***
Суми встретила их в зале аэропорта. Тэхёну, как образцовому почти-сыну, пришлось с ней обниматься и даже улыбнуться разок под строгим взглядом отца, в котором уж слишком явно читалось: "только попробуй что-нибудь выкинуть, и расплачиваться тебе везде придется исключительно натурой, так как денег тебе никаких не видать!" Ну ничего, Тэхён побежден, но не сломлен. Только сгибается почти что пополам из-за того, что женщина, которая крепко его обнимает, очень уж маленького роста, и старается не закатить глаза. Потом они долго едут на такси куда-то на окраину города. Пейзаж постепенно скуднеет, улицы становятся серыми, людей по пути попадается все меньше. Тэхён все больше хмурится, у себя в голове подтверждая все свои догадки насчёт семьи Мин. – А где Юнги? Сегодня же суббота, и занятий у него в колледже нет, – спрашивает в какой-то момент отец, и Тэхён краем сознания машинально подмечает, что так зовут его без пяти минут сводного брата, с которым тоже, к сожалению, скоро предстоит познакомиться. Тоже, наверное, как и мамаша, будет радостно скакать рядом и лезть обниматься. Фу, чёрт возьми. – По выходным он работает, – тихо отвечает Суми, в голосе ее слышится грусть. "Играет на публику", – думает Тэхён, закусывая кончик большого пальца, – "бедные-несчастные, только всю жизнь и ждали принца на белом коне. Молодец, папа, исполнил чью-то мечту. Может, в другой жизни зачтётся…" Дом, как и ожидалось, у семьи Мин был небольшой. Всего-то кухня, совмещённая с гостиной, ванная и две спальни, причем одна даже спальней-то не имела права себя называть – какая-то непонятная каморка под крышей, куда вела узкая крутая лестница. – Я испекла клубничный пирог к вашему приезду. Тэхён-и, твой папа сказал, что ты обожаешь клубнику… – Обожает? Я сказал, что он за нее может меня на органы пустить и глазом не моргнуть, – хмыкает отец, ставя у стены небольшой чемодан с их вещами. – Не наговаривал бы ты на ребенка, Кибом-а, – Суми взмахнула на него рукой, уходя в кухню. Тэхён переглянулся с отцом, но, увидев на лице у того глупейшую из всех возможных улыбку, захлопнул рот, клацнув зубами, и промолчал. Чего говорить-то? Как будто что-то от этого поменяется… В общем, цирк продолжался. Жертвы конфетно-букетного несколько часов кряду ворковали, действуя парню на нервы, а тот как ни пытался втыкать в телефон, постоянно ловил обрывки чужих разговоров, от сладости которых у него, кажется, успел появиться кариес. В конце концов разговор скатился к обсуждению дел насущных. За этим ведь отец с Тэхёном и прилетели – помочь своим новоиспеченный родственничкам с переездом в Сеул, ведь теперь они будут жить вместе, как и положено дружной семье… чёрт, кажется, у Тэхёна до сих пор похмелье, потому что его очень сильно тянет блевать. – Сегодня уже поздновато, да и вы оба устали с дороги. Поужинаем и ляжем спать, а уже завтра с утра дособираем последнее, дождемся службу перевозки и в путь. Юнги заканчивает смену заполночь, как раз завтра наконец-то будем все в сборе, – рассуждает Суми, расставляя тарелки по небольшому обеденному столу, придвинутому к стене. – Кажется, мы с ним уже обсуждали, что так тяжело работать ему уже не обязательно, – вздыхает отец, помогая женщине, и Тэхён снова щурится, теперь вслушиваясь уже специально. – У нашей семьи теперь будет общий бюджет, и денег в нём за глаза хватит. Женщина грустно улыбается, поднимая на мужчину глаза, и отвечает: – Ну ты же его знаешь… "Актерская игра – десять из десяти", – ядовито хмыкает про себя Тэхён.***
За то время, пока они втроём ужинают, Тэхёну также становится известно, что сын Суми – Мин Юнги – старше его самого на три года, что ему сейчас двадцать один и он учится на выпускном курсе музыкального колледжа. "Колледж, потому что денег на университет у них не хватило", – про себя размышляет парень и чувствует, что прав. – Он хочет стать композитором, Юнги-я очень талантлив, – шепчет Суми, будто доверяет ему какую-то страшную тайну. – Только не говори ему, что я о нём такое говорю, он ненавидит, когда я им хвастаюсь. – Скромность мужчину только красит, – мягко произносит отец, накрывая руку женщины своей, а потом переводит взгляд на Тэхёна, слегка ухмыляясь, и парню уже от этого хочется закатить глаза до потолка. – Кое-кому даже, я бы сказал, не помешало бы у Юнги поучиться. – А я думал, когда ты эту шарманку заведёшь. Видимо, настала пора, – цыкает Тэхён, зло откусывая половину от своего куска пирога. Вкусная, всё-таки, получилась эта дрянь, но его так просто не купишь! – Не хотел тебя