***
Если честно, Мэй ненавидит людные места в общем и людей, в частности, хоть это и странно, потому что она, на минуточку, руководитель и постоянно вынуждена с кем-нибудь общаться. Будь-то капризный клиент, нерадивый сотрудник или, прости господи, Ким Сынмин, к каждому должен быть найден свой подход. Мэй не чурается изучать новое, занимается саморазвитием и воспринимает лидерство как науку, внимательно отслеживая последние веяния в области мотивации персонала, личного тайм менеджмента и повышения эффективности рутинных процессов. В офисе она всегда старается показать себя с лучшей стороны, быть опорой коллегам и при этом не позволяет ездить у себя на шее. Под личиной железной леди между тем прячутся качества, которые Мэй в себе принять не смогла. Например, ей очень стыдно, но она любит жопно-сортирный юмор, а «Джей и Молчаливый Боб наносят ответный удар» может смотреть хоть каждую неделю: не надоест и не перестанет быть смешным. Еще Мэй очень мягкотелая и на жалостливую мозоль ей давит буквально каждый встречный бомж. Она действительно может провести половину дня размышляя, как же он дошел до жизни такой. Единственное, что ее спасает от врожденной эмпатичности — крайний цинизм. Холодный разум управляет ее щедрой рукой и горячим сердцем. Мэй сочетает в себе несочетаемое, но успешно скрывает от всех слабые стороны. Иногда ей кажется, что настоящую ее никто никогда не знал, самое страшное, что и не хотел узнать, каждый брал от нее только необходимое. Редкие любовники брали ее красоту, пользовались ей и куда-то пропадали, не оставив после себя ничего, даже душевных переживаний. На работе забирали ее физические и интеллектуальные ресурсы, но хотя бы платили за это. А взять, к примеру, маму, которой была нужна успешная дочь, от нее так и не перепало хоть сколько-нибудь добрых слов. Хоть горсточку, хоть щепоточку, Мэй была бы рада любой похвале от родителей. Она стала очень успешной, в том числе для того, чтобы ее заметили, такой головокружительной карьере могут позавидовать многие. И плевать, что ради высокой должности она была вынуждена работать без продыху. Но сейчас и этого стало мало, теперь родители хотят внуков. Мэй, конечно, уже тридцать два года, часики тикают, по словам старших, однако есть одно «но» — ей феерически насрать на все репродуктивные загоны окружающих. Привычка принимать решения и умение отстаивать личные границы сыграли свою роль, и так бы она и посылала маму с ее попытками сосватать очередного женишка еще много лет, если бы госпожа Канг вдруг не предложила одного очень интересного кандидата. — Помнишь сына наших соседей? — однажды спросила она после редкого семейного ужина. — Кого именно? — не сразу поняла Мэй. — Хенджина. Конечно, ты должна его помнить. Такой красивый и умный мальчик, — мама мечтательно закатила глаза и даже перестала мыть посуду на пару секунд. — Ты должна с ним встретиться и пообщаться поближе. Помнишь, как вы раньше дружили? Мы с госпожой Хван уже обо всем договорились! В тот момент, когда Мэй осознала, что родная мать хочет свести ее с главным врагом юности и основной причиной ее девичьих ночных слез в подушку, было уже поздно. Свидание было запланировано, столик забронирован и мнение ни Мэй, ни в общем-то даже Хенджина, никого не интересовало. — Конечно, ты старше его на целых два года, это не очень хорошо, — тоскливо вздыхала госпожа Канг. Мэй тогда испуганно замерла, точно заяц в свете фар на ночном шоссе, и комментария про возраст уже не слышала. Глядя на то, как отец лениво щелкает пультом каналы, абсолютно безучастный к происходящему, она прошла все стадии принятия за пять минут. Отрицание: такого не могло случиться, Хенджин же уехал учиться и жить в Америку. Гнев: какого хрена он опять возникает на ее пути, да еще и таким негуманным способом, через настырную родительницу, которой хрен откажешь. Торг: можно сказать матери, что очень занята