Je ne peux pas

Настроение паршивое. На душе не сладко с еще их последней встречи, которая, кажется, была около полугода назад. Тонкая рука потянулась к бокалу с красным вином, привезенным вместе с человеком поодаль, что с лёгкой ухмылкой наблюдал за изящными движениями своей пассии. Бледную шею украшали многочисленные бутоны алых засосов и укусов, однако все это безобразие скрыто свободно прилегающей к голому телу белоснежной рубашкой, от которой разносился аромат французских духов. Подумать только, а ведь раньше Культурная столица Российской Федерации отрицала свою любую причастность к Европе. Кто же знал, что лёгкая ссора, а затем и череда постоянных криков, приведёт к пополнению территории Франции. Возможно, Саша не хотел. Правда не хотел. Но не может больше истерзанная душа терпеть ярко-красные глаза, которые с новым веком только сильнее устрашали своим потайным дном. Приход новых проблем требовал новых решений. В этот раз согласовались не действовать данному правилу, отдавая должное любимому прошлому. Не спорю, Питер тоже мог говорить часами о 19 веке, а лишь заглянув в его квартиру, понятно, - жила бывшая столица некогда империи. Их отношения всегда были нестабильны, да и не воспринимались нормально обществом. Похоже, предостиригающую Тверь и вправду нужно было слушать; говорила ведь, не общайся ты с этой змеей подколодной. Видите ли, он же всилу юности не знал о червях в голове Москвы, вот позорно отдался в 18 веке в руки хитреца. Хитреца, что приручив к себе, нагло выбросил из собственного дома. Это сродни эстафеты, сходить с ума каждый век. Но Миша в этот раз палочку не передавал. Отрывки из памяти, царапающие тонкую душу, так и всплывали в голове, несмотря на количество выпитого алкоголя. Раньше его сносило через два бокала. Видно, с Мишей и своей паранойей брюнет пить стал чаще. Ну, или Пьер подсунул дешёвое вино. *** - Подожди, подожди пожалуйста,- жалобно умоляли. Хрупкое тельце в подкаченных руках словно тряслось в агонии, пытаясь вывернуться из крепкой хватки. По щекам периодически катились прозрачные слезы, гулко капая на плитку в ванной. Стены этой квартиры никогда ещё не видели таких глаз. Раньше можно было приводить много цитат на эту тему: словно асфальт после дождя, олицетворение погоды в своем городе, оттенок мориона. Сейчас в них читался звериный ужас, полный боли и разочаровария. Губа разбита, одинокие очки валялись где-то в центре прихожей. "И так ты встречаешь меня, Мишенька?". Теперь обращаться на имя сопоставимо со смертью. Скупое Михаил Юрьевич, не больше. Последнее столетие творились одни ужасы. То революция, то блокада. Сейчас вот коронавирус и неизведанная спецоперация, после которой у любовника опять провалы в памяти. Шурочке откровенно наплевать на все обещания, данные в нулевых. Яркая потребность в запретных веществах заставляла ещё больше скрутиться и сжаться. Да и бывший учитель не отставал, крышу снесло, а потребность в сексе осталась. Блондин, прямо перед приездом своей Северной зари, решил знатно напиться, дабы встретить шатена как подобает статусу. Сначала нежно прижимался губами, заботливо притягивал к себе, гладил по спине. Чтобы потом впечатать в стену и быстро сдирать одежду вместе с бельём. А Александр молодец, провокации не поддавался. Не впервой же. Правда спастись все равно не помогло. - Мишенька, не надо.. Пьяный Миша хуже трезвого Миши. Однако мгновенный ужас от алого взгляда на свое обнаженное тело перебить ничего не могло. Преподает уроки Столица прекрасно, ещё с 20 века ясно дал понять не доверять всяким столичным придуркам. Сашенька - мальчик сообразительный, но лидирующего человека в этом списке разглядел только сейчас. Мощные руки голубоглазого, расправившись со всеми дорогущими тряпками, что были когда-то куплены совместно, особенно не беря потом обжимания в примерочной, приступили к самому юношескому телу. Даже в воспаленном и утерявшем свою сущность разуме всплывали подозрительные мысли о недостатке питания. Хотя питание было в достатке, тут скорее один нюанс после пережитой блокады. Так уж театрально сложилось, что Санкт-Петербург, имеющий ранее телосложение крупнее Костиного и неплохие гены от папочки на рост под два метра, утерял все врождённые дары из-за беспощадной Великой Отечественной. Победа и краткий курс лечения, который был направлен на скорое возвращение рабочей силы, совсем не помогали, лишь сделали ситуацию паршивее. Оставляя отвратительные следы на и так искалеченной коже, причиной которым прошлые визиты, прижал сероглазого лицом к стене, чтобы не видеть немых истерик и не калечить разум. Возможно, добрый Мишенька кричал, рыдал вместе с ним, умолял выпустить. Но сумасшедшей части как-то плевать, лишь бы кукла для издевательств была. На каждом участке красовались порезы, синяки и гематомы. Шея каждый раз находилась под крепким слоем тональника, как никогда спасающего от следов длительного удушья. Прошлые раны не успевали заживать, как новые появлялись следом же. Москву вообще ничего не