***
Минует всего пара дней, и в два часа пополудни самолёт с Тэхёном на борту приземляется в одном из норвежских аэропортов. Впереди ещё долгая поездка на арендованном такси до нужной деревни, кругом – снег и лютейший холод. В машине парню даже удаётся слегка задремать: в самолётах он спать не умеет, а сейчас, разморенный теплом удобного салона, он не сопротивляется, когда веки наливаются свинцом, и пелена накрывает уставшее сознание. Рядом в переноске мурчит его кот – ну, не оставлять же его было одного, заставив пропустить всё веселье – это успокаивает и дарит чувство чего-то привычного. Когда автомобиль уже на подъезде к коттеджу, от родителей приходит сообщение с вопросом где он. Тэхён отвечает, что скоро будет на месте, и в ответ получает лишь смайлик, где рука показывает поднятый вверх большой палец. Он хмурится. Одновременно похоже и непохоже на них. Слишком уж… мало слов? Что не так? Чутьё вновь кусает за задницу, и в теле скручивается нехорошее предчувствие, заставляя мышцы зудеть. Но отступать поздно и деваться некуда. Вокруг него снежные сугробы и столетние сосны, с самого утра в этом районе валит сильный снегопад, и проехать уже можно с трудом даже на внедорожнике. Хорошо бы вообще добраться до коттеджа без приключений. Но, к счастью, такси останавливается уже через минуту перед небольшим, но чертовски атмосферным домом, с низкой крышей и большими окнами от потолка до пола. Из трубы вверх идёт дым, снег лежит на черепице и веранде. Как будто попадаешь в зимнюю сказку. Да, в чём-чём, а в отдыхе родители знали толк. Подхватив свой багаж и переноску с котом, Тэ зашагал в дом, стараясь высоко поднимать ноги, чтобы не кувыркнуться в сугроб. Входная дверь оказалась не заперта, с тихим скрипом пропуская парня в прихожую. Быстро скинув с себя верхнюю одежду и по привычке вместе с обувью стащив ещё и носки, Тэхён выпустил Минни из его сумки, а сам пошёл вглубь дома в поисках отца или мачехи. Вокруг стояла подозрительная тишина… и что-то в ней было не так. Странное, пугающе знакомое чувство сдавило Тэхёну грудь и превращалось в настоящие стальные тиски с каждым шагом вперёд. Один, второй, третий… впереди кухня. Во вспотевшей ладони он сжимает свой телефон с открытым семейным чатом, но что-то подсказывает, что на вопрос "вы где?" ему никто не ответит. Ноги слабеют, кислород как будто постепенно выкачивают из воздуха. Да, чувство прекрасно знакомое, пусть и не навещало Тэхёна уже очень давно. Такое не спутать ни с чем. – Твою мать. – И тебе здравствуй, Тэ, – отвечает ему хриплый тихий голос, пока сам Тэхён встречает на своём побледневшем лице взгляд чёрных, таких же холодных, как раньше, глаз.***
– Какого хера? Тэхён эти слова буквально шипит, пятясь из кухни на пару шагов назад, пока Юнги за ним наблюдает, словно кот, склонив голову набок. Он… изменился слегка, будто стал выше, но дело не в самом росте, а в осанке – держится совсем иначе, чем раньше, уверенней. Цвет кожи более здоровый, хоть до сих пор и бледен, чёрные волосы длинные, аккуратно уложены, открывая ровным пробором посередине гладкий высокий лоб. Открывая глаза, которые блестят и наблюдают за младшим, словно за жертвой – немного скучающе, но с интересом. – Поверь, я удивлён, как и ты. – Да ты что, – Тэхён хмыкает и, разблокировав телефон, который только что оповестил о пришедшем сообщении, жмёт на всплывающее поле и попадает уже в другой семейный чат. Состоит этот чат из четырёх человек, и последний год сообщений там было ровно ноль, однако сейчас парень читает белым по серому написанное, видимо, одновременно отцом и мачехой: "Простите, но мы правда верим, что на этот раз вы поговорите и сможете разобраться между собой, как два взрослых человека. Пожалуйста, не злитесь. Мы вас обоих очень любим. Родители." – Ну ахренеть просто. Отложив телефон на столешницу, Тэ садится на стул, потому что ноги его до сих пор слушаются с неохотой. Юнги стоит чуть поодаль, у плиты, нечитаемо наблюдая за ним. Это бесит, о чём Тэ не стесняется сказать. – Хватит так пялить. – Прости. Тому, что хён так легко признал своё поражение, младший удивляется и вскидывает вмиг растерявшийся взгляд, однако сам Мин на него уже больше не смотрит, а идёт на выход из кухни, пряча взгляд у себя под ногами. Оставшись в полном одиночестве, Тэхён шумно и судорожно выдыхает, он весь растекается по столу и обеими руками хватается за голову, путает волосы, жадно дышит, чувствуя, как наконец тело отходит от шокового состояния. Пламя с новой силой вспыхивает внутри, и нервозность начинает бить по мозговой коре электричеством. Это Юнги-Юнги-Юнги! Тэхён прикусывает ребро ладони, понимая, что ещё немного – и может закричать. Сноп чувств, что по нему сейчас ударил, слишком сильный, сшибает с ног и заставляет лететь куда-то глубоко вниз, даже не просто в пропасть, а в саму космическую неизвестность. В бесконечную агонию. В агонию, где за окном валит пушистый снег, где солнце клонится на Запад, а в доме по полу крадутся вечерние тени. Вокруг зимний холод, а внутри у Тэхёна – Преисподняя разжигает ему личный котёл. И он этому… рад? Эта извращённая, жалкая радость пробивается из него одной-единственной горькой слезой, которую парень спешно стирает указательным пальцем. Шумно и резко вздохнув, он поднимается и, оглядев зачем-то всю кухню целиком, уходит в гостиную. – Кому ты звонишь? – хмурится Юнги, наблюдая за тем, как Тэ, матерясь себе тихо под нос, сбрасывает второй раз. Старший тоже в гостиной, потому что там оставил сумки с вещами, пока что не выбрав комнату. – Пытаюсь вызвать чёртово такси до аэропорта, – цедит Тэхён, смотря на него волком. – Как будто ты думал, что я соглашусь вот так просто остаться с тобой один в этом доме. Смешная шутка. – Не глупи, Тэ, за окном метель. Никто не согласится в такую погоду куда-то ехать. Успокойся, подожди хотя бы, пока перестанет так нести. – Без тебя разберусь. Юнги хмыкает и, ничего больше не говоря, присаживается на подлокотник дивана. Он принимается наблюдать за бесплодными попытками младшего свалить от него подальше, и с каждым сброшенным вызовом уголок губ у Мина всё выше ползёт вверх. Тэхён от этого лишь сильней бесится. Так бесится, что швыряет долбанный телефон на диван, а тот от силы броска рикошетит на пол. Красноволосым ураганом парень подлетает к окну, где продолжает идти снег, и резко выдыхает, как будто от боли. Юнги невдомёк, что так оно и есть. Тэхёну и впрямь очень больно находиться с ним рядом. Особенно сейчас, когда полуторагодовалая разлука снесла парня лавиной полузабытых чувств. Телу хочется стать ещё ближе, притянуть к себе, коснуться хотя бы подушечкой пальца своего… но своё – на самом деле чужое. И это крошит волю на куски, грубо после втаптывая в грязь. А Юнги, будто издеваясь, вдруг встаёт. Позади Тэхён слышит его приближающиеся шаги: первый, второй, третий… Мин равняется с ним и тоже смотрит в окно. А Тэхён – на него, не может не. Не сейчас. – Прекращай это, Тэ. Я никогда не был и не хочу быть твоим врагом, как ты этого ещё не понял? – Черные глаза обращают на него взор, и это вдруг так неожиданно близко, так… слишком для Тэхёна, что в голове отключается функция здравомыслия напрочь. И парень не может ни ответить достойно, ни отойти хотя бы на жалкий шаг. От Юнги вдруг не несёт холодом – он с ног до головы Тэхёна обдаёт жаром. – Два с половиной года ты уже ведёшь эту бессмысленную борьбу между нами, как ещё не устал? Но главное – зачем? Что я такого сделал тебе, Тэ? Что? Неужели, поговорив, мы не сможем вместе с этим разобраться? Я не осужу тебя и не высмею, я хочу лишь помочь… нам обоим. – Ты… не сможешь, – получается выдохнуть сипло и едва разборчиво, потому что губы не слушаются и двигаться отчаянно не хотят. И голос дрожит предательски, потому что для Тэхёна всё это слишком. Это не то общение, к которому он между ними привык. Без ругани, придирок и брани. Юнги, который всегда от него лишь защищался, в этот раз пошёл в наступление. Он… изменился, стал другой своим взглядом и действиями. Такого Юнги парень не знает… Он боится такого Юнги. Потому что слаб перед ним, словно новорождённый котёнок. Не понимает, как действовать, чтобы выйти для своего сердца с наименьшими потерями. Раньше можно было ужалить первым, тем самым оттолкнув от себя, но на этот раз жало наткнулось на панцирь. – Почему ты думаешь, что я не смогу? Ведь ты даже не дал мне шанса. Юнги смотрит настойчиво, пытается чернотой взять в тиски саму душу, чтобы вытянуть из неё правду. И Тэхён, осознав, что сам жалить и защищаться не в состоянии, решает позорно сбежать. – А разве ты этого заслуживаешь? – горько выплёвывает он и отталкивает хёна ладонью, чтобы пройти мимо. По пути он подхватывает на руки кота, который только что закончил обследовать дом и вернулся к хозяину, и спешит спрятаться в одной из двух спален, громко хлопая закрывшейся дверью у себя за спиной. Щёлкнув замком, Тэ падает на кровать и весь тесно сжимается у её края. Минни мурчит, устроившись на подушке и не замечая, как парень глотает крупные слёзы, впервые за долгое время льющие непрерывно из глаз.***
В какой-то момент Тэхён, кажется, засыпает – усталость после долгого рейса и нервы, порванные на британский флаг, побеждают и заставляют упасть в тёмное забвение. Ему не снится вообще ничего, он просто окунается в тёплую пустоту и просыпается от того, что его тело сильно затекло от неудобного положения. Солнце село, в комнате с трудом получается что-то разобрать. Голова болит от недавно пережитого, а во рту сухо. Минни копошится на соседней подушке, и два его глаза заинтересованно блестят в темноте. Поведение хозяина кажется коту нетипичным, а ещё он уже проголодался, потому поднимается с нагретого места и тычет мокрым носом Тэхёну в лицо. Длинные жёсткие усы щекочут ему щёки, и парень морщится. – Ладно, я понял, у тебя поздний ужин. Вздохнув, он поднимается и прижимает кота к себе. В надежде, что по пути на кухню никого не встретит, выходит из своего укрытия. Но в гостиной и на самой кухне пусто и темно. Чужих вещей не видно, зато видна тонкая полоска