Entomology

За время пребывания здесь Шоё успевает сосчитать все нитки в простынях на кровати. Дни тянутся один за другим, и он гадает: то ли время на Деврилии работает как-то по-другому, то ли это потому что в основном Кагеяма отсутствует, вынуждая Шоё сидеть в тишине и пялиться в окно на цветущий город. Периодически к нему заглядывает кто-нибудь из сотрудников, чтобы оставить еду, а иногда ему разрешают побродить по саду, раскинувшемуся на террасе крыши. Шоё даже не догадывался, что так сильно скучал по настоящим, живым растениям. Сад полонится ароматами, цветами, листьями на ощупь пушистыми или гладкими: некоторые из них при касании жалят, обжигают кончики пальцев, другие кажутся совсем живыми и будто сами тянутся к посетителям. Шоё готов позволить им опалить всего себя, если когда-нибудь он сможет увидеть, как они прорастают до самого солнца Деврилии. Солнце. Большую часть времени в саду он стоит, запрокинув голову к небу, и просто смотрит на солнце. Он так давно не видел его. Бессонница Шоё не мучает. После долгих часов гуляния по саду на свежем воздухе он чувствует себя отдохнувшим и готовым, при необходимости, покорить целую вселенную. На горизонте космические корабли продолжают вести непрерывный бой, и Шоё одолевает волнение. Не ранена ли команда? Возьмут ли членов экипажа в заложники? Как много жизней уже потеряно? В моменты беспокойства, сомнений и страха желание увидеть Кагеяму становится таким невыносимым, что Шоё не раз проскальзывал мимо охранников, пытаясь отыскать инопланетянина. Но коридоры здания такие длинные, извилистые и тусклые, что Шоё мог бродить по ним часами, но так и не найти Кагеяму — тот появляется лишь раз в день, чтобы провести несколько банальных медицинских исследований. То он просит Шоё бегать на месте, то делать разные физические упражнения, то берёт кровь на анализ — Шоё даже не удивится, если в следующий раз его засунут в местное подобие МРТ, чтобы просветить насквозь. После необходимых исследований Кагеяма даже не удостаивает его взглядом — собирает планшет, ручку, бумаги, стеклянные флаконы и покидает помещение. И ожидание начинается снова. Однако сегодня, кажется, что-то идёт не по плану. Шоё ожидал, что его вновь быстро осмотрят, а затем он будет предоставлен сам себе, но Кагеяма спускается в комнату, и воздух вокруг него непривычно тяжёлый. Шоё, голый и прямой, словно вместо позвоночника — палка, стоит в центре помещения, пока Кагеяма медленно кружит вокруг него, то и дело скользя шершавыми ладонями по коже. От касаний по спине бегут мурашки, но Шоё заставляет себя не реагировать — не хочет признавать, насколько нуждается во всём этом — в ответах, в словах, в прикосновениях. — Так и собираешься просто ходить вокруг? — спрашивает Шоё, устав от бесконечных кружений. Длинный хвост, перевязанный у кисточки шнурком, лениво раскачивается из стороны в сторону, а затем мягко обхватывает ногу Шоё, сжимая. Кагеяма останавливается и записывает что-то в планшет. — Не торопи меня, землянин, — тихо говорит он. — Подними руки. Шоё делает как велено — скорее из любопытства, чем от страха или покорности. Хвост оглаживает внутреннюю сторону бедра, и дыхание опасно сбивается. Взгляд Кагеямы резко подскакивает к его лицу — инстинкты хищника тонко настроены на любые изменения в поведении, и Шоё чувствует себя кроликом, наступившим не на ту ветку. — Ты возбуждаешься. Лицо Шоё начинает гореть. — Нет. — Я чувствую твой запах, — ухмыляется Кагеяма и вновь медленно обходит его. Руки Шоё начинают неметь, так что он с опаской опускает их, но Кагеяма никак не комментирует это. — Ты мужская особь, верно? — спрашивает он. Шоё облизывает пересохшие губы. — Да. — Ты спаривался? — Что? — У тебя уже был секс? — невозмутимо уточняет Кагеяма. И Шоё хочет ударить его — за то, что заставлял ждать. За то, что держал в этой комнате словно домашнего питомца. За то, что продолжает дразнить его. — Да… Несколько раз. Это имеет значение? — Вся информация имеет значение. Пальцы Кагеямы легко касаются ключиц, а затем он делает что-то возмутительно горячее: тянет ладонь вниз по груди Шоё, всё ниже и ниже, пока не накрывает ею волосы под пупком. Когти слегка царапают кожу. — Кроме того, мне важно знать, насколько нежным стоит быть. Шоё теряется в бреду слов и рук Кагеямы — прикосновения интимные, ласковые, слишком мягкие, чтобы этого было достаточно. Он хочет