Одиночество на двоих

Август, два года спустя       Аддамс будят нетерпеливые ласки мужа. Она не хочет просыпаться в такую рань, не хочет прогонять приятный сон, но сладкая нега, рождаемая настойчивыми поцелуями, разжигает в крови желание. Девушка чувствует, как задирается подол ночной рубашки, и распахивает глаза.       — Я не понимаю, зачем ты ее вообще надела, — шепчет Торп, пробираясь горячими ладонями под тонкую ткань.       Она пытается выбраться из объятий, но его хватка становится только крепче, пока каждый сантиметр его тела не прижимается к ее.       — Ксавье, мне нужно в душ, — говорит тихо, сонно, уворачиваясь от настойчивой ласки. — Пусти…       — Ладно, — он нехотя выпускает ее из объятий, и она тут же встает с кровати.       В ванной приятный мягкий свет, темная плитка и огромное зеркало над умывальником. Тайлер, показывая им этот элемент декора, не удержался от пары пошлых шуточек. Да, за полтора года их семейной жизни это зеркало видело очень много.       Она рассматривает свое обнаженное тело в отражении, замечая растрепанные волосы, блестящие страстью глаза и цепочки красноватых синяков после вчерашней ночи. Это не просто отметены страсти, это настоящие следы, оставшиеся от зубов. Воспоминания недавнего безумия приятно будоражат сонное тело, отзываясь терпкой ломотой в теле.       Аддамс слышит, как дверь ванной с щелчком открывается, и чувствует холодный воздух на коже, прежде чем тепло объятий Ксавье касается ее талии. Она прикрывает глаза, ощущая, как разгорается в теле желание. Его руки двигаются, и пальцы обхватывают ее за подбородок, запрокидывая голову назад, пока она не ложится на его плечо.       — Открой глаза, — шепчет ей в шею. Аддамс без вопросов повинуется. Ее взгляд встречается с его потемневшим взглядом в зеркале. Его жар согревает ее спину, и она расслабляется в объятьях, желая чувствовать его теплую, гладкую кожу своей. Не отрывая от нее взгляд, он проводит носом по ее шее.       — Что ты делаешь? — тихо спрашивает, блаженно жмурясь.       — Просто смотри на себя, — говорит он, словно отдавая приказ, прежде чем провести пальцами вниз по ее обнаженному телу и опуститься еще ниже, сжимая ее бедра. Аддамс не сдерживает всхлип, когда он проталкивает свое колено между ее ног, заставив шире их развести в стороны. Его пальцы крепче сжимают точеный подбородок, вынуждая встретиться с ним взглядом в зеркале, когда он скользит пальцем по влажной плоти. Дрожа, она слепо подается навстречу, в попытке прижаться хотя бы к чему-то, обхватывая пальцами его предплечье и впиваясь ногтями в кожу. Не отводя взгляда, он неспешно ласкает языком шею, пока его пальцы погружаются глубоко внутрь нее.       — Смотри на себя, Уэнс, не закрывай глаза, — голос низкий и хриплый. Бесстыдный стон срывается с открытых алых губ, и хватка на ее лице меняется, становясь чуть грубее.       Его язык и руки заставляют ее трепетать, плавиться под умелыми ласками, забывать все на свете. Он дразнящее касается большим пальцем клитора, чем отправляет ее за грань так сильно и быстро, что у нее подкашиваются ноги. Ее дыхание замирает, и она жадно хватает ртом воздух, цепляясь дрожащими пальцами за раковину. Аддамс видит, как расширяется ее собственный зрачок, как выгибается ее тело. И она сама шалеет от собственной пошлости и откровенности. Все ее хрупкое тело опирается на него, а он лишь держит ее крепче, отказываясь отпустить, даже когда все ее нервные окончания заставляют девушку чуть отстраниться.       — Ты чертовски прекрасна, — говорит он сквозь сжатые зубы, поворачивая ее лицо к себе. Все смешалось в них сейчас: похоть и преданность, потребность и тоска, их слабость и их сила.       Он снова горячо ее целует, скользя руками по ребрам, сжимая грудь, вновь опуская ладони к бедрам, не давая расцветшему в теле удовольствию увянуть.       — Тебе нравится это, да? — шепчет ей на ухо, наклоняясь ближе. — Тебе нравится знать, что ты делаешь со мной.       