но он страшно боится не успеть принять вызов, боится, что потом позвонить будет нельзя, а он ждал слишком долго, чтобы в итоге просто не найти злоебучий смартфон среди элементов устроенного ночью хаоса. Чонгук находит свой телефон между контейнерами, которыми был заставлен весь стол. Омега хватает его так, будто бы прямо в этот момент ворует с витрины в магазине, после чего несколько секунд просто пялится на чужое лицо, практически половину которого прикрывали неряшливые кудри, по которым сейчас Чонгук так сильно скучал. Тэхён сам когда-то поставил эту фотографию на собственный контакт в телефоне мужа. Он тогда до максимума отрастил волосы и приличную такую щетину, постоянно гладил подбородок и строил всякие идиотские секси-рожицы, играя мышцами перед зеркалом. И Чонгук всё ещё не мог поверить, что пять лет назад он действительно вышел замуж за этого придурка. Губы невольно растягиваются в маленькой любовной улыбке, но Чонгук тут же морщится, ругаясь на самого себя за эту глупость. Он выдыхает неровно и принимает вызов, кажется, за секунду до того, как тот должен был прекратиться. — У тебя есть ровно пять минут, чтобы объяснить, почему ты две недели не выходил на связь. Он говорит строго, но в собственном голосе улавливает истеричные нотки беспокойства и лёгкую дрожь от облегчения. Если звонит, значит, жив. А если жив, то ничего не страшно. — Милый, у меня в целом всего пять минут на разговор, так что не вредничай, — Тэхён посмеивается своим мягким бархатным голосом, а Чонгук вдруг оседает на стул и поджимает губы, потому что он страшно скучает, а в чужом голосе, что странно, не улавливает и капли сожаления. — Лучше расскажи мне, как твои дела. Чонгук хмурится и молчит. Что-то не то. В последний месяц действительно происходит что-то странное, и хоть он испытывает определённого рода проблемы с чувствительностью к чужим состояниям, своего мужа он всё же знает слишком хорошо. Тот всегда рвался к нему слишком сильно вопреки всем обстоятельствам, и Чонгук слишком к этому привык. Привык, что Тэхён в любой ситуации находил способ с ним связаться, даже когда у них надолго отбирали телефоны из-за проблем с дисциплиной. Тэхён звонил часто, говорил долго и с невероятной силой тянулся домой, поэтому при любой возможности всегда брал выходной, чтобы провести с мужем хотя бы полдня, когда другие не видели в этом смысла. Ещё месяц назад, когда стала известна точная дата возвращения Тэхёна домой, тот вдруг стал выходить на связь ощутимо реже. Но проблема была в том, что Чонгука от ожидания теперь ломало только больше. Омега поджимает губы, но всë равно гордо приподнимает подбородок, зачем-то делая вид, что его нисколько не задело чужое безразличие. Что это именно оно, Чонгук, конечно, сам решил. — Всë нормально у меня. Работаю, ем, сплю, занимаюсь спортом, провожу время с Хосоком и Юнги, периодически нянчу Гаын, — Чонгук отчитывается будто бы на автомате, ворчит недовольно, почему-то желая поскорее закончить разговор. Обиделся? Да. Но больше всё-таки расстроился. Конечно, он знает, что Тэхён его не разлюбил. Этот монстр будет мучить его своим присутствием всю оставшуюся жизнь, Чонгук в этом уверен на все сто процентов, потому что... просто потому что это Тэхён. Тот самый альфа, который испоганил ему своими настойчивыми ухаживаниями два последних года в старшей школе, потом поступил вслед за омегой в тот же университет, который, на самом деле, старшему нахер не сдался, и убил ещё три года, чтобы перевезти Чонгука к себе домой, прокусить ему кожу на шее и наконец надеть кольцо на палец. Но он всё ещё был невероятным придурком, которому всё что угодно могло взбрести в голову. Чонгук ужасно боялся сюрпризов от этого человека, потому что периодически голова альфы работала в режиме генератора тупых идей, и омега боялся представить, что на сей раз учудит это безголовое создание. — Скоро я вернусь, и этот список значительно расширится, так что наслаждайся последними днями обычной рутинной жизни, — тянет самодовольно, так, будто бы по приезде собирается таскать мужа по музеям, театрам и ресторанам. Чонгук фыркает, сдувая прядь волос со лба. — Перед прошлыми твоими выходными ты тоже обещал мне разнообразную культурную программу, а в итоге мы два дня не выбирались из дома, — омега ворчит и морщится, вспоминая их последнюю встречу, и лишь спустя несколько секунд понимает, что тишина как-то сильно затянулась. Конечно, он догадывается, что Тэхён собирается ему ответить, поэтому не даёт озвучить эту пошлость, обрывая чужие слова ещё на вдохе. — Завались. Тэхён послушно замолкает, да и Чонгук тоже теперь молчит. Возможно, сейчас он растерян – из-за чужого поведения, из-за своего состояния, из-за того, что он совсем размяк и не находит в себе сил жить так, будто бы он без Тэхёна может нормально функционировать. Устал, наверное, вот и всё. Чонгук слышит на заднем фоне какой-то шум, кажется, кто-то кричит. Тэхён отвечает коротким "иду", а Чонгук с трудом сглатывает внезапно образовавшийся ком в горле. Это что, ему теперь ещё две недели терпеть вот так, без Тэхёна... — Гук-а, меня уже зовут, — альфа говорит мягко, знает, что его вредная зазноба там совсем не в себе от тоски. — Давай, скажи, что жутко по мне скучаешь, и я на крыльях любви полечу делать дела. — Не скучаю. Чонгук отрезает слишком быстро и тут же прикусывает кончик языка. Дурак! И где его непоколебимость? — Совсем-совсем? — альфа тянет знающе, будто бы снисходительно, а Чонгук только сильнее бесится. — И дни до моего возвращения, конечно, не считаешь. Чонгук смотрит на календарик с зачëркнутыми числами и морщится. — ...нет. Снова это идиотское молчание, они ведь время тратят впустую! Чонгук просто не знает, что сказать, у него уже губы дрожат с подбородком, ему хочется врезать Тэхёну посильнее и расплакаться. А он ведь вообще не такой, его в принципе плачущим видели только родители в детстве! — Всего две недели нужно потерпеть, слышишь? Уже совсем чуть-чуть осталось, — Тэхён явно там улыбается своей глупой улыбкой, губу прикусывает и тоже щурится от солнца. — Я люблю тебя. Чонгук сначала молчит, скуксившись, потому что не любит эти слащавые фразы. А потом понимает, что Тэхён вот-вот сбросит, и с кислой миной всё же отвечает: — И я тебя. И сразу же сам сбрасывает, ещё больше сморщившись. Чонгук ещё несколько секунд сидит за столом, пялясь в одну точку, пока не вспоминает, что к нему вот-вот должен прийти Юнги. Перед глазами тут же появляется образ их с Тэхёном спальни, где сейчас на полу валяется небрежно оформленная в гнездо куча вещей, в которой Чонгук уродливо рыдал несколько часов ночью, просматривая их с Тэхёном фотографии и переписки на собственном телефоне. Это было ужасно. Омега сейчас чувствует себя просто отвратительным сопливым подростком, он правда никогда раньше себя так не вëл, а теперь едва ли не зеленеет, отбиваясь от ярких картинок, услужливо подкидываемых подсознанием. Всё это – настоящий позор, и Чонгук действительно собирается утащить любые воспоминания о нëм с собой в могилу. Он вяло плетётся из кухни в комнату, прекрасно понимая, какая картина его ожидает, поэтому без каких-либо метаний распахивает дверь и замирает на пороге, уставившись на разбросанные по полу вещи. Пахло только самим Чонгуком. Знал бы он, чистоплюй ебучий, как хреново ему будет без чужого запаха, он бы ещё после начала службы Тэхёна все его вещи оставил на месте и нашёл способ сохранить такой необходимый запах. Но нет, полгода назад он без задней мысли перестирал все вещи мужа, не представляя, как после этого варварского акта насилия над собственной сущностью его будет в дальнейшем ломать. Сейчас Чонгук убирался быстро, но со стиснутыми зубами, периодически подвисая. Он вешал одежду в шкаф, невесомо касался пальцами плечиков и любовно разглаживал складочки на ткани. Это были футболки и толстовки, на которых оставались призрачные отголоски природного аромата, из-за которого раньше в квартире можно было задохнуться. Те самые вещи, которые Чонгук незаметно (как он считал) подворовывал из чужой дорожной сумки, когда Тэхёну удавалось взять выходной и доехать до дома. Раньше всю свою одежду альфа всегда размещал в шкафу без какой-либо логики и расстановки. Чужое отношение к порядку заставляло глаз дёргаться, но сейчас Чонгук бы всё отдал, чтобы Тэхён снова заполнил всё пространство собой и своими совершенно не сочетающимися вещами. Чонгук хотел бы так же неаккуратно развесить одну их часть на вешалках, а другую неровными стопками поместить на полки, но он так не умел. Ему нужна была хотя бы иллюзия чужого присутствия, но он не знал, как воссоздать тот бардак, который Тэхён вечно наводил в их квартире, в мыслях Чонгука и в его сердце. Ужасный человек этот Ким Тэхён. Чонгук терпеть не мог ту беспомощность, которую в этот момент ощущал. Через пятнадцать минут в комнате снова было отвратительно