***
Тишина летнего утра в деревне прекрасно сочетается с глубоким здоровым сном. Солнечный свет проникает сквозь рулонные шторы, подсвечивая пространство вокруг, но не слепя глаза. Мэй, привычная к раннему подъему, проснулась уже давно. Даже просто лежать в кровати на мягком матрасе и нежиться в ворохе пахнущих свежей глажкой одеял невыразимо приятно. Звук на мобильном на телефоне полностью отключен, режим «без уведомлений» на страже приватности, хотя бы эти выходные обещают действительно отдых и приятное времяпрепровождение. Тяжелая дорога забылась почти сразу же, как они приехали в небольшой коттеджный поселок на отшибе и весь коллектив вроде как рад, что наградой за успешный проект стала именно поездка, а не типичная вечеринка с литрами бухла и караоке. Мэй в курсе, что ее подчиненные все равно привезли с собой алкашку, но готова закрыть на это глаза, она и сама прихватила немного: вечером, когда будет барбекю, всем вместе выпить по баночке пива будет здорово. Рядом, на огромной двуспальной кровати лежит Рюджин. На ее глазах маска для сна, руки скрещены на груди, а дыхание едва слышно. Похожа на труп или вампира. Мэй ежится от неприятных ассоциаций, и хорошенько потягивается, хрустя руками, ногами и шеей. Кайф. В этом огромном доме места столько, что кажется совсем плевой задачей никому не мешать, но Чанбин справляется, грохоча на кухне посудой, которая валится из его рук будто они дырявые. Что ж, не она одна проснулась ни свет ни заря, почти все они отбитые трудоголики и уже на ногах, а кто-то даже успел проголодаться. Рюджин резко выходит из фазы глубокого сна от раскатистого мата Феликса, который спешит мимо их комнаты, очевидно, на помощь криворукому Чанбину, и теперь уже весь дом поднят на ноги окончательно. Девушки не спеша приводят себя в порядок, не утруждают себя макияжем, ибо все сто раз уже видели друг друга в любых состояниях, и проходят на кухню, где толпа лиц мужского пола спорят, кто из них будет готовить. Мэй не встревает, потому что никого не хочет отравить, да и все в курсе про ее сомнительные кулинарные навыки . Рюджин вызывается на подмогу Чанбину, ну кто бы сомневался, усмехается Мэй. Это на самом деле смешно, потому что Рюджин в готовке также плоха, как и она, но все равно решила образовать тандем с тем, кто не умеет и яйцо разбить без приключений. Взъерошенный Джисон пустым взглядом таращится в холодильник, пока, наконец, не находит нечто ценное, по его мнению. — О, курочка! — радостно верещит он. — Это Феликс, — издевательски ржет Минхо, неприлично тыкая в освежеванную птичью тушку пальцем, а раздраженный не выспавшийся вышеупомянутый Феликс пыхтит от злости, но опасается дать пизды, хотя бы словесной, скорому на расправу хену. — Минхо разберется с этим, —прагматично отмечает Сынмин, которого решили взять в поездку, так как и он тоже успел внести свою лепту в общий проект, хоть и перевелся в другой отдел, — он единственный умеет готовить. — Я тоже умею, — мгновенно обижается Феликс. — Не о брауни тут речь, не о выпечке! — поучительно машет перед его лицом пальцем Сынмин. — Он будет мне помогать, — примирительно хлопает их по плечам Минхо с такой силой, что парни аж приседают. Он, если честно, совсем не рад перспективе кашеварить на всю эту гоп-компанию, но, как одному из самых старших, приходится принять на себя эту ответственность. Они берут необходимое и перемещаются на летнюю открытую кухню, потому что решили готовить на костре куриный суп. Обязанности распределены: Чанбин идет колоть дрова, Феликс и Сынмин моют овощи и ищут приборы, Минхо потрошит курицу, остальные же активно создают видимость работы. — Закатай мне рукава, — командует Минхо сидящему подле него Хенджину и тот мгновенно бросается исполнять приказ. — О, Суни, Дуни, Дони, привет, — здоровается Хенджин с заставкой на часах Минхо и тут же исправляется, — Суни, Дуни, Дори, привет. Ясно, и его заставили учить котов, этой участи не избежать никому. Мэй отправляется в теплицу, чтобы нарвать зелени к завтраку и, конечно, Хенджин увязывается за ней следом. Поразительно, насколько он умеет быть навязчивым. Какое-то время, после их неудавшегося петтинга, Мэй успешно избегала его общества и, хоть это и не могло продолжаться вечно, все равно не ожидала, что им придется провести время вместе так скоро. Рюджин, которой, видимо, больше всех надо, пригласила его как участника