× × ×
Для того, чтобы хоть как-то приблизиться к Белой ночи, приходится постараться. К моменту, как они с Итэром добираются до заброшенной библиотеки, притихает даже Паймон, хитро исчезающая всякий раз при приближении опасности. Рэйзор привыкает сражаться с хиличурлами ещё в Мондштадте, маги бездны встречаются ему реже, но защищать Путешественника — наказ самой Джинн. Несколько порезов и один ожог — слишком малая плата за возможность быть полезным. Эндзё — исследователь, встречающий их на втором этаже, — будто бы только их появления и ждёт. Рэйзор хмурится, а зарычать не позволяют привитые магистром приличия — Варкой, не Джинн, он её хоть и уважает, но магистром считать так пока и не начинает, — и поэтому он держится в стороне, в разговоры вслушиваясь лишь краем уха. — Ты не мог бы остаться здесь? — Итэр подходит вплотную, касается запястья, вырывая из задумчивости. Рэйзор ловит взгляд их нового знакомого, скользящий по ним обоим, и кивает. — Последи за ним, пожалуйста, — договаривает Итэр, склоняясь чуть ближе, чтобы никто не услышал. — Паймон не затыкается про Орден Бездны, а это… — Плохой знак. Итэр поджимает губы, направляясь к выходу. Без него и Паймон всегда становится ощутимо тише, в Энканомии же, кажется, мир и вовсе останавливается, погружаясь в вакуум. Рэйзору некомфортно, и несмотря на то, что и Варка, и Андриус учили его справляться с ненужными чувствами, чтобы никогда не терять бдительности, так далеко от дома их наставления будто бы прекращают работать. — Не переживай, — Эндзё не спешит подходить, но разговор заводит довольно охотно. Рэйзор поднимается на второй этаж и занимает себя изучением книжных полок. — Они вернутся быстро. Я перевёл все до одной подсказки, которые им помогут. Книги старые и пыльные. На пальцах остаются серые следы, стоит провести по корешкам; Рэйзор вытаскивает одну, перелистывает жёлтые слипшиеся страницы и ставит томик обратно. — Ты оказался здесь раньше нас, — говорит Рэйзор, поворачиваясь к Эндзё. Свет от свечей бликует в его очках, и это красиво настолько же, насколько и тревожно. Кажется, всё их путешествие в Энканомию пройдёт под знаменем этого чувства. — Почему? Он не спрашивает как. Выбор правильных слов всё ещё даётся Рэйзору с трудом, но Эндзё, кажется, не придаёт этому значения. — Мы — просто второстепенный персонал, который встречается на пути героев, чтобы помочь им идти дальше, только и всего. — В своей болтовне он похож на Паймон. Рэйзор слушает, но половину за ненадобностью пропускает. — Не слишком убедительно, — роняет он. — О, — Эндзё оказывается рядом, и Рэйзор отшатывается, едва не выронив очередную подхваченную с полки книгу. — Я бы не хотел, чтобы ты сомневался во мне. Я постараюсь убедить тебя в чистоте своих намерений — позже. Ты любишь читать? Варка говорил о таком — Варка, как и Эндзё, всегда много говорил, — а Рэйзор усиленно слушал. Люди меняют темы, когда хотят что-то скрыть, люди юлят и запутывают, когда не хотят, чтобы их раскусили. Желание раскусить Эндзё глотку Рэйзор прячет глубоко внутри. — Лиза учит меня читать, — сообщает он, не планируя вдаваться в подробности. При мыслях о мисс Лизе и о библиотеке Мондштадта, лишённой пыли и затхлого запаха, которого полно здесь, неприятно щемит в груди. — Это похвально, — Эндзё расплывается в улыбке, и Рэйзор не может понять, отталкивает она его или тревожит. Или всё и сразу. — Держи, мне кажется, эта тебе бы понравилась. Я сам её переводил. Ему в руки опускается небольшой томик с красочной обложкой. На картинке — Дайнити Микоси, сияющий яркой вспышкой сверху. Кажется, Итэру нужно найти золотую уздечку, чтобы сделать примерно так же. — Спасибо, — Рэйзор кивает. Джинн учила его быть вежливым даже с незнакомцами, от присутствия которых на руках поднимаются волоски. — Это — единственный экземпляр. Но для тебя мне не жалко. Рэйзору не нравится.× × ×