чисто, буквально стерильно, будто бы это не дом вовсе, а больница или какой-то отель: идеальный порядок, будто бы с картинки, и совершенно нет души. Чонгука так с детства приучили, он не мог по-другому. Да, омега умело создавал уют, в чертах их квартиры действительно прослеживалась мягкость благодаря маленьким деталькам, которые этот комфорт создавали. Но без Тэхёна всё было не так и не то, чего-то вечно не хватало, и омега вряд ли мог с этим что-то сделать. Чонгук отходит от шкафа и валится на кровать, чувствуя себя так, будто бы в душу кто-то нагадил. Вся бодрость в момент покидает тело, хочется спать и ни о чём не думать. Конечно, Чонгук понимает, что спать ему сейчас ни в коем случае нельзя, потому что с кухней ему тоже нужно что-то сделать. Просто впервые у него нет абсолютно никакого желания до блеска вычищать всё окружающее пространство, а привычная тяга к идеальному порядку, кажется, в этот день окончательно исчерпала себя. Звонок в дверь раздаётся до того, как Чонгук успевает загнаться окончательно. Спустя несколько секунд до омеги доносятся два щелчка, после которых дверь с шумом распахивается. Периодически Чонгук правда жалеет о том, что дал Юнги запасные ключи. — Гук-а, это я! Чонгук рывком поднимается с кровати и сразу же идёт в коридор. Сначала, конечно, ускоряется, даже собирается бежать, но потом резко притормаживает. Понимает, что всё равно ничего сделать не успеет, поэтому идёт медленней, выглядывая из комнаты с опаской. Юнги в этот момент как раз заходит на кухню, да так и останавливается в дверном проёме, а Гук начинает мысленно вести обратный отсчёт. Три, два, один... — Ёбаный в рот, Ким Чонгук, это что за... — Юнги оборачивается на друга корпусом, а глаз оторвать от кухни не может. Он много что хочет сказать, рот открывает и делает глубокий вдох, но потом всё же взглядом напарывается на самого Чонгука и тут же рот закрывает. Осматривает сначала сверху вниз, а потом снизу вверх, мычит неопределённо и чешет улетевшую под чёлку бровь. — Пиздец.

***

      Чонгук, кажется, всегда был человеком довольно своеобразным. Юнги мог об этом говорить, потому что знал его бóльшую часть собственной жизни: они учились в одной школе с разницей в два года, потом поступили в один университет, а затем до кучи устроились в один и тот же офис, хорошо, что хоть в отделы разные. И Мин, который весь свой профессиональный стаж наработал, общаясь с самыми разными людьми, всë ещë не мог назвать хотя бы одного человека, который был бы хотя бы на десятую часть таким же странным, как Чон Ким Чонгук. Дело было не только в его привычках, от которых у Юнги до сих пор периодически глаза лезли на лоб. По большей части, людей вокруг пугали противоречия и контрастные грани личности. Никто не мог взять в толк, как такой педантичный, до мозга костей пунктуальный человек, всегда одетый с иголочки, выглядящий опрятно и свежо двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, может обладать таким отвратительным характером. Юнги же смотрел глубже. Он-то как раз знал этих зажравшихся богатеев, которые обладали прекрасным воспитанием, знали все правила этикета, соблюдали профессиональную этику, но при этом как личности ничего из себя не представляли. Чонгук же был той ещë занозой в заднице, но он всë ещë был единственным человеком в жизни Юнги, который был рядом даже в самые отвратительные еë периоды. Да, Чонгук был чересчур прямолинейным и стервозным, порой казалось, что у него напрочь отсутствовала совесть и чувство сострадания, но именно этот до чëртиков брезгливый человек ухаживал за Юнги во время его болезней, именно он ещё в студенческие годы частично обеспечивал друга после того, как Мин попал в аварию, и всë то время, что Хосок служил в армии, именно Чонгук приходил к Юнги в любое время суток, чтобы тому не было грустно и одиноко. Мин никогда не заберëт свои слова назад – Чонгук был невыносимым, его тяжело было терпеть больше нескольких часов в день, но были вещи куда более весомые, ценные, которые окупали все страдания с лихвой. Но речь не об этом. Речь о контрастах, верно? Об идеальности Чонгука, не распространяющейся на поганый характер. Чонгук действительно был идеален всегда: вечером во время попойки, наутро после, во время болезни, в период сессии в университете, квартальных отчётов на работе, да и в любых других ситуациях, когда нормальные люди выглядели так, будто бы до этого несколько недель вместо Геракла