проекта, их главную модель, на мини-корпоратив, не спросив мнения прямого начальства. — Ты меня избегаешь, — упрекает Хенджин, пока они ходят по грядкам и рвут зелень. — Мне просто нужна была пауза, — неопределенно жмет плечами Мэй. — Наша последняя встреча прошла при странных обстоятельствах. — Да почти каждая наша встреча так проходит, — отмахивается он. — Я всего лишь подрочил тебе пьяной в месячные, ничего такого страшного не случилось. Мэй вздрагивает как от пощечины и резко краснеет в то время, как Хенджин, кажется, и ухом не повел. Бытовая ситуация, как же. Каждый день такое происходит. — Что ты хочешь от меня услышать сейчас? — нервно спрашивает она. — Просто признай, что между нами есть искра. — Хорошо, и что дальше? — Давай попробуем? — Что конкретно? — Отношения, например. — Мы в отношениях. — Настоящие отношения, серьезно. — Ну давай. Все происходит быстро легко, без лишних страданий и кажется сказкой. Они идут обратно в относительной тишине, нарушаемой лишь отборной, слышной за километр от дома, бранью их спутников. Мэй не может поверить, что они теперь с Хенджином вместе, что они договорились об этом так просто. Для всех остальных это не кажется странным, когда они садятся рядом, когда Хенджин отлавливает из общего котла лучшие кусочки курицы и складирует их в тарелку Мэй. Само собой разумеющееся, что он промакивает ей рот салфеткой, стирая остатки жирного бульона с уголков губ. Мэй чувствует себя голой, обнажая свою личную жизнь перед коллегами, но никто кроме нее не обращает на поведение Хенджина внимания. Возможно, из уважения, возможно из страха, а может быть понимая, что над чувствами смеяться негоже. День проходит великолепно: они все вместе играют в теннис, гуляют, болтают в кой-то веке не о работе и вечером готовят барбекю, выпивают, танцуют. — Давно так хорошо не сидели, — подводит итог прошедшему дню Чанбин, довольно поглаживая себя по несколько увеличившемуся животу. — Пора по койкам. Поддатая, но все еще крепкодержащаяся на ногах Рюджин тут же подскакивает со своего места и что-то шепчет ему на ухо, на что Чанбин вяло кивает и потягивается, а потом они вместе сваливают «погулять». Еще некоторое время все сидят на улице, но вскоре, подгоняемые комарами, расходятся по спальням. — Ты куда это? — Мэй с подозрением косится на замершего у дверей ее с Рюджин спальни Хенджина. — Ваша с Чанбином берлога в другой стороне. — Он попросил поменяться, — улыбка Хенджина спокойная и расслабленная, но в ней подвох. — Мы с тобой теперь ночуем вместе. Надеюсь, ты не против? — Не против, — отвечает она с лицом, будто все же не рада настолько, что кому-то сейчас прилетит в табло лопатой. В глазах Хенджина хитрый блеск и поволока. Движения его ленивы и просты, повседневны. Он спокойно скидывает сланцы у входа и идет умываться. Мэй тревожно, потому что вновь оказаться с ним в одной кровати — почти что триггер. Вдруг вспоминается, что ноги были проэпилированны две недели назад, а, значит, о гладкости речи не едет. Зона бикини была не тронута еще за неделю до их прошлой встречи, чего уж говорить сейчас… Она прикидывает, сможет ли где-то отрыть бритву прямо сейчас, достаточно ли остры кухонные ножи, чтобы побриться ими, допустимо ли бритву занять… И выдыхает. Дискомфортно быть не идеальной, но это уже чересчур. Нужно ли так напрягаться ради кого-либо, кто не ты сам? Мэй отпускает сомнения, откидывает подальше неуверенность — все это глупости на уровне не нюхавшей жизни школьницы, к которой впервые подошел симпатичный мальчик. В немножечко за тридцать большинство уже понимает, что идеальных людей не существует. А кто не понимает — тот конченый сноб. И, если кого-то что-то вдруг смутит, то дверь на выход всегда открыта. Хенджин тем временем вернулся из душа и неторопливо раздевается, позволяя в полной мере полюбоваться его длинными мускулистыми ногами и подтянутой пятой точкой. Красивый. В нем хочется утонуть, его хочется целовать. Засосать по самые гланды, хоть это и немножечко фу. Возбуждение разгоняет кровь по венам, заставляет щеки краснеть, а ногти больно царапают тонкую кожу. Случается то, что случается редко: Мэй хочет спихнуть ответственность. Почему Хенджин не проявляет инициативу? Почему так долго снимает носки? Время дейстивительно замедлило свой ход или над Мэй просто издеваются? — Так уж и быть, — ворчит она себе под нос, решительно подходя