на работе и времени с кем-то где-то шляться у нее нет. Это поможет, но ненадолго. Депрессия: все равно встречи не избежать. Если Хенджин вернулся, то однажды он приедет в дом своих родителей, которые являются близкими друзьями ее родителей, и они пересекутся, как пить дать. Принятие: она должна встретиться со своим страхом и победить его. Мэй и боялась и хотела увидеть Хенджина. Боялась, потому что помнила все его подколы со школы и они, мать его за ногу, до сих пор ее задевали! Боялась, что не выдержит как он опять посмотрит на нее этим своим взглядом, будто видит насквозь и ему очень жаль, что рядом такая неудачница. С другой стороны, она больше не та лопоухая зашуганная девочка с комплексами. Мэй изменилась давно, кровью, потом и болью вырвала у судьбы и карьеру и внешность. И это вовсе не гадкий утенок, ставший лебедем сам по себе, как в известной сказке Андерсена, это был тяжелый путь из посредственности в умницу и красавицу. Череда подобных размышлений и привела Мэй к тому, где она оказалась сейчас: в небольшой, но уютный ресторанчик. Не три звезды Мишлена, но, по отзывам госпожи Канг, кормят тут вкусно, и атмосфера настраивает на нужный романтический лад. У Мэй, само собой, в планах романтики нет, разве что в самом начале, а потом только топтание Хвановых чувств и потрошение его немыслимо завышенного эго. Мэй узнает Хенджина сразу же, по затылку, по широкому развороту плеч и скучающей позе. Он что-то печатает в телефоне (последняя модель айфона), наверное, очередное сообщение, чтобы она поторопилась на их так называемое свидание, и посасывает из широкой, замысловато изогнутой трубочки, молочный коктейль. Какое ребячество, думает Мэй, в его возрасте Курт Кобейн уже давно прострелил себе голову, а этот развлекается детским меню. Похоже, со школьных времен не так много изменилось. Тогда Хван тоже любил побаловаться картошкой фри, которую макал в мягкое мороженое вместо соуса. Несколько раз Мэй даже составляла ему компанию. Дружба между их родителями подарила немало хороших воспоминаний о совместно проведенном времени, но все омрачалось сравнением детей. Мэй всегда была несколько неуклюжим, нервным ребенком, на фоне аккуратного и уравновешенного Хенджина это сильно бросалось в глаза. Где-то внутри, в животе, сжимается комок из тревоги и неуверенности, она вдруг снова чувствует себя той самой маленькой девочкой, что всегда номер два, три и никогда не один. Всегда хуже, всегда недостаточно хороша. Усилием воли, железной рукой, она поднимает рухнувшую самооценку с колен, водворяет ее на положенный пьедестал и смахивает пылинки с чувства собственного достоинства. Главное — уверенность в себе. Не забыть бы почитать на ночь мантры из разряда «я самая обаятельная и привлекательная». Мэй давно выросла и уж кому как не ей знать, что она и кто она. Точно не та соплежуйка, что пряталась по углам школы от группы придурковатых подростков мужского пола, в числе которых был и Хенджин. Она гордо задирает нос и модельной походкой от бедра направляется к нужному столику. Высокие каблуки ее брендовых замшевых ботфорт громко цокают по затертому керамограниту, оставляя за собой мокрые следы: на улице начался дождь. Мэй эффектно и плавно входит в зону видимости Хенджина, безусловно привлекая и его внимание, и внимание некоторых окружающих мужчин. Она чувствует спиной их заинтересованные взгляды, когда снимает пальто и вешает на крючок напольной вешалки. Ее движения размерены и элегантны. Она никуда не спешит, позволяя всем вокруг оценить ее шикарный вид сзади, и не менее шикарный вид спереди. Обычно ее максимально раздражают чужие оценивающие взгляды, иной раз похотливые, но Мэй уверена, что Хенджин — стандартное животное, и конкуренция с другими самцами его подхлестнет и подстегнет желать свою спутницу больше. Разочарование номер один: Хван не встал, когда она пришла и не помог снять пальто. Про этикет этот