пиупиу

      Отношения между ним и Феликсом поначалу немного натянуты, когда они видят друг друга после того случая, но со временем всё возвращается на круги своя.       — Феликс, — Хван зевает, протирая глаза. — Расслабься.       — Тебе легко говорить.       Завтра экзамены.       Мать Феликса разрешила Хёнджину переночевать у них, беспокоясь, что он будет возвращаться домой так поздно, и сейчас Хван устроен на запасном футоне на полу. В спортивных штанах Чана, потому что у того был ящик в комнате Оливии. Ящик, о котором родители Феликса определённо не знают, поэтому Хвану пришлось притвориться, что они просто случайно оказались у него под рукой.       — Ты учился так же, как и я, Феликс, у тебя всё получится.       — Ты звучишь охренеть как уверенно.       — Ну да, я же потрясающий репетитор, — Хван улыбается.       — Ага, — Феликс приподнимается на локтях, глядя на Хвана с кровати. — Мне правда следовало поблагодарить тебя раньше, но...       — Поблагодаришь, когда получишь результаты, чиби, — отмахивается тот, — А теперь спи.       Феликс улыбается и тянется к лампе.       — Спокойной ночи, Хван.       Хёнджин спит не так много, как ему бы хотелось. Он слишком сосредоточен на звуке дыхания Феликса, на том, как тот ворочается во сне на кровати. То, что блондин — последнее, что Хван видит в конце дня, совсем не плохо.       После этого экзамены кажутся сущими пустяками.       Хван выходит из своего экзаменационного зала, плотнее запахивая шарф вокруг лица. Сейчас декабрь, и, честно говоря, ему от этого легче. Меньше бинтов. Отчасти ему хотелось бы, чтобы экзаменационный центр Феликса не был на другом конце города, но ничего не поделаешь.       — Эй! — он поднимает глаза, и... Каждый член бейсбольной команды ждёт на ступеньках — даже Эдогава-сэнсэй.       — ...Ребят, вы что тут делаете?       — Ты будешь первым учеником из Кейо, которого примут в два лучших университета Японии, — улыбается Рампо Эдогава. — Мы празднуем это событие.       Хёнджин открывает рот, чтобы возразить, но Куникида, первый бейсмен и капитан команды, хватает его за шиворот и тащит вниз по лестнице.       — Даже не смей спорить, понял? Ты хоть представляешь, как трудно было собрать всех здесь в одно и то же время во время зимних каникул?!       Хван знает, и это заставляет его сердце делать такую странную вещь, когда кажется, что оно должно вырваться из груди.       Праздничный ужин громкий, полный криков, смеха, и Ацуши пытается следить за всеми заказами, когда бегает туда-сюда к кассе.       Кристофер толкает его локтём в руку и, наклонившись, шепчет на ухо:       — Эй, Хёнджин...       — М-м?       — Твоя мама очень гордилась бы тобой.       Это то, что Хёнджину нужно было услышать — то, что ему нужно было услышать в течение уже нескольких месяцев, но это ударило его, как мешок кирпичей.       — Я... спасибо, Чан. Я знаю.       В последний раз, когда Хван сдавал вступительные экзамены, он был на таком же праздничном ужине. Только с другими людьми. Сейчас всё так изменилось, но... У него бы сейчас никого здесь не было, если бы Феликс не убедил его вернуться. ____________________       Спустя три недели, сразу после Нового года, они получают свои результаты.       Хван бросает на тумбу два конверта, и дядя поднимает глаза от утренней газеты.       — Что это?       — Они из Киото и Токио, — Хван зевает, ища тосты.       — Ты их уже открыл?       — Ага, — он засовывает в рот один кусок хлеба, его форма застёгнута только наполовину, и он ищет энергетик, чтобы закинуться им по дороге в школу. — Я прошёл.       — В который?       — В оба.       — Оу, — пальцы его дяди расслабляют хватку на газете и он встаёт, — Хван, это... — он протянул руку, чтобы обнять его, поздравить, но Джинён видит только очень пустую кухню — Хван уже за дверью. — ...потрясающе.       Он в порядке. В полном. Он не собирался пытаться завести нормальные, отеческие отношения со своим племянником, это ерунда...       И Пак не тратит следующие тридцать минут перед работой, рыдая по телефону Чо Чонхану об этом. Это было бы просто смешно.         — Я очень стараюсь, я хочу, чтобы он чувствовал себя здесь как дома, но ты же знаешь, что мы с его матерью раньше были далеки друг от друга, и я не думаю, что он—       — Джинён. Требуется время, чтобы оправиться после травмы. Твои коллеги же сказали тебе, когда это произошло — ему потребуется некоторое время, чтобы сформировать привязанность к новой среде.       — Я знаю, — ворчит Пак, — но теперь меня беспокоит, что я слишком много работаю. Честно говоря, я не знаю, что с ним происходит...       — Рейчел что-нибудь говорила? — Пак хмурится, пытаясь вспомнить.       — Что-то насчёт его возвращения в бейсбол? Это должно быть хорошо, так ведь?       — Я бы сказал, что да. Тебе не кажется, что это хороший знак?       Пак вздыхает, кивая.       — Наверное... Я просто думал, что он будет взволнованным. ____________________       И он действительно взволнован, когда в тот же день ему звонит Феликс.      — Что как, чиби?     — Сколько раз я должен повторять тебе... тьфу, не важно. Я получил результаты! — счастья в голосе Феликса уже достаточно, но Хван всё равно спрашивает.             — Так?      — У меня самые высокие баллы среди своего года!       Хёнджин на полном серьёзе потрясён этим. Он знал, что он хорошо справился, но Феликс...       — Это... — бормочет он, останавливаясь на улице, — Феликс, это—       — Я знаю! Прикинь?! — Феликс звучит как на седьмом небе. — Теперь-то я могу тебя поблагодарить?       — Можешь, — Хван качается на пятках, и в отличие от того, как он открыл свои собственные баллы этим утром, он улыбается от уха до уха. — Но лучший среди всего года? Так-то я не из тех, кто легко хвалит, но...       — Но?       — Это охренеть как впечатляет, чиби.       В этот вечер Хван отмечает это событие с Феликсом и семьёй того (на этом настоял его отец, возлагая большую часть заслуг за достижения Феликса на плечи Хёнджина, что тот не очень оценил), и Ханна кажется немного ошарашенной, когда видит его там.       — Хван? — она моргает, заметив, что он сидит по одну сторону с Чуей, а мать того — по другую, и единственное свободное место остаётся напротив отца. — Я не знала, что ты придёшь.       — Разумеется, мы его пригласили, — нежно улыбается госпожа Ли, — он оказал такую большую помощь.       Хван ухмыляется, и с таким же успехом он мог бы мурлыкать, когда улыбается матери Феликса, его локти задевают локти веснушчатого, когда он берёт свои столовые приборы.       — Я не могу взять на себя ответственность, Феликс сделал большую часть работы.       — Такой скромный, скажи, дорогой? — отец Феликса одобрительно кивает.       Ханна хмурится и тяжело опускается на стул. Феликс выглядит немного озадаченным внезапной переменой в её настроении, но она, кажется, достаточно быстро отходит от этого.       И это очень приятный ужин. Феликс на самом деле кажется счастливым и уверенным в себе, что редко случается при его родителях.       Именно тогда, когда все расходятся, всё начинает идти наперекосяк.       Они выходят на улицу, и господин Ли поднимает руку, вызывая такси, и когда все начинают садиться в машину, шатен останавливается на тротуаре.       — Хван? Всё хорошо? — мать Феликса хмурится.       Хёнджин тяжело сглатывает, его внезапно начинает тошнить. Пот катится по его затылку, он бледен, сердце колотится в груди.       — Я... Я в порядке, госпожа Ли... Но я думаю, что просто поеду поездом, я пойду...       — Не говори глупостей, сынок, — господин Ли хмурится, поднимая руку, чтобы подтолкнуть его к такси. — Мы не возражаем против дополнительной платы.       Хван трясёт головой, или он просто трясётся, он не может понять.       — Хван, — Ханна посмеивается, с ухмылкой склонив голову набок, — это всего лишь такси, что не так?       Стыд, словно змея, извивается внутри Хёнджина. Это не должно быть ненормально. Это ничего не значит, это просто машина...       — Эй, — Феликс выходит из другой двери такси, бросившись вперёд, хватая друга за локоть и вырывая его из рук отца. — Он их не любит, понятно? В этом нет ничего особенного.       — Ликси, — Ханна наклоняет голову набок, — у кого вообще могут быть проблемы с такси—?       — Ему не нужна причина, — Феликс хмурится в её сторону, выглядя настолько взбешённым, что это пугает её, заставляя отступить.       — Слушай, да откуда мне было знать? Мне... мне правда жаль...       — Всё нормально, просто... — Феликс оглядывается на Хёнджина, который всё ещё выглядит дрожащим и бледным. — Мы поедем на поезде.       Отец Феликса сбит с толку, в то время как его мать просто выглядит обеспокоенной.       — С ним всё будет в порядке? Хван, мне очень жаль...       — Всё в порядке, — улыбается Хёнджин, изо всех сил стараясь говорить нормально, но его голос дрожит. — Простите, что так получилось.       Феликс хмурится.       — Не извиняйся, дурак, — он сжимает руку парня, — ты ничего такого не сделал.       — Хван, прости меня, я пойду с вами... — и, к чести Ханна, она действительно выглядит виноватой, теперь, когда видит, как сильно тот расстроен.       — Нет, чаги, поезжай на такси.       — Но—       — Я сказал "нет", — Феликс бросает на неё сердитый взгляд.       Её губы дрожат, когда она садится в машину к родителям Феликса, и после того, как такси поворачивает за угол улицы, Ли прерывисто вздыхает.     — Чёрт, Хван... Мне так жаль...     — Феликс, — тот пытается улыбаться, — Ты ничего не сделал.     — Но ты говорил мне—       — Я говорил тебе, что попал в аварию. Я никогда не упоминал, что у меня проблемы с машинами, — Хёнджин щиплет себя за переносицу. — Если честно, я и сам не знал, что они у меня есть...       После этого он замирает, потому что руки Феликса обхватывают его за талию, а лицо прижимается к груди.       Феликс обнимает его.       Он обнимает Хвана так крепко, что тому почти больно.       Хёнджин тяжело сглатывает, и это чувство в груди, с того вечера после экзаменов, будто он вот-вот разорвётся на части...       Оно снова вернулось.       — Всё было очень плохо, да?       Хёнджин переводит взгляд на небо.       Он никогда об этом не говорил. Ни с учителями. Ни с друзьями, ни тем более с дядей. Говорить об этом — всё равно что признать, что оно случилось, и...       Хёнджин отчаянно хотел бы, чтобы этого не было.       В такие ночи, как эта, очень, очень трудно увидеть звёзды. На небе пасмурно, городские огни такие яркие, что всё, что можно рассмотреть, — это пурпурный туман, может, намёк на луну. Когда Хван был маленьким, они уезжали из города и ехали несколько часов от него, лежали на покрывалах в горах, и она рассказывала ему названия всех известных ей звёзд.       И единственное, что Хван действительно помнит из той ночи, кроме криков, парамедиков и сирен... Что это была ясная ночь.       — За рулём была моя мама, — это на один шаг ближе к тому, чтобы сказать это вслух, и...       — Значит... она..?       — Она погибла, — на одном дыхании произносит он.       — Хван, мне... — руки Чуи лежат на его лице, и Хёнджин с ужасом осознаёт, что его щёки мокрые. — Мне очень, очень жаль.       Его лицо утыкается в плечо Феликса, а руки поднимаются, чтобы обхватить того, прижимая к груди. Оно не прекращается.       В ту ночь Хван не плакал. Он не плакал, когда очнулся в больничной палате. Он не плакал, когда его дядя переехал сюда, а вещи его матери были вывезены. Он не плакал на похоронах, когда все не переставали говорить, как они сочувствуют. Он не плакал, когда вернулся в школу.       Но он плачет сейчас и не может остановиться. Он открыто рыдает в плечо Феликса, портит его свитер, портит весь его день. И Ли не жалуется. Он так же крепко обнимает Хвана и потирает ему спину руками.       Тепло, спокойно и успокаивающе.       — Прости, — невнятно произносит Хёнджин, пытаясь отдышаться, — это очень, очень глупо, я обычно так не делаю...       А ещё Хёнджин никому не позволял обнимать себя с тех пор, как это случилось. За исключением Сасаки, и это... больше не имеет значения.       — Всё... всё хорошо, Хван.       Хёнджин моргает.       — Феликс, — он недоверчиво слегка отстраняется, приподнимая чужой подбородок. — Почему ты плачешь?       — Я не плачу!       — Не-а, — Хёнджин тыкает его в щёку, всё ещё шмыгая носом, — плачешь.       — Мне просто... хотелось бы, чтобы этого никогда не случалось, — Хван пристально смотрит на него, словно это ему совсем не знакомо.       Это даже не с Феликсом случилось, но тот так расстроен из-за Хёнджина?       — Ты просто невероятен, ты в курсе?       Феликс недоумённо хмурится.       — Прости, я не хотел—       — Я же не сказал, что это плохо, — улыбается Хван, его глаза ещё немного слезятся. — Нам пора идти.       Феликс кивает, быстро вытирает глаза и смущённо отводит взгляд.       Поначалу Хёнджин боялся, что всё будет странно, что Чуя будет его жалеть, но тот держит его руку всю дорогу до станции.       Он держит её до тех пор, пока они не добираются до толпы, отпуская пальцы Хвана и засовывая руку в карман. Но Хёнджин не винит его, пара девочек примерно их возраста начали пялиться.       После того вечера всё изменилось — изменилось в хорошем смысле.