света из-под двери второй спальни – значит, Юнги обосновался там. Стараясь быть как можно более бесшумным, парень находит в своей дорожной сумке кошачий корм и миски для него и воды, а затем со всем этим добром и бодро семенящим за ним Минни направляется в кухню, чтобы все это пристроить там. – Прости, что я такой плохой отец, и не натравливай на меня органы опеки, окей? В детском доме жизнь не сладость, и там тебя навряд ли кто-то будет баловать говядиной… к тому же, надо бы тебя посадить на диету, ты стал тяжёлым, парень. Кот на его бурчание как и обычно реагирует без особого интереса, с аппетитом чавкая едой, до которой наконец-то смог добраться. Сам Тэ, наблюдая за котом, устроился на стуле, развернув его и положив руки на спинку. Лицо спряталось в скрещенных между собой предплечьях. – Это какой-то пиздец, Господин Мин, тебе так не кажется? – Что именно? Тэхён, меньше всего в этой жизни ожидая услышать ответ на свой вопрос, вздрогнул, тут же резко разгибаясь и глядя себе за спину. Там в дверном проёме обнаружился невозмутимый Юнги. Тот стоял, вопросительно выгнув аккуратную черную бровь, держа в руках большую кружку, которая была подозрительно схожа с той самой, какую ему когда-то притащил Тэ. – Чего тебе опять надо? – Так ты же сам ко мне обратился. – Я разговаривал с ним, – парень ткнул пальцем в направлении Минни. – Это, чёрт возьми, кличка кота! Вторая бровь Юнги после услышанного присоединилась к первой, тоже изгибаясь, теперь уже показывая, что хозяин бровей явно испытывает удивление. – Кота, – повторил он. Немного помолчав, хмыкнул: – ты назвал кота… моим именем? – Закатай губу, его, вообще-то, зовут Мин Мин. – Мин Мин, – снова хмыкнул парень и скривил уголок губ, пытаясь сдержать запросившуюся на лицо улыбку. – Мне казалось, ты не любишь котов. – Котов не люблю, но Мин Мин в их число не входит. – Но он тоже кот. – Он манч-кин. – Это порода котов. – Слушай, может, ты уже отвалишь от меня? Ты хотел кофе? Кофемашины здесь нет, есть только турка. Вари свою отраву и иди, откуда пришёл. – Всё ещё считаешь кофе отравой? – Юнги как ни в чём не бывало прошёл к кухонным шкафчикам и принялся искать по ним нужное. – Кофе – нет, а ту отвратительную горькую бадью, которую ты пьёшь – да. У тебя вообще как со вкусовыми рецепторами? Они в принципе у тебя есть? Юнги усмехнулся. Поставив наполненную турку на плиту, он вдобавок ещё щёлкнул кнопку на чайнике. – Так вот о чём ты думал каждое утро, когда мы жили в одном доме. – Я много о чём думал. – Да? И о чём же ещё, если не секрет? – Конечно, не секрет: думал о том, как же сильно ты меня бесишь. – Не ново… ну и как, до чего-то додумался? – Додумался, – Тэхён ему кивает, садясь вполоборота и позволяя их глазам встретиться. – Что надо держаться от тебя подальше, потому что мы разные и совершенно друг с другом не сочетаемся. Мы друг другу не нужны… хён. – Не слишком ли сложное решение для тебя одного? – Юнги нахмурился. Выглядел он до сих пор так же, как днём – хищно и не по-привычному. Он пугал, но одновременно и притягивал. Его речь была тоже другая – не крошилась хрипло кусочками льда, а завлекала, тянулась вязко, как патока, действуя, как гипноз. Да ещё и эти чёрные глаза, по-кошачьи блестящие в полумраке… – Им ты затронул жизни и себя, и меня. Жестоко, не считаешь? – Не тебе говорить о том, что жестоко. – Что ты имеешь в виду? Тэхён отвернулся, устало ссутулившись. Минни тем временем уже доел. Заинтересованный новым человеком, он осторожно подошёл к Юнги и стал обнюхивать его ноги в тапочках. Мин взял кота на руки, чтобы получше рассмотреть, прищурившись, заглянул в его глаза, наткнувшись на такой же прищуренный взгляд. Господин Мин фыркнул и тут же облизнулся. – У него… такие лапки… – На свои посмотри, – буркнул Тэ, так и не обернувшись больше к нему, – коротышка. – В каждом росте есть свои плюсы. – Ищешь плюсы – сходи на кладбище. Юнги пассивная агрессия младшего на этот раз только позабавила, но он почувствовал, что уже не стоит сейчас продолжать. Вернув кота обратно на пол, он убрал турку с плиты и сделал себе кофе, а затем достал ещё одну кружку. Минуту спустя перед Тэхёном на стол опустилась кружка с клубничным чаем, а Юнги прошёл мимо, возвращаясь в свою комнату. – Если захочешь поговорить о чём-нибудь – совсем не важно о чём – то ты знаешь, где сможешь меня найти. И не додумайся тут до того, чтобы пойти пешком до аэропорта или ещё чего. Помни хотя бы о том, что в таком случае оставишь Мин Мина сиротой. Спокойной ночи. Тэхён не ответил и в его сторону не посмотрел. Но чай после того, как в чужой комнате закрылась дверь, выпил весь, при этом себя ненавидя. За слабость. И болезненные мысли о том, что этот чай для него сделал любимый человек. И о том, что к этому человеку хотелось просто до невозможного.***