разочаровывать, сынок, – подхватывает мужчина, как и всегда, ни в чём Тэхёну не уступая. – О, ну тогда стоит тебе постараться лучш... – Ладно, думаю, стоит достать для Тэхёна чистое постельное бельё. У нас не так много места, но диван в гостиной довольно удобный. Юнги бы уступил тебе свою кровать, но, боюсь, ты, Тэхён, для неё слишком высокий… Пойду устрою тебя, а вы, мальчики, пока помойте посуду, хорошо? Суми ушла, оставив отца с сыном наедине буравить друг друга тёмными упрямыми взглядами. – Хотя бы попытайся, – в конце концов прошептал отец, беря во внимание, что Суми всё ещё оставалась неподалеку от них. – И ты попытайся. Разуть глаза на этих двоих. – Тэхён, не перегибай палку. – Глаза отца недобро блеснули, и парень шестым чувством уяснил, что пора заткнуться. Кажется, это уже гиблый номер, да и попыток вправить папе мозги он уже предпринимал раньше немерено. Вряд ли эта могла закончиться как-то иначе. Со всеми грядущими изменениями Тэхёну предстояло теперь лишь смириться. – Ну, как скажешь. Только потом не говори мне, что я тебя не предупреждал. Ты моя семья, они – нет. И так будет всегда. Отец на секунду зажмурился, справляясь со злостью, а затем устало выдохнул. – В тебе говорит юношеский максимализм, Тэ. Через пару лет он пройдет. И тогда за всё это тебе будет очень стыдно, так что не горячись и будь разумнее. – Ага, – фыркнул в ответ Тэхён, – ты тоже.***
Диван чертовски неудобный. Он своими столетними пружинами впивается Тэхёну везде и пытается, судя по ощущениям, проткнуть насквозь и выпотрошить из него нахрен кишки. У парня уже болит абсолютно всё: болят позвонки, бёдра, задница!.. болит голова, потому что после пятничных увеселительных программ ему бы отоспаться в лучших традициях, а не вот это всё… Время крадётся к третьему часу утра, когда он, так и не сумев крепко заснуть, смутно слышит скрежет ключа в замке, а затем и тихий скрип входной двери. Глаза, за долгое время уже привыкшие к темноте, вычленяют в прихожей очертание чужого тела, которое слегка качается из стороны в сторону, видимо, снимая обувь. Почему-то в грудной клетке у Тэхёна начинает по-странному припекать. Воздуха как будто становится меньше процентов на пятьдесят… а с приближением незнакомца к гостиной и на все девяносто. Сердце беспомощно трепыхается, но сам Тэхён всему вопреки не может почему-то пошевелиться. Он замирает, как будто распятый на проклятом диване, до боли сжимая в кулаках край тонкого одеяла. Глаза не отрываются от тёмной фигуры, так и остановившейся у входа в гостиную, где располагалась первая ступень лестницы, ведущей на второй этаж. Юнги. Он, кажется, смотрел на Тэхёна, полагая, что тот спит. Но Тэхён не спал… нет, он не спал, он находился в чистейшей агонии, чувствуя, как с него градом катится пот. Поверхность губ высохла, в глазах защипало от того, как долго он не моргал. Но все продолжал пялиться в темноту, не видя и видя одновременно. Видя и все понимая. Рушась в ужаснейшую растерянность. Шаг, ещё один, скрип ступеней под чужими ногами… наконец-то Тэхён может дышать. Он глотает воздух с жадностью, так, будто целый год этого не делал. У него кружится голова, а в ногах такая слабость, что попытайся он встать сейчас и, вероятно, не сможет. Он знает эти симптомы. Про них рассказывают ещё в детском саду, а потом очень подробно пишут в учебниках по человеческой биологии для старшей школы, уделяя аж целый раздел. "Не может, блять, этого быть!", – судорожно думает Тэхён, зажимая себе ладонью рот в страхе, что из него что-то сейчас может вырваться. – "Быть… не может!.. Чтобы я… и он!.. Я ведь даже не гей!" А губы все ещё сухие, сердце все ещё отказывается адекватно работать, ноги чувствуются отдельно от тела, а внутри расцветает что-то пугающее, странное, непостижимое, незнакомое… Эйфория, желание. Хочется встать, прямо сейчас подняться бегом по чёртовой лестнице, распахнуть дверь и впечататься в чужое тело, сжать то в своих руках, глубоко вдохнуть запах и не отпускать. Не зная, как другой выглядит, какой он человек, что о нём думает, Тэхён просто хочет… Осознавая всё это за жалкий миг, он начинает трястись, поворачивается на бок и весь сжимается, как перепуганная гусеница. По коже мерзко ползут мурашки, кости выкручивает, а сознание до тошноты отрицает саму человеческую природу. Не может быть. Не бывает так. Тэхён ведь его ненавидит. Они ведь ещё заочно враги, Юнги – подлый сын такой же подлой женщины, вместе с которой позарились на чужое добро и теперь метят в лучшую жизнь. Тэхён это знает и никогда их за это не простит. И плевать ему на истинность, плевать на природу, плевать на все! Ничего не изменится. Будет, как прежде. Он вычеркнет эту ночь из своей памяти и заживёт дальше. Будет веселиться, любить девушек, напиваться и гонять на своем байке по сеульским дорогам. Он будет обычным, он будет поступать правильно. И никакой Мин Юнги в этом ему не помешает. Разволновавшийся до икоты, Тэхён так ни на минуту и не засыпает. Вместо этого чутко вслушивается в каждый шорох, надеясь и одновременно с этим боясь услышать что-то сверху. Может быть, ему это всё показалось? Может быть, это всего лишь ужасный сон? Может быть, когда солнце снова взойдет, всё будет нормально…***
