Entomology

Шоё просыпается, и его мир вновь залит холодной синевой. «Словно небо», — думает он. Глаза сразу же начинают искать облака — он будто окунается в горько-сладкие, давно позабытые воспоминания. Шоё знает: на небе должны быть облака. Большие, белые и пушистые, а иногда — серые и гнетущие, предсказывающие бури и грозы. Он помнит, насколько приятно лежать на мягкой траве, смотреть на синее небо и думать, а существует ли цвет прекрасней. Комната, в которой он просыпается, такая же светло-синяя, как и небо на планете Земля. Сначала Шоё позволяет тоске по дому захлестнуть его, но после — переполняется недоумением. Стоит туману в голове рассеяться, как он понимает: это не трава в поле, а подобие медицинской кровати, это не синее небо — а свет множества экранов. Земля осталась далеко позади, практически забытая, а Шоё уже и не вспомнит, когда в последний раз его взгляд упирался в небо — своё или чужое. Кровать мягкая. Поёрзав на простынях, он обнаруживает, что подключён к чему-то, напоминающему капельницу. В комнате постоянно раздаётся писк — будто кардиомонитора, — и Шоё не противится догадке, что это больничная палата. Окон нет, а потому он не знает, где находится: в космическом пространстве или уже на какой-то планете. И только ярко-синий свет мониторов брызжет из каждого угла, кидая на стены резкие тени и создавая впечатление, будто Шоё заперт в огромном аквариуме — в точно таком же, как у них на «Небуле». Шоё хватается за стойку капельницы и медленно — через боль — принимает сидящее положение, свешивая ноги с края кровати. На нём бежевые свободные штаны и такого же оттенка рубашка, настолько большая, что на плечах она собирается в складки, а если Шоё наклонится, то сможет продемонстрировать в вырезе весь свой торс. Но он благодарен и за эту одежду — лучше, чем вообще ничего. Шоё встаёт — и сразу же жалеет об этом. Стоит его стопам коснуться пола, как стены комнаты начинают раскачиваться, и он сразу же заваливается назад — обратно на кровать. Перед глазами плывут чёрные точки, словно десятки головастиков, и Шоё не сдерживает стона: голова протестует против необдуманных движений, посылая боль вниз по позвоночнику, словно копьё, пронзающее плоть и кости. Каждый сантиметр тела горит, виски пульсируют, но медлить нельзя. Он стонет и вновь неуверенно садится — в этот раз куда осторожнее. Используя стойку капельницы как трость, он шаркает через всю комнату, осматриваясь. Всего в помещении три двери: слева от него, справа и позади кровати. Стена с синими экранами издаёт низкий жужжащий звук, отдающийся звоном в голове, но Шоё всё-таки проползает мимо неё. Первой он пробует открыть дверь справа. Безуспешно. Рядом с ручкой второй — той, что слева — расположен какой-то цифровой экран: может, датчик отпечатков или панель для ввода кода. Стоит Шоё дотронуться до него, как экран загорается красным и издаёт писк. Третья и последняя дверь прячется в углу комнаты, окружённая мониторами, и по неизвестной причине Шоё опасается приближаться к ней. Синие экраны напрягают его — он чувствует себя жуком в банке под чьим-то пристальным взглядом. Переборов беспокойство, Шоё всё-таки пробует третью дверь и не может скрыть облегчение, когда она не поддаётся. Подойдя к кровати в центре комнаты, он признаёт поражение и падает на подушку. Когда его накрывает осознанием происходящего, в животе поселяется колючий страх. Он один, заперт в странной незнакомой комнате без оружия и обмундирования, ослабший и с капельницей в руке, в окружении жужжащих экранов. Шоё напрягает мозги, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, объясняющее ситуацию, но всё напрасно: его память словно подёрнута занавеской, высеченной из мрамора — никаких сил не