дикарь в своих Америках, похоже, позабыл. Мэй не смущает это, просто очередное доказательство того, что она пришла на встречу с мудилой. Ничего страшного, так бывает. Она широко улыбается Хенджину (притворяться и изображать несуществующую радость однозначно ее конек, если не сказать больше — талант) и хочет уже присесть в кресло напротив, как парень отмирает и, наконец, здоровается: — Привет, мартышка! — первое, что она слышит от него за последние лет пятнадцать. Мэй вздрагивает от этих слов как от пощечины. Ненавистная школьная кличка, причина ее комплексов и страданий, так легко вылетает из отвратительно шикарных губ Хвана. Он пользуется тинтом, инфа сотка, не может быть такого своего цвета. Она знает, что на лице ее никаких изменений не произошло и ни один мускул не дрогнул, хотя Хенджин, что называется, ударил не в бровь, а в глаз, и, похоже, сам не очень понял, что обидел. Мэй игнорирует сказанное, садится напротив хама и приглядывается к нему уже повнимательнее. Что же, ее надежды не оправдались, стоит признать это сразу. Хоть Хенджин и очевидно прогоняет свои фотографии через кучу фильтров, в жизни он все равно все тот же красавчик, каким и был всегда. С возрастом черты его лица заострились, детская припухлость щек осталась в прошлом, и только простодушная улыбка сглаживает бьющую наповал привлекательность, анастезируя, как слюна комара перед укусом с последующим распитием крови из несчастной жертвы. Будь Мэй моложе и наивнее, она бы повелась и растяла в лужу. Она бы не смогла устоять ни перед его личиком, ни перед статной фигурой, которую подчеркивает строгий костюм. Наверное, он приехал сюда сразу после офиса, не удосужившись даже переодеться для встречи, благо хоть галстук снял. Волосы Хенджина красиво ниспадают на его красивое лицо, завершая образ современного принца. Но Мэй уже слегка за тридцать и внешней атрибутики для того, чтобы ее удивить давно недостаточно. И она лучше останется навеки одной, нежели полюбит дрянь с симпатичной мордашкой, но без каких-либо принципов и совести. Жизненный опыт говорит однозначно: думать вагиной вместо головы — ошибка. Во рту ощущается мерзкий привкус моментального клея, которым Мэй приклеила осколок зуба обратно. Это, наверное, не самое лучшее решение, но ничего другого в голову не пришло, и она сделала так. Если не присматриваться с близкого расстояния, то и не заметно, главное, не отравиться парами, или хотя бы не начать блевать прямо на свидании. Молчание затягивается и Мэй видит, как на лице ее сегодняшнего спутника улыбка с самодовольной сменяется на тревожную. Неужели осознал, что ляпнул что-то не то? — А где твои уши? — Хенджин без толики смущения наклоняется вперед и пытается разглядеть за несколькими выпущенными из пучка прядями волос уши Мэй. Разочарование номер два: Хенджин настолько мерзкий, что едва ли Мэй сможет изображать из себя милашку. Все идет к тому, что страдать тут будет она, а не Хван. Мэй, в общем-то, уже сделала больше, чем от нее могли бы ожидать: пришла на это обреченное на провал свидание. Маме можно сказать, что ничего не получилось, искры не зажглось, а мстить — не обязательный элемент развлекательной программы на сегодня, его можно исключить. — Мои уши на месте, — спокойно отвечает она и берет в руки меню. Есть уже не хочется, хочется свалить отсюда побыстрее. Официант материализуется у столика как по мановению волшебной палочки: невероятно вовремя. И с этим услужливым парнем Мэй искренне приятно поговорить, она даже скатывается в легкий флирт, пока расспрашивает его о десертах и сортах кофе. Когда брови Хенджина окончательно сходятся на переносице и его нахмуренная рожа начинает стремать юного работника, Мэй останавливает свой выбор на латте и шоколадном муссе. Приходится учитывать, что сегодня ей лучше ничего не кусать. — Ты в таком отчаянии, что готова вешаться даже на официантов? — подкалывает