— Ты всё-таки ранен, — подмечает Итэр. Он сам не лучше; вместе с Паймон они возвращаются спустя несколько часов, и Рэйзор жалеет, что не пошёл с ними — у Итэра кровит рука, рассечена скула и в нескольких местах прожжена штанина. Свои собственные раны Рэйзор замечает только когда вокруг него начинается суета. Боль всегда отмечалась в нём не так сильно, как в других; он видел страдания людей, видел раненых стражников и искателей приключений, зашедших не туда. Когда Андриус впервые вызвал его на бой — настоящий, без поддавков и попыток рассчитать свою элементальную силу, — Рэйзор приходил в себя несколько дней, получил выговор от Лизы за пропитанную кровью одежду, и больнее было от того, что он её подводит, а вовсе не от следов когтей на бледном боку. — Всё в порядке, — он зыркает на разволновавшуюся Паймон, старается отойти подальше от остальных, в конечном итоге и вовсе ретируясь на улицу. За разговором с Эндзё, который пусть и оставляет после себя ощущение липкой тревожности, но при этом оказывается довольно продуктивным, никто из них не замечает, как ночь за стенами библиотеки сменяется днём — ну или его подобием. Он вспоминает солнце Мондштадта даже находясь на Ватацуми, на поверхности, где света хватает и так. Хочется ощутить под ногами траву Вольфендома, хочется взобраться на самый край скалы и смотреть на едва видимую где-то вдали крышу винокурни «Рассвет», хочется упасть на спину, подставившись под лучи и под голубое небо, в результате лицо он подставляет серому свету с верхушки Дайнити Микоси и замирает, так и не дожидаясь, пока привычный ветер будет мягко хлестать по щекам. — Держи. — Эндзё подходит тихо и со спины. Рэйзор слышит — и его шаги, и тихий голос Путешественника, объясняющего уставшей Паймон план дальнейших действий, — и поэтому не вздрагивает, когда рука опускается ему на плечо. Он оборачивается, недоверчиво смотрит на кружку, протянутую ему, втягивает носом аромат. Наку. — Отвар из травы наку немного снимет боль и усталость, — Эндзё чуть улыбается, и от его улыбки Рэйзору всё так же не по себе. — Вам всем не помешает отдых. Я сделал и для Путешественника тоже; этот рецепт, если тебе интересно, старее, чем мы все вместе взятые — я нашёл его в одной из книг той секции библиотеки, в которую сам заглядывал крайне редко. Медицина, если честно, из всего разнообразия тем волнует меня меньше всего. Пар поднимается над чашкой, аромат чем-то напоминает мятный сбор, который делала Лиза и который угощала его каждый вечер, когда они виделись в библиотеке. — А что волнует? — Рэйзору не слишком интересно, но — да-да, — Джинн не зря учила вежливости. — Люди, — просто отвечает Эндзё, будто бы и не вкладывает никакого подтекста в это слово. Может, конечно, и правда не вкладывает. — Тексты. Люди, пишущие тексты для других людей, которые найдут их творения спустя десятки и сотни лет. Как в этой библиотеке, — он оборачивается, чтобы махнуть рукой в сторону остатков здания. — Но взаимодействия между людьми не менее интересны в настоящей жизни, чем на страницах книг. Рэйзор делает короткий глоток. Отвар прокатывается по горлу тёплой волной, а мысли о том, что стоит ждать подвоха даже в кружке с напитком, уходят куда-то на второй план. Варка бы за такое пожурил, вот только Рэйзор в пути и на ногах который уже день, и многие чувства, которыми он мог бы (но не станет) похвастаться, притупляются и прибиваются тусклой усталостью. Эндзё говорит о людях так, словно сам себя к ним не относит — Рэйзор ловит за хвост шальную мысль, но прощается с ней как только пальцы на его