Сон наступившей ночью был очень ярким – Тэхён как будто бы испытал сонный паралич. Он не мог двигаться, придавленный собственным весом к кровати, не мог открыть глаз, но его кожа была до того чувствительна, что даже от касания к ней одежды хотелось кричать. И фантомно он чувствовал, как по телу гуляют ласково чужие ладони: проводят по ногам и рукам, щекочут рёбра, прижимаются к груди, где торопливо стучало сердце. Кончики холодных пальцев скользили по шее, чертя линии по напряжённым жилам, а затем коснулись губ, приводя их обладателя в сенсорный шок. Тэхён дышал тяжело, шумно, весь вспотел и запутался в одеяле, а проснулся из-за того, что свалился с кровати, испуганно вздрогнув. Какое-то время он продолжал лежать на полу, не понимая, где был сон, а где – реальность, пока Минни, тоже проснувшийся из-за него, не спрыгнул с кровати прямо на Тэхёна, чтобы понять, в чём дело, и почему тот решил переместиться с кровати на пол. Тэ устало прикрыл глаза, лихорадочно горячим лбом приник к прохладному ламинату и перевёл дыхание, стараясь хотя бы на грамм поверить в то, что с ним всё в порядке. Но порядка не было точно и совершенно никакого. За окном продолжал валить снег, казалось, даже сильнее, чем вчера. Стёкла на окнах были уже занесены на одну треть, погружая спальню Тэ в унылый полумрак, сразу навевающий сонливость. Чтобы хоть как-то взбодриться, парень решил сходить в душ, но и здесь всё пошло не так гладко: свет, когда он щёлкнул выключателем, не загорелся. Понажимав на другие выключатели и попытавшись подключить смартфон к зарядке, Тэ осознал, что электричество в доме, видимо, вырубило. Пришлось мыться, оставив дверь из ванной комнаты в спальню нараспашку, и поэтому он чуть несколько раз не навернулся в полутьме, неуклюже стоя на мокром кафеле. Без фена волосы грозили высохнуть весёлыми кучеряшками, что он с детства терпеть не мог, но в данной ситуации спасения от этого не было. И вот так, уже с самого утра ненавидящий жизнь, Тэхён вышел из спальни, ведомый родительским долгом накормить голодного кота. В доме было тихо и мрачно. Хорошо хотя бы, что отопление, видимо, никак не зависело от электричества и продолжало греть дом, иначе бы Тэхён уже свихнулся. Положив Минни завтрак, Тэ полез в холодильник. Перенервничав вчера, он не обратил внимание на то, что так толком ничего и не ел полтора суток, и теперь желудок решил напомнить о голоде, начиная, судя по ощущениям, пожирать самого себя. О том, что в доме они с котом не одни, получилось вспомнить только когда Юнги, проснувшись ближе к обеду, прошаркал через гостиную в кухню за привычной для него кофейной дозой. Тэ, копавшийся в это время в своих вещах, все ещё находящихся в общей комнате, напрягся, но взгляда на него не поднял. А Юнги налил себе свой напиток и решил не остаться в кухне, а прошёл в гостиную. Остановившись там у окна, он принялся наблюдать за падающим с неба снегом. – Наверное, провода из-за метели где-то оборвало, – предположил он. – Придётся встречать Рождество в темноте… может, в этом доме хотя бы свечи есть? Скоро солнце зайдет, и станет совсем паршиво. Тэхён, не собираясь поддерживать эту светскую беседу, лишь раздражённо вздохнул, и этим лишь привлёк к себе больший интерес. Мин повернулся к нему, разглядывая парня, которому всё труднее было утаить скрутившуюся внутри нервозность. – Твои волосы всегда так мило смотрятся, когда ты их ничем не сушишь, кажутся очень мягкими. – Что? – Что? Старший изогнул бровь, склоняя голову набок, словно большой кот. Его черные глаза смотрели на парня со странным интересом – как будто настоящий кот наблюдает за бабочкой и думает, схватить её или не стоит… – Какого чёрта ты вдруг решил поговорить о том, как я выгляжу? – Тэхён нахмурился, с трудом смотря на Юнги в ответ. Его агрессия, ранее без труда бившая в цель и отталкивающая на километры, теперь не работала, и от этого Тэ чувствовал себя перед хёном как будто бы голым. А тот не спешил всё прекращать, наступал сам, не жалея. Без садизма, но с настойчивостью того, кто знает, что делает и на что способен. Лишь Тэхён в данной ситуации оставался тем, кто ничего не знал – не знал, что в итоге останется от него самого. И поэтому ему было до дрожи в руках очень страшно. С ним вот так было нельзя… только не ему. – Ты красивый… всегда был. Так почему я просто не могу об этом сказать? – Просто, – повторил младший, как будто выплюнул. Злость кольнула в сердце, больно, остро, ярко – это придало немного сил. – В том и проблема, хён – для тебя это всегда будет просто. – Или до тех пор, пока ты не прекратишь говорить со мной своими загадками, – Юнги пожал плечами. Сделав несколько неспешных шагов, он сел на диван и поёрзал, чтобы сиделось удобнее. – Ты всегда обвиняешь меня в чём-то, каждый раз, но клянусь, Тэ, я не понимаю, что именно ты имеешь в виду. Тэхён грустно улыбнулся, не контролируя себя. Он опустил глаза в пол, на котором и сидел всё это время. Больно. Ему всегда было из-за Юнги очень больно. Со временем он, конечно же, понял, что старший в этом не виноват, но разве эта правда что-то может исправить? Тэхён ведь уже поломан и обречён остаться поломанным на всю жизнь. После встречи с истинным шанса на то, чтобы кого-то полюбить хотя бы вполовину так же сильно, не