их ниже. Хочет на всём своём теле — внутри или снаружи, неважно. Он только хочет и хочет, и член пульсирует в ответ, заходясь в том же желании. Пусть Шоё и единственный, кто полностью раздет, но на Кагеяме, как обычно, одни лишь штаны; и Шоё опускает взгляд. Ткань спереди натянута, не скрывая линий толстого, слегка изогнутого члена, и колени Шоё начинают дрожать. Он вообще сможет войти? — Ты говорил, что ты с Земли? — спрашивает Шоё. Кагеяма убирает руку и задумчиво смотрит в планшет. — Да, за много столетий до тебя там жили мои предки, — скучающе отвечает он. В голове Шоё щёлкает осознание: если предки Кагеямы с Земли, то… — Так ты часть первого Восхождения. Кагеяма скептически дёргает бровью. Очевидно, он на что-то обижен, и Шоё хочет с силой вцепиться зубами в пухлую плоть его нижней губы. Ну как что-то столь большое и опасное смеет быть таким милым?! — Вы, земляне, так это называете? Шоё кивает. — Да, проходили в школе. Он помнит, как часами напролёт, зевая, считал клеточки напольной плитки на уроках истории в школе, когда им рассказывали про первых Восходящих: люди отважились покинуть Землю, решив исчезнуть в самых дальних уголках космоса в поисках… чего-то. Может, нового дома? Сломанное легче бросить, чем чинить, поэтому разгребать последствия их бездумных разрушений пришлось оставшимся на Земле. Но были в этом и плюсы: первое Восхождение ускорило технологический прогресс, и учёные принялись разрабатывать нечто совершенно иное — сначала ходили расплывчатые разговоры о межгалактической миграции, а затем наконец признали: речь шла о плане побега. Десятилетия за десятилетиями космические корабли становились больше, быстрее и лучше. И Шоё, сто тридцатидвухлетний выпускник лётного училища, горел желанием управлять своим собственным судном — им и стала «Небула». Корабль тринадцатого, последнего Восхождения. На сетчатке Шоё навсегда отпечаталась Земля, раскалывающаяся на части и заплывающая магмой — такой он видел родную планету в последний раз. — И как вы называете свой отлёт? — спрашивает Кагеяма. Шоё вздрагивает, выныривая из воспоминаний. — Тринадцатое Восхождение, — не без нежности в голосе отвечает он. Кагеяма замирает, минуту пристально смотрит, затем обхватывает ладонью горло Шоё — тот ахает: крепкие пальцы сжимают недостаточно сильно, чтобы полностью перекрыть дыхательные пути, но ровно настолько, чтобы его член вновь запульсировал от интереса. — Некоторые считают нас несчастливыми, — хрипит Шоё, задыхаясь вовсе не только от пальцев на горле. Кагеяма напряжённо изучает бумаги, зажатые во второй руке, а затем отпускает Шоё, чтобы что-то записать и, не глядя, спрашивает: — Почему так? Шоё дёргает плечами. — Ну… — он расплывчато машет рукой в сторону окна, — тринадцать считается несчастливым числом. Кагеяма склоняет голову вбок и вновь приступает к рассматриванию — Шоё неловко ёрзает под тяжёлым взглядом. — Почему? Шоё пожимает плечами, внезапно чувствуя себя маленьким и глупым — словно его волнения, страхи, убеждения всего лишь маленькая голубая точка в безбрежном космосе, готовая разлететься на миллионы осколков. Ничтожная. Крохотная. Смехотворная. Бессмысленная. — Думаю, людские суеверия, — говорит он, потирая локоть. — Но не могу сказать, что они в корне не правы. Наше путешествие точно пошло не по плану. — Развернись и обопрись о кровать, — говорит Кагеяма. Шоё отшатывается, словно от удара хлыстом — наверное, он просто неправильно услышал, но стальной взгляд Кагеямы остаётся непоколебим. — Ч-что? Кагеяма ухмыляется, скрещивает руки, и Шоё хочется пнуть его. Ну или поцеловать — оба варианта хороши. — Идёшь на попятную? Шоё свирепеет — на это, наверное, и был расчёт. Придурок. — В твоих мечтах! — фыркает он. Шоё возбуждён. Покачивая бёдрами, он уверенно подходит к медицинской кровати и эффектно наклоняется, ничего не имея против одобрительного взгляда, скользящего по обнажённому телу. С опозданием накатывает смущение — Шоё вздрагивает и медленно, уже не так уверенно раздвигает ноги, упираясь ладонями о мягкие простыни. Кагеяма сразу же оказывается сзади, заставляет расставить ноги ещё шире, и Шоё едва сдерживает всхлип. Он чувствует руки — они открывают его для голодного взгляда, и к щекам приливает кровь. Шершавые пальцы медленно обводят анус, едва надавливая. — Так что ты там рассказывал? — поддразнивает Кагеяма. Шоё стонет, уткнувшись в