Хенджин, но, очевидно, что его задело, как холодно и сухо Мэй смотрела на него и как ласково разговаривала с незадачливым официантом. — Я в таком отчаянии, что согласилась встретиться с тобой, — мгновенно парирует. На самом деле, ей равнозначно не интересен никакой из этих мужчин. Все пошло по пизде как-то сразу. Планы рушатся на глазах. Маленькой победоносной войны не получается, Мэй проводит в голове мысленный анализ, сравнение прибыли и издержек, пытаясь понять, чего ей хочется в данный момент больше: растоптать Хенджина или уехать домой, накрыться теплым одеялом и написать своему стоматологу с просьбой принять в кратчайшие сроки. — Как-то не с того мы начали, — Хенджин откидывается на диванчик и тон его голоса теплеет на пару градусов, становясь чуть более дружественным. — Я рад тебя видеть, ты прекрасно выглядишь, так изменилась! Мэй фыркает, прикрывая рот салфеткой, и обижается еще раз. Принц школы вновь показал, осознанно или нет, свое мнение о ней. Была уродиной, а стала ничего так, вот что она считывает из одной его фразы. Психолог многократно говорил не заниматься интерпретацией чужих слов, но ей все как с гуся вода, когда дело касается застарелых обид. Она готова быть максимально объективной с кем угодно, но не с Хваном и компанией его друзей. — Спасибо, конечно, — усмехается она. — Но не от всего сердца. — Нет, правда, ты выглядишь совершенно иначе! — Хенджин не может остановиться и продолжает метать мелкий бисер сомнительных комплиментов в лицо едва сдерживающей ярость девушки. — Твои уши так плотно пристают к черепу, и очков нет, ты операцию сделала? Платье — отпад, Баленсиага? Очень быстро, слава богам, возвращается официант, ставит перед Мэй кофе, крохотный стакан с водой, десерт в красивой прозрачной пиале на короткой ножке, и услужливо заглядывает посетительнице в глаза, уточняя, не требуется ли что-то еще. Может, мороженое за счет заведения? Или щербет? Бокал шампанского? — Спасибо, ничего не надо, — Мэй поворачивается в сторону Хенджина, намекая официанту, что она тут не одна пришла пировать, — а тебе что-то нужно? — Нет, — раздраженно бросает тот и шумно отпивает свой молочный коктейль. После ухода официанта атмосфера становится напряженной. Хенджин продолжает задавать глупые вопросы про то, чем Мэй все это время занималась и про любимые бренды. Очевидно, что он не может не знать ее профессию, наверняка его мать выложила полный портрет спутницы перед свиданием, как и мать Мэй выложила ей все, что только возможно было узнать о Хенджине. Разговор не клеится, обрываясь на каждом предложении, спустя полчаса обоим участникам свидания уже очевидно — потрачено. Скучно, бессмысленно, потеря времени. Мэй тоскливо вспоминает, как была возбуждена накануне одной только мыслью о том, как растопчет этого парня напротив. Волна негодования и желания поквитаться за прошлое опадает и в море ее мыслей наступает штиль. Кому и что нужно доказывать? Оказавшись перед желаемым, желаемым оно быть перестало. Гештальт можно закрывать, расходимся. Жизнь наказала Хенджина гораздо больше: даром, что он ведущий дизайнер в своей фирме и хорош собой, зато не может связать двух слов и несет ахинею вперемешку с тупыми подколами. Ограниченный красавчик с интересами, не заходящими дальше люксовых шмоток, айфонов и селфи. Понятно теперь, почему прожив три десятка лет, он так и не находится ни с кем в отношениях. Кому нужен такой идиот? — Тебе не интересно? — грустно спрашивает Хенджин. Спустя пять минут его сумбурного рассказа про поездку на Кубу в прошлом году, он, наконец, замечает, что Мэй на него даже не смотрит, задумавшись о чем-то своем. На шее и щеках Хенджина появляются красные пятна, кончики ушей тоже наливаются цветом фалунская красная, но в остальном он держится молодцом и даже с достоинством, учитывая крайнюю вялость дамы. Мэй уважает себя и окружающих, она решает, что этот, скатывающийся в фарс