существует в природе. Тэхён знает – он пытался. – Хён? – вдруг тихо позвал он, так и не найдя в себе силы поднять глаза, а потому не видел, как Юнги, услышав данное обращение, нахмурился и подался всем корпусом к нему. – Что такое, Тэ? – Ты знаешь… Ты… Ты уже встретил своего истинного? Ответа от Юнги нет очень долго. А в Тэхёне после им же сказанного столько эмоций, что он не может нормально дышать. Этот вопрос был задан из слабости, из жалости к себе и неожиданной беззащитности, которая вчера застала парня врасплох. – Почему ты спрашиваешь? – Просто ответь, чёрт возьми! Тэ вдруг вскинул голову, встречаясь с ним злыми глазами, и, заметив в них слёзы, старший совсем растерялся. Он и правда не понимал, что такое Тэхён ему говорит, почему спрашивает… очевидное. И почему… плачет. – Ладно… это неважно, это… не моё дело, – вздохнул парень, криво усмехнувшись на последних словах. Его глаза соскользнули снова куда-то вниз, заскользили на полу. Он встал, но в этот момент выглядел таким ослабевшим, что было страшно – вдруг сейчас упадёт. А Тэхён и впрямь готов был упасть: от страха, от волнений и боли, от отчаяния, что его не понимают и не поймут никогда. Никогда не выберут и не будут рядом. Потому что для Тэхёна это на всю жизнь останется игрой в одни ворота, ведь вторых нет, их не существует. Не будет выигрыша, не будет даже ничьей… матч отменили ещё при их рождении. – Тэхён! – вдруг слышится торопливо брошенное уже когда парень хватается за ручку двери своей спальни и хочет потянуть её, чтобы закрыть. Он не знает, почему замирает в проёме и ждёт. Внутри себя хочется побыстрее уже спрятаться и не выходить из этой комнаты, пока не настанет пора уехать из этого проклятого дома. Но он стоит, не может сдвинуться с места. А Юнги молчит после того, как позвал его, на протяжении нескольких секунд, что между ними ощутимы физически. А затем резко выдыхает и вдруг хрипло произносит, обращаясь к его напряжённо дрожащим лопаткам: – Я встретил его, истинного, два с половиной года назад. – Для Тэхёна эти слова – автоматная очередь, бьющая без промаха каждой пущенной пулей. Через сердце и прямо в душу, разрывая ту на кровавые ошмётки правдой, в которую не верится. Но Юнги говорит это, уверенно, четко, хоть голос его и дрожит между ними напряжённой струной. И эта музыка – самая тяжёлая композиция, что когда-либо была создана Мин Юнги. – Он… самый лучший на свете человек, – контрольным в голову. – И я… всегда буду его ждать… даже если никогда не стану нужным ему. Дверь за Тэ медленно закрывается, прячет его и даёт скатиться по своей гладкой поверхности на пол. Тэхён провалился куда-то, где все чувства разбились всмятку, взорвались, оглушив парня собой. И в ушах как будто бы булькает кровь. А перед глазами – сумрак мешается со вспышками ярко-алого. Вдохи сотрясают тело, кости становятся такими тяжёлыми, что силы мышц не хватает, чтобы двигаться. Тэхён потерял возможность думать и вообще существовать. Всё, что в нём осталось – голос. Хриплый, дрожащий от страха и такой ужасно знакомой боли, голос человека, которому он себя отдал без права просить что-то взамен. Слова продолжают мучить, тянутся бесконечной строкой. Тэхён не понимает… отказывается понимать… боится поверить… Не знает, что ему думать, не знает что делать. Он плачет, уставившись в одну точку в тёмном углу. Не зная, сколько времени проходит мимо, но понимая, где он, не думая, как быть дальше. Не чувствуя желания существовать. Правда, даже ещё им до конца непонятая, сумела выкорчевать всё его нутро, разодрать его до крови и перемолоть в фарш. Он истощён и опустошён. Болит голова, и от стресса приходит сонливость. Тэхён не замечает, как проваливается в глубокий болезненный сон, прямо так, сидя на полу и подпирая дверь спальни своей спиной. Снег за окном со временем перестаёт идти, небо вдруг делается чистым. Оно цвета кобальтовой сини, с ярким рогатым месяцем и россыпью далёких молчаливых звёзд. Юнги смотрит на это небо, всё ещё сидя в гостиной. Господин Мин доверчиво мурлычет у него на коленях, смотря на мужчину чёрными холодными глазами. А тот не замечает слежки. Погружённый слишком глубоко в свои мысли, он по старой привычке теребит кожаный ремешок браслета на левом запястье. И впервые за очень долгое время позволяет себе допустить мысль о том, что всё может быть не так, как он это себе представлял, что он чего-то не понял. Но… тогда как же?***