хватит, чтобы распахнуть. И в этот момент синий свет уступает ярко-белой вспышке с потолка: две круглые пластины расходятся, и Шоё с непривычки шипит, щурится и пытается прикрыть глаза. Сверху опускается лестница, и вниз ползёт нечто большое, когтистое и точно не принадлежащее к человеческому виду. Ростом существо как минимум два с половиной метра в высоту, широкоплечее и мускулистое. Шоё наблюдает за ним одновременно с восхищением и ужасом: оно бесшумно преодолевает последнюю ступень, и серая с голубым оттенком кожа натягивается под давлением напряжённых мышц. Существо, махнув тонким хвостом, поворачивается к Шоё. Глаза его ярко-голубые, но вместо чёрного зрачка — белый, и когда верхний люк закрывается, и комната вновь тонет в сумраке, глаза светятся, словно у хищника на охоте. Шоё внезапно вспоминает о своём коте с Земли, Пузырике, и по его венам растекается неуместная нежность. — Пытаемся сбежать, да? — произносит существо, и голос его такой глубокий и звучный, что Шоё даже через кровать чувствует вибрацию тона. Он нервно сглатывает слюну. — Кто ты? Где я? Существо, расправив плечи, молчаливо наблюдает за ним. Оно облачено лишь в свободные чёрные штаны — по крою похожие на брюки Шоё, но ткань завязана на лодыжках, а по бокам идут длинные разрезы, при движении демонстрирующие бёдра. И только сейчас Шоё замечает серо-голубые ноги, совсем не похожие на человеческие — скорее на задние лапы семейства кошачьих. Шоё знает: ему нужно быть осторожнее, постараться аккуратно выведать побольше информации, но что-то глубинное не позволяет ему удариться в панику. — Смелый. Дерзкий. Давай сначала немного поговорим, — предлагает существо, праздно наматывая круги вокруг кровати. Его ладонь скользит по простыни, оцарапывает ткань одеяла; и Шоё успевает разглядеть, что она покрыта шероховатостями и шрамами, а пальцы увенчаны смертельно-острыми когтями. Хищник. Представитель хищных видов. Судя по форме ног, хвосту, глазам и когтям, сравнение с котом, возможно, не так уж и далеко от истины. Не хватает разве что ушей и усов. — Что ты собираешься сделать со мной? Что… что ты? Существо останавливается позади кровати, и Шоё замирает, не смея даже шелохнуться. В груди горит трепет, восторг — будто прилив адреналина, но во много раз лучше. Пряный привкус тает на языке и стекает мёдом в горло при каждом сглатывании. — Не думаю, что тебе стоит задавать мне вопросы, — рычит хищник, наклоняясь к его уху. И если раньше Шоё казалось, что он ощущает вибрацию голоса, то теперь сомнений не остаётся — всё так и есть, он действительно чувствует мелкую дрожь, проникающую внутрь. На мгновение он рассеянно задумывается, откуда нечто подобное знает его язык, но сразу же откидывает эти мысли: перед ним инопланетный вид, представитель цивилизации, о которой на «Небуле» даже не слышали. И информации об их языковых средствах, технологиях, биологических или военных достижениях, мягко говоря, не хватает. — Я буду спрашивать всё, что захочу, — возражает Шоё, защищаясь. Кровать скрипит, когда существо опирается на неё прямо за его спиной — так близко, что Шоё позвоночником ощущает чужое тепло. — Тогда я просто проигнорирую все твои вопросы. Давай, начинай. Утоми себя сам. Шоё молчит, понимая, что спорить бесполезно — он пленник и физически ослаблен. Что-то холодное и липкое скользит по внутренностям, разгоняет сердце до полутора километров в минуту, и Шоё понимает — это страх. Первобытный ужас, никогда не испытываемый им раннее, но к нему примешивается что-то ещё — тёплое, скользкое, согревающее желудок, будто бы пускающее пар сквозь поры… Возбуждение. Шоё выругивается. На мгновение задаётся вопросом, что с ним не так: как можно возбудиться от того, что твоя жизнь в неминуемой опасности? Шершавые ладони внезапно тянут его за руки, и Шоё вздрагивает. — Ты помнишь, что произошло? — спрашивает существо. Во рту пересыхает. От напряжения тело начинает дрожать. — Нет. Помню, что я был на своём корабле, и к нам приближалось скопление астероидов. Я и моя команда делали всё, чтобы избежать столкновения. В его голове крики, суматоха, хриплые динамики, призывающие пассажиров «Небулы» незамедлительно броситься на поиск убежища и приготовиться к удару — корабль двигался сквозь астероидный кластер. Шоё помнит бледные шокированные лица команды, собственные липкие дрожащие руки, хватающиеся за штурвал, словно за спасательный круг, нажимающие кнопки управления, пока кончики пальцев не начинали синеть. Из размышлений вырывает хватка в волосах, заставляющая откинуть голову. Шоё ахает и морщится: крепкие ладони скользят по шее, хватают его за челюсть — грубые касания отзываются пульсацией в напряжённом члене. Большой палец медленно обводит нижнюю губу. — Знаешь, многие виды регулярно посещают Деврилию, но по разрушительности никто не сравнится с людьми, — тихо шепчет хищник ему на ухо. Он принуждает Шоё раскрыть рот и забирается внутрь пальцами, трогает язык, зубы, нёбо. Шоё изо всех сил пытается сдержать неприличные звуки, грозящие вот-вот вырваться из глотки. Унизительно. Страшно. Опасно. Оскорбительно. Но Шоё не хочет, чтобы это заканчивалось. У него едва хватает выдержки и мозгов, чтобы не обхватить пальцы губами и не начать посасывать их, ожидая, что с ним что-то сделают. Что между ними что-то произойдёт. Но Шоё терпит. Сдерживается. — Но я всё равно нахожу вас очаровательными. Думаю, мы избежим многих проблем, если изучим вас, — произносит хищник, отпуская Шоё. Губы горят: кожа растянулась и потрескалась, на поверхности выступили капельки крови. Шоё стирает их языком, смакуя привкус железа. Голова кружится, а по комнате опять расползаются чёрные точки-головастики, когда синие глаза осматривают его с макушки до пят, словно какой-то редкий изысканный деликатес. Шоё хочет утонуть. В синеве. — И что это должно значить? — спрашивает он, чувствуя, как с каждой секундой бесстыдного рассматривания жар расползается от живота к груди и конечностям. — Ты правда не помнишь? — Нет. — Хм. Ну, я бы не хотел делать это насильно… неважно, с человеком или нет… — задумчиво тянет хищник. Откинув смущение, Шоё осматривает его. Крупный, местами пушистый и точно не человек, хоть и просматриваются отдельные схожие черты: например, чёрные волосы, на свету отдающие синим, которые опадают на глаза и скользят по затылку вниз до самого позвоночника, словно короткая грива. От пупка существа также спускается дорожка волос, и Шоё отводит глаза. Если подумать, то хищник едва одет. Подозрительно. Он ходит без рубашки, без обуви (хотя Шоё не уверен, что на такие ступни вообще можно что-то нацепить). Серо-голубая кожа существа достаточно тёмная, чтобы слиться с ночными тенями, и по телу идут длинные тонкие отметины, словно узор тигра или зебры. Для чего ему нужна подобная маскировка? Для сокрытия в высокой траве или саванне? Может ли быть такое, что эта планета покрыта зеленью, как когда-то Земля? Какова вероятность, что в тысячах световых лет от Земли Шоё обнаружит огромных представителей семейства кошачьих? — Делать что? — наконец спрашивает он. Существо кривит губы в полуулыбке и вновь подходит ближе. И Шоё, вместо того чтобы, как здравомыслящий человек, отпрянуть, тянется к теплоте, к привлекательной возможности вжаться в эту мускулистую грудь. — Позволишь провести несколько медицинских тестов на тебе? Безболезненных, обещаю, — шепчет хищник, заставляя Шоё запрокинуть подбородок, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. — Позволь мне исследовать тебя, и я отпущу и тебя, и твою стаю без каких-либо последствий. Когтистые пальцы перебирают пряди волос, царапают скальп, и это настолько хорошо, что почти отвлекает Шоё от нелепости и оскорбительности выдвинутого предложения. Почти. Шоё ощетинивается, но не спешит отказываться от теплоты и успокаивающих поглаживаний. — Что? Что мы вообще вам сделали? Я не обязан подчиняться тебе. Я соблюдал каждый космический протокол… — Ты — да. Но не твоя команда. — Что…? — Пока мы разговариваем, они ищут тебя и атакуют Деврилию. — Пальцы в волосах исчезают, оставляя Шоё растерянным и разгорячённым. — Тогда позволь мне отправиться к ним! Они прекратят огонь! — вскидывается он. И сразу понимает: лучше бы промолчал. Спокойное лицо существа приобретает жёсткость; пухлые губы приподнимаются, обнажая острые клыки, и комнату заполняет грудной щёлкающе-рычащий звук. Когти впиваются в щёки, с силой сжимают подбородок, и Шоё внезапно вспоминает: он лицом к лицу с существом в три раза больше него самого, чьи клыки могут растерзать его в клочья за секунды. — Речь идёт не о прекращении огня, а о том, что вы, паразиты, загрязняете своей нечистотой каждый проклятый клочок почвы, на который ступаете, — выплёвывает хищник. — Ты хоть представляешь, сколько сейчас умирают, пока мы разговариваем? И всё это только потому, что ты считаешь сделку несправедливой. Ты хочешь получить всё, не отдавая ничего взамен. — Я не понимаю, я ничего не должен тебе, — глухо бормочет Шоё, едва шевеля губами — хватка на челюсти усиливается. Хищник ухмыляется и многозначительно смотрит вниз. Шоё болезненно возбуждён. — Но ты бы очень хотел задолжать мне. — Это не… Существо отстраняется и проходит в переднюю часть комнаты, где нет ни экранов, ни дверей. Шоё на пробу двигает затёкшей челюстью и ощупывает кожу, ища кровь. Ему повезло — обошлось без этого. Он поднимает взгляд, наблюдая, как существо тыкает когтями по устройству на запястье, и комнату заливает светом — ярким, но не слепящим. Стена поднимается, являя окно, а за ним — город среди огромных гигантских деревьев. Шоё ахает: будто мегаполис в джунглях, за которыми никто не приглядывал сотни лет — здания, сооружения, дороги строились вокруг и внутри больших стволов, увенчанных раскидистой зеленью. Полоски на коже существа находят своё объяснение — длинные и тонкие листья тропических деревьев, лозы, лианы и другая дикая растительность, характерная для тропического климата. — Вау… — Добро пожаловать на Деврилию, — произносит хищник. — Меня зовут Кагеяма, и я позабочусь о тебе, — добавляет он с хитрой усмешкой. Вдалеке мелькают вспышки, будто искры от вечернего костра. «Огневая мощь», — понимает Шоё. Его огневая мощь. Огневая мощь «Небулы». — Ты ничего не должен мне, кроме того, что уже успел пообещать. Любезно предложил сам. Мельтешащие кусочки воспоминаний с корабля медленно обрастают движениями, звуками и наконец — словами. Шоё помнит, как кто-то или что-то поднялось на его борт. Он помнит выброс адреналина — они едва пережили встречу с астероидами, помнит взрывную волну, отбросившую его назад, когда последний взорвался, казалось, в нескольких сантиметрах от «Небулы». Помнит нахлынувшие восторг, радость, усталость и облегчение. Облегчение, что человечество сможет прожить ещё один день. Затем кто-то вторгся на их корабль: огромные существа ворвались внутрь и направили пушки на его людей. Шоё помнит две когтистые лапы, демонстративно поднятые вверх, и красивое лицо говорящего — он просил не стрелять и заверял, что они не собираются причинять им вред, они хотят только поговорить. Шоё помнит, как кровь бурлила в венах, когда их командир приблизился к нему — будто сразу распознал в нём главного, хотя Шоё не успел сказать ни слова. Затем переговоры, в которых Шоё предложил себя в обмен на то, что инопланетные существа закроют глаза на межгалактическое пересечение границ, которое «Небула» совершила, уклоняясь от астероидов. Шоё помнит голубые глаза, их оценивающий взгляд, вопросительно склонённую голову, заполученное согласие, а после — оглушающую боль… — Кто-то вырубил меня, — произносит он, смотря на горизонт, где его команда, его друзья сражаются за жизнь своего командира. — Верно. — Но зачем? Я и так согласился на все условия. Кагеяма переступил с ноги на ногу и, скрестив руки на широкой груди, уставился на Шоё. В дневном свете черты его лица смягчаются, кожа и волосы под солнечными лучами отдают синевой, и он кажется куда спокойнее и расслабленнее. Можно даже сказать — дружелюбнее. — Да. Произошла ошибка, и я беру на себя ответственность за это. Один из моих солдат увидел в тебе угрозу. Слепо? Да. Глупо? Абсолютно. Но он считал, что исполняет свои обязанности — защищает меня любой ценой. В голубой радужке отражаются все краски внешнего мира, и Шоё не может отвести взгляд. — Я решил доставить тебя внутрь и оказать необходимую медицинскую помощь. Мы не могли вернуть тебя на корабль раньше — сохранялся риск, что твоё состояние ухудшится. Шоё хмурится, пытаясь разложить по полочкам заварушку, в которую он ухитрился вляпаться. Астероиды, пересечение границ, ошибочное нападение, его друзья… Его друзья! — Почему они атаковали, если было очевидно, что произошла ошибка? Кагеяма, закатив глаза, вздыхает. — Потому что они не стали ждать объяснений — сразу начали стрелять, и нам пришлось немедленно покинуть корабль. — Почему ты просто не оставил меня на «Небуле»? Там бы обо мне позаботились, — ворчит Шоё. Он упрям, он знает это, и вовсе не удивляется, когда зрачки Кагеямы сужаются до вертикальных щелочек, взгляд холодеет, а из груди вновь вырывается угрожающее рычание. Шоё изо всех сил борется со своим телом, желающим убежать, убраться подальше от возможной смерти. Борется с каждой клеточкой своего существа, расценивающей происходящее как прямую угрозу жизни, с инстинктом самосохранения, который появился задолго до человечества. Кагеяма подскакивает к нему в три молниеносных прыжка — несмотря на размеры, он двигается бесшумно. Идеальный хищник. Он нависает над Шоё, и глаза его горят яростью. — Единственная причина, по которой я снизошёл до твоих нелепых вопросов — смерть моих сородичей. Они погибают из-за того, что ты не выполняешь наше соглашение, — раскатисто выдыхает Кагеяма, и Шоё чуть ли не вскрикивает, когда вибрирующий звук становится всё громче и громче. — Ты отключился. Наше оружие смертельно. Единственные, кто мог спасти твою жалкую жизнь — мы. Ты предпочёл бы остаться на корабле и сгнить? Чтоб люди выкинули твоё тело в мёртвый космос? Шоё моргает. — Оружие смертельно? Разве вы не должны просто оглушить, не убивая? — Так и задумано, но люди слабы, — Кагеяма выплёвывает последнее слово с таким отвращением, будто оно горчит, и кривит губы. — Так что следи за своим чёртовым ртом. Когда он отступает, Шоё наконец делает вдох, наполняя горящие лёгкие кислородом. Рычание затихает, и клыки опять скрываются под мягкими губами. Шоё возбуждён, унижен и, к сожалению, очень заинтригован — несмотря на опасность и перспективу отдать своё тело в обмен на шанс спасти людей. Но так ли это нечестно? Мерзко ли спасать команду, спасать остатки всего человечества ценой своего тела? И плохо ли наслаждаться происходящим? Потому что, да, надо признать, Шоё наслаждается: Кагеяма, причудливый и высокий инопланетянин, безумно привлекателен, а Шоё — та ещё любопытная душонка. Что же прячется за тканью брюк? Насколько будут сильны ощущения? Как глубоко клыки могут войти в плоть? Какими громкими могут быть эти губы? — Прости, — говорит Шоё. Неужели он и правда согласен? — Уговор есть уговор, — добавляет он, хватаясь за подол рубашки и стягивая её через голову. — Давай. Глаза Кагеямы распахиваются, и он моргает раз, другой, третий, а затем несдержанно фыркает. Прикрыв рот, он отворачивается, словно не желая показывать своё изумление — и это так по-человечески, если честно. — Что? Что такого смешного? — оскорблённо спрашивает Шоё. Он не привлекает Кагеяму? Его тело ничтожно и жалко по сравнению с инопланетным видом? Шоё почему-то сомневается, что все жители этой планеты такие же крупные, как Кагеяма. Но тот лишь отворачивается и, сгорбившись, машет рукой. — Н-нет, нет! Я не… не это! Господи, ты идиот! — с весельем в голосе восклицает он. — Не это… Я просто хотел провести несколько тестов, и всё! Обычные тесты. Невинные медицинские тесты. Кагеяма поворачивается обратно к нему. Ухмыляется. Шоё чувствует, как температура его тела поднимается с каждым чёртовым вдохом. Итак, он всё неправильно понял. — Я гибрид, — поясняет Кагеяма. — Потомок людей, поселившихся здесь тысячи лет назад. Когда я увидел твой корабль, перевозивший особей, генетически всё ещё землян, я был очень заинтригован и согласился проигнорировать пересечение границ, если ты позволишь провести несколько медицинских исследований. Мне хотелось понять, насколько ваша кровь соответствует крови первых землян. Это бесценная информация для нас. Для меня. Он закусывает губу, а затем, судорожно выдохнув, продолжает: — Это не… это никак не связано с сексом. Шоё стонет от унижения и прячет горящее лицо в ладонях. — Почему… почему ты сразу не сказал? Решил поиздеваться надо мной? Шоё спиной чувствует приближение Кагеямы, а затем кровать проседает под его весом. Внезапно он слишком близко и слишком нежно обхватывает запястья, и заставляет отнять руки от лица. Шоё опускает взгляд: пальцы Кагеямы длинные, а ладони — крупные, наверняка он мог бы обхватить оба его запястья одной рукой. — Но я не против и этого, — шепчет Кагеяма, нависая над ним, и Шоё поражён, насколько же он большой — спиной он полностью закрывает уличный свет, и кажется, будто Шоё тонет в его тени. Помедлив, Шоё поднимает голову — Кагеяма пристально смотрит на него из-под полуприкрытых век. — Дразнишь, — выдыхает Шоё. Кагеяма издаёт что-то среднее между фырканьем и рыком, а затем прижимается носом к его пульсу на шее. Шоё дрожит, откидывает голову — приглашает, и Кагеяма рычит, оцарапывая клыками кожу. — Такой маленький… — шепчет он, и его слова отдаются пульсацией в члене Шоё. — Такой слабый. Такой хрупкий. — Э-эй… кого т-ты назвал слабым? — едва произносит Шоё. Кагеяма обхватывает его за талию и с такой лёгкостью затаскивает к себе на колени, будто Шоё и вовсе ничего не весит. Да, даже по человеческим меркам Шоё не очень крупный — в лучшем случае, среднего роста, но что юлить — по мнению большинства, он довольно низкий. Но не стоит недооценивать мощь, дарованную годами жизни во внешне маленьком теле — Шоё, может, и низкий, но он сильный. Сотканный из крепких мышц и закалённых суставов. Но сейчас, расставив ноги по бокам от бёдер Кагеямы, Шоё понимает: на этой планете вся его сила — пустой звук. Ладони полностью обхватывают его талию, когтистые пальцы гладят пупок, и Шоё почти что видит звёзды перед глазами. — Слабый, — опять подчёркивает Кагеяма. — И податливый. Словно кукла, — добавляет он, одной рукой обхватывая оба запястья Шоё и поднимая их над головой. — Начнём? — Кагеяма облизывает губы, и если у Шоё и оставались какие-то возражения, то все они вылетают в окно в ту же секунду, когда длинный раздвоенный язык скользит по губам. — Да, — выдыхает Шоё. — Я весь твой.