плече чуть сжимаются. — Пойдём обратно, — дыхание Эндзё так близко, что путается в его всклокоченных битвами волосах. Рэйзор делает поспешный шаг в сторону, выскальзывая из-под его руки, но Эндзё, кажется, этого совсем не замечает, добавляет только: — Я обработаю тебе раны. Пальцы у Эндзё оказываются горячими, едва ли не обжигающими; он промывает порезы и накладывает повязки так умело, словно в жизни занимался совсем не только одними лишь книжками. Рэйзор, нахмурившись, следит за осторожными касаниями, но старается не дёргаться и отпивает из кружки ещё. Вкусно.× × ×
Итэр сообщает две новости, и ни одна из них особо не радует. Для того, чтобы продвинуться дальше, одной уздечки не хватит — три фрагмента, которые тот называет Поводьями, и которые Рэйзору хочется назвать просто камнями, придётся отыскать прежде, чем призрак Ару соизволит встретиться с ними снова. Прошлую встречу с ним Рэйзор не застал — караулил Эндзё в библиотеке и отмахивался от вопросов про поверхность и далёкий Мондштадт. Что раздражает сильнее — Итэр планирует идти за камнями один. — Эндзё говорит… — Эндзё, — Рэйзор ворчит гулко, рычаще, прикрывает перетянутую рану на боку, словно сможет спрятать её от Путешественника, — слишком много говорит. Это несправедливо; Рэйзор проделывает весь этот путь с совершенно другого конца света вовсе не для того, чтобы отлёживаться в библиотечных закутках под дрожащим светом свечей и под вечное бормотание, как он сам себя называет, книжного червя. — Я правда справлюсь, а ты пока, — Итэр опускается на корточки рядом с ним, — отлежись. Джинн не хотела, чтобы он был для Путешественника живым щитом, не хотела, чтобы он принимал все удары на себя; Рэйзору не так важно, чего она хотела или нет — Джинн для него не Варка и никогда с ним не сравнится, — но прикрывать собой остальных вошло в привычку на всём этом долгом пути до Энканомии. В правильности этого не было совершенно никаких сомнений: его острые когти были ему даны, чтобы оберегать близких, его Глаз Бога, искрящий и колкий, отлично вписывался в местные ландшафты и спасал за время пути не раз и не два. Он проваливается в сон, привалившись спиной к пыльной полке и сжимая в руках кружку с почти допитым свежим отваром наку. Ему снится Вольфендом, тяжёлое грозовое небо над пристанищем Андриуса, над его собственным домом; молнии разрывают воздух, целятся в сердцевины вековых деревьев, и впервые за все его годы жизни там в сны о знакомом и родном пробирается тревога. Кусает за лодыжки, как пытался укусить Андриус, тренируя в Рэйзоре ловкость. Бьёт под дых, как бил Варка, пытаясь научить Рэйзора уклоняться. Он не видит ужасов и чего-то страшного: для того, чтобы проснуться от собственного вскрика, для того, чтобы, дёрнувшись, стукнуться затылком о книжную полку, совсем не нужно смотреть на кровь или смерть — достаточно грузной, неповоротливой тоски, стекающей холодным дождём по его загривку. — Рэйзор? — Рука Эндзё с его щеки пропадает быстрее, чем он успевает её скинуть. Чувства включаются в полном объёме — Итэра, он ощущает, ещё нет, — а тревога из сна, кажется, всё ещё сковывает уставшее тело. — Мне снился дом, — роняет он, не особо следя за словами. Мондштадт снится ему почти каждую ночь с тех пор, как они отбывают из столицы; иногда Рэйзору кажется, что с Вольфендомом у него особая связь, и он обязательно расспросит об этом у Андриуса, когда вернётся обратно. Эндзё садится напротив. Очередная кружка — какая уже за сегодня? — оказывается заботливо втиснута Рэйзору в руки. — Расскажи мне про Город Ветров? Рэйзор шумно выдыхает, ведёт подушечкой пальца по ободку кружки со сколотой ручкой. И начинает говорить.× × ×