Два стука в незапертую дверь с довольно большим интервалом, словно тот, кто топчется сейчас в темном коридоре, зябко кутаясь в плед, мечется в сомнениях даже тогда, когда дело сделано уже на добрую половину. Юнги не спит, и потому подрывается с подушки, резко садясь, пугая при этом кота, что дремал на второй половине кровати. Животное, недовольно мяукнув, запросилось на пол и затем потрусило к двери, будто чувствуя, что за ней прячется хозяин. – Хён… ты спишь? – Н-Нет, – приходится прочистить горло, чтобы ответить, – входи, Тэ, я не сплю. Хоть на дворе уже глубокая ночь. Тэхён, кажется, проспал полдня и до этого времени. Он заходит в комнату осторожно, медленно, как будто ждёт, что здесь на него кто-то накинется, потому готов удрать в любую секунду. Лица его Юнги не разобрать, в кромешной темноте видны лишь мягкие очертания стройной высокой фикуры, закутанной во что-то большое. – Тебе холодно? – Случайно заснул на полу, – пожимает Тэхён плечами и, дойдя до кровати старшего, осторожно садится на самый край. Юнги движется к изголовью, уступая ему больше места. Они замолкают, в комнате слышно только, как два дыхания переплетаются и становятся как будто бы от этого быстрее. Тэхён шмыгает пару раз носом. Юнги ждёт, понимая, что просто так ему в столь поздний час визит вряд ли бы нанесли. Особенно Тэ. Особенно после их странного разговора, не пойми чем окончившегося. Они оба растерянны, у обоих в головах слегка перевернулось былое представление об их жизнях, и они не понимают ещё, что с этим делать. – Знаешь, – вдруг произнес Тэхён, слабо усмехнувшись. Его пальцы принялись играть с краем одеяла, и тонкие кольца на них заиграли в скудном свете луны, – я ехал сюда и… на самом деле, наверное, я даже надеялся, что встречу тебя здесь. Это странно звучит, но… так и есть. Юнги сглотнул, чувствуя, как тяжелеет у него где-то в солнечном сплетении. Его глаза слепо смотрели во тьму, туда, где предположительно находился Тэхён, и сердце заходилось в аритмическом припадке. Под кожей, в венах, боль неожиданно вспыхнула искрами и полоснула заревом, будто подожжённый от спички бензин. – Почему тогда ты меня постоянно гонишь, Тэ? Не даёшь даже шагу тебе навстречу сделать, постоянно огрызаешься… даже сейчас, спустя столько времени… Почему тогда ты надеялся на это? – Ты знаешь почему, – прошептали в ответ, и Юнги прошила от него дрожь. В носу и глазах защипало. Он не готов оказался к такому откровению, к тому, что Тэхён в первый раз вот так практически признаёт, что между ними… – Я думал… мне казалось, что это для тебя не важно. – Не важно?! – голос парня был всё ещё не громче шёпота, но эмоции в нём оглушили. – Ты с первой встречи дал понять, что ненавидишь меня, разве это не так? – Потому что ты с первой встречи дал понять, что ты ничего не чувствуешь, хён! Я думал… – Что ты думал, Тэ? – Думал… что это сработало только в одну сторону… – голос запинается, прерванный тихим всхлипом, – в мою сторону. – Ты думал… – …что ты ничего не почувствовал и не чувствуешь ко мне, Юнги, – закончил Тэхён его мысль. – Но сегодня то, что ты ответил… Пожалуйста, скажи, что я всё понял правильно, и что ты тогда тоже… что ты т-тоже… Блики колец замелькали быстрее, и Юнги поймал чужие трясущиеся руки в свои, оказался вдруг очень близко, пугая и сам пугаясь этой близости, потому что такая она была между ними впервые. Мин сжал чужие руки между собой и ним, прижимая к своей груди, заставляя почувствовать своё быстро стучащее сердце. – Я тоже. И снова с губ Тэхёна срывается всхлип, но за тем как будто прорывается дамба, и слёзы брызжут из зажмуренных глаз, а спина сгибается в болезненной судороге, пока Тэ дышит, падая в чужие объятия, ещё совсем незнакомые, но вдруг неожиданно сильные. Утыкается носом в плечо и жадно вдыхает естественный запах кожи, пока дрожь продолжает его всего прошивать. Насквозь, безжалостно, выплескивая всё, что копилось годами. Юнги держит парня в своих руках и не дышит, боится двинуться, как будто может этим спугнуть тот хрупкий, погрязший в чёрных красках мир, что, как пузырь, вобрал в себя их двоих. В конце концов, когда его футболка безвозвратно намокает от чужих слёз, он начинает водить ладонями по спине младшего, а затем и вовсе позволяет себе наконец-то запустить пальцы в мягкие курчавые волосы, путая их и затем приглаживая обратно. В мыслях у него хаос и одновременно лавиной накрывает покой. Понемногу события прошлого встают на свои законные места. Значит… всё это между ними – всего лишь глупое недопонимание? И только? Как смешно… как чудовищно. И Юнги весь дрожит тоже, вдруг понимая, что по какой-то глупости чуть не лишился своего Тэ, своего истинного, навсегда. – Мы с тобой – просто два идиота, – прошептал Мин неверяще, задыхаясь от самостоятельно сделанных открытий и от боли, что они вдруг принесли за собой. – Мы – сумасшедшие, которые чуть не потеряли друг друга просто потому, что надумали каждый своё и… – Что ты тогда подумал, хён? – Что тебе не нужен такой, как я, – Юнги запнулся. – Посмотри на себя и на меня: ты ещё в школьные годы был популярен, красив, богат, девушки за тобой толпами ходили, а я… – Ты же знаешь, что это не так работает. – Но в утро нашего знакомства от тебя исходило столько ненависти… я решил, что связь между нами тебе не нужна, и решил не показывать, что меня это ранит. – Я подумал, что ты просто не чувствуешь этой связи. Да, я ненавидел тебя заочно, думал, что вы с матерью положили глаз на деньги моего отца, но когда в тот первый раз ты пришёл домой ночью и… – Так ты тоже уже тогда это почувствовал? – Я не спал, хён. Юнги отстранил Тэ от себя, осторожно поведя руками вверх от