кровать. Шлепок по заднице заставляет его вскинуть голову. — Ах!.. Ох… верно… укхм, м-м-м, сейчас мы должны были уже н-найти базу, — запинаясь, отвечает он, когда одна ладонь Кагеямы сжимает его яйца, а вторая — медленно скользит по спине. — Базу? Так у вас был конкретный маршрут и пункт назначения? — Кагеяма отстраняется и, обойдя кровать, подходит к коробке с припасами. Шоё не успевает посмотреть, что он достаёт — проходит всего несколько секунд, как Кагеяма вновь оказывается между его ног. — Да, что-то типа того. Мы получили информацию — её мало, и она устаревшая, но другого выбора у нас не было. — Скажи, если будет больно. Член Шоё дёргается. — Ухм, оке… а-а-ах! — выдыхает он, когда что-то твёрдое, размером примерно с толстый палец, входит внутрь. Тело пронизывает дрожью. «Это реально происходит», — думает он. И затем он чувствует… вибрацию. Шоё размыкает губы в беззвучном стоне и начинает подаваться назад. Кагеяма ухмыляется, мучительно медленно толкается предметом, снова и снова задевая простату — этого хватает, чтобы поддразнить и подвести всё ближе к краю, но не подарить желаемой разрядки. Шоё вздыхает, стонет, пускает слюни на чистые белые простыни. Движения Кагеямы слишком неторопливы, но идеально точны. — Такой маленький. Даже по сравнению с другими мужскими особями на твоём корабле. Ты выделяешься, — голос Кагеямы наполняется чем-то новым, глубоким, богатым, и Шоё позволяет себе узнать в этом возбуждение. — Т-ты поэтому выбрал меня? — спрашивает он между стонами. — Потому что я низкий? Кагеяма фыркает. — Нет, — его движения набирают скорость, но становятся менее выверенными. Каждая фрикция едва задевает простату, и Шоё скулит, моля о большем. — Я сразу понял, что ты их лидер. Шоё пытается оглянуться, заинтригованный. — П-правда? — Нет ничего стыдного в том, чтобы выделяться, — отвечает Кагеяма, надавливая на его спину ладонью и заставляя полностью упасть на кровать животом. Тело Шоё обмякает от прикосновения. — Несмотря на рост, ты сильный. И смелый. И отвратительно упрямый, — продолжает он. Будь Шоё в здравом уме — точно бы распознал нежность в звучном голосе. Но рука, разминающая зажимы в его мускулистой спине, и вибратор, задевающий простату, слишком хороши, чтобы отвлекаться от них. — Могу поспорить, что эти ноги — не просто для украшения, — продолжает Кагеяма. Усмехнувшись, он подхватывает Шоё под бёдра и с силой сжимает — будут синяки. Шоё закрывает глаза: позвоночник пробирает искрами, стремящимися прямо в покрытый мутными каплями член. Кагеяма приподнимает его, заставляя поставить одно колено на кровать — теперь Шоё широко раскрыт для его взгляда. Голова начинает кружиться от возбуждения, мысли мчатся с бешеной скоростью: Кагеяма достаточно силён, чтобы с лёгкостью поднять его на руки, и Шоё мечтает узнать, что ещё он мог бы сделать с ним. — Несмотря на скудные запасы пищи, ты в хорошей форме. Ты сильный. Впечатляешь, Хината Шоё, — Кагеяма произносит это скучающим тоном, но Шоё доволен похвалой — она согревает его сердце и обжигает живот. Он хочет большего — хочет сильнее угодить ему, услышать ещё больше красивых слов, срывающихся с пухлых губ снова и снова. — К-как ты узнал о… — пытается спросить Шоё, но замолкает, когда вибратор покидает его тело. Он хочет захныкать, заскулить, запротестовать против этой омерзительной пустоты, но горло издаёт хрип, когда что-то длинное и мокрое медленно скользит между ягодицами. Шоё напрягается, но Кагеяма шлёпает его по заднице, будто прося расслабиться. Язык — длинный, раздвоенный и шершавый. Шоё ахает и начинает извиваться от ласк. Кагеяма отстраняется, усмехаясь, когда бёдра подаются за ним, прося о большем. — Простая математика. Корабль с таким количеством пассажиров, преодолевший расстояние от самой Земли досюда, обречён на голод, — серьёзно отвечает Кагеяма, будто нет ничего важнее их разговора. Словно Шоё не раскрыт для него на медицинской кровати, его кулаки не скручивают простыни, а со рта не стекают слюни при каждом движении языка между ягодиц. Шоё хочет ответить, может — даже возразить, но стоит языку пробраться внутрь, как все мысли исчезают, и он стонет. Дёргается назад. Кагеяма сжимает его бёдра, не позволяя самому насаживаться на этот красивый и извивающийся язык, и Шоё хнычет. Шепчет мольбы одну за другой, пока голос не сходит на хрип, а слова не превращаются в непонятное мычание. Это