вычищали говно из Авгиевых конюшен. Мин к этому со временем привык и уже не удивлялся, когда они в очередной раз перед работой встречались на лестничной клетке, а Чонгук выглядел так, будто бы весь предыдущий день провëл в спа-салоне, потом спал ровно девять часов и ещё как минимум три потратил на сборы. Это была некая константа в их жизни: все знали, что даже если на Чонгука упадёт метеорит, омега из-под земли выберется в выглаженном, идеально чистом костюме. Когда Тэхён только-только ушёл в армию, никто особо не удивился, что на идеальность Чонгука это никак не повлияло. Омега всё ещё был невероятно педантичным и пунктуальным человеком, всегда был одет с иголочки, выглядел опрятно и свежо. Он исправно соблюдал режим дня, несколько раз в неделю посещал спортзал, ходил на пробежки ранним утром, а потом отправлялся на работу. По Чонгуку можно было сверять часы – два оборота ключа в замочной скважине Юнги слышал ровно в восемь ноль пять, и ни минутой позже. Чонгук говорил, что не скучает, и ему охотно верили все, кроме абсолютно неидеального Ким Тэхёна, который в жизнь омеги, если честно, совсем не вписывался. Юнги справлялся куда хуже, когда Хосока отправили служить. Мин чуть ли не лез на стену от сжирающего чувства тоски, он физически не выносил отсутствия мужа рядом. Они с Кимами тогда жили в нескольких кварталах друг от друга, но Чонгук всегда приходил к Юнги, когда тому нужна была помощь. Именно поэтому полтора года назад, когда в армию ушёл Тэхён, Хосок предложил переехать поближе к друзьям, буквально в соседнюю квартиру, чтобы Чонгуку было не так одиноко. Но тому это будто бы и не нужно было. Чонгук прекрасно справлялся и без чужих «подачек» – так говорил он сам и так думали все остальные, пока Юнги не понял, что всё это время их наглым образом наёбывали, став однажды случайным свидетелем последствий чужой истерики. Которая, кстати, тоже была весьма своеобразной. Как Юнги упоминал ранее, Чонгук был невероятно брезгливым человеком. Он никогда не носил одежду Тэхëна и все свои вещи стирал отдельно, в кровать никогда не лез даже в обычной домашней одежде, только в хлопковых ночнушках, ещë и менял постельное бельë три раза в неделю. В их квартире не было ни одной пылинки в воздухе даже при свете солнца, потому что Гук драил все горизонтальные и вертикальные поверхности по десять раз на дню, его это действительно успокаивало. Больший эффект на омегу оказывала разве что готовка. О, Чонгук обожал готовить, для него сам процесс приравнивался к полноценному занятию йогой. Не сложно было сложить два и два, когда Юнги полгода назад неожиданно наведался к другу в гости, а тот стоял в двух толстовках мужа на засранной кухне, где не было места даже для лишней зубочистки. За одну ночь он тогда приготовил два тазика кимчи, сварил пятилитровую кастрюлю супа с водорослями, испëк три противня пирожков, замариновал несколько банок тофу и собрал несколько бенто-тортиков. Впервые тогда Мин увидел Чонгука слегка опухшим, с патчами под глазами и растрëпанными волосами. Впервые за практически два десятка лет, что они знали друг друга. Как выяснилось, Чонгуку, на самом деле, было куда сложнее, чем кому-либо. Если Юнги просто вешался от тоски и сжирающего чувства одиночества, то его друг вместе с этим ещë и разрывался от борьбы с самим собой. Чонгук просто не мог признаться кому-либо в том, как плохо ему было без Тэхëна, поэтому свои "приступы", как окрестил их Юнги, тщательно скрывал и мучился в гордом одиночестве. Случалось это не так часто, Чонгук честно признался, что накатывало на него раз в несколько недель, если не раз в месяц. Он хорошо себя контролировал, и даже когда становилось совсем невыносимо – не ревел и не портил вещи. Уровень пережитого им стресса можно было определить лишь количеством приготовленной еды, бóльшую часть которой позже приходилось выкидывать, и наличием беспорядка, который обычному обывателю мог показаться идеальной чистотой. Это вполне можно было пережить. Последние полгода они неплохо справлялись, даже еду не приходилось выкидывать в таких количествах, потому что частично она перемещалась в холодильник Мина, какой-то частью они угощали знакомых, а что-то съедал сам Чонгук. К тому же, Тэхëн всегда был на подхвате, хотя он в своей армии и не должен был знать хоть что-то о состоянии мужа. Если бы не Чон-самая-подлая-крыса-на-диком-Западе-Хосок, он явно не был бы так уверен в том, что дома его с