плеча младшего к шее, он остановил ладони на тёплой коже, большими пальцами нежно касаясь мокрых щёк. Их лбы соприкоснулись, и они замерли. Новые чувства, как целый непостигнутый мир, распростёрлись вокруг них двоих. – Я люблю тебя, мой глупый, озлобленный, упрямый мальчик, – прошептал Юнги, и голос его в этом шёпоте дрожал, срывался, ломался, как ломался и человек перед ним под тяжестью чужих, подаренных ему чувств. Тэхён не ответил, он не смог, вмиг будто позабыв все слова, что до этого знал. Привыкший жить с дырой в груди вместо сердца, он готов был выть теперь от того, что оно вдруг появилось и своим размером теснило лёгкие, рёбра, другие органы, отчаянно билось, просясь вырваться навстречу другому, стучащему напротив буквально в нескольких сантиметрах. Он подаётся вперёд, стремясь стать ещё ближе, и валит Юнги на подушки. Несмотря на темноту, вмиг находит чужие губы и целует их сразу жадно, с пылкостью и вековым голодом. В нём не страсть говорит, но тоска, очень сильная, сумасшедшая, обречённая тоска. Она пугает его до сих пор и, сводя с ума, заставляет становиться безумцем. Но никто не сказал, что Юнги сейчас рядом с ним не точно такой же. Потому Мин отвечает. Так же голодно и отчаянно, раскрывая губы и позволяя горячему языку проникнуть себе в рот, чтобы всё сделать грязнее и более острым. Он притягивает Тэхёна ближе, сжав в кулак его волосы на затылке, и переворачивается, меняя их местами. Слышит растерянный вдох под собой, усмехается, прежде чем вновь поцеловать, но теперь медленнее, чтобы распробовать чужой вкус. Где-то по полу слышится мягкий топот маленьких мягких лапок, что постепенно удаляется – видимо, Господин Мин решил предоставить им уединение. Юнги выдыхает и снова вдыхает глубоко, прежде чем замедлиться и следом вовсе остановиться. Он опускается на младшего практически всем своим весом, позволяя их телам максимально приникнуть друг к другу. Вероятно, оба они чувствуют, что уже сильно возбуждены, но этот момент о другом: о том, что они наконец-то могут быть рядом. – Я люблю тебя тоже, – шепчет Тэ. Из внешних уголков его глаз продолжают литься тонкие дорожки слёз. – Прости, что так долго тебя ненавидел и не показывал ничего, кроме этой ненависти. – А ты прости за то, что я так долго молчал и позволял тебе себя ненавидеть. Но теперь всё будет иначе. Я хочу, чтобы ты это услышал, Тэ: я вижу и признаю в тебе своего истинного. – Я в тебе тоже, хён. На губах запечатлевается целомудренный тёплый поцелуй, и тяжесть тесно переплетённых тел наконец-то даёт возможность обоим поверить в то, что сегодня происходит в тёмной ночи посреди заснеженного леса в маленьком домике. – Хочу тебя без одежды, – шепчет Тэхён, когда его губы оказываются свободны, – я хочу тебя себе целиком. – Не боишься? – Если только тебя немного, потому что мне всё ещё тяжело ощущать столько чувств… но остальное я уже пару раз пробовал. – Что? Пробовал?.. – Ну, знаешь… мой истинный, на минуточку, имеет член, так что мне было интересно. – Кхм, вот значит как, проснулся дух исследователя? – Когда ему просыпаться, как не в студенческие годы? – Ладно, соглашусь, но буду тебе очень признателен, если впредь ты с "исследованиями" раз и навсегда покончишь. – Сними с себя уже штаны, Юнги, и тогда посмотрим. Они оба, не выдержав, смеются, затем топя смех в поцелуях. Те, как крылья бабочек, ложатся мокрыми следами на кожу, с которой исчезли футболки. Поцелуи и выдохи, прикосновения рук, соприкосновения голой кожи – всё это нереальное, как будто ожившая фантазия или сон, которые никак не закончится. В какой-то момент Тэхён и вовсе боится, что и правда продолжает спать на холодном полу, и рядом с ним никого. Тогда он цепляется за Юнги сильнее прежнего, обнимает за пояс, впиваясь в спину короткими ногтями, разводит бёдра шире, позволяя разместиться между них, несдержанно сам толкается вверх и заставляет обоих их резко выдохнуть, как только толчок провоцирует первое касание там, где до этого ещё ни разу не. – Точно уверен? – Ты сейчас испортишь к хренам всю романтику. – А ты своим грязным языком как будто бы нет. Тэхён ухмыляется и не перестаёт это делать, пока губами прихватывает кожу на чужой шее. Его бёдра сжимают, чтобы было ещё теснее, целуя в адамово яблоко, медленно воспроизводят толчки, заставляя возбуждение в плену нижнего белья притираться, мучают и его, и себя заодно, сладко, тягуче и всё ощутимее недостаточно. – Хён… – уже сдавленно. Если бы не темнота, Юнги бы смог увидеть, как у Тэ заломились брови, и как он жмурится, кусая губы, чтобы держать себя в руках. Юнги целует его горячо и мокро, проникая языком в рот, заставляя задыхаться от нехватки воздуха, прежде чем отстраниться и слезть с кровати, оставив парня, раскинувшего руки и ноги в разные стороны, на постели одного. – Я тоже в каком-то роде надеялся, что ты будешь тут, – произнёс весело Мин, и следом за его словами послышался характерный звук, с которым вскрывается тюбик с лубрикантом. – Господи, ты просто ужасен. – Не ужасен, а на правах хёна забочусь о