Нет. Всё не нормально. Утром Тэхён сидит за столом на том же месте, что и вчера, пока все завтракают, и понимает, что понятие "нормально" из своего лексикона теперь вообще можно смело вычеркнуть и послать раком до Гонконга. По обоим бокам от него уселись взрослые, а напротив… Тэхён как можно незаметнее пытается вдохнуть поглубже и украдкой косится на четвертого члена "веселой семейки". Мин Юнги собственной персоной, с которым этим утром наконец-то у него выпала честь познакомиться. И никому тут не нужно знать, что знакомство лично у Тэхёна с этим типом произошло на несколько часов раньше, данный эпизод парень лучше от греха подальше унесёт с собой в могилу. Потому что все не просто ненормально, все… странно. Юнги как будто… не чувствует? Вообще ничего? Не чувствует к Тэхёну вообще ничего. Как будто их истинность распространяется только на одного из них. Так вообще бывает? Какого чёрта тогда именно Тэхёну так ахренительно повезло?! Ему что, одному теперь со всем этим мучиться?! Признаться, он об истинном всерьёз практически ни разу в жизни не думал. Возможно, представлял иногда по пьяни, рисуя в фантазиях симпатичную девушку с длинными волосами, стройную… возможно, в позе наездницы, ну и давайте, осудите его! А теперь даже мечты эти рухнули в пропасть, накрылись жопой. Буквально, блять! Ладно, плевать. Плевать – повторяет себе Тэхён, кажется, уже тысячный раз за это ужасное воскресное утро, вновь косясь на Юнги, который и в ус не дует. Бледный, щуплый парень вяло жуёт свою гранолу, запивая её апельсиновым соком. Под глазами у него залегли глубокие синяки, свидетельствующие о недосыпе, взгляд хмурый и холодный, под таким не по себе, наверное, даже этой бедной тарелке, в которую Мин уставился. Суми вчера сказала, что Юнги двадцать один, но выглядит он совсем подростком… зверски заёбанным, разве что, но не Тэхёну, две ночи провёдшим без сна, сейчас его жалеть. – Что нам ещё осталось упаковать? – хрипло спрашивает Юнги свою мать, склонившись ближе к женщине. – Только вещи для твоей учёбы, всё остальное я за неделю уже разложила по коробкам, – отвечает та, погладив его по плечам. – Много там у тебя? – Не очень. Только кое-какая аппаратура и учебники, одежду я уже упаковал. Справлюсь часа за полтора. – Тэхён тебе поможет, – тяжелая рука отца опустилась Тэхёну на шейные позвонки, и тот сглотнул, плотно сжимая губы в линию. Поперек горла встал кусок яичницы. – А мы как раз вызовем грузчиков и начнём выносить вещи во двор. Как закончите наверху – присоединитесь. – Хорошо, – спокойно ответил Юнги, наконец приподнимая голову от тарелки и пересекаясь взглядом с мужчиной. После он на мгновение пересёкся глазами и с Тэхёном. Черные радужки оказались полностью нечитаемы. Это самую малость пугало.***
Они закончили с завтраком и поднялись в комнату Мина, не проронив ни слова между собой. В тесном пространстве спальни под кожей у Тэхёна от близости новоиспечённого истинного зазудела буквально каждая клетка. Снова ему стало не хватать воздуха, и снова ноги ослабели. Но потом Юнги обернулся к нему, давая их взглядам вновь пересечься, и всё прошло, как по команде. Стало спокойно и тихо. И немного волнительно. Чёрный взгляд холодил, поверхность глаз у Юнги как будто была подёрнута ледяной корочкой, но само лицо было очень уставшим и истощённым. И ничего, кроме этой самой холодной усталости, на нём написано не было. Никакого волнения, никакого огня, что полыхал сейчас у Тэхёна внутри и по ощущениям ничего уже не оставил от органов, принявшись обгладывать рёбра. Юнги стопроцентно не чувствовал никакой истинности между ними, он остался к той глух и слеп, невосприимчив ни на один жалкий грамм. Тэхён оттого всё сильней ненавидел его. – Нужно сложить книги в том углу по коробкам. Я пока соберу аппаратуру. Давай быстрее с этим закончим, и ты сможешь уйти. – По рукам, – хмыкнул Тэхён, стараясь, чтобы