вечер пора заканчивать. Ей не требуется много времени понять, что она готова оставить прошлое в прошлом, лишь бы не насиловать себя низкокачественным общением с поверхностным парнем. — У меня завтра много работы, мне пора домой, — она знаком подзывает официанта и просит счет. — Мы и часа тут не просидели, — дует губы Хенджин, уязвленно смотрит на нее исподлобья и нервно теребит край скатерти. — Столько лет не виделись, куда ты спешишь? — Ты же в курсе, что я здесь по настоянию наших матерей, — Мэй скользит по нему взглядом, лишенным даже толики заинтересованности, вытаскивает из сумки телефон и заказывает такси. — Я не приветствую сводничество, но не могла отказать. Мы встретились, поговорили, думаю, можно расходиться. — Что, я тебе не понравился? — недоверчиво хмыкает Хван. Как-будто он стодолларовая купюра, чтобы всем быть по вкусу. — Ты мне не нравился раньше и не нравишься сейчас, — Мэй впервые за вечер искренне улыбается и сердце ее екает от удовольствия, когда она замечает, что ее слова Хенджина и вправду задели. Пусть не так разрушительно, как он в свое время ее задевал, но это уже лучше, чем ничего. — Хамоватые смазливые мальчики не входят в круг моих интересов, прости. Мэй хорошо, ей очень хорошо, когда она видит кислую физиономию Хенджина. Он удручен и расстроен, значит, этот час прошел не так бездарно, как казалось минутой назад. Она отставляет в сторону нетронутый шоколадный мусс и делает последний глоток кофе, перед тем как покинуть это заведение. Вместе с не слишком горячей жидкостью не в то горло попадает что-то еще, и Мэй вдруг начинает задыхаться, пытаясь откашлять инородное тело из дыхательных путей. Она смотрит на Хенджина, держит себя за горло и знаками пытается дать ему понять, что ей требуется помощь. Паника накрывает с головой, перед глазами туманная пелена, из-за которой, а еще из-за выступивших слез, она почти ничего не видит. В голове набатом бьет колокол и зацикленной фразой собственный голос кричит, что так умирать нельзя, она еще не все успела сделать в этой жизни, как минимум, на следующей надо неделе сдавать месячный отчет по отделу. Хенджин на удивление не теряется, подскакивает к Мэй сзади, уронив со стола свой несчастный стаканчик из-под молочного коктейля, обхватывает ее под ребра и наклоняет вперед, а затем прицельно бьет в спину ладонью. На стол, прямо в пиалу с муссом падает белый осколок и бесповоротно тонет в десерте. Мэй приходит в себя достаточно быстро. Еще не отдышавшись, она чувствует руки Хенджина на своей талии, даже сквозь ткань платья они обжигают, и то, как он упирается в ее ягодицы своими бедрами кажется таким правильным. По телу, давно не знавшему мужской ласки, пробегают мурашки, холодный пот стекает по спине, а от неловкости и близости хочется провалиться сквозь землю. Мэй вдыхает, резво оборачивается и отталкивает от себя обескураженного Хвана и смотрит по сторонам, с ужасом отмечая, что они привлекли немало внимания этим происшествием. — Какого хрена ты творишь? — злобно шипит она Хенджину. — Могла бы спасибо сказать, я тебе жизнь спас, — с видом оскорбленной невинности он сверлит ее обвиняющим взглядом, как вдруг замечает то, чего не должен. — Эй, что с твоим зубом? Хенджин наклоняется к ней поближе, пытаясь рассмотреть обломок, и Мэй в панике бьет его по лицу, оставляя четкий красный след ладони на щеке. Злые слезы брызгают у нее из глаз, но она этого не замечает из-за паники, что окончательно захватила сознание. Мэй хватает свою сумку и позорно убегает на улицу, где ее уже ждет такси. Как героиня сбежавшей невесты, она на сверхскорости капитулирует с места позора и поражений в свое логово, в свою квартиру. Пусть Хенджин сам разбирается со счетом за ужин, чуть позднее, когда она переварит унижение, обязательно переведет ему за свою половину, а потом заблокирует навсегда, чтобы никогда больше не встречаться.Часть 1. Первое свидание.