нетерпением ждут. Так они и справлялись до недавнего времени: Чонгук со стабильной периодичностью раз в несколько недель готовил еду на целую роту солдат, Юнги с Хосоком ненавязчиво его поддерживали, а Тэхëн звонил как можно чаще, и как только появлялась возможность, сразу же брал выходные, чтобы приехать домой хотя бы на день. Система дала сбой как раз месяц назад, когда Тэхëн в последний раз приезжал к ним на выходные. Он тогда наконец сказал точную дату своего возвращения, и все выдохнули с облегчением, думая, что Чонгук, наконец, перестанет так себя изводить. Никто и не подозревал, что после этого срывов станет только больше, и с приближением возвращения Тэхëна из армии Чонгука только сильнее будет ломать от ожидания. Именно поэтому Хосок с Юнги уже в третий раз за последнюю неделю собирались провести своë утро не у себя дома. Тэхëн же, как назло, к концу службы стал звонить куда реже прежнего, хотя его помощь именно сейчас была бы очень даже кстати. Вот так они и оказались здесь, в квартире Кимов, на заставленной посудой кухне. Снова куча контейнеров на всех горизонтальных поверхностях, переполненные сковороды, кастрюли и стеклянные банки, снова беспорядок, только уже более заметный, и Чонгук, стоящий в армейской камуфляжной футболке Тэхëна, которую тот "случайно" забыл дома, когда приезжал в последний раз. Хосок присоединяется позже Юнги, потому что ему нужно было отвезти сына к дедушкам на выходные. Состояние кухни его не особо удивляет, а вот потрëпанный внешний вид Чонгука – очень даже. Не было идеальной укладки, с которой омега, кажется, спал, под покрасневшими глазами залегли тени, на которые были налеплены патчи, зато гордая осанка никуда не делась и выражение лица всë ещë было абсолютно непоколебимым. Хосок недолго стоит в дверном проëме. Он переводит взгляд с Чонгука на спину сидящего за столом мужа и обратно. — Выглядишь хреново, — заключает с искренним сочувствием, отталкиваясь от дверного косяка и двигаясь к столу. Чонгук бросает на него секундный взгляд и возвращает внимание упаковке приготовленной еды. — Спасибо, ты тоже. Юнги фыркает, едва сдерживая улыбку, а Хосок на ходу запинается об ножку стула, на котором обычно сидел сам Чонгук. — Осторожно, хëн, — Чонгук всë так же говорит своим ровным меланхоличным тоном, доставая последний оставшийся контейнер. — Колено не воробей, вылетит – не поймаешь. В твоëм возрасте это может быть вредно для суставов. Юнги, кажется, хрюкнул, не успев пережевать свой кимпаб, а Хосок, которого обычно такие комментарии раздражали, в этот раз лишь с искренним облегчением выдохнул. — Если шутишь, значит, уже полегче. Чонгук ведëт плечом, поджимая губы. Он, вообще-то, не шутил. — Ему Тэхён с утра звонил, — Юнги кивает головой в сторону друга, а тот поджимает губы и сам весь напрягается. Сейчас он точно не хочет об этом говорить. — Ого, — Хосок протягивает гласные, с удивлением и долей обиды в голосе. — А со мной не связался! Чонгук ведёт плечом, а потом на выдохе сам разворачивается лицом к друзьям. Он опирается бёдрами на столешницу и как-то неловко, скованно обнимает собственные плечи. Сам Чонгук чужие реакции не особо распознаёт, а вот Юнги и эмпатичный до жопы Хосок в чужих движениях и мимике сразу замечают вполне очевидную печаль. — У него были какие-то важные дела. Пять минут мы с ним поговорили, — Чонгук говорит тихо и мнёт пальцами рукав футболки, снова поджимая губы. Он не может держаться. Ему правда физически уже вполне реально плохо. — Всего пять минут, – добавляет ещё тише. Юнги с Хосоком переглядываются, смотрят встревоженно. Шутки шутками, а Чонгука, судя по всему, хуёвит уже вполне серьезно. Похоже на повод для беспокойства, особенно если учитывать специфическую натуру омеги. Чёрт его знает, что происходит в этой квартире, когда рядом никого нет, он ведь никого к себе так близко не подпускает. — Не расстраивайся, — Хосок тянет ласково, склонив голову в бок. Он относится к Чонгуку как к младшему брату, который периодически бесит его неимоверно, но сейчас очень сильно волнует. — Он же обычно вообще по субботам с нами не связывается, в основном по воскресеньям. Может, завтра позвонит? Чонгук жмёт плечами и снова разворачивается к друзьям спиной. Жмурится сильно, чтобы жжение в глазах прошло. Он и вправду расклеился, совсем уже на себя не похож, из него будто бы хребет вытащили. Даже язвить сил не было, зато снова жутко хотелось что-нибудь приготовить.