Итэр не возвращается и несколько следующих дней. Из Эндзё оказывается неплохой собеседник для такого, как Рэйзор — не слишком-то и любящего много болтать. Эндзё снова и снова зовёт себя «книжным червем» и мастерски заполняет собой пространство — так же искусно, как и латает раны. Порезы затягиваются быстрее обычного, будто бы прижжённые его пальцами, и в итоге лишь немного теперь зудят, заставляя тянуться к ними ногтями и отводить руку, поймав на себе чуть хмурый взгляд. Сны не отпускают; Эндзё говорит — доверительным шёпотом, усаживаясь в ногах и открывая очередную книгу, — что болезни проходят проще, а раны заживают скорее, когда спишь. Отвар из наку заставляет отключаться по несколько раз в день, и Рэйзор снова и снова видит тревожный Вольфендом, который всё сильнее затягивает тучами. Он бы сказал, что это всё — влияние Энканомии, населённой духами и призраками. Холодок, который скользил по коже, когда они впервые разговаривали с Ару, он вспоминает до сих пор, и каждый раз при мыслях о нём по рукам и шее бегут мурашки. Сны, наверное, тоже отражение местного уклада; каждый раз Рэйзор просыпается то с тихим вскриком, то со слабым, сдавленным всхлипом, и старается утереть выступившие в уголках глаз непонятные ему слёзы до того, как рядом опустится Эндзё и уже привычно запустит пальцы в припылённые светлые волосы. — Всё хорошо, — заверяет он, и Рэйзор, теряясь между надобностью податься к руке и между желанием отстраниться, ему верит. Верит, когда видит Эндзё рядом с Вольфендомом в очередном сне, улыбается — то ли ему, то ли едва-едва расступившемуся мраку. Эндзё обволакивает светом, будто бы он пылает изнутри, и Рэйзор тянется к нему через прорезанную молниями темноту. Эндзё обхватывает его своими руками, и Вольфендом позади перестаёт существовать, сменяясь затянутыми пеплом пустошами, Мондштадт становится чёрно-красной равниной, на которую приходится смотреть совсем не по своей воле: Эндзё удерживает его за волосы, запрокидывая голову, чтобы не отводил взгляда, Эндзё прихватывает зубами незащищённый загривок, и не отпускает, пока чернота не накатывает опять. Рэйзор просыпается в его руках — в его, Эндзё, руках, — отводящих с горячего лба влажные пряди, меняющих повязки на боку и руках, держащих чашку с отколотой ручкой у губ. И засыпает, чтобы оказаться в них же, но только уже там, дома. Когда он в очередной раз открывает глаза, и когда в их уголках снова собираются слёзы — Мондштадт умирает, погребённый под пеплом, — Итэр смотрит прямо на него. — Мы вернулись, — мягко говорит он. — И нашли все Поводья. Рэйзор приподнимается и старается не смотреть в сторону Эндзё.× × ×
— Он всё равно мне не нравится, — щебечет Паймон. Приходит время отправляться дальше; Эндзё латает Итэру предплечье, кладёт с собой мешочек с высушенной травой наку, вручает Рэйзору ту самую книжку, которую предлагал ещё в первый день в библиотеке, и отказывать ему отчего-то ужасно неловко. Он кивает благодарно; пальцы задевают чужие, горячие, вдоль позвоночника скользкой волной бегут мурашки, а загривок пульсирует, словно его сжимали зубами. Рэйзор старается не оборачиваться, когда они оставляют библиотеку позади. — Конечно, не нравится, тебе же нравится только еда, — Итэр забрасывает косу за спину и кидает на Паймон хмурый взгляд. Отдыха ему, судя по виду, не хватает, но предложение Эндзё задержаться ещё немного он тактично отклонил. Рэйзор думает, что Итэр, должно быть, тоже скучает по поверхности и по солнечному свету. По настоящему, не по этой подделке. Полдня пути до Дайнити Микоси становятся испытанием похлеще, чем дорога по Энканомии до злосчастной библиотеки. Рэйзор просит остановиться дважды: один раз после волны неясной тревоги, такой же мерзкой и липкой, как и в тех снах, второй