голос его звучал низко и так же незаинтересованно, как у старшего. Нечего здесь о чём-то переживать вообще. Всё правильно, как Мин и сказал, они быстро с этим покончат, спустятся вниз, погрузят это тупое шмотьё, на которое Тэхён вообще, по-честному, плевать хотел, а потом бодро поедут в аэропорт, чтобы лететь обратно домой. А дома – Тэхён обещает себе – всё останется, как было, по-прежнему. Никаких глупых истинных, никакой новой семьи. Только он, отец, последний учебный год старшей школы. У него впереди замечательная жизнь, и он намеревается, как намеревался раньше, прожить её на полную катушку. Без какого-то дурацкого Мин Юнги и без его мамаши. Он быстро кидает чужие книги в коробки, не заботясь об их сохранности и не видя, как за его спиной от шумных звуков Юнги втягивает голову в плечи и всё сильнее сутулится. Тэхён раздражён и возбуждён своими злыми мыслями. Запечатав коробки, он подхватывает разом все три, чтобы не возвращаться больше в бесячую комнату, и случайно толкает плечом Мина, который оказывается неподалёку, решив открыть для него дверь. Но даже не извиняется, только выдыхает резко и уходит вниз. Юнги позволяет себе проследить за Тэхёном до тех пор, пока тот не скрывается на улице. А затем прикрывает свои глаза, жмуря их до боли.***
Сразу после той поездки в Пусан Тэхён принимается исполнять данное себе обещание. Он строит жизнь дальше, безжалостно отсекая с пути всё, что по его мнению лишнее. Для него ничего не меняется, по крайней мере, он так старательно в этом себя убеждает, что даже верит. Большую часть времени. Отец женится на Суми через пару недель после их переезда, в середине октября. Это скромная выездная церемония без лишнего пафоса, но в красивом месте, куда вход имеет далеко не каждый. Тэхён не очень хорошо помнит саму церемонию, так как от слов произносимых клятв его неизменно тошнило, и он всеми силами старался не слушать всю ту ложь, что лилась изо рта его теперь уже официально мамаши. Семейному торжеству в тот день он предпочёл барную стойку под широким навесом, где его мало кто мог видеть, а впоследствии и довольно симпатичную дочку отцовского близкого партнёра по бизнесу. Ну, а чего такому добру да зря пропадать? Нечего – расценил он и, воспользовавшись тем, что свадьбу родители играли на базе отдыха, без лишних усилий организовал им на двоих номер с кроватью побольше. Своего брата он в тот день практически не видел. Пересеклись они разве что лишь с утра, да и то потому что ехали к месту торжества в одном автомобиле. Вот и вся история. Вернулся домой Тэхён только к обеду следующего дня, когда выспался и немного протрезвел. Внутри у него была каша, усталость и физическое удовлетворение боролись с тупым отчаянием, что его теперь напостоянку преследовало. К тому же, под кожей чесалось – тупорылая истинность неустанно давала о себе знать, толкая держаться поближе к предмету своего сосредоточения. Фу, блять. Тэхён настырно боролся. Побеждал в пятидесяти процентах случаев. Но не сегодня, не прямо сейчас, когда босые пятки шумно стучат по полу, приближая хозяина к кухне. Оттуда слышится звук работающего музыкального центра, да и нутро подсказывает, кто именно сейчас находится в комнате. Родители, к тому же, сразу после свадьбы должны были умотать в недельный отдых на Ибицу, а это значит… Холодные глаза будто ждали, когда Тэхён наконец-то появится на пороге, и его можно будет хорошенько окатить ледяным взглядом с ног до головы. Весьма бодрый Юнги допивал свой крепкий кофе из огромной полулитровой (Тэхён чисто ради интереса однажды тайком проверил) кружки. Выглядел он намного лучше, чем сам Тэхён, который минувшую ночь использовал не по ее прямому назначению. Захотелось съязвить, бросить что-нибудь мерзкое типа "поздравляю, теперь мы официально родня и стоим рядом в отцовском завещании" или просто сказать катиться нахуй, да хоть выгнать из кухни, сделать хоть что-нибудь!.. Парень отчаянно нуждался в том, чтобы выплеснуть скопившуюся агрессию любым дельным способом, потому что ничего до этого: ни алкоголь, ни секс, ни езда на любимом мотоцикле – не помогало. Вместо облегчения рождалась злость, а следом в гости заглядывала беспомощность, жгущая уголки глаз ядовитыми слезами. Тэхён изнутри до сих пор горел, ещё с того проклятого им сотню раз дня, когда встретил своего истинного. Когда понял, что его он, как никого и никогда, ненавидит. – Там остался кофе, если хочешь, – Юнги, как ни в чём не бывало, кивнул на кофейник, где напитка осталось ровно на одну чашку. – Ненавижу кофе, – отрезал