***

— Надо было надевать ту шифоновую блузку без рукавов, а не этот ебучий пуловер. Как же, блять, жарко! — Юнги быстрее перебирает ногами, практически переходя на бег. Хосок плетётся за ним следом, свободной рукой поправляя панаму и с удивлением следя за тонкой фигурой мужа, который чуть ли не галопом мчался к подъездной двери. Кажется, такую активность он в последний раз проявлял несколько месяцев назад, когда Гаын решил искупать свою дорогущую новенькую куклу в грязевой луже прямо у проезжей части. Лето в этом году действительно выдалось жарким, температура ниже тридцати градусов по Цельсию не опускалась уже неделю. Пекло так, что плохо становилось даже отчаянным любителям солнца, таким, как Хосок, например. Что уж говорить о Юнги, который перед выходом в магазин за раз выливал на себя половину флакона солнцезащитного крема и брал с собой два ручных вентилятора. Когда Хосок подходит к подъезду, Юнги уже стоит под дверью, приложив ко лбу бутылку с холодной водой, которую они специально для этой цели и купили в магазине. Хосок ищет ключи слишком долго, потому что тяжёлые пакеты в руке мешают и сбивают с толку. Омега в это время смотрит на него с укором, а Чон попросту не может нащупать в кармане нужную связку. — Ещё несколько секунд, и твоё мороженое по праву наследования перейдёт нашему сыну. Хосок угрозу в чужих словах распознаёт сразу же и начинает шариться ещё активнее. При этом посмеивается нервно, думая, как оттянуть время и аккуратно намекнуть Юнги на то, что ключи он, похоже, где-то просрал. — Он же у моих родителей, Юн-и... — Хосок... — Да понял, понял, я ищу! Юнги в итоге, спустя несколько секунд, всё же не выдерживает и с шипением сам лезет в чужой карман. Хосок в это время представляет, как забавно они, наверное, смотрятся со спины. Позади как раз в этот момент слышится характерный хлопок. Чон сразу же понимает, что это кто-то вышел из машины. — Эй, что за порнографию вы устроили в общественном месте? Юнги с Хосоком застывают одновременно. Они переглядываются, смотрят друг на друга округлившимися глазами и пытаются понять, не послышался ли им вопрос, заданный таким знакомым до боли голосом. Оборачиваются они тоже синхронно. А там, конечно же, Тэхён, улыбчивый и очевидно довольный собой, стоит и щурится, поправляя слегка отросшие волосы. Не его длинные густые кудри конечно, но уже что-то. — Ты как здесь... Юнги пальчиком обводит окружающее пространство, так и не придя в себя. Он судорожно пытается вспомнить число, хоть и знает точно, что не мог ошибиться. До возвращения Тэхёна оставалось ровно две недели, в это воскресенье точно ничего не планировалось. — Сюрприз! Тэхён улыбается своей прямоугольной улыбкой, и в этот момент наконец приходит в себя Хосок. Он в несколько шагов окончательно сокращает между ними расстояние и заключает друга в объятия, с силой похлопывая по спине. Он скучал. Они все скучали, на самом деле, и даже Юнги, который вскоре отпихнул мужа в сторону, заняв его место. Тэхён после этого с готовностью распахивает руки в стороны для объятий, а Юнги отчётливо понимает, что тот не ощущает угрозы. Мин думает, что это надо исправлять. Непорядок. — Ай, блять! — Тэхён шипит и матерится, когда от омеги ему прилетает прямо в коленную чашечку. — За что?! — За всё хорошее, идиот! Хосок сжимает пальцами переносицу и сразу же перестаёт вслушиваться в чужой диалог. Там мата раз в десять больше, чем он в принципе может знать, так Юнги с Тэхёном ещё и орать друг на друга начинают прямо в движении: Мин в какой-то момент просто вынимает из пакета рулон пергаментной бумаги и с ним начинает носиться за альфой, который в военной форме и с сумкой наперевес убегает от разъярённого друга. Смотрятся они, конечно, комично. Тэхён после армии вернулся в отличной физической форме, он только больше раскабанел и теперь был раза в два шире, чем Юнги, который, к тому же, по-прежнему уступал альфе в росте практически на голову. Хосок даже мысленно сравнивает мужа с чихуахуа, а Тэхёна с каким-нибудь питбулем. К слову, здоровяк очевидно проигрывал. — Да хватит уже, ну... — Сюрприз