12 марта 2023 г. в 14:46
Мэй смотрит в окно на затянутое тучами пасмурное небо и негромко вздыхает, непроизвольно поглядывая на часы каждые пять минут, если не чаще. Стрелки проходят круг за кругом медленно, время тянется как старая безвкусная жвачка, кажется, будто день не кончится никогда.
На мониторе открытый вордовский документ приветливо мерцает курсором посередине строки, работа идет со скрипом, каждую букву из себя Мэй буквально вытягивает. Слова складываются в нестройные предложения, которые приходится переписывать раз за разом, и, даже несмотря на этот сизифов труд, растянутый на часы, заветные восемнадцать ноль ноль не торопятся наступать.
Мэй теребит в руках ручку, рисует каракули на замызганном при предыдущих мозговых атаках листочке и пытается вернуть мысли в нужное русло. Нужное — это написать характеристику сотруднику, которого собираются перевести в другой отдел. Ким Сынмин заслужил повышение и об этом необходимо рассказать хотя бы на трех листах сухим эйчаровским текстом. Вместо этого Мэй вновь залезает в телефон, чтобы очередной раз посмотреть на безупречный профиль Хенджина.
Вот фото с языковых курсов, куда он ходит изучать очередной язык (будто мало стандартного английского); вот фото его рисунка маслом и обляпанных белилами пальцев на фоне; здесь он весь важный, в дорогом костюме от Прада сидит в своем пафосном экологичном офисе; а там небольшое видео с его танцевальных занятий (несколько кокетливо расстегнутых пуговиц на рубашке приглашают всех желающих покапать слюнями на острую линию ключиц). Много снимков с собачкой его родителей и из примерочных магазинов, с каких-то мероприятий, с друзьями. Все это умело миксуется с домашними селфи, где Хван, будто бы заспанный, с нарочито приспущенными, набившими всем оскомину, серыми спортивками, демонстрирует косые мышцы живота и прочую развитую мускулатуру. Сотни лайков, тысячи друзей, закрытый профиль. Пришлось сотворить фэйка с немудреным именем «ноготочки143» и подписаться, чтобы не пропустить обновлений.
Мэй ненавидит Хван Хенджина.
Ей почти не терпится увидеть вживую его наверняка отфотошопленную в инстаграме рожу. В ее памяти он сохранился как симпатичный, но все же типичный подросток с иногда проблемной кожей и засаленными волосами, но теперь... Мэй уверена, что как минимум он использует фильтры или цветокоррекцию. Дай бог, чтобы кубики пресса не оказались нарисованными, хотя как она об этом узнает? Вряд ли он будет раздеваться прямо в ресторане. Вряд ли вообще дойдет до раздевания на их первом и последнем свидании. Что же, Хенджин может радоваться, что его маленькая тайна про микропенис останется в секрете. Почему Мэй уверена, что в его штанах микропенис? Потому что во имя природного равновесия в Хенджине должен быть дефект. Судя по тому, что все остальное он выставил напоказ без какого-либо стеснения, проблемка прячется в его дорогих боксерах, или семейниках, неважно. Мэй уверена, что этот пижон носит только дорогие брендовые трусики, куда уж ему до масмаркета и белья по акции с маркетплейса.