Он отступает чуть назад, увлекая ее за собой, и кладет ладонь между лопаток, вынуждая наклониться к раковине, и ей приходится ухватиться за нее рукой, упираясь второй ладонью в зеркало. Пальцы вжимаются в ее бедра, и она задыхается снова, чувствуя, как он прижимается к ней членом. Ее рука впечатывается в зеркало, скользя по гладкой поверхности, пока он медленно проникает в нее. Ее губы открываются в беззвучном стоне, и девушку пронизывает острое желание, от чего кровь грохочет в венах.       — Как же я за тобой скучал, — шепчет он ей в спину, прежде чем легко укусить.       Он выходит, а затем медленно вновь наполняет ее, не сдерживая долгого стона. Ксавье зарывается пальцами в ее волосы, сгребая пряди в кулак на затылке, заставляя откинуть голову назад и выгнуться в спине. Мужчина проскальзывает еще глубже, и девушка вскрикивает.       — Смотри, на себя, — ее лицо всего в сантиметре от зеркала, которое отражает то, как он размашисто двигается сзади, и уже от одного этого зрелища можно кончить.       — Тебе нравится? — спрашивает мужчина. В его глазах вспыхивает порочное пламя, когда их взгляды пересекаются в зеркале. — Тебе нравится наблюдать, Уэнс? — самодовольная улыбка появляется на его губах, прежде чем его зубы сжимаются, и он начинает двигаться быстрее. Аддамс жмурится, с силой прикусывая нижнюю губу. — Скажи это. Скажи…       — Да, — выдыхает. — Нравится…       Он рычит и хватает ее за бедра, поднимая одну ногу и заставляя поставить колено на столешницу умывальника. Его голова откидывается назад, и он так сильно двигается в ней, что ее подвздошные косточки ударяются о край раковины.       — Так чертовски хорошо, — вырывается из него.       И Аддамс с этим полностью согласна. Она давно на грани, поэтому, когда мужские пальцы с силой сжимают ее грудь, ее накрывает оргазм. Волна экстаза заставляет ее выгнуться сильнее, ощущая, как удовольствие током пробегает по телу, выталкивая на мгновение из реальности. Девушка едва замечает, как он кончает, но тихий рык, который он издает, звучит слишком сексуально, чтоб это проигнорировать.       Он плавно выходит из нее, опуская ее ногу вниз и крепко прижимает к себе, зарываясь носом в темные волосы. Пока дыхание не приходит в норму, он позволяет себе мягко и нежно целовать ее шею, словно извиняясь за россыпь синяков, гладит разгоряченную кожу кончиками пальцев без примеси страсти и желания обладать. Чистая, концентрированная нежность, от которой Аддамс всегда не по себе.       Ей до сих пор странно позволять ему подобное. Но супружеская жизнь, как говорит их семейный психотерапевт мисс Миллер — это сочетание любви, доверия, взаимопомощи, терпимости и силы воли. Они должны уступать друг другу и идти на дурацкий компромисс. С последним у нее всегда проблемы, но она искренне пытается. Вот, например, после жаркого секса эта его чертова нежность до скрипучей оскомины на зубах как раз тот самый компромисс. Она принимает все, что он пытается ей отдать, стараясь делиться чувствами взамен.       Они пока не понимают, как это жить без истерик, выноса мозга, эмоциональных качелей, адреналиновых впрысков после не отвеченного сообщения, без битых тарелок, без надрыва и бессонных ночей после очередного скандала, но мисс Миллер ими довольна.       У них есть правила, которые приводят Энид в шок каждый раз, когда она видит листок с напечатанным текстом, прицепленный магнитом к холодильнику. Ее удивляет, как можно обниматься в день всего пятнадцать минут, освобождать личное пространство друг друга, запрещать обсуждать искусство за ужином или не печатать на машинке в определенное время суток. Но все пункты правил – это те самые уступки, на которые они идут друг для друга. И это помогает не срываться на крик, не бить посуду и не злиться по мелочам.       —Ты сегодня дома? — поглаживая пальцами выступающие подвздошные косточки хрипло спрашивает Ксавье. — Или опять поскачешь в издательство?       — Мне нужно обсудить выход книги, — она отстраняется от него, игнорируя его грустный вздох. — Пятнадцать минут, Торп.       — Прошло десять, у меня есть еще пять, — не позволяет ей уйти. — Я не видел тебя две недели.       — Я никуда не планирую снова уезжать, — настойчиво отнимает от себя горячие ладони. — И у тебя плохо работают внутренние часы.       — Завтра к мисс Миллер идем, помнишь? — следит за каждым ее движением. — Ты написала список моих недостатков?       — Исписала три листа, — подкатывает глаза, чуть улыбаясь. — А ты?       — В тебе нет недостатков, — ухмыляется.       — Ты бессовестный лжец, — она идет в душ, позволяя прохладной воде успокоить ноющие мышцы. Каждый раз после подобного ей кажется, что лучше быть не может, и каждый раз ее мужчина доказывает ей обратное.       Уэнсдей понимает, что за последние два года позволила себе быть столь тесно связанной с ним, и это ощущение переполняет ее, отбирает дыхание. Словно она только сейчас осознала всю глобальность перемен ее жизни. Любви плевать на обстоятельства, плевать на удобство и своевременность. А еще не имеет значения, что вы не подходите друг другу или слишком разные. Она просто есть, единая непреодолимая сила, которая проникает в каждую часть человеческого существа, пока полностью не поглотит или не искалечит. Это очень страшно и прекрасно одновременно.       Она тянется за полотенцем и едва пальцы касаются махровой ткани, ее тело пронзает знакомый ток, она вздрагивает, вскидывая голову вверх, не моргая уставившись в потолок. Уэнс чуть пошатывается, приходя в себя, и хватается рукой за кафельную стену. В глазах противно рябит от ярких картинок.       Аддамс сумела снова подчинить себе свой дар, хоть это было невыносимо трудно. Однако мать оказалась права – едва между ней и Торпом все устаканилось, ее видения стали не такими интенсивными. Но ничего уже не было, как прежде. И видно, что-то снова изменилось. Предсказания стали приходить чаще, и отныне своей яркостью выжигали ей роговицу. Словно кто-то разлил ей в сознание кислотно-неоновые краски. Вот сейчас она видела какую-то чертову радугу над малиновым озером. Что это за психодел?       Скорее всего, это через перегруз на работе. Ей удалось не просто вернуть свои права на книги, а отсудить у Гутермана целое издательство в качестве компенсации морального ущерба. И теперь его нужно было привести в порядок, а еще выдать новую едва законченную книгу, вторую из серии про Нерона.       — Ты там в порядке? — заботливо спрашивает из спальни Ксавье и Аддамс отгоняет мысли прочь. Она спросит об этом у Винсента сегодня, им как раз идти к нему на именины. — Да, я сейчас. Ты купил отцу подарок?       — Все, как ты просила, — мужчина надевает на себя домашние штаны, лениво потягиваясь. — Ты уверена, что хочешь побывать на празднике лжи и лицемерия? Там будет даже Деби.       — Прекрасно, я так давно не глумилась над недалекими умами, — она выходит из ванной, вытирая влажные волосы полотенцем. — Да и Винсенту я обещала быть.       — Что ж, я предупредил тебя, — дергает плечом Ксавье.       — Как там поживает твоя новая секретарша, — невзначай спрашивает Уэнсдей, берясь за расческу. — Научилась носить лифчик? И не забудь, у тебя сегодня стрижка.       — Аддамс, ты одержима контролем надо мной как масоны над всем миром, — Торп подходит к ней со спины, легко целуя за ухом.       — Я по-твоему тиран? — уворачивается от очередного поцелуя.       — Нет, конечно! — снова притягивает ее, разворачивая к себе лицом. — Ты просто маленький ревнивый диктатор…       Его губы настойчиво касаются вишневых губ, язык проникает в рот, сплетаясь с ее языком, заставляя мышцы внизу живота сжиматься сладкой судорогой предвкушения. Мисс Миллер говорит, что секс в отношениях не главное, но это единственное с чем они оба с ней не согласны.