Тэхён, идя к холодильнику за своим клубничным молоком. "И тебя тоже, надеюсь, ты это уже понял во всех красках," – вертелось на языке, и до такой степени хотелось высказаться, что парня аж трясло… но челюсти почему-то сводило. Тэхён, как ни старался все эти недели, так и не смог дать себе волю пойти в открытую против этого человека. Сердце. Это всё оно. Глупая, упрямая, наивная сучка – не позволяла вредить истинному, даже если самому Тэхёну сделать это ой как хотелось. Налив себе полный стакан молока, парень подпёр поясницей кухонный гарнитур, не имея особого желания садиться за стол рядом со сводным, мать его, братцем. Юнги без особой эмоциональной окраски в глазах осмотрел его с ног до головы, делая очередной глоток своего напитка. Тэхён ещё не переодел свой праздничный костюм, правда, галстук куда-то потерялся, пуговицы у рубашки были на добрую половину расстёгнуты, а пиджак за рукава был повязан на бёдрах, как какая-то олимпийка. Волосы стояли во все стороны, походя на яркое безумие, взрыв, застывший во времени, на шее с обеих сторон виднелись следы чужих жадных губ. – Не. Пялься. На меня, – вскинулся тут же, заметив, что его вид после бурной ночи явно оценивают. – Тебе бы не мешало поспать ещё несколько часов, завтра на учёбу, – снова не поведя и бровью на грубость, произнёс Юнги. – А тебе не помешало бы не лезть в мои дела. – Неужели вести себя по-человечески для тебя такая проблема? – старший парень вскинул брови, вдруг показывая Тэхёну – пусть малую каплю, но всё же – свои эмоции. – Если тебе есть, что сказать мне, Тэ, так говори. Давай всё проясним, как разумные люди. Долго ты ещё собираешься играть в обиженного ребёнка? Я же вижу, что ты далеко не такой человек… – Ты ничего обо мне не знаешь, закрой свой рот! – Тэхён, не сдержавшись, стукнул дном стакана о столешницу так, что большая часть молока выплеснулась, но никто этого, кажется, даже не заметил. Парень смотрел на своего оппонента с яростью, наконец-то нашедшей повод выйти за грань. – Ничего не знаешь, ничего не видишь!.. Поэтому – не смей со мной говорить, пытаться подружиться, наладить общение, не приближайся ко мне! Ты мне – никто, я тебе – никто. Никто! Позже, годы спустя, Тэхён однажды спросит Юнги, какой момент в жизни для него был самым болезненным. И Юнги ответит, что их на самом деле было целых три: по одному на каждое "никто", что срывались в тот день с самых родных на свете губ. Но а сейчас Тэхён ничего ещё не знает. Ураганом проносится вон из кухни, чтобы запереться у себя в комнате. Выходит он только следующим утром. Случайно пересекясь с Юнги в прихожей, полощет по нему острым взглядом и, натянув кроссовки, быстро шагает за дверь, после ей громко хлопая. На улице подстреленным зверем рычит мотоцикл. Юнги, оперевшись спиной о дверь, жмурится уже по привычке и пару раз ударяется затылком о твёрдое дерево. Но не даёт себе быть слабым долго – слабость эта всё равно никому не нужна – открывает обратно глаза, подхватывает учебный рюкзак и тоже выходит из дома, чтобы пойти к остановке, с которой направится в колледж. Для него самого жизнь со свадьбой матери изменилась несильно. Перевести себя в более элитное учебное заведение он Кибому не позволил, от покупки машины отказался, карманные деньги у родителей упрямо не брал. Он так не мог, он привык жить по совести и полагался в жизни только на самого себя. Так что да – изменений, как таковых, не было. Разве что, сердце вместо целого теперь оказалось разбитым и, не заживая, кровило… Никому ненужное. И, раз ненужное, то обращать на это внимание Юнги тоже не стоит. Если так делать, то, возможно, когда-нибудь он просто перестанет его чувствовать. Может быть такое? Он очень надеялся, что ответ на этот вопрос со временем перестанет казаться таким категорично отрицательным.***
Осень проходит, следом за ней и зима. На рождественские праздники семья летит отдыхать в Лос-Анджелес, Тэхён же остаётся дома, закатывает несколько вечеринок подряд и самому себе пытается доказать, что так он себя чувствует гораздо счастливее, чем чувствовал бы, отмечая праздники с отцом, мачехой и хёном. Хён. Общение у них за эти месяцы наладилось… если под общением иметь в виду регулярные словесные стычки. Неизвестно как Юнги, но Тэхёна такой формат общения очень даже устраивал: можно было выговориться, избавиться хотя бы на какую-то долю от того напряжения, что пружиной тянуло внутри и… увидеть чужие эмоции. Всё ещё не в полную силу, все ещё под контролем холодных черных глаз, но всё-таки. Истинность в Тэхёне требовала чувствовать