раз — после столкновения с ватагой хиличурлов. Прицепившийся непонятно откуда маг бездны — электро, будь он неладен, — задевает сильнее нужного, и Рэйзор так не вовремя вспоминает отвары, чередующиеся со сменой повязок, и жар, расползающийся по шее снова, вынуждает просить о привале. — Всё в порядке, — заверяет он, цепляясь одной рукой за каменистый выступ, другой — за плечо Итэра. Он знает, что ему никто не поверит, ни Путешественник, ни притихшая вдруг Паймон, ни даже Ару, ставший невольным слушателем их разговора. Рэйзор знает, что подводит всех: и Джинн, к которой придётся идти, как только он вернётся в Мондштадт, и Варку, который вложил в его становление — Рэйзор не любит слово воспитание — всего себя. Андриуса, который, конечно, просто коротал с ним свою вечность — но который стал для него самой настоящей семьёй. Он обязательно потом извинится перед ними всеми. До самого верха, куда их направляет Ару, бесчисленное количество ступеней, залов, платформ и врагов. Рэйзор ловит шальную мысль о том, что если каждое приключение Итэра похоже на это, то он, должно быть, самый сильный и выносливый человек во всём Тейвате — и совсем не только физически. Вид сверху скорее пугающий, чем какой-то ещё. — Рэйзор, нет, — Путешественник вскидывает руку, упирается ладонью в грудь, останавливает и удерживает рядом с собой. Рэйзор готов сорваться с места — давно был готов, стоило только подняться на самый верх к круглой платформе, схваченной не слишком устойчивыми колоннами. Ему бесконечно сильно хочется поскорее с этим всем покончить. — Ты ранен. — Ты тоже, — Рэйзор ворчит, пытаясь доказать свою пригодность выступает вперёд снова. От раны, с которой помогал Эндзё, остался лишь шрам, и новые затянутся тоже — когда они выберутся отсюда и вернутся обратно. Слова если для Рэйзора не существует. С вишапами глубин, выползшими на платформу, стоило только выйти в самый её центр, оказывается не слишком сложно — электро Глаз Бога помогает взаимодействовать и искрить, поэтому Рэйзор не сразу понимает, что именно сбивает и заставляет подставиться. Может, разговор с Ару, осадок от которого заставил впиваться ногтями в и без того растерзанные ладони. Может, крик Путешественника, придавленного огромной тушей на другом конце платформы. Рэйзор не успевает добежать, но зато успевает пропустить удар лапой куда мощнее, чем у него самого. Варка бы сказал, что ничего страшного. Джинн потрепала бы по голове, обронив, что со всеми случается. Рэйзор не хочет, чтобы такое случалось с ним — и с теми, кто ему дорог. — Всё равно, — огрызается он. Ладонь зажимает рану на несколько тягучих мгновений, но в итоге он только сильнее размазывает кровь по саднящей коже. — Должен, — Рэйзор почти рычит, — защищать. Сквозь защиту появившихся магов бездны он прорывается трудом, но второе дыхание, как и обычно, открывается после очередной из ран, когда боль по всему телу превращается в зудящее, противное ощущение, плотно засевшее под кожей. Его оттуда хочется вырвать своими же когтями, но когти в итоге Рэйзор запускает во врагов. Последний, самый упёртый и омерзительный, ядовито смеётся, прежде чем исчезнуть окончательно. Рэйзора откидывает навзничь остатками его же молний, так некстати среагировавших с водой, дыхание перехватывает ударом о каменную платформу под ногами, и на мгновение — пусть и кажется, что проходит не меньше часа, — перед глазами становится темно. — Рэйзор, — Путешественник успевает присесть рядом, но оборачивается, поднимаясь снова, стоит рядом появиться человеческой фигуре. Эндзё он узнаёт сразу, и по телу бежит дрожь — не от ран, не от ожогов после разрушающих всё на своём пути пиро магов, — от осознания, что его выводы об Эндзё были правильными с самого начала. Выводы даже не его самого, а малышки Паймон, первой залепетавшей о Бездне ещё у входа в библиотеку. Эндзё пах выжженными пустошами, которые Рэйзор помнил ещё по окрестностям Вольфендома. Ложью и трескучей тревогой, такой же, как искры, снова и снова мелькающие на кончиках пальцев, пока Рэйзор пытается подняться на ноги. Кружка с восстанавливающим отваром, которую Эндзё предложил и ему, и Путешественнику в первый же день, была ошибкой. Разговоры о книгах и истории из прошлого Инадзумы, долгие диалоги о Городе Ветров и шелест страниц той самой книги были ошибкой тоже. Рука Эндзё, которую Рэйзор не убрал со своего бока, когда тот помог ему подняться, и его губы на загривке — то ли наяву, то ли в кошмаре о горящем Мондштадте, — были из всех ошибок самыми серьёзными. — Я и правда простой книжный червь, — Рэйзор слышит очередную ересь, летящую в сторону Путешественника, — который может превратиться в огнедышащего монстра. Эндзё смеется. Чтец Бездны смеётся. Рэйзор, собрав последние силы, приподнимается. Когти скребут покрытый его же кровью камень. Он вскидывает голову на последнего из соперников, прежде чем сорваться с места, и готов поспорить, что эта лживая радость Эндзё на вкус, как и его кровь, будет приторно-сладкой.× × ×
У библиотеки тихо. Энканомия продолжает давить отсутствием звуков и фальшивым светом; Рэйзор теряет счёт дням, теряет счёт и ночам тоже. Не считает кошмары — они преследуют всякий раз, стоит привалиться спиной к полкам, выжидая, пока вернётся Путешественник. Он обещает отправиться обратно на Сангономию ближе к вечеру, уходит напоследок вести пространные беседы с призраками, Рэйзор же сворачивается клубком в гулкой тишине рядом с дымящейся чашкой на этот раз просто воды, и прикрывает глаза. Тело, измождённое сражениями, восстановится куда быстрее уставшего от бесконечной вереницы кошмаров сознания. — Рэйзор. У Эндзё бликуют очки, в них — красное зарево догорающего Мондштадта. Везде, где он ступает, остаются чёрные следы, и единственный клочок зелёной травы у подножия Вольфендома, на котором ютится Рэйзор, скоро тоже будет полностью сожжён. — Спасибо, что рассказал мне тогда про Мондштадт. — Руки у Эндзё всё такие же горячие, какими он их и помнит. Ладонь опускается на плечо, он стоит позади, возвышается, ведёт пальцем по загривку, с которого так и не сошли ещё следы того нереального — или самого что ни на есть настоящего — укуса, трёт и без того покрасневшую кожу. Зарывается пальцами в волосы, чтобы ухватить и держать голову, не давая отвести взгляда от дыма на горизонте, поднимающегося со стороны Собора Барбатоса, заметного даже отсюда. — Это лишь сон, — уверяет Рэйзор то ли себя, то ли их обоих. Он проснётся, пусть пока что в ненавистной ему Энканомии, но уйдёт оттуда прежде, чем уснёт снова; на Ватацуми, он уверен, Эндзё не дотянется до него, в Мондштадте, он знает, греть его кожу будет разве что яркое солнце. — Ты не доберёшься до меня, когда я буду далеко. — Я, — смешок за спиной заставляет вздрогнуть, и Рэйзор рвётся прочь, пытаясь выпутаться из хватки, — навсегда останусь здесь. Ты будешь знать, где меня найти, если захочешь вернуться. Рэйзор выкручивается и отступает, пепел под его ногами взмывает вверх и оседает на сапогах. — Нет, — рычит Рэйзор. Эндзё перед ним бледнеет и меркнет, в горле застревает тугой ком. — Я вернусь, но я вернусь домой. Итэр будит его осторожным касанием к руке. Его слабая, но обнадёживающая улыбка заставляет так же осторожно улыбнуться в ответ. Они, как и планировалось, выдвигаются обратно к вечеру; Рэйзор выбрасывает мешочек с хрустящей в нём травой наку у выхода из библиотеки и не оборачивается, пока Энканомия не оказывается далеко позади.