***

      Винсент встречает их на пороге дома, радушно обнимая обоих. После свадьбы, на которой он торжественно признался, что видел их будущее, мужчина пообещал, больше никогда не пытаться с помощью своего дара узнавать их судьбу. Но соблазн всегда так велик.       — Ты прекрасно выглядишь, Уэнсдей, — улыбается широко и искренне. — Не хотите порадовать старика какими-нибудь приятными новостями?       — Я закончила еще одну книгу, — тут же находится девушка. — А Ксавье готовит новую выставку.       — Это не совсем то, что я хочу от вас услышать, но, допустим, — кивает, хитро ухмыляясь. — Я могу переговорить с тобой с глазу на глаз, сын?       — Сейчас? — уточняет, замечая настороженный взгляд жены.       — Да, — кивает. — Милая, проходи в гостиную, там все тебя уже заждались!       В этом Аддамс очень сомневается. Дальше случается уже привычная ситуация, к которой она давно привыкла. Девушка выглядит безупречно. Это портит всем присутствующим женщинам настроение до конца вечера. Часть гостей, завидев Аддамс, стараются слиться с интерьером, вторая, кто еще с ней незнаком, с любопытством ее разглядывает.       — О, какой безупречный цветок в этом душном оазисе праздника жизни!— какой-то коллега отца Ксавье стремительно приближается к Аддамс, — Неужели вы совсем без изъяна?       — Мой единственный серьезный недостаток — это неуверенность в завтрашнем дне каждого, кто попробует огорчить меня сегодня, — коротко бросает в ответ. — И да, мой муж разделяет ваше мнение.       Запал незнакомца быстро тухнет. Но надолго ее не оставляют одну. Кузина Торпа, Дебора уже завидела свою любимицу. Она решительно хватает Уэнсдей за руку и тянет ближе к большому дивану, где восседают женщины семейства Торп, пока их мужчины возле камина, сбившись в тесную кучу, обсуждают гольф и политику.       — Уэнди, ты ведь так и не видела мою малышку! — тарахтит девушка в ужасном малиновом сарафане с оборками. — Тебя не было на крестинах.       — Я была на конференции писателей, — вяло оправдывается, окидывая взглядом пеструю толпу разнаряженных девиц.       — Познакомься! — Деби забирает из рук своей матери пухлощекого карапуза в ярком розовом платье. — Это Меган! Детка, познакомься с тетей Уэнди!       Аддамс едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Она ненавидит, когда ее так называют, но у Деборы острый дефицит мозгов, ей бесполезно что-либо доказывать. Наверное, она должна сказать что-то приятное про ребенка, но ничего в голову не идет.       — Хочешь подержать ее?       — О, нет…— Аддамс выставляет ладони перед собой, не желая даже прикасаться к чужому чаду.       — Не стесняйся! — бесцеремонно втискивает ее дочь. — А я пойду выпью чего-нибудь и отберу стакан с виски у мужа. Ему на сегодня точно хватит.       Уэнсдей растеряно смотрит сперва на Деби, а затем на младенца, удерживаемого ею на вытянутых руках. Миниатюрное существо недовольно хмурит светлые брови, внимательно разглядывает Аддамс в ответ, а затем растягивает беззубый рот в поразительной искренней улыбке.       — О, ты ей нравишься, — мать Деборы, Розали, не сводит с внучки благоговейного взгляда.       — Хоть кому-то, — подает голос какая-то светловолосая девушка, имени которой Уэнсдей не помнит.       — Это нормально, что я тебе не нравлюсь, — бросает в сторону незнакомки колкий взгляд. — Не у всех хороший вкус.       — А… — запинается девушка и умолкает. Весь ее мыслительный процесс отображается на лице, залегая на лбу тонкой морщиной.       Меган нетерпеливо шевелится в ее руках, размахивая крохотными кулачками. Она теплая, хрупкая, с пронзительным взглядом голубых глаз, здоровым румянцем на пухлых щечках. Аддамс испытывает смешанные чувства. Когда у Энид родился ребенок, она впервые задумалась о том, хочет ли она сама стать матерью. Прежде ей не приходилось держать на руках младенцев и вообще как-то соприкасаться с этой темой.       