скользко, горячо и, может, довольно мерзко, но не для Шоё — чудеса, творимые с его телом, выдавливают из него грязнейшие, пошлейшие слова и самые безумные стоны. Кагеяма медленно трёт его яйца, проводит ладонью по члену, а затем всё также неторопливо, но уверенно дразнит круговыми движениями головку. Предсемя размазывается по члену и ладони, и Шоё скулит, кончая. — Ах! Фу-у-у-х… а-ах! Хах, блять! Кагеяма! Кагеяма встаёт, и Шоё морщится от резкой прохлады. Он дрожит от послевкусия оргазма на пике взрыва дофамина. Греховно красивые руки ощупывают его тело, проходятся по чувствительным бокам, согревают сантиметр за сантиметром. За руками следуют губы, медленно целуя и с силой посасывая кожу, пока тело Шоё не начинает напоминать помятый перезревший фрукт. Кагеяма хрипло и сдавленно стонет, словно животное (что не так уж и далеко от правды), но Шоё лишь сильнее жмётся к нему, беззвучно шепчет мольбы, прося всё, что угодно, всё, что ему могут дать. Ему одновременно жарко и пусто; щёки горят, а голова кружится от странных чувств, которых он точно не должен испытывать к странному инопланетному существу, в три раза больше его самого. Но Шоё испытывает. Он наслаждается прикосновениями, трением, подчинением существу, способному, при желании, разорвать его на куски. Зубы Кагеямы то и дело царапают кожу, и Шоё ахает, а когда они прокалывают тонкую кожу шеи — кричит громко и сломлено. Горячие капли крови скатываются к ключицам и ниже — к груди, и Шоё дрожит от переизбытка чувств. Он извивается, дёргается от боли и удовольствия, но Кагеяма продолжает держать крепко, наваливаться тяжело, и Шоё едва может дышать — лишь принимает то, что ему уготовано. — Боже, хочу показать тебя всем. Хочу провести тебя голым по городу, — рычит Кагеяма в ухо, и Шоё скулит. Его переворачивают — грубо и быстро. Кагеяма одобрительно кивает, рассматривая синяки на бёдрах и сперму, покрывшую тело от паха до сосков. Грудь Шоё тяжело вздымается, но он выдерживает взгляд с жадностью, не уступающей чужому восхищению. — Хочу пометить тебя всего, чтобы каждый знал, кому ты принадлежишь, — выдыхает Кагеяма. Шоё смеётся. Обмазывает остатками спермы сосок, пока тот не начинает блестеть. Дразнится. — Думаешь, пометил меня, большой инопланетянин? — улыбается он. — Тебе придётся дать мне куда больше, чтобы сделать своим. Кагеяма ухмыляется, чувствуя вызов, кроющийся в дерзких словах. Он придавливает Шоё к кровати и задирает его руки над головой. — Я заставлю тебя подавиться этими словами, капитан, — шепчет он в губы. Тело охватывает дрожью. Шоё дёргает запястья вниз, но довольно улыбается, когда рука Кагеямы сжимается ещё крепче: он полностью во власти этого хищника. — Испытай меня. Кагеяма наклоняется ниже, ловя его губы своими. Длинный горячий язык проскальзывает внутрь рта, сплетается с языком Шоё, а затем пробирается всё дальше и дальше, пока Шоё не чувствует его в глотке — толстый, скользкий, идеальный. Он инстинктивно дёргается, охваченный похотью, но Кагеяма наваливается на него всем своим весом, их члены трутся друг о друга через ткань штанов, рождая болезненно-сладостное напряжение, и Шоё видит звёзды. Пальцы Кагеямы находят его сосок, щипают, царапают грудь — достаточно сильно, чтобы заставить всхлипнуть. Шоё опускает взгляд: член пульсирует, уткнувшись в оголившееся в разрезе бедро, и пачкает предэякулятом светло-синий редкий мех, рисуя желанием на тёплом полотне кожи. Язык освобождает горло, Кагеяма приподнимается на руках, и Шоё скулит, задыхаясь воздухом, но отчаянно продолжая просить большего. Желанные губы лишь ухмыляются, и Шоё демонстративно обижается, дуясь. Кагеяма хмыкает, опускает запястья и одним движением непристойно широко раздвигает ноги Шоё. Если раньше и оставались какие-то следы скромности, то сейчас исчезает и это: член Шоё пульсирует, бьётся о живот, заливает пупок белыми полупрозрачными каплями, демонстрируя, как сильно Шоё наслаждается происходящим. Дыхание Кагеямы ускоряется, когда он, наконец, приспускает штаны. Шоё, посмотрев вниз, ахает: член большой, розовато-красный, такой же мокрый, как и его собственный. Головка заостренена, ствол толще кулака Шоё, но худшее и одновременно лучшее из всего увиденного — крупные борозды с нижней стороны. Шоё внезапно понимает, что заставило первых Восходивших спариваться со странными инопланетянами в далёких углах галактики. Лицо