он, блять, решил устроить! — Юнги перебивает мужа на полуслове, шипит как змея и дышит как-то слишком агрессивно. — Я тебе сейчас такой сюрприз устрою, ты у меня с флагом в жопе полетишь Марс колонизировать, олень обосранный! Тэхён после этих слов останавливается и запрокидывает голову, начиная смеяться. — Блять, откуда в таком маленьком бледном теле столько злости? — Я ему щас... — Так, стоп! Хосок повышает голос и за воротник пуловера тянет рвущегося в бой мужа на себя. К этому моменту он уже несколько минут держал в ладони найденные на дне пакета ключи от подъезда. Теперь же Чон просто пытается понять, как открыть дверь с двумя занятыми руками. Благо, их с Тэхёном ментальная связь (один мозг на двоих) даже спустя годы всё ещё работает безотказно. Ким сразу же понимает суть проблемы и достаёт собственные ключи, наконец открывая приветственно скрипнувшую дверь. — Прошу, — Тэхён наклоняется чуть вперёд и жестом руки указывает внутрь подъезда. — С чего это ты джентльменом заделался? — Хосок, пропустив вперёд мужа, шутливо хлопает друга по плечу. Тот щёлкает языком и гримасничает. — Боюсь, что твой милипиздрик мне в спину плюнет. Одному богу известно, с каким трудом они добрались до своего четвёртого этажа. Юнги ругался, Тэхён паясничал и счастливо улыбался, потому что просто не мог по-другому. Он предвкушал встречу со своим вредным маленьким принцем, который, судя по реакции Хосока, должен был как минимум треснуть альфу сковородой по наглой морде. — Если что – кричи, — Хосок говорит серьёзно. Он вполне оправданно боится за друга и его жизнь. — Я лично помогу Чонгуку спрятать труп. Тэхён подмигивает Юнги перед тем, как тот скрывается за дверью соседней квартиры, а потом встаёт напротив собственной, выдыхая со свистом, тяжело и порывисто. Конечно, он волнуется, знает, что его любимая мегера может обозлиться, он сильно рискует сейчас, устраивая такой жестокий сюрприз. Но ему правда слишком интересно, как Чонгук может отреагировать на его появление, если он морально не будет к нему готов. Тэхён знает, конечно, он знает, как сильно его вредный мальчишка по нему скучает, но он хочет это ощутить. Пусть Чонгук ему потом хоть скалку в жопу засунет, пусть будет орать три часа подряд и выкинет его вещи с балкона, но лучше так, зато искренне и без масок. Тэхён стоит в подъезде ещё несколько минут, уткнувшись лбом в холодную дверь. У него ладони потеют и сердце заходится в быстром темпе от одной лишь мысли, что вот сейчас, спустя всего лишь несколько минут, он сможет наконец снова увидеть своего злющего мужа. От желания вновь прикоснуться кончики пальцев немеют. Возможно, Тэхёну нужно будет сходить к кардиологу, тут на лицо все признаки аритмии. Он заходит в квартиру тихо, практически бесшумно. Альфа перед этим несколько минут мысленно готовился к тому, что Чонгук на него с порога налетит разъярённой фурией, но в квартире было тихо. И это было странно. Омега по выходным всегда вставал в девять, даже если будильник не срабатывал, а сейчас было уже около одиннадцати, но в квартире всё ещё слишком тихо даже для морга. Не нарушая тишину, Тэхён снимает обувь и проходит вглубь квартиры. Чувствует почему-то, что Чонгук в спальне, поэтому проходит мимо всех дверей к той, что находится в конце коридора, и застывает с поднятой над ручкой ладонью. Ощущает, как сердце колотится в глотке, и прикрывает глаза. Просто запоминает свои ощущения, в очередной раз осознавая, как сильно он любит. Дверь почему-то открывается со скрипом. Тэхён ловит себя на мысли о том, что ему надо будет позже смазать петли, а после аккуратно заходит внутрь комнаты и тут же застывает, пытаясь хоть что-то разглядеть в полумраке спальни. Он лишь широко распахивает глаза, когда замечает на кровати сваленные в кучу вещи, тут же забывая о тишине, и матерится вслух: — Что за нахер? Куча вещей шевелится. Тэхён в состоянии ступора пялится в самый центр и не может даже рот открыть. Помнит, как Чонгук бегал за ним по квартире с мокрой шваброй, когда Тэхён случайно положил свои грязные вещи в одну корзину с одеждой мужа. Помнит, как омега