своего человека, а каким именно образом, от отчаяния уже, кажется, было плевать. Успокаивало хотя бы то, что несмотря на истинность, которая с какого-то хера свела Тэхёна с таким же парнем, каким был он сам, девушки ему не разонравились. Но с ними он стал агрессивнее, наглее и часто не мог скрыть во взгляде презрения, когда те выражали к нему явный интерес. А выражали они его часто, потому что Тэхён был и оставался одним из самых популярных старшеклассников в своей школе и старательно следил за своим безупречным иммиджем. Даже, кажется, стал к себе и своему образу крутого парня ещё придирчивей, чем раньше. Рядом всегда были красивые девушки, друзья – такие же, как он сам, детишки богатых родителей, по выходным для него каждый раз были открыты двери самых крутых сеульских тусовок. Всё было ярко, весело и головокружительно. А потом он возвращался домой. Он… всегда возвращался домой, несмотря на то, как миллион раз думал о том, что ноги его там больше не будет. Тэхён ведь вполне мог себе позволить снять или даже купить отдельное жильё – отец бы позволил, он всё ещё доверял сыну и уважал его жизнь и принимаемые в ней решения – но что-то постоянно останавливало, толкало назад, возвращало домой. Не что-то – Тэхён прекрасно понимал. Не что-то. Возвращался он в одно и то же время, рано утром. Именно тогда старший брат имел привычку пить свой ужасно горький кофе на кухне перед тем, как идти на учёбу. Тэхён заходил в дом, шёл к холодильнику, замечал Юнги, они ругались по какой-нибудь тупой фигне и потом расходились по разным сторонам. Традиция, чёрт возьми. А для кого-то ещё и необходимость. Родители в их грызню не лезли. Понимали, что Юнги в этой ситуации сам никогда не нарывается и первым в спор не лезет, а в случае с Тэхёном во всём грешили на переходный возраст. Так что отец с матерью просто терпеливо ждали, когда пройдет время, и буря между сводными братьями наконец-то превратится в штиль. Только один Тэхён, кажется, понимал, что буря – это только начало, и его самого она несёт в смертельный водоворот. Юнги всё крепче укоренялся в его сердце и гнил там, заставляя корчиться от боли в те ночи, когда приходилось ночевать в родном доме. Мысли о том, что старший спал буквально за стенкой, сводили с ума, истинность обжигала, крича оглушительно и заставляя не лежать бревном, а бежать, вырывать двери вместе с петлями, если это поможет быть ближе, рядом. Пальцы на руках сводило от желания обнять или хотя бы раз просто… коснуться… И каждое чувство, каждая подобная слабость неизменно откликалась в сознании Тэхёна праведной ненавистью. Той самой, какую Мин Юнги и заслуживал. За всё. Но Юнги как было, так и оставалось кристально похуй, бриллиантово насрать. Он был серьезный и нелюдимый, никогда не давал себя в обиду и очень редко улыбался. Он любит одиночество, редко кого пускал в свою комнату, потому что в свободное время предпочитал писать музыку в тишине и покое. Он сам по себе был тихий, максимально незаметный, как будто обладал способностью сливаться со стенами. Скользил по дому призраком и продолжал морозить всех холодными глазами. Иногда Юнги вечером спускался в гостиную к приходу с работы отца, и тогда они вместе пили пиво и смотрели документалки про окружающий мир, тихо о чём-то разговаривая. Тэхён в такие вечера тоже часто спускался… сидел он, правда, не в гостиной вместе с остальными, а на ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, где располагались спальни. Сидел, обхватив руками себя за плечи и прислонив голову к перилам, и слушал. Ему честно не хотелось так подслушивать, но противиться мешала какая-то ужасно тяжёлая тоска. Сидя на ступенях в темноте и ловя холодные блики от включёного телевизора, Тэхён чувствовал её чуть меньше. А потом как-то раз Тэ, кажется, задремал, вот так сидя на лестнице. Разбудили его тихие шаркающие шаги из гостиной. Полусонный, с затёкшим телом, парень несразу вспомнил, где он и что он, а когда это случилось – было уже слишком поздно. На него смотрели. Не холодно, просто удивлённо, застыв у начала лестницы и держась одной рукой за столбик перил. Тэхён выдохнул, молча встал и поднялся к себе, никак эту их встречу не прокомментировав. Посиделки на лестнице ему с того раза пришлось прекратить.***