Она пристально вглядывается в короткое видео, где Хенджин танцует под какую-то странную музыку, больше подходящую для секса. На нем довольно свободные спортивные штаны от Адидас и просторная белая футболка до середины бедра: все это не оставляет шанса разглядеть исподнее. Мэй качает головой, размышляя, как сильно бы оторопел этот придурок, если бы она в наглую спросила, в каких труселях он пришел. Небось ответил бы спокойно и со смешком, как только он умеет. Мэй агрессивно сжимает руки в кулаки лишь при одной мысли о том, что Хенджин мог бы опять на нее снисходительно посмотреть. Она не даст ему такой возможности, только не в этот раз.
В этом и была проблема, в том, как он смотрит. На первый взгляд можно было бы решить, что с сочувствием и желанием помочь, но для Мэй всегда было очевидно, что из всех возможных желаний, какие только могли бы возникнуть у Хенджина, помощь ей — последнее дело.
Помнит ли он ее еще или забыл? Наверняка второе. Ну и пусть, она изменилась и теперь сама слишком хороша для этого потрепанного жизнью зазнавшегося говнюка. Мэй не верит ни на грамм, что в Хване есть что-то от человека, нет, просто шарнирная кукла, выполняющая задачу быть лучшим, не более того. Исходя из сведений, полученных от матери, он — типичный продукт современной моды. Из увлечений — фотография и рисование, танцы. По профессии — дизайнер. Любитель напостить фоточек неба или собственных картин с цитатами из ванильных пабликов, любитель выложить фоточки из качалки, чтобы дамы томно повздыхали.
Когда-то, когда она была совсем юной и наивной, лет пятнадцать назад, Мэй, возможно и находила в Хенджине что-то хорошее, помимо внешности, за что и была наказана. Некоторые уроки преследуют всю жизнь.
Мэй коротко вздыхает, закрывает опостылевшее сториз, приложение, и откладывает телефон в сторону. Тянуть с личным делом Сынмина больше нельзя, вдруг тот передумает и захочет остаться.
Непозволительно много времени уходит на то, чтобы дописать характеристику. Мэй делает себе скидку не в первый и не в последний раз и считает, что есть весомый повод волноваться, а потому быть непродуктивной. Просто у нее появился шанс закрыть свой гештальт, отомстить Хван Хенджину, это не каждый день случается.
Мэй отправляет письмо по электронной почте, мысленно желает Ким Сынмину всех благ, слава богу, теперь этот душнила не в ее отделе, выключает компьютер.
На стуле для посетителей висит идеально отглаженное платье, в котором Мэй жуть как хороша. Она быстро снимает офисный костюм, затягивает лямки лифчика до упора, чтобы грудь смотрелась максимально стоячей, и одевается. Обтягивающая ткань подчеркивает отточенную диетами и спортом фигуру, почти не оставляя места воображению несмотря на то, что платье нельзя назвать чересчур коротким или хотя бы немного вульгарным. Длина до середины колена, вырез приличный, ничего не вываливается. Просто маленькое черное платье, просто шпильки, просто четкие силиконовые сиськи. Классика. Тонкую девичью шею идеально подчеркивают несколько цепочек из белого золота, в ушах — скромные гвоздики с баснословно дорогими бриллиантами. Господи, мама даже дала Мэй поносить свои украшения, лишь бы непутевая дочь показалась Хенджину привлекательной. Невиданная щедрость, ранее никогда не случавшаяся со скуповатой госпожой Канг.
Мэй ухмыляется своему отражению, проводит рукой по абсолютно плоскому животу, ради которого она не ела со вчерашнего дня и почти не пила сегодня жидкости, и уже представляет, как будет удивлен Хенджин.
Он, в отличии от нее, не будет готов к этой встрече, это ясно как божий день. Она ведь не такая, как этот смазливый мальчик, своими фотографиями нигде не хвастается и вообще, Мэй приятно думать о себе, что она женщина-загадка. В сети есть, конечно, ее снимки, но мало и по большей части с работы. Хенджин будет поражен, влюблен и раздавлен, ослепнет от великолепия бывшей подруги. Даже если он купается в женском внимании, Мэй привлекательна не в меньшей степени, да еще и умна, добра, много, короче, того, за что можно полюбить или хотя бы чем можно очароваться.