своём донсэне. – Прекрати, не говори так, когда у нас намечается секс! – Прости. В качестве извинений Тэ получает по поцелую в каждую коленную чашечку и послушно разводит ноги шире, чтобы чужие губы беспрепятственно смогли целовать и выше, оставляя невидимые следы на внутренней стороне подтянутых бёдер. Юнги также целует и его тазовые косточки, проходится губами и языком прямо над кромкой белья, заставляя напрячь пресс, а затем довольно касается твёрдых кубиков, задерживаясь на них подольше и заставляя парня тихо скулить от той невозможной чувствительности, что начинает бить по мозгам с каждым горячим прикосновением к коже. Органы чувств в темноте работают на свой максимум, и ощущения потому запредельные… или же это просто из-за того, что рядом с ним… над ним, а потом и в нём… Юнги. – Юнги, – это единственное, что возможно из себя вытолкнуть становится, тогда Тэхён под своим истинным плавится, когда заполняется, переполняется до краёв одним только им. Голова откинута на подушки, по шее дорожками катится пот, мешаясь со слезами, что почему-то опять начинают редкими каплями срываться с дрожащих ресниц. Ноги обнимают узкую талию, скрещиваясь на пояснице, руки ладонями прижимаются к спине, где кожа горячая, гладкая, где можно почувствовать, как перекатываются мышцы при каждом толчке. Их движения плавные, в сопровождении шороха постельного и тихих с хрипотцой стонов. Под аккомпанемент поцелуев, но только когда губы отрываются от кожи на плечах и ключицах, по которой с жаром и жадностью водят, в которую дышат горячим воздухом, разжигая пламя в их телах добела. Тэхён теряет себя и свой разум, сбрасывает все колючки и жала, больше он не представляет никакой опасности, он обнажённый – телом и душой. Ему не нужно быть лучшим, успешным, популярным, не нужно скрывать, насколько он на самом деле одинок – теперь это не так. Всё иначе, всё – правильно. Истинно. Значимо, наконец-то имеет смысл. Тэхён обо всём этом думает, пока отдаётся на смятых простынях в кромешной темноте человеку, которого любит без памяти, пока его настойчиво, но с заботой и трепетом целуют, касаются, пока шепчут в кожу, насколько это сводит с ума… И он срывает голос, тонко и высоко скулит, выгибаясь так, что лопатки перестают касаться постели, и его подхватывают под спину, прижимая теснее, чтобы входить уже резче, быстрее, не останавливаясь. – Хён… Пальцами в чёрных волосах, которые отросли с их прошлой встречи и теперь такие красивые, гладкие, любимые. С истинным все эмоции ярче, все чувства острее. Боль сокрушимее, одиночество тяжелее, тоска невыносимее. Но так же и с теплотой, с нежностью, с трепетом. Это физиология на уровне душ. Это – судьба. И великое счастье. И Тэхён думает о том, что впервые в жизни он по-настоящему счастлив, когда, задыхаясь, прижимает к себе своего истинного, который, как и он сам, содрогается в оргазме. Они сплелись друг с другом руками и ногами, уставшие, мокрые, но не думают даже о том, чтобы отстраниться. Кажется, что на расстоянии даже в сантиметр существовать после такого уже невозможно. Глаза слипаются сами собой что у одного, что у второго. В сердцах у них разливается штиль, и те, наконец-то успокоившись, перестав гнаться, находят свой тихий ритм друг с другом в унисон.***
– Мама спрашивает, как у нас дела, – произносит Юнги, отпивая из своей кружки с отравой совсем немного и раскатывая вкус крепкого кофе по языку. – Ну, можешь сказать, что мы оба пока что относительно живы, – Тэхён пожимает плечами, сидя напротив и плотно завтракая. С набитым ртом он выглядит весьма забавно и мило. Юнги ненадолго засматривается на него, такого живого и яркого, впервые дарящего ему, Юнги, свои широкие улыбки, от которых глаза слегка прячутся за щеками. – Ну или можешь сказать, что мы за эту ночь трижды переспали, и как бы они с отцом ни надеялись на восстановление между нами крепких семейных уз, им пришёл точный конец. – Ты до сих пор так её не перевариваешь, что хочешь убить? – Мин качает головой. – Я отвечу, что мы поговорили, и теперь между нами всё… хорошо? – Ты мне должен за больную поясницу, но если отбросить придирки… Парень не поленился и слез со стула, чтобы подойти к Юнги, который наблюдал за ним с непривычной, но такой завораживающей теплотой в чёрном взгляде. Тэ склонился к нему, запуская руку в мягкие волосы, соединяя их губы в чувственном поцелуе, с утра наполненном особенной томностью. Но потом дёрнулся и отпрянул, отплевываясь и кривя лицо. – Чёрт бы побрал твою дурацкую отраву, Юнги, как же я тебя ненавижу! Под хрипловатый смех и возмущения сытый и довольный Господин Мин потрусил из кухни в гостиную, снова оставляя двух людей в кухне наедине друг с другом. Он уяснил, что в такие моменты, когда его хозяина и этого странного мужчину, который очень на Минни похож, притягивает близко друг к другу, котику никакого внимания, увы, не видать, а значит, ловить ему нечего. Ну ничего, вот сейчас пойдет и нагадит кому-нибудь из них в оба ботинка… Маленькие лапки строго по цели бодро затопали по паркету.