к Хенджину сзади, — сделаю все сама. Руки загребуще тянутся к упругим, ярко очерченным тонкой тканью трусов, ягодицам и вот уже почти, почти… — Что это ты делаешь? — Хенджин резко разворачивается на сто восемьдесят градусов и перехватывает запястья в полете. — Ты дебил? — она злобно цокает и пытается вырвать руки из крепкого захвата. — Обнять тебя хотела! Ну, допустим, мы умалчивали, недоговаривали, но лжи как таковой, ее не было. — Какие нежности, — Хенджин ухмыляется, неожиданно сильно дергает ее на себя, заставляя впечататься лицом в свою жесткую, местами костлявую грудь, а затем крепко сжимает в объятиях. Мэй задыхается от такой наглости, еще чуть-чуть и взорвется, заедет острым коленом между ног этому наглецу, оттолкнет. Сейчас это случится, сейчас произойдет. Но Хенджину, кажется, мало: он слегка отстраняется, а затем, склонившись над ухом Мэй, жарко выдыхает: — Я тебя так хочу. Ну ладно, какие-то вещи можно понять и простить в угоду разовой внезапной хотелке. Какой резон строить из себя девственницу, если интимный контакт уже случался. — Я тебя тоже, — Мэй понижает голос до сексуального шепота и ведет свободной рукой по плоскому животу Хенджина, ощущает под пальцами мягкую дорожку волос и мурашки. — Жаль, что сегодня ничего не получится, — грустно говорит Хенджин, мягко отстраняется и берет ее ползущую ему в трусы руку в свою ладонь. — Почему это? — ошарашенно спрашивает Мэй. Пока она мысленно терзалась над правильностью происходящего, Хенджин, получается, и не собирался с ней спать? Тогда зачем пришел. — Не собираюсь провести наш первый раз с твоими коллегами за стенкой, все будет иначе. Я столько ждал, подожду еще немного. — Не знала, что ты такой романтик, — ей почему-то смешно, но развивать тему не хочется, вместо этого тоже идет в душ, а возвращается уже в темноту. Вечером похолодало, Мэй надевает толстовку, длинные пижамные штаны и ныряет под одеяло. Рядом с Хенджином всегда жарко, а под одеялом — особенно. Обволакивающее вязкое тепло укутывает и мягко смыкает веки. — Ты же не обижаешься на меня? — шепот у уха выдергивает из дремы. — Нет. Мэй и вправду не обижается, наоборот, даже как-то приятно, ему важны такие мелочи. Она сонно перекатывается на другой бок и попадает лбом прямо по губам Хенджина, а он реагирует мгновенно — целует. Патокой разливается по телу непонятно откуда выползшее чувство защищенности. Сентиментальная ласка вырывается из сердца: Мэй целует Хенджина не эротически, но стремясь к единению. Расстояния между телами практически никакого, они прижаты друг к другу, а руки и ноги переплелись. Он гладит ее по голове, а она чертит линии между его лопаток. Человек из больного прошлого стал человеком из настоящего, обещает счастливое будущее. Несмотря ни на что, они знакомы давно, и хоть связывающая нить чаще болезненно резала, сейчас все иначе. Детство, отрочество, а теперь зрелость — вместе. Засыпать вдвоем — прекрасно и спокойно. Лучшей ночи Мэй припомнить не может.***
В следующий раз возможность нормально встретиться появляется почти через две недели. По возвращению в город жизнь вновь завертелась на тройной скорости, да и работа имеет свойство не заканчиваться никогда. Как странно, что теперь, когда вроде как они действительно стали парой, видеться почти перестали. Мэй и хотелось бы возмутиться, засомневаться в искренности чувств, но каждый день они переписываются и созваниваются по вечерам, а по выходным вместе обедают. Хенджин, наконец, съезжает от родителей, он снял небольшую квартиру в паре кварталов от нее и занят перевозкой вещей и обустройством нового места. Волнительно, что скоро они начнут действительно много времени проводить вместе. — Может встретимся в эту субботу? Мэй уже лежит в кровати, полностью готовая ко сну, но пожелать друг другу спокойной ночи по видеозвонку стало для них практически традицией. — Где? — У меня. Я все вещи перевез, стены покрасил. К выходным все будет полностью готово. — И что будем делать? — Кино посмотрим? Мэй закатывает глаза и фыркает: знает она эти просмотры кино в горизонтальном положении, не первый раз замужем, как говорится. — Кино, значит. — Я приготовлю ужин, куплю вино. Останешься с ночевкой? Детский сад, ясельная группа. Но, если Хенджину хочется все завуалировать и подать под соусом дорамной романтики, то вперед. Мэй не против. Может быть, даже «за». — Хорошо, давай. Дать кому-то шанс не обращаться с собой как с куском мяса — сложно. Потому что Мэй, если честно, и сама так к мужчинам относится уже давно. Немного странно менять правила игры, когда ты уже взрослый человек с устоявшимися принципами, но изменения — не всегда к худшему, зачастую они спутники прогресса.***