В этом и состоит ее план, простой как три копейки: она влюбит в себя, а затем жестоко отошьет Хван Хенджина. На всю спецоперацию запланировано часа два или три.
С самого детства Мэй только и слышала от родителей: Хенджин то, Хенджин се, всегда ощущала себя номером два в собственной семье, а потом первой с конца в школе искусств. Настало время поквитаться.
Мэй вызывает такси, поправляет прическу и макияж, накидывает легкое и не теплое, но очень красивое кашемировое пальто непрактичного цвета слоновой кости, и выходит из кабинета, звучно цокая каблуками. Сотрудники ее отдела все на своих местах, в отличии от своего руководителя, они уйдут в восемь. Вообще-то Мэй чаще всего закачивает работу после десяти и сегодня скорее исключение из правил, поэтому она не чувствует никакой вины, за то, что покидает офис так рано.
Она смотрит на часы, удовлетворенно отмечает, что приедет в ресторан с опозданием минимум на пятнадцать минут. Так и должно быть, пускай Хван подождет. В животе неприятно покалывает от страха и урчит от голода. Мэй редко устраивает себе такие экспресс-голодовки и организм явно недоволен, но что поделать, суровые времена требуют экстремальных решений.
Такси приезжает чересчур быстро, а ехать всего ничего, Мэй просит водителя остановиться в парке неподалеку, расплачивается и идет по аллее, стараясь не наступать на грязь, чтобы не запачкать сапоги. На мобильник приходит сообщение от Хвана с вопросом, долго ли еще ждать. Мэй печатает неспешно, что дескать она будет совсем скоро и убирает телефон в карман пальто. Неторопливым шагом до ресторана еще минут десять ходу, пускай Хван посидит, помаринуется.
Пока она идет по аллее, бурчание в животе становится неприлично громким. Мэй нервно теребит перламутровую пуговицу пальто, ей совершенно не хочется выпасть из образа роковой красотки из-за каких-то там стремных физиологических процессов, а потому она решает перекусить, прежде чем идти на встречу. Она выходит на оживленный проспект, шмыгает в первый попавшийся продуктовый магазин и покупает протеиновый батончик. Он оказывается противно-горьким и очень жестким. Мэй морщится, медленно жует, откусывая по чуть-чуть, строго контролируя себя, чтобы остановиться ровно тогда, когда желудок перестанет издавать похабные звуки. Острая резкая боль в верхней челюсти заставляет ее испуганно вскрикнуть. Рот наполняется слюной с привкусом крови, Мэй выплевывает в салфетку кусок зуба. Масштаб трагедии осознается не сразу, она все еще неверящим взглядом смотрит на белый обломок и трогает языком острый край сломанного зуба. Мэй достает из сумки карманное зеркало и медленно поднимает крышку, неловко улыбается отражению и тут же всхлипывает от ужаса: половины переднего центрального резца нет. Она выглядит как актриса дешевой комедии, с этой зияющей дырой во рту, весь остальной образ с этим дерьмом, мягко говоря, не сочетается. Мэй хочется заплакать, зарыдать, сбежать домой и всю ночь обнимать подушку, проливая слезы, а наутро бежать к самому дорогому стоматологу Сеула, чтобы тот исправил новоприобретенный дефект.
Пока она переживает личную катастрофу, телефон пиликает оповещением — пришло сообщение от Хенджина с угрозой покинуть ресторан, если она не явится в самое ближайшее время. Мэй смотрит на часы: она опаздывает на двадцать минут и решение надо принимать прямо сейчас.
План по очарованию и жестокому бросанию Хван Хенджина откладывается в долгий ящик, ибо Мэй понятия не имеет, как можно быть роковухой, и не казаться смешной с такой пробоиной. Она пробует что-то сказать и обнаруживает, что часть звуков вылетает со свистом. Чудесно, теперь она еще и шепелявая. Мэй давит на корню подступающую панику, считает до десяти и находит выход.