смущало, кроме собственного стояка в штанах. Тот не церемонился, наспех растягивая нежные стеночки ануса. Раньше было приятно, так тепло в груди. Романов мог стоять так вечно, млея от прекрасных ощущений. Однако сейчас чувствовалась непрекращающаяся боль, что взяла перерыв в двадцать лет и начала терзать по новой. Бог что-ли наказывал за грехи возлюбленного? - На Европу бы не заглядывался так, цены тебе не было. Даже нынешнее положение не уберегло от рефлектно закатывающих глаз. Вот бы кто-то ещё в адеквате был дольше, чем век. Шуточки прекратились на моменте, когда сзади послышался глухой звук снимающегося ремня. Не волнуйтесь, бить его будут завтра. А сейчас всего лишь приподнесут свой налившийся член, с силой раздвинут ягодицы и станут долго трахать. Ничего страшного, верно? Проходили, и не раз. Только последствия заживают больно долго, отчего любые прикосновения внутри доставляли адскую боль. Да и подготовка херовая, как и оказавшася ситуация. Надо было бросить ещё в двенадцатом году девятнадцатого века, вот честно. Проблем бы не было. Возможно, хоть какие-то положительные эмоции он бы испытал, будь нормальная растяжка и адекватный партнер. Но мозги Михаил Юрьевич, а точне Молох, растерял, как и прекрасное умение трахаться. Член давно изучен, даже филлеграно подходил для нежных стеночек. Раньше думалось, что он и без растяжки примет. Хуй, в каком бы смысле не звучало. Всего выворачивало, хотелось оставить лужу прямо тут, а лучше на вновь сбритой блондинистой макушке. Взгляд давно расфокусировался, горло охрипло, глаза опухли. Оставалось только стоять в немой истерике и ждать, пока все закончится. Ну, или упасть в пропасть бесознанности. *** Документ о переходе второй столицы в лапы француза подписан удивительно быстро, и все давние насмешки о причастности к Европе оказались правдой. Тут даже было хорошо? В квартире Пьера то. Никто не издевался, не насиловал. Сиди, да пей вино за культурными диалогами. Можно даже потрахаться, если прям совсем невтерпеж. - Александр, Mon cœur(Душа моя). Рука нежно прикоснулась к белоснежной коже. Реакция последовала сразу же, три шага назад - на безопасное расстояние. Благо, с де Сенье всегда так. Спокойно, расслабленно. Он не бросался, как Михаил. Не напрягал потоком своих мыслей, как Константин. Мерно ждал, давая время и не ограничивая в потребностях. Ранее желаемый Парадиз теперь здесь, в его руках. Под чутким присмотром. Можно вечно говорить о красоте Петербурга. Его лаконичных улицах, пышных дворах, прекрасных исторических зданий в стиле барокко. Тот помнит, как появление юной Столицы вскружило ему голову, даровало новое желание жить. Естественно, за всю свою невероятно долгую жизнь скопилась усталость от религиозных войн и прочего. За импульсивным юношей хотелось идти, Петров Град утягивал в свой незапятнатый мир. Один недостаток - был намертво привязан к голубоглазому. Куда ему со своим грязным морем в этот чистейший океан? Достался Александр слабый, помятый. Но все ещё очаровательно красивый. Если ранее надобно было бежать за неугомонным мальчуганом, что с неизведанной силой ворвался в Столичные гонки и занял лидирующее место в мире, то сейчас нужно направить тонкую раненную душу в свой мирок, пригреть там, а только потом с огромной опаской выпускать на свободу. - Vous voulez quelque chose, Pierre?(Чего-то хотите, Пьер?) Ох, этот акцент. Восхитительным французским Романова можно было лечить людей от рака, уж извините. - Почему даже во время наших уединений все твои мысли о нем?- произнёс на своем картавом русском. Спустя столько дней Саша все не мог забыть. Каждые его поцелуи, прикосновения отзывались трепетом в душе. Однако не шатена они дожидались, а какого-то далёкого, теперь в другой стране. Он видел все эти попытки, отвлекающие от навязчивых мыслей о блондине. Однако вино не могло дать забыть, а лишь усиливало потребность. Стыдно признавать, но без Миши плохо. Город Любви удивителен, полон своих памятников и культурных центров, а не стеклянных человейников. Но Москва роднее, ближе, привычнее. Спасибо за предоставленный уют, однако хотелось домой. Пусть даже к поехавшему Злаглавому, но обратно. - Je ne peux pas... Ramenez-moi à la maison(Я не могу... Верни меня домой). Из хрустальных глаз полились слезы. Пьер охнул, прижимая теперь свое чудо ближе, пытаясь успокоить неторопливыми касаниями по спине. Но не он был нужен. Беспомощность - вот, что испытал Париж. А ещё понимание, что чертового Московского ему никогда не заменить, как бы не старался. Его бедный Сашенька дрожал, бился в конвульсиях, рыдал. И так жалобно просил вернуть его на Родину, что сердце кровью обливалось. Как же он раньше не замечал, что шатен в его руках не цветет, а сохнет? Вначале так незаметно, зато сейчас так отчаянно и печально. - Désolé, Alex(Прости, Алекс). Сенье прижал Питер ближе, нашептывая какие-то глупости и осознавая одно - он будет его. Чего бы это не стоило. Хоть с него кожу всю мучительно снимут, но шатен принадлежит только ему.