Утро субботы не задалось, потому что она проспала. Удивительно, что встроенный в кору головного мозга будильник не сработал впервые за много лет. Хотелось подготовиться к вечернему свиданию основательно: посетить спортзал и спа, сделать эпиляцию и расслабляющий массаж, смягчить кожу обертываниями, помедитировать с зажженной ароматической лампой. Из всего этого списка она успевает только на тренировку и эпиляцию, но Мэй не унывает — зато выспалась. Домой она возвращается полностью измученной, однако предвкушение приятного вечера греет душу и поднимает настроение. На часах лишь половина четвертого, они договорились встретиться около семи, времени — навалом. После пыльной улицы ощущение, что кожа и волосы грязные, Мэй решает еще раз сходить в душ, а к Хенджину поехать на такси, только чтобы лишний раз не вдыхать грязный воздух. По прогнозу погоды вечером будет ливень, это внушает надежду на то, что станет дышать чуть полегче. Струи горячей воды расслабляют подзабившиеся после тренировки мышцы, мыльная пена как-то особенно приятно стекает с головы на спину вдоль позвоночника, на поясницу и ниже. Грубая мочалка из экологически чистого материала — люфы смывает всю грязь, не царапая кожу, но вызывая к ней приток крови. Мэй очень приятно и хорошо, а еще томительно, потому что не к месту вспоминается, что нормального секса не было уже очень давно. Определенно, планы на вечер будоражат, мысли заходят в неприличное русло. Из душа она выползает с полным пониманием: до их встречи она не дотерпит. Это даже вполне себе хорошая идея — перекусить перед основным блюдом. Мэй гасит свет, оставляя включенным только торшер у зашторенного окна, копается в недрах комода и вытаскивает самого верного проводника в мир быстрого удовольствия — пингвина. Она кидает на подушку полотенце, чтобы не намочить еще слегка влажными после фена волосами, ложится на кровать, широко разводит ноги, крепко упираясь пятками в матрас. Вообще-то, по-хорошему, стоило бы включить музыку, чтобы не отвлекало жужжание прибора, но идти за телефоном лень, поэтому она просто подкладывает под локоть подушку поменьше, чтобы рука не затекала и включает стимулятор. В голове — туман и сиреневая дымка неопределенных фантазий, среди которых мелькает порочный образ Хенджина. Мэй обычно не дрочит на кого-то конкретного, да и сейчас не так, чтобы была сосредоточена, но все же воспоминания о горячем дыхании Хенджина, его длинных пальцах и полных, мягких губах, разгоняют похоть по венам, заставляют кончить быстрее. Слава индустрии секс-игрушек, что позволяют финишировать за считанные минуты. Мэй лежит с закрытыми глазами, матка все еще сокращается, но этого недостаточно, нет ощущения удовлетворенности. Ладно, еще разок-другой и надо собираться в гости. Пингвин, бережно положенный на подушку, вновь оказывается в правой руке. Времени на разогрев тратить не хочется, все же дрочка — не основное блюдо, основное блюдо — Хенджин. Мэй пристраивает вибратор на положенное ему место — головку клитора, сводит ноги, потому что это усиливает ощущения. Первая скорость, вторая, третья… она разгоняется сразу до восьмой и, чуть подождав, добавляет до десятой. Мэй поджимает ягодицы, приподнимает таз и кончает снова. В дверь звонят. — Какого хера, — психует, пока наскоро натягивает на себя домашние шорты и первую попавшуюся футболку. Она идет к двери, попутно собирает волосы в пучок, и гадает, кому вдруг понадобилось так настойчиво трезвонить. Ответ не заставляет долго себя ждать: в глазок видно слегка искаженное увеличивающей линзой скучающее лицо Хенджина. — Как всегда вовремя, — вздыхает Мэй и открывает дверь. — Привет, чего телефон не берешь? — он проходит внутрь, не дожидаясь приглашения, снимает ботинки и сразу направляется на кухню помыть руки. — Я была занята, — Мэй нервно поправляет растрепанный пучок и чувствует себя максимально неловко. — Мы договаривались у тебя встретиться. —Да, но погода испортилась, думал забрать тебя на машине, — пожимает плечами Хенджин, уже вернувшийся обратно. — Звонил тебе, писал. Решил просто приехать в итоге. — У меня на выходных почти всегда включен режим без уведомлений. — Ты как-то странно выглядишь, — вдруг отмечает он, — взгляд шальной и румянец яркий. Температуры нет? — Со мной все в порядке. Мэй стряхивает со лба его руку, разворачивается и уходит в спальню. Ситуация пикантная, но ей даже немного смешно, и она хихикает про себя, думая, что такое вот только с ней и могло произойти. Знал бы Хенджин, чем она только что занималась… Впрочем, додумывать не приходится, потому что он заходит в комнату вслед за ней, подкравшись как кошка, неслышно и незаметно. Мэй вздрагивает от щелчка переключателя и часто моргает от залившего всю комнату света. — Это что? — с любопытством спрашивает Хенджин. Мэй все видит, как в замедленной съемке: вот он по какой-то странной траектории приближается к ее кровати, вот наклоняется над подушкой, вот берет в руки забытого на этой самой подушке пингвина. — Положи на место, — угрожающе шепчет она. Хенджин широко улыбается, он вообще выглядит как нажравшийся сметаны кот, вертит в руках несчастный вибратор и с интересом разглядывает Мэй. — Развлекаешься тут, пока я в одиночестве страдаю? — вопрошает с упреком, в глазах его отражается боль. Хренов актер. — Мы договаривались на семь, — она устало вздыхает, — все честно. — И как он? — Хенджин прижимает руку с пингвином к сердцу, а вторую ко лбу. Выглядит как Ромео, перед тем выпить яду. — Сильный соперник? Мне стоит волноваться? — Не стоит, просто отдай, — театр одного актера начинает раздражать. — Если он тебе так важен, то попробуй достать, — Хенджин уже откровенно хохочет, когда поднимает руку с пингвином над головой подскочившей к нему Мэй. — Ты дебил что ли? Мэй глупо подпрыгивает несколько раз, пытается схватить несчастную игрушку, а Хенджин поднимает руку все выше и противненько ржет. Разница в росте позволяет ему издеваться и он этим бессовестно пользуется, почти позволяя Мэй дотянуться до вибратора, а затем резко поднимая руку вверх. Ему перестает быть весело, когда разъяренная фурия в лице его девушки, пинает пяткой прямо в коленную чашечку. Он гулко охает и падает спиной на кровать, но все также крепко держит пингвина в руке. Мэй времени зря не теряет: с разбегу заскакивает на распластавшегося Хвана сверху и начинает его душить. — Шутник фигов, — злобно приговаривает она, сильнее сжимая пальцы на его шее, — отпусти заложника, не то тебе конец. Кулак Хенджина разжимается, и пингвин валится куда-то по касательной на пол, но фокус внимания Мэй смещен уже в другую плоскость. Она смотрит на покрасневшее лицо парня, немного ерзает на его бедрах и понимает, что да, не показалось. — У тебя стоит, — констатирует, не спрашивает. — Извращенец. — Мои вкусы очень специфичны, — хрипит Хенджин из-под не слишком тугого захвата. — Больной ублюдок. Мэй смотрит на Хенджина под ней и это кажется таким правильным, словно тут ему самое место. Она с усилием проезжается по его ширинке еще раз и Хенджин уже стонет, закатив глаза к самому мозгу. Он выглядит до смешного привлекательным прямо сейчас. — Знаю, ты хотел, чтобы это случилось иначе, — шепчет она, низко склонившись над ним, — но можно сделать это сейчас, а потом еще раз у тебя дома. Она разжимает пальцы, давая ему вздохнуть полной грудью, перевести дух. Он ощупывает пальцами покрасневшую шею, продолжает лежать на спине, пялиться в потолок расфокусированным взглядом. Попыток встать не предпринимает, а это уже хороший знак. Мэй запускает руки ему под футболку, выводит на плоском животе невидимые спирали, слегка царапает покрытую мурашками кожу. Хенджин одет в простые спортивные штаны, тонкая ткань которых не может скрыть образовавшийся стояк. В качестве аргумента, почему стоит продолжить то, что началось, Мэй все настойчивее двигается тазом, задевая промежностью возбужденный член. Кажется, срабатывает. — Я могу еще потерпеть, — мямлит Хенджин совсем неуверенно и неубедительно. — А так? Мэй снимает с себя футболку, хватает его за подбородок и заставляет посмотреть на себя. Она знает, что вид с его ракурса просто отличный: ювелирная работа хирурга сотворила идеальные сиськи, а острые розовые соски подарила мать-природа. Крепость пала: Хенджин надрывно скулит, резко дергается и меняет их местами. — Ты невыносима, — жалуется он. Хенджин целует жадно, напористо, как будто сдерживал себя долгое время и наконец дорвался. Мэй ясно ощущает, что инициатива ускользает из ее рук, но это не проблема, потому что хочется попробовать разное, отпустить вожжи в том числе. Их поцелуй похож на сражение: борьба языками и столкновение зубами, покусывания губ, борьба руками, кто кого быстрее разденет. — Давай замедлимся, — просит Хенджин, — я хочу сохранить в памяти все, что сейчас произойдет. Мэй дышит загнанно и, откровенно говоря, замедляться не хочет. Но Хенджин опять смотрит так странно, тоска и желание, может ли такое сочетание быть? Действительность кажется смесью дешевого порно и слезливой мелодрамы. Действительность лучше любого кино, потому что взаправду. — Как хочешь, — соглашается. Так или иначе она свое получит. На крайняк, можно поискать пингвина на полу. Он садится на кровать и снимает футболку, спортивные штаны, трусы, носки. Аккуратно складывает их на пол в стопку. Мэй демонстративно небрежно стаскивает и пуляет подальше единственный оставшийся на ней предмет одежды, домашние шорты. Теперь они оба голые и на краткий миг это кажется почти смущающим. Хенджин ухмыляется, плотоядно облизывает губы и вновь нависает над Мэй. И почему он кажется таким огромным? Мягкие прикосновения на соперничество больше не похожи, а наоборот нежны до невозможности. В жизни Мэй случалось немало половых партнеров, но почему-то близость с Хенджином совершенно другая. Не механика, не пошлость, не удовлетворение только конкретной потребности, а что-то иное. Мэй становится почти что больно от того, как трепетно и бережно Хенджин целует, от того, как затуманен его взгляд, когда они делят одно дыхание на двоих. Восторг и вожделение в его глазах говорят больше, чем тысяча слов. Чувствовать себя желанной, необходимой становится также просто и естественно, как дышать. — Тебе хорошо? — взволнованно спрашивает он, обхватив ее лицо руками, разрывая поцелуй. Она лишь кивает, закрыв глаза. Хенджин гладит ее скулы костяшками пальцев, любуется ее покрасневшим лицом и тихо вздыхает. Мэй вслепую ведет ладонью по его груди, по животу и ниже. Становится слишком жарко и кровь еще больше приливает к ее щекам, когда она нащупывает крепко стоящий член, истекающий смазкой. Хенджин стонет громко, высоко и немного дрожит, когда она сжимает его рукой, проводит по длине вверх-вниз. Непривычно слышать от мужчины такое явное выражение удовольствия. Классно, вообще-то. — Подожди, — Хенджин убирает ее руку, улыбается, будто извиняясь, — если ты продолжишь так делать, боюсь, я не выдержу и опозорюсь. — Нулевая выдержка? — она не может не подколоть, хотя, наверное, стоило бы, мужчины редко спокойно принимают шутки на этот счет. — Может быть, — ухмыляется он, — в любом случае, я сначала хочу попробовать тебя на вкус. Мэй тяжко вздыхает. Она возбуждена уже слишком давно. И тоже совершенно не против быть попробованной. Да и в принципе не против, лишь бы он не останавливался, лишь бы продолжал. Хенджин снова и снова целует, ведет мокрые дорожки: от скул к шее, от шеи к ключицам, спускается ниже. Мягко сжимает полные груди, проводит носом между ними, упивается запахом, небольно прикусывает сосок, а затем сразу же зализывает укус. Его зрачки расширены, в глазах лихорадочный блеск. Мэй гладит его по голове, пропускает между пальцами волосы, тянет за них, чтобы вновь посмотреть на его лицо, чтобы увидеть его желание. Это льстит и возбуждает еще больше, ей нравится видеть, как он сосредоточен, как старается ради нее, как хочет, чтобы ей понравилось. Рука Хенджина скользит вниз по животу, разводит Мэй ноги, ощупывает между ними. Мокро, жарко. — Так хочешь меня, — отмечает удовлетворенно. — Это заслуга пингвина, — парирует Мэй. Хенджин смеется, резко вводит два пальца внутрь, и желание шутковать у нее заканчивает в тот же момент. Несколько движений — и дыхание перехватывает, дышать в принципе становится тяжелей. Еще движение и еще. Она так сосредоточена на собственных ощущениях, что не замечает, в какой именно момент голова Хенджина оказывается между ее ног. Его пальцы все еще внутри, он изгибает их, упирается в переднюю стенку влагалища подушечками, а языком кружит по клитору, втягивает его губами, образуя вакуум. И без того перевозбужденная, Мэй совсем разваливается на части, жалобно стонет, просит о большем. Он закидывает ее ноги себе на плечи, устраиваясь поудобнее, быстро трахает ее пальцами и языком, не обращая внимания на то, что рука затекла. Мэй скрещивает лодыжки и больно надавливает пятками ему между лопатками, тянет его за волосы, вжимая в себя. Давление на клитор усиливается, терпеть становится совсем невозможно, все внутри стягивает, а затем резко отпускает. Мэй кончает с громким всхлипом, непроизвольно крепко сжимает бедра и голову Хенджина между ними. — Эй, я тебя там не придушила? — он подозрительно тихо лежит, уткнувшись носом ей в лобок. — Нет, — отвечает как-то устало . Мэй расслабляется, удивленно смотрит на свою ладонь, в которой осталось несколько выдранных в порыве страсти светлых волос, быстро стряхивает их на пол, пока он не заметил. К шевелюре у Хенджина отношение трепетное, это она давно поняла. — Презервативы в тумбочке, — жирно намекает она, убирая с него ноги. — Мне нужно минут пять, — он ползет вверх, укладывается рядом, уткнувшись лбом ей в плечо. Мэй непонимающе смотрит на его обмякший член, потом переводит взгляд ниже и видит пятно на том месте, где находился Хенджин минутой ранее. — Ты кончил что ли? — удивленно спрашивает она. — Да, — он смущается, — переволновался что-то. Забавно. И мило, что ли. — Тогда, на отдыхе, — Мэй вдруг вспоминает вопрос, который ее беспокоил, — ты сказал, что давно этого ждал. Что ты имел в виду? — Да то и имел, — Хенджин обнимает ее, разворачивая к себе, — давно представлял нас с тобой предающимися разврату. — И насколько давно? — Наверное, еще со школы. — Это как? Можно было предположить, что она поразила его красотой с той самой встречи в кафе, но со школы? Неправдоподобно как-то. Тогда Мэй была объектом насмешек, лопоухой девчонкой без сисек и жопы. Кому такое интересно вообще. — Неловко об этом говорить, — поджимает губы Хенджин, — мы же знакомы чуть ли ни с пеленок. Но, понимаешь, ты всегда была близко, так и получилось, что в подростковом возрасте мои фантазии свернули куда-то не туда. Ты была первой, на кого я подрочил. Точнее это был мокрый сон и поллюция. — Какая честь, — Мэй сильно щипает его за предплечье. — Кажется, я предпочла бы этого не знать. — Да ладно тебе, — Хенджин хватает ее за запястье, пресекая очередную попытку нанести физический вред, — у меня есть еще более стремные тайны. Но раз ты не хочешь знать… — Говори уже, — поддается на простейшую манипуляцию, — интриган поганый. Хенджин пленяет и второе запястье тоже, заводит ее руки за голову, переплетает их пальцы, наваливается сверху, придавливая Мэй тяжестью своего тела. Низ живота снова тянет похотью, хотя еще ничего не произошло, и прелюдия не начиналась. Мэй громко сглатывает, ей хочется попробовать главное блюдо, но все еще интересно, какие там секретики хранит ее бывший враг. — Знаешь, — он раздвигает коленом ее ноги, устраивается между ними, — это я упросил мою маму устроить нам свидание. — В смысле? —да, ее словарный запас в момент глубочайшего удивления не радует разнообразием, однако вопрос задан и Мэй ждет ответ, стараясь не обращать внимания на сексуальное давление, которое оказывает Хенджин, вылизывая ей шею. — Давно мучился желанием тебя увидеть, извиниться, поговорить, но был уверен, что по доброй воле встретиться не захочешь. — Небезосновательно. — Мама сама вечно пыталась меня с кем-нибудь познакомить, я навел ее на мысль о тебе. Это было легко. — Проныра. — А она и рада стараться, ты же такая красивая, успешная и на ее глазах росла. Загорелась этой идеей и все организовала. — Хорошо устроился. — Ты была такая неприступная на нашей первой встрече, грубая, холодная. — Не жалуйся. — Пришлось изворачиваться и придумывать план похитрее, чтобы еще раз тебя увидеть. — Зачем? — Ты меня заинтересовала. — Чем? — Я как на допросе, — Хенджин смеется, перехватывает запястья Мэй одной рукой, а второй гладит истекающую влагой промежность. — Я тогда не успел извиниться ведь. И понравилась ты мне, чего греха таить. В тебе всегда была внутренняя сила, даже в детстве. Это привлекает. Это и то, что ты просто сногсшибательная женщина во всех смыслах, которые только можно представить. Мэй поражена, шокирована и все такое, но решает переварить новости потом. В данный момент времени ее слишком отвлекает большой палец Хенджина, который сильно давит на ее клитор, а также его указательный и средний пальцы, которые погружены в ее вагину полностью. Пальцы у Хенджина длинные, узловатые, проворные, пожалуй, можно было бы кончить только от них. Мэй замирает, пытается словить свое удовольствие, уже сама насаживается, лишь бы что-то двигалось и вело к разрядке, но Хенджин вдруг заканчивает. Он целует ее в уголок губ, отпускает руки и неуклюже роется в тумбочке в поисках презервативов. — Как ты хочешь? — он нетерпеливо раскатывает латекс по болезненно стоящему члену и выглядит голодным, будто не трахался вечность, хоть и кончил менее десяти минут назад. Хочется ей по-всякому, но конкретно сейчас так, чтобы быстрей кончить. Она разворачивается на живот, смотрит на Хенджина через плечо и просит: — Сделай все сам. Дополнительных инструкций не требуется, уже через секунду Мэй чувствует тяжесть от завалившегося на нее Хенджина. Это подавляет и заставляет себя чувствовать маленькой и беззащитной, заставляет отпустить любой контроль, ведь в такой позе она не может ничего решать, не может даже активно подмахивать. Хенджин вводит в нее член аккуратно, придерживая у основания, движется на пробу пару раз, пристраиваясь, опирается на предплечья, чтобы не задавить свою хрупкую девушку, переплетает их пальцы. — Сильнее. Мэй хочется размаха и самую каплю грубости, чтобы на нее надавили, раздавили, присвоили, выебали как следует. Хенджин не разочаровывает, ускоряет темп, увеличивает амплитуду движений. Мокрые пошлые звуки наполняют комнату, а аккомпанемент им создают стоны и всхлипы. Хенджин — громкий, Мэй — внезапно тоже. Если на нее будут косо смотреть соседи — значит застройщики напиздели об отличной звукоизоляции. Хенджин касается губами затылка, замедляется — входит глубоко, а потом полностью выходит, притормаживает и по новой. Трахает долго, с оттяжкой. Их руки крепко сцеплены, костяшки у обоих белеют от напряжения. Мэй хочется плакать: от очередного толчка и хорошо, и плохо одновременно, потому что ей нравится ощущать в себе Хенджина, но это не может продолжаться вечно. — Давай вместе, — шепчет он в ухо, отпускает ее руки, а потом уводит ладонь Мэй ей под живот, ведет к лобку, укладывает ее пальцы на клитор, подсказывая, что нужно сейчас делать. — Давай, — сдавленно шепчет она в ответ, начинает себя вяло массировать. — Мне так хорошо с тобой, — Хенджин быстро целует в чувствительное место между шеей и плечом, снова опирается на предплечья и начинает движение. Их тела дрожат в предчувствии близкой разрядки, ритм из четкого, динамичного, становится хаотическим. Мэй чувствует, как пальцы ног поджимаются, как по телу расползается лихорадочный жар и сводит судорогой ноги. Она форсирует — жмет сильнее на набухший клитор, крепко сжимается вокруг члена, и тут же дергается в оргазме. Хенджин ускоряется, делает последний выпад, кончая, и придавливает Мэй к кровати, теряя над собой контроль. — Мэй, — стонет он в подушку, — я люблю тебя. Хенджин перекатывается на бок, обнимает ее одной рукой, и они тихо лежат, пока приходят в себя. Они оба потные, в комнате воняет сексом, и надо бы принять душ и ехать на новоселье, пока еще не совсем поздно. Там ждут свечи, вино, стейки на ужин и кровать, заправленная бельем из египетского хлопка. Все это — чуть позже. — Это было не под влиянием момента, — нарушает тишину Хенджин. — Что именно? — Я действительно в тебя влюблен. — Это хорошо, — самодовольно хмыкает Мэй, за что тут же получает подушкой в лицо. Они шутливо дерутся, но совсем недолго, потому что выдохлись и потому что лежать в обнимку приятней любой борьбы. Мэй смотрит на Хенджина сквозь полуприкрытые веки, улыбается и думает о том, что хотела бы тоже сказать ему, что влюблена, но пока не может. Не потому, что это не так, а потому, что ей требуется чуть больше времени, чтобы признать и принять свои чувства. В его глазах — все звезды этого мира. Во взмахе его ресниц — веяние времени. Кажется, что невозможно было быть такой слепой и не заметить глубины в том озере, что она так запросто спутала с обычной лужей. Изменить свое мнение, пересмотреть взгляды, переобуться в полете — можно выбрать любую фразу, чтобы описать то, что с ней произошло. Но в любом случае это нормально. Люди могут меняться, если захотят. Мэй отмахивается от прошлого и смело вступает в прекрасное настоящее с благодарностью и интересом, а в планах — счастливое будущее. Когда кажется, что из замкнутого круга привычной рутины выхода нет, что все бессмысленно — что-то случается. Иногда плохое, иногда хорошее, иногда никакое. Мэй смотрит на Хенджина рядом и понимает — в этот раз ей точно повезло.