К концу весны учёба у обоих парней стала на порядок напряжённее. Тэхён заканчивал школу, Юнги – колледж, и впереди их летом ждали экзамены. Тэ пришлось отложить весь свой кутёж, так как университет и факультет, куда он поступал, требовали серьёзных знаний и полнейшей сосредоточенности. Он знал, что место так и так было его – если что, отец обязательно подстрахует, в столичной системе образования у него давно уже имелись связи – но поступить хотелось самому, чтобы потешить самолюбие и ещё, может, утереть нос одному дурацкому хёну, о чьих заслугах в учёбе Суми не переставала трещать. Юнги тоже весь с головой ушёл в себя – то есть, ещё сильней, чем обычно. Он стал ещё тише, даже почти не реагировал на тэхёновы нападки, не расставался с большими профессиональными наушниками, постоянно что-то в них слушая. Он что-то писал – должно быть, готовил свой выпускной проект. Это длилось в течение нескольких недель. Он стал ещё бледнее, чем раньше, хотя казалось, что бледнее было некуда, похудел, его волосы отросли до плеч, потому что из дома он, кроме колледжа, никуда не выходил, всё своё время проводя в спальне, усевшись за своей аппаратурой. Всё это однажды даже привело к обмороку. И, как назло, случилось это с утра, когда родителей уже не было дома, а Тэхён вместе с Юнги спустились на кухню. Когда из рук старшего прямо на пол выпала только что наполненная доверху кофе кружка, Тэхён уже было приготовился съязвить, но потом обернулся, и губы его онемели. Он испугался досмерти, видя, как вслед за кружкой и сам Юнги валится на пол. Тэхён наблюдал, как закатываются его глаза, как приоткрываются посиневшие губы, и как хён летит на кафель. Прямо на осколки и горячую жидкость, пролитую повсюду. После этого Тэхён точно не помнил, как оказался рядом на коленях, как порезал себе ступни, пока поднимал Юнги на руки и нёс на диван, как стирал потом с чужого лица кровь и кофейные брызги дрожащими руками. Когда Юнги пришёл в себя, Тэхён плакал. Плакал, как ребёнок, громко, навзрыд, сжимая в руках окровавленное полотенце. Старший молча оглядел его покрасневшее лицо, чувствуя, как собственное неприятно саднит от полученных ранок. – Почему плачешь? – прохрипел он. Его холодная ладонь ненавязчиво накрыла горячую ладонь Тэхёна, пытаясь отобрать полотенце. Тэхён промолчал, только покачал головой и отпрянул. Развернувшись к Юнги спиной, он облокотился о диван и так и остался сидеть на полу, опустив голову между широко расставленных коленей. – Ты поранился? – снова спросил Юнги, Тэхён безразлично пожал плечами. – Где? – Да какая тебе… – Тэхён, – вдруг оборвал его Юнги строже, и тот от неожиданности даже заткнулся, задушенно всхлипнув. – Где ты поранился? – Ступни, – он сдался. – Сильно? – Не… знаю. Юнги, заворочившись, медленно сел на диване, а затем с осторожностью поднялся и, для надёжности рукой опираясь о стены, снова пошёл на кухню, где хранилась аптечка. Тэхён за ним больше не следил, не мог – ему было стыдно за слабость. Стыдно, что вот так плакал, что испугался не пойми чего… и не мог отделаться от волнения при мысли, что впервые смог к Юнги прикоснуться. Слёзы снова собрались на границе глаз и потекли по носу. Хён тем временем вернулся, опустился рядом с ним на колени и без лишних церемоний уложил на них его ноги. – У тебя осколок в ступне. Придётся терпеть. Тэхён терпел. Терпел больше и дольше, чем Юнги мог себе представить. Они не стали рассказывать родителям о случившемся инциденте. После того, как Юнги вытащил из ступни Тэхёна осколок и залепил ему порезы стерильным пластырем, они разошлись по своим комнатам, решив, что оба никуда сегодня уже не пойдут. Юнги спал, Тэхён лежал поперёк своей кровати и до жжения в глазах слепо пялился в потолок. Тэхён ничего не хотел чувствовать, внутри было странно, так, как никогда ещё не было. Наверное, это всё из-за страха и шокового состояния. Голова болела, в груди всё до сих пор изредка спирало дыхание, и парень всхлипывал. Юнги проснулся, когда время уже подобралось к вечеру, но не сам, а потому что за окном услышал знакомый рёв байка. Но после того, как звук стих, на его удивление кто-то зашёл в прихожую. Значит, Тэхён не уехал, а наоборот – вернулся? Чувствуя себя уже гораздо лучше, чем утром, Юнги встал и поплёлся вниз, сам не зная зачем. Тэхёна он обнаружил, как и обычно, на кухне. Всё ещё сжимая в одной руке свой мотоциклетный шлем, в другой он держал небольшую квадратную коробку. – Чтобы у родителей не было вопросов, – произнёс он и вышел из кухни, оставляя старшего один на один с коробкой. Юнги подошёл и, хмурясь, распаковал её. Бледные пальцы в молчании пробежались по гладкому боку кружки, что обнаружилась внутри. Такой же, какую он сегодня разбил.***