Ее книги для детей постарше, которые уже освоили горшок, завязывание шнурков и не орут посреди магазина. Глядя на вечно замученную недосыпом и грудным вскармливанием подругу, категоричность росла в ней с геометрической прогрессией. Но она не спешила осведомлять о своем отказе от родительства Ксавье. У него случался приступ неконтролируемого восторга при виде отпрысков Аякса, которых на данный момент было уже двое. Раньше бы она, не задумываясь высказалась на эту тему, даже, возможно, заставила бы его сделать вазэктомию. Но голос мисс Миллер напоминает назидательным тоном в ее голове «семья – это сочетание любви, доверия, взаимопомощи, терпимости и силы воли». Поэтому она не торопится с выводами.       — Ну как вы тут! — Деби возвращается с бокалом игристого. — Уэнди, ты прекрасно смотришься с детьми!       — Если не пытаешься их съесть, — снова острит та девушка, поправляя пышную прическу. — Надеюсь, Мегги вырастет хорошей девочкой!       — Самое ужасное, что могут сделать родители для дочери – воспитать ее хорошей девочкой,— она прерывает слащавую речь незнакомки.— Хорошесть – это привычка ориентироваться на чужие оценки, боязнь обидеть любую сволочь, стремление разглядеть лучшее в каждом ублюдке. Быть хорошей - значит быть удобной. Это тяжелый груз, который портит жизнь.       — И что же ты тогда пожелаешь? — вскидывается мать Деборы. — Стать такой же стервой, как ты?       По комнате прокатывается шепот. Гости предвкушают скандал, который хоть как-то взбодрит эту унылую вечеринку.       Аддамс тянет губы в кривой ироничной полуулыбке, внимательно смотрит на девочку в своих руках и подмигивает ей:       — Будь собой, Меган. Мир, поверь мне, привыкнет, — Уэнсдей отдает ребенка притихшей Деборе, поправляет волосы и уходит из комнаты, собирая по пути на себе все взгляды.       Ей душно и дурно. Примесь дыма сигар, разнообразия духов и запах алкоголя кружат голову. Она опирается на перила большой лестницы и садится на ступеньки. Новое видение настигает ее слишком неожиданно, чтобы она смогла для этого подготовиться. Очередной взрыв красок бьет по глазам, а смазанная наляпистая картинка перед глазами вызывает в желудке неприятную муть.       На плечо опускается теплая рука, и девушка нехотя открывает глаза.       — Ты бледна, — Винсент смотрит так внимательно, словно сканирует ее насквозь. — Все хорошо?       — С видениями снова что-то не то, — выдыхает, проглатывая мерзкий комок. — Такое чувство, что у меня в голове перевернулась палитра ошалелого художника, который рисует все исключительно яркими цветами. Господи, прямо в глазах рябит…       — И все? — уточняет. — Голова не болит?       — Нет, только глаза, — ухмыляется. — Наверное стоит взять перерыв от работы.       — Уэнсдей, — он касается ее запястья мимолетным движением, и быстро убирает пальцы. В глазах мужчины вспыхивает восторг и Аддамс искренне не понимает его причину. — Да, безусловно. Взять перерыв – хорошая идея. И сходи к врачу. Ты слишком бледная! Вдруг опять начнутся мигрени?       Что ж, совет дельный. Она с горем пополам добывает на этом празднике еще два часа и утягивает чуть подвыпившего Торпа домой. Мужчина расслабленно в такси поглаживает ее коленку, о чем-то думая.       — У Деби прекрасная дочка, — наконец-то решается начать разговор Ксавье и тут же чувствует, как девушка рядом с ним напрягается. — Аддамс, это ничего не значит, я просто констатирую факт.       — Не ври, — отворачивается. — Раз ты об этом говоришь, значит, тебя это заботит.       — Заботит, но я не стану настаивать, — сжимает пальцами ее ногу.       Она не верит, но вслух ничего больше не говорит. Не то, чтобы она была против, но Аддамс искренне не уверена в том, что сможет. Материнство слишком романтизируют. Все эти розовощекие карапузы с пухлыми ручками и бездонными ангельскими глазками на рекламных щитах, продающие подгузники и игрушки, на самом деле просто ход хитрых маркетологов. По факту же дети — это орущие паразиты, отнимающие у родителей всю их жизнь. Петрополусы уже и забыли о сне, нормальных походах в ресторан и своей карьере, потому что погодки отбирают у них все время.       Но мысль, которую обронил в ее голову супруг, еще пару дней настойчиво грызет мозг, вызывая головную боль. Снова окунуться в мигреневый ад ей не хочется, поэтому она слушает совет Винсента и записывается к врачу.       В холле частной клиники немноголюдно, тихо и совсем не пахнет больницей. На соседнем диване женщина тщетно пытