Доза пахнет полынью

Тёплый свет очерчивает силуэты, касается линии челюсти, которую до сладкой дрожи целовать — медленно-медленно, нарочно растягивая время, прикусывать — легонько, не оставляя следов. Прижиматься носом, щекой, доводить себя до исступления, сходить с ума от одного лишь дыхания, щекочущего кожу. — Остынь. Громкий выдох. Сердце барабанит в рёбра, приходится отстраниться, ощущая разочарование и собственное возбуждение. Хочется тереться котёнком, обнимать и гладить, цепляться и царапать, растворяясь в наслаждении — слишком чувствительный, нуждающийся в близости и прикосновениях. У Джихо сильные руки с выступающими венами, что, кажется, ещё немного, и прорвутся полноводными реками. Насыщенного загара обжигающая кожа, на неё только взгляни — расплавишься воском. Глаза, в которых так нравится находить себя — отпечаток не только на роговице. Родинка под губой. Джихо весь — чёртов фетиш, констатация страсти с толикой безумия. Сану нравится вкушать чужую страсть, выпивать воздух из лёгких — до тех пор, пока не закружится голова. Им вряд ли дано долго и счастливо, и оба прекрасно о том осведомлены. Каждый день — как последний, но об этом мало думается: так тянет жить, выжать максимум из того, что имеют. Поэтому забивают на нюансы в виде любви, ведь преданность и уважение много значат — гораздо больше мелодраматичных вздохов и песен под окном. Сан позволяет себе запустить пальцы в чужие высветленные пряди, сминая. Запрокидывает голову, пока губы Джихо жадно ласкают грудь — до сжимающего внутри упоения и зарождающегося возбуждения. Через ткань неснятой рубашки-сеточки ощущается по-особенному тягуче — похоже на мелкие глотки ликёра. Их нельзя залпом — только цедить понемногу, наслаждаясь вкусом. Сан знает, что его называют шлюхой Джихо. Это не задевает, веселит только. Пусть говорят, так даже лучше. Чужие ладони обхватывают бёдра, с нажимом ползут вверх, добираясь до ягодиц. — Чем пах ректор Квон? Шёпот — под ухом, ближе к шее, затягивает петлю возбуждения. У Джихо фетиш на голос — только его, Сана — во время прелюдий, и самые важные вопросы задаёт, когда мысли уже путаются от желания, когда фразы срываются и становится трудно дышать. Высидеть на одном месте невозможно, тело жаждет трения, пусть и через ткань. — Ректор Квон… ректор Квон, — едва не выстанывает, когда Джихо зажимает его бёдра, начиная толкаться, и в этом безумии хочется кубиком сахара раствориться. — Двойной эспрессо с ванилью на кончике ножа… мм-ах… Духи — ирис, амбра, лимон… Джихо увеличивает темп, от жёстких фрикций голова моментально пустеет. Пальцы с нажимом ногтей цепляются за плечи, находя в тех опору. — Ещё, — требовательно, — чем ещё пах ректор Квон? — Кожа, пыль улиц… Ба… базилик… — Полынь? Ритм замедляется, становится более плавным, перед зажмуренными глазами вспыхивают искры. Кажется, воздуха не хватает, нужно больше, ещё. — Н-нет… — Совсем нет? — Не такой… Не… мммхааа… Сложно говорить, мысли сбиваются, у Джихо такие руки, под которыми только умирать. — Но мы не исключаем его, верно? — и резко засасывает кожу на шее. Сана прошибает током — тело дёргается от прикосновения губ к оголённой коже. Изучил, искусал, отметил, с удовольствием пользуясь, чтобы оторвать от реальности. И это пиздец как льстит. — Надо будет на днях заглянуть в университет, как думаешь? — шёпотом в ключицу. — Он же вчера с аэропорта, вряд ли даже на работу заглянул. Язык прокладывает влажную дорожку от впадинки к челюсти. Не хочется думать, хочется целовать, трахаться и умирать — здесь, на несколько метров выше басов из динамиков, которые стучат в пол. — Да, — одно только слово на выдохе. Но Джихо этого мало. — А тот полицейский? Днём? Чем он привлёк тебя? — лёгкие прикосновения губ по щеке. Сан выдыхает с разочарованным стоном, но терпеливо собирает крошки распадающихся мыслей в единое целое. Сложно, боже, как же сложно… — Выпечка. Миндаль, корица… Сливки… Ммм… Ублюдки не пахнут… не пахнут так тепло. Этого же хватит? — просяще. — Сойдёт для ответа. Джихо больше не спрашивает, и это хорошо, ведь сложно что-либо вспомнить, когда тело пылает от желания. Его кожа отдаёт летом — пылью, немного по́том — сказывается влияние канадских предков, остаточными нотками вишнёвого ликёра и дорогого одеколона. Джихо пахнет слишком хорошо и до мурашек привычно. Сан готов вдыхать его вечность. — Ты возьмёшь меня? Я готовился, — он не может больше дожидаться — слишком ярко, слишком невозможно. Джихо прижимается лицом к груди, с силой стискивая ягодицы, сминая и глухо рыча — дрожью по спине, сладостью предвкушения внутри. — Я могу порвать на тебе штаны? — Да.