Юнги складывает последнюю футболку и убирает её к остальным – в чемодан, после чего вжикает молнией, закрывая его. Выдохнув, он пятится к кровати и садится на край, откидываясь на расставленные позади себя руки. Он оглядывает свою комнату, в полумраке кажущуюся даже более просторной, чем она есть, и запрокидывает лицо, чтобы видеть на этот раз лишь потолок. Чёрный, пустой, изредка пересекаемый фарами проносящихся рядом с домом авто. С первого этажа особняка слышны басы громкой музыки – вечеринка по случаю окончания школы, устроенная Тэхёном, в самом разгаре. Их родители благополучно улетели в очередной отпуск, а так как у самого Юнги завтра ранний утренний рейс в ЛА, он остался дома. Хотя, наверное, зря, потому что заснуть в этом шуме вряд ли получится. Он медленно сменяет позу, размещая руки, согнутые в локтях, на своих расставленных коленях. Долго смотрит на левое запястье, где висит тонкий кожаный браслет с серебряной подвеской. На подвеске выгравирован Козерог – знак зодиака Тэхёна. Это, вообще-то, подарок ему по случаю окончания школы… и ещё на прощание. Но у Юнги всё не находится мужества, чтобы отдать его потенциальному владельцу. Вот и таскает сам уже неделю, пряча под длинным рукавом. Кто-то громко смеётся, а затем слышится звук плеска воды и отборные маты – видимо, возмущается жертва, которую сбросили в бассейн. Вчерашней ночью шёл дождь, и вода, скорее всего, холодная. Мда, не повезло… А Юнги – повезло? По окончании колледжа трёх лучших выпускников его курса, в число которых вошёл и сам Юнги, пригласили на стажировку в США. Мин не был глупым и чуял, что без участия отчима тут не обошлось, но тот на все вопросы умело отшучивался и делал вид, что искренне не понимает, о чём идёт речь. И Юнги смирился, потому что – опять же – не совсем идиот. Шанс пробиться он упускать был не намерен. Даже если Кибом был причастен к этому, сама стажировка предстояла не из лёгких, и Юнги придётся из кожи вон вылезти, чтобы что-то из себя начать представлять одному в незнакомой стране, да ещё и с его-то корявым английским… Боже. Но он едет туда из-за музыки, он чувствует, что всё делает правильно. Новый воздух позволит его таланту ещё больше раскрыться, заиграть новыми гранями. Когда они втроём с родителями приезжали в ЛА на зимние праздники, Юнги запросто смог проникнуться атмосферой этого солнечного, яркого, живого мегаполиса. Там не было вечной пыли, уныния и угрюмых взглядов, зато было море и солнечные лучи, играющие бликами на волнах, высокие пальмы, шумные улицы. Юнги хотелось туда. Юнги съедало отчаяние. Он уезжал… он… покидал. Переведя дыхание уже в какой раз за минувший вечер, парень встал на ноги и, не давая себе времени передумать, вышел прочь из своей комнаты, где находился уже несколько часов подряд, погружённый в нерадостные мысли и мучимый непроходящим волнением. Как ребёнок какой-то, ей-богу. Чего в этом страшного? Подойти, попрощаться, отдать, что хотел и разойтись. Сказать ему ещё хотя бы несколько слов и, может, не получить привычного яда в ответ… Хотя бы сейчас, хотя бы на прощание. На первом этаже младшего брата не обнаружилось, тогда Юнги вышел во двор, где тусовалась основная часть того табуна людей, что были сегодня приглашены. Мин был, честно сказать, крайне удивлён тому, как популярен, оказывается, был Тэхён. Он знал, что тот был общительным… со всеми, кто не Мин Юнги, но чтобы настолько… "Как же огромно, должно быть, твоё одиночество, раз ты пытался заполнить его таким количеством людей, на которых тебе по большему счёту плевать?" Поспрашивав у нескольких человек, где может находиться Тэ, Юнги удалось получить более-менее внятный ответ, что тот буквально минуту назад зашёл с кем-то внутрь. Мин заспешил вернуться туда, откуда начал поиски. В гостиной ему показалось, что на верху лестницы, ведущей на второй этаж, мелькнуло пятно знакомых тёмно-красных волос, и Юнги поднялся следом. В тёмном пустом коридоре он отчётливо услышал его низкий голос, что-то мягко и весело нашёптывающий. А потом пространство наполнили влажные звуки целующих губ, шелест одежды и тихий женский смех. – Нет-нет, не сюда… это комната моего хёна, а мы ведь не хотим тревожить его, правда? – звук нескольких шагов в темноте, скрип дверной ручки. – Проходи, дорогая. Кровать прямо по курсу. И щелчок дверного замка, как спущенный оружейный курок. Пуля точно в цель. Вся грудная клетка – в дребезги. И впервые за весь этот проклятый год Юнги чувствует, как слёзы чертят две параллельные узкие колеи на его холодных щеках. В своём кулаке он сжимает так и не подаренный браслет. Спустя пару минут возвращается в свою комнату, такую же пустую, как и он сам.