ощетинился и несколько дней дулся после того, как Тэхён надел на него свою кофту и запретил снимать, потому что было холодно. Помнит тысячи ситуаций, когда до ужаса брезгливый Чонгук готов был ему глотку перегрызть за призрачный беспорядок, которого, по скромному мнению Тэхёна, в их квартире не было никогда. И вот этот самый Чонгук, его вредный маленький муж, сейчас гнездится? Он что, умеет? Чонгук ещё несколько секунд ворочается, а потом неожиданно приподнимается. Осоловело промаргивается, принюхивается, не видит спросонья Тэхёна, стоящего сбоку, но понимает, что что-то не так. Альфа в этот момент морщится от того, что биение сердца пульсацией в виски отдаёт. Ему от трепета в груди физически плохо. Тэхён, конечно, не выдерживает долго. Садится на их кровать, сгребая в сторону их вещи, принимаясь жадно разглядывать тело любимого мужа. На чужой талии сбилась его, Тэхёна, футболка, вообще ничего не скрывая. Альфа, сказать честно, настолько оголодал, что даже не заметил сначала на себе чужой взгляд, сперва неосознанный, а потом... — Ты... — Чонгук вдруг садится, смотрит то ли с опаской, то ли с неверием. Потом, конечно, со злостью и слишком быстро разгорающейся яростью. — Да я тебя сейчас... — продолжает дрожащим голосом, поднимается и встаёт на колени, приближаясь вплотную. — Да как ты смеешь?! Чонгук психует, срывается, лезет к Тэхёну на бёдра и лупит его по груди. Он начинает плакать так внезапно, что альфа просто не может собраться. Ожидал ударов и криков, обиды, ночей на коврике под дверью, но в итоге всё получается совсем не так. Чонгук бьёт больно, конечно, но Тэхёну плевать абсолютно. Когда плачет человек, которого ты в слезах не видел ни разу, до физической боли нет никакого дела. — Гук-и... — Скотина! — омега рыдает уже взахлёб, из последних сил бьёт совсем не понарошку, а очень даже всерьёз. Ещё и орёт как резанный, можно сказать, верещит. — Ненавижу! Тэхëн пугается, когда Чонгук, заливаясь слезами, заваливает его на спину. Альфа пытается приподняться, но младший снова укладывает его на лопатки, грубо надавливая ладонями на плечи. Он потом неаккуратно слезает с чужих бëдер, сбрасывает с постели часть вещей и ложится рядом с мужем, под его горячий бок. Чонгук ещë несколько секунд возится, притирается спиной, потом на ощупь находит руку мужа и перекидывает еë через себя, вцепившись мëртвой хваткой. Всё ещё плачет, хоть и успокаивается быстрее, чем кто-либо. Конечно, он сам в шоке, не думал, что может так истерить, но сейчас ему было искренне плевать. Он не понимал, он всё ещё не... — Успокоился чуть-чуть? — Тэхён спрашивает аккуратно, потому что сам не до конца понял, что произошло. Он целует потную шею, прямо в лихорадочно бьющуюся жилку, сжимая мужа крепче, когда тот хнычет и вырывается, вопреки логике, вцепившись в альфу сильнее. Сдаётся он быстро. — Угу-м, — шмыгает носом и тянет гнусаво. Тэхён, когда чужое сердце под ладонью начинает стучать ровно и размеренно, неловко улыбается. Прикрывает глаза и зарывается носом в чужие волосы на вихрастом затылке. — И что, вот совсем не скучал? — спрашивает шкодливо, но всё ещё неуверенно. Конечно, он чувствует свою вину, но всё же не может не испытывать звенящее счастье, согревающее душу. — Совсем, — бухтит под нос, всхлипнув. — Ещë столько же меня бы не видел, да? — Тэхён продолжает ласково, как с ребёнком. Гладит волосы, целует мокрую кожу и укачивает мягко. Чонгук, конечно, не сдаётся. Ему жутко стыдно и неловко, грустно до безумия и вопреки всему безумно радостно. Он потом обязательно будет загоняться, будет корить себя за слабость, но не сейчас. — Да, — врёт, конечно. Держит лицо, хотя оба понимают, что уже поздно. — Может, что-нибудь приятное скажешь? — Чтоб у тебя из жопы третья нога выросла, каланча ебливая. Тэхён хохочет громко, а Чонгук сопит обиженно и, кажется, снова всхлипывает. Альфа его тут же поближе к себе притягивает и целует, целует, целует. Трётся носом об висок и дует в ушко, из-за чего Чонгук недовольно сучит ногами и морщится. — Вредина, — Тэхён шепчет довольно, обжигая мочку дыханием. — И я тебя люблю.