горит. Шоё судорожно сглатывает слюну, нетерпеливый и испуганный: он сломается. Он знает, что сломается, что его разорвут изнутри, но он не может дождаться, когда уже это произойдёт. Страх и предвкушение сливаются вместе, рождая желание, не сравнимое по силе и ярости ни с чем другим. Шоё скулит. Всхлипывает. Не знает, как ещё качнуть бёдрами, потереться ими, чтобы облегчить напряжение или спрятаться от этого чудовищного члена. Он хочет его внутрь — хочет, чтобы Кагеяма заполнил его до краёв и раскрасил собой изнутри. Хочет почувствовать пульсацию, когда его растянут за пределы разумного. За пределы возможного. Шоё хочет возвращаться на корабль, пошатываясь, нет… он хочет ползти обратно на свою «Небулу» к команде и друзьям. — Мой идеальный подопытный. Такой послушный, — шепчет Кагеяма, проводя шершавыми ладонями вверх по бёдрам до самых складок паха. Член Шоё с готовностью отзывается на ласки, а его уши — горят сильнее, чем солнце. Кагеяма опять прижимается к нему сверху — борозды члена скользят вверх-вниз по стволу и головке Шоё, — притягивает бёдра ближе к себе и медленно трётся об него, сводя с ума. Близость ещё сильнее подчёркивает разницу в их комплекции: под этой громадиной член Шоё выглядит как игрушка или набухший палец, и Шоё внезапно чувствует благодарность. Чёрт побери, он благодарен концу света — именно из-за него Шоё сейчас лежит на кровати под этим великолепным существом, готовый быть съеденным заживо. — Такой сильный, — продолжает Кагеяма, мурча от удовольствия и вылизывая губы Шоё, пока тот нетерпеливо пытается потереться об его член. Бёдра Шоё крепкие, мускулистые, но ладони Кагеямы без всяких усилий полностью обхватывают и их. Когда наконец Кагеяма притягивает его ближе и выпускает ноги из хватки, Шоё видит красноту — синяки формируются кольцами на бёдрах, словно фиолетовые подвязки. — Такой красивый, — произносит Кагеяма, прижимая головку к мягкому и мокрому анусу Шоё. Она проникает без усилий, даже несмотря на скудную подготовку — наверное, дело в языке или в слюне Кагеямы, потому что рот Шоё подозрительно немеет. Мышцы растягиваются тяжело, практически невыносимо, но Шоё терпит — удовольствие становится таким горячим, что он готов всю жизнь провести в этой идеальной пытке. Он задыхается, выгибает спину, ошеломлённый медленным вторжением толстого и бороздчатого члена — Шоё готов поспорить, что внутри он навсегда примет форму Кагеямы. И никогда не станет прежним. Никто не сможет подарить ему равное по силе удовольствие, не заставит закатить глаза от убийственного наслаждения. — Блять… — единственное, что он ухитряется произнести — и то выходит хрипло. — Ты же знаешь, что они могут видеть нас, верно? — спрашивает Кагеяма. Шоё слышит пульсацию крови в ушах, когда его продолжают растягивать, но он слишком не в себе, чтобы опустить голову и посмотреть, сколько ещё осталось. Он позволяет Кагеяме продолжать и молится, чтобы его тело выдержало. И да, Шоё знает, что, возможно, у них есть зрители. Кагеяма не раз намекал на это во время исследований, но Шоё думал об этом ещё с первого дня, когда он проснулся от шума мониторов и никак не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают. Шоё знает, что Кагеяма специально демонстрирует его, словно трофей, зрителям в комнате за стеной — тем самым существам, которым Шоё улыбался, с которыми разговаривал и даже подружился во время многочисленных прогулок за пределами медицинского отсека. Но это лишь сильнее заводит. Шоё сжимается от возбуждения, и Кагеяма стонет. — Они могут видеть, как сильно тебе это нравится, — выдыхает он. Шоё всхлипывает, когда Кагеяма наконец полностью вжимается в него бёдрами, и неуверенно проводит ладонью по низу живота — кажется, член достаточно большой, чтобы его можно было прощупать. Шоё стонет. Извивается. Ему так хорошо, что он готов кончить с секунды на секунду, но его тело внезапно обмякает, слабеет. Шоё скулит, не в силах получить желаемое облегчение; слёзы бегут по щекам, капают на подушку, и Кагеяма начинает толкаться. Он наклоняется над ним — толстые жилистые предплечья устраиваются по бокам от головы Шоё, — и ногти Шоё впиваются в серо-голубую кожу: толчки становятся размашистее. Жёстко, быстро, грубо. При каждом движении член задевает простату, и мысли резко теряют связность: Шоё поддаётся ритму, бессильный перед чужой похотью, и позволяет себе полностью расслабиться. — …могу видеть, как хорошо ты принимаешь меня, — шепчет Кагеяма, даже не догадываясь, какая неразбериха творится в голове Шоё. Комната начинает кружиться, и Шоё праздно задумывается: а можно ли умереть от слишком сильного удовольствия? Кагеяма замирает. Шоё недовольно дёргается, всхлипывает, но протест так и не скатывается с языка — Кагеяма закидывает его ноги к себе на плечи и, наклонившись, продолжает. Шоё стонет при толчке, хрипит, когда голосовые связки отказываются подчиняться, когда тупые ногти царапают широкую спину, и всхлипы смешиваются с мокрыми звуками двух трущихся друг о друга тел. — Я с такой лёгкостью мог бы разорвать тебя на куски, — ухмыляется Кагеяма, толкаясь ещё сильнее. — Тебе всё ещё мало, Капитан? Ох. Как же сильно Шоё хочет стереть эту дурацкую самодовольную ухмылку с его красивого лица. Но сейчас он готов закрыть на это глаза — в этой вселенной не найдётся силы, достаточной, чтобы заставить его заговорить, пока нутро горит от удовольствия, запоминая форму члена Кагеямы. Всё на что Шоё сейчас способен — хрипло стонать, скулить и всхлипывать. Просить. Он подбирается всё ближе и ближе к точке невозврата — член Кагеямы раз за разом толкается в его простату, и Шоё не удивился бы, появись на ней синяки. Рыжая чёлка прилипает ко лбу, ноги сводит дрожью; Кагеяма посасывает мочку его уха, цепляет её зубами, и Шоё отплачивает услугой за услугу, расцарапывая каждый сантиметр его кожи, до которого дотягивается, пока Кагеяма не начинает походить на причудливое произведение современного искусства. Жидкости всех видов смешиваются, слипаются между ними и на них, и Шоё слишком хорошо, чтобы озаботиться этим. Всё, о чём он может думать — о чём ему дозволено думать — это Кагеяма, Кагеяма, Кагеяма. Впервые в жизни в его голове становится тихо: ни картинок, ни звуков, ни воспоминаний — только удовольствие и Кагеяма. Кагеяма и головокружительное удовольствие — такое сильное, что к нему легко пристраститься. Он уже пристрастился. Шоё кончает сильнее, чем когда-либо. Перед глазами белеет, ноги с силой зажимают голову Кагеямы, внутренности пульсируют. Он отдаётся удовольствию с таким желанием и готовностью, что даже не протестует, когда Кагеяма вытаскивает член и резко переворачивает его на живот. Покрытые синяками бёдра и ушибленная спина болят от движений, но Шоё лишь грязно стонет — приятно. Хорошо. Слишком хорошо. Царапины, синяки, боль, смешанная с удовольствием. Кагеяма наваливается на него всем весом, и Шоё не может дышать. Влажные губы тянутся к уху, и Шоё дрожит в его руках, словно испуганная мышь, зажатая в лапах орла. — Уже? Но мы только начали, — шепчет Кагеяма, и Шоё понимает: наверное, так это и случится. Вот так он и встретит смерть. Он ни о чём не жалеет. Кагеяма тянет его вверх за локти и перетаскивает к себе на колени. Ноги Шоё дрожат, словно желе, но Кагеяма удерживает его в вертикальном положении, продолжая безжалостно толкаться. Шоё хрипит. Всхлипывает «Кагеяма» с каждым новым проникновением внутрь. Вспоминает бывших любовников и понимает, что больше никогда не найдёт удовлетворения в объятьях человека. «Никто не сможет сравниться с Кагеямой», — решает Шоё, опустив взгляд на живот, приятно заполняющийся с каждым толчком. — Всё ещё недостаточно? — спрашивает Кагеяма. Но Шоё в ответ лишь скулит, ахает, смотрит, как инопланетный член толкается в него, как крупные яйца шлёпают по бёдрам, превращая его в стонущую катастрофу. Каждый сантиметр тела горит от возбуждения, и Шоё, мечась в бреду, думает, что, возможно, он был создан именно для этого. Может, это судьба. Может, это и есть его дом — место, в котором он должен жить, ежедневно насаживаемый на член. Ежедневно испытывающий один оргазм за другим. — М… м-м…ах! Чёрт! Кагеяма тихо смеётся, и этот смех отзывается вибрацией в груди, словно мурлыканье. — Хм? Повторишь? Я не расслышал, — говорит он, перехватывая локти Шоё одной рукой, чтобы вплестись пальцами в рыжие волосы и потянуть. Шоё ахает и, подчиняясь, откидывает голову. Спина выгибается так внушительно, что позавидовали бы даже акробаты. Кагеяма тянет его ближе к своей груди и находит рукой горло, сжимает. Дыхание спирает. Внутренности Шоё горят, лёгкие взрываются фейерверками, сердце стучит с бешеной скоростью, а перед глазами пляшут звёзды. Ладонь Кагеямы большая, шершавая и тёплая — она обхватывает горло, словно тугой шарф. Шоё дрожит; ловит взглядом отблески огня — цвета битвы отражаются в мониторах на стене, и он отстранённо задумывается: а что команда скажет на всё это? Их ценного командира, надёжного и справедливого лидера, чуть ли не до смерти оттрахивает предводитель инопланетян, с которыми команда ведёт бой прямо в эту же секунду. На самом деле Шоё плевать — сейчас в голове попросту нет для этих переживаний места. Ему нравится тишина, эти равнодушие и отстранённость, идущие бок о бок с ошеломляющим удовольствием — тем самым, о которым он всегда мечтал, которое желал так страстно и отчаянно всю свою жизнь. Но никто не был способен подарить ему желаемое. До этого момента. До Кагеямы. Как он должен помнить об ответственности — даже будучи в здравом уме, — когда тело, прижимающееся к его спине, такое большое и тёплое? Как он может осуждать руки, держащие его так крепко, приносящие ему столько удовольствия? Шоё впервые чувствует себя в безопасности. Чувствует себя желанным настолько, что этим желанием сквозит каждая мышца Кагеямы, дёргающаяся при толчке, каждый палец, впивающийся в кожу, каждый тяжёлый выдох, блуждающий по шее. Шоё вновь кончает. Перед глазами всё меркнет, а потом взрывается ослепительно белым. Тело трясётся, ноги подгибаются, и Шоё не чувствует нижние конечности, не чувствует ничего, кроме пульсирующего удовольствия. Рука в волосах мягко треплет взлохмаченные кудри. — Всё ещё хочешь большего? — спрашивает Кагеяма, и Шоё давится всхлипом. — Чт… ах… К-Кагеяма… ах! Член внутри всё ещё горячий и твёрдый. Кагеяма прижимает Шоё к груди и, подхватив под колени, поднимается на ноги. Шоё, нанизанный на его член, едва цепляется за шею, пока его несут к окну — он скулит и ёрзает, слишком чувствительный и смущённый. Слишком возбуждённый. Кагеяма прижимает его к окну — коленями прямо на холодное стекло — и тихо шипит в ухо: — Думаю, нам стоит показать твоей команде, насколько ты успешен в переговорах, да? Шоё упирается стопами в стекло, когда Кагеяма вновь начинает трахать его, удерживая навесу с такой лёгкостью, будто он не тяжелее пушинки. Столь красноречивое проявление силы заставляет взгляд Шоё поплыть, а бёдра — обмякнуть. Шоё отдаётся чужой власти, расслабляется в объятьях и даже осмеливается пробежаться пальцами по иссиня-чёрным волосам, задевая ногтями кожу головы. Кагеяма мурчит и ласково льнёт к прикосновениям. — Чёрт! Блять! А-а-ах, е-ещё! — требует Шоё между толчками, и Кагеяма подчиняется. Шоё тянет за пряди волос — и Кагеяма начинает дышать тяжелее, едва не срываясь на стоны. Вибрация его голоса просачивается в тело Шоё и посылает искры удовольствия от макушки до самых пят. Шоё ухмыляется и закусывает губу, когда Кагеяма утыкается ему в шею. Наверное, он уже близко. Должен быть близко. Иначе Шоё просто не переживёт. — Такой хороший мальчик, Капитан, — мурчит Кагеяма, и Шоё, вместо ответа, густо краснеет. Он никогда не привыкнет к званию или к тому, как нежно оно скатывается с языка Кагеямы. Шоё стонет, вздыхает, и голос его срывается на хрип, когда он наконец распознаёт свои чувства. — Б-блять! Ха-ах! Ебать! Кагеяма хмыкает. — Думаю, ты и так сейчас это… — выдыхает он, — делаешь. Их тела накаляются, воздух тяжелеет от мускусного запаха похоти, секса, пота и спермы, прилипшей к коже. Это мерзко, некрасиво, но член Шоё пульсирует, желая запачкать их ещё больше. Сильнее. Шоё не сводит взгляда с города, раскачивающегося за окном, когда его внезапно опускают на ноги, придерживая руками за талию. Он ахает — ему приходится встать на носочки, пока Кагеяма сгорбливается над ним. Он полностью нависает, заполняя мир Шоё собой: голубые глаза сверкают, когда Шоё поднимает голову, серо-синяя кожа трётся о его тело, а острые, словно опасная бритва, клыки протыкают мягкую плоть рук, шеи, спины. Шоё трясётся сильнее с каждым толчком; лодыжки и икры начинают гореть, едва удерживая его на носочках, и каждая мышца в теле молит о перерыве. И перерыв приходит — в виде очередного оргазма, но в этот раз сухого. Ноги дёргаются, колени слабеют — Шоё вновь перебрасывает через край. Кагеяма сжимает его талию и последним толчком проникает внутрь, наполняя его до краёв. Шоё чувствует, как сперма хлюпает внутри, как стекает по бёдрам горячими каплями. Он тяжело вздыхает, пытается отдышаться, голова кружится от удовольствия. Кагеяма подхватывает его на руки и несёт обратно в постель. Обмякший, Шоё утыкается головой в пушистую грудь и нежится в стальных объятьях. Кагеяма на ощупь мокрый, горячий и липкий, и Шоё наслаждается каждой секундой их близости, вдыхает насыщенный чужеродный запах и глупо улыбается. Веки тяжелеют, и Шоё, больше ни о чём не беспокоясь, закрывает глаза.

***

В себя он приходит в ванне, прижимаясь спиной к груди Кагеямы — Шоё узнаёт его, не оборачиваясь: ведь руки, нежно омывающие его тело, того же серо-голубого оттенка, к которому он уже успел привыкнуть. Шоё довольно вздыхает и жмётся ещё теснее к чужой груди. — Ты правда хотел изучить людей? — спрашивает он. Намылив ему голову, Кагеяма мягко массирует потемневшие от воды волосы. Шоё стонет и сильней откидывается назад. — Сначала да, — подумав, отвечает Кагеяма. — Ты ужасно неэтичный учёный. Шоё хихикает над своей шуткой, и Кагеяма вздыхает, легонько дёргая его за волосы в отместку. — Я, скорее, стратег, — отвечает он. — Так ты не учёный? — Нет, — говорит Кагеяма. — Я командую собственным флотом. Но я и правда хотел изучить тебя. Сначала… всё было по-настоящему, и ты действительно удивителен, — признаёт он. Уши Шоё горят от внезапного смущения. Он никогда не чувствовал себя так уязвимо и в то же время так правильно в объятьях другого мужчины. — Как много моих погибло? — спрашивает он, понимая, что рано или поздно он должен задать этот вопрос. Должен узнать и начать беспокоиться. Это должно быть важным для него — ему нужно знать, чтобы подготовить речь к своему возвращению. Мысль о скором отлёте ранит его сильнее, чем хотелось бы — на секунду она оглушает болью. Неужели он так привязался к цветущей террасе на крыше корпуса? — Насколько мне известно, ни одного. Его ответ заставляет Шоё обернуться. Ни одного? Не может быть. — Что? Лицо Кагеямы как всегда беспристрастно: он пожимает плечами. — Я приказал своим людям обороняться и стрелять в ответ только для отражения ваших атак. Они отлично поработали. — Так всё это время, когда ты пропадал между исследованиями… — Я прикрывал твою задницу, — ухмыляется Кагеяма. И сердце Шоё воспаряет от облегчения. — Твоя команда в порядке. Ну, по большей части, — добавляет он, почёсывая затылок. Выйти из боя с инопланетянами целыми и невредимыми (если не считать лёгких ранений)? Неслыханно. — Я… не знаю, что и сказать… — потрясённо признает Шоё. Так Кагеяма прикрывал его? — Мне не нужны благодарности. Просто останься. Шоё удивлённо моргает. Кагеяма отводит глаза, избегая встречаться взглядами, и, судя по всему, его поведение стоит принять за смущение. Боже, Шоё хочет обнять его. Поцеловать в висок и нежно прижать к себе. Шоё не хочет уходить. Никогда. Боль от мысли об отлёте не имела ничего общего с террасой и растениями, напоминающими ему Землю — он просто нашёл дом в самом неожиданном для себя месте. Шоё молчит. Кагеяма берёт его руки в свои и покрывает мягкими поцелуями костяшки. — Останься. Здесь. Со мной. С нами, — просит он. — Твои соплеменники не будут против? Кагеяма ухмыляется. — Уверен, ты сможешь склонить их на свою сторону. — Кагеяма! — Ты очарователен, когда хочешь быть таковым. Так что останься. У нас всё получится, — обещает Кагеяма, притягивая его к себе. Тело Шоё разве что не светится от его прикосновений. — Не знаю… — У вас же заканчиваются запасы, верно? Останьтесь здесь. Пополните склады. Вылечитесь. Подлатайте корабль. Если в итоге ты решишь улететь, то я хочу хотя бы убедиться, что ты будешь в безопасности. Глаза Кагеямы совсем другие — скорее кошачьи, чем людские, — но нежность и теплота в них такая знакомая и привычная, что пробирает до самых костей. Шоё видит в них желание — точно такое же, как у него самого. — Почему ты так добр ко мне? — спрашивает он, потому что на самом деле он не так хорош, как Кагеяма считает. Шоё знает: на борту корабля есть люди куда красивее и умнее. — Думаю, я верю в судьбу. — В судьбу? Интонация Кагеямы подсказывает, что он говорит это не просто ради красивых слов, но Шоё пока не может разгадать эту загадку. Он не понимает, о чём речь, но видит, знает наверняка, что загадочно улыбающийся Кагеяма не врёт. — Возможно, я расскажу тебе. Когда-нибудь. — Расскажешь что? Кагеяма! Шоё легонько шлёпает его плечу, надеясь заставить Кагеяму рассказать сейчас, но тот лишь улыбается, притягивает его к себе и мягко целует. — Останься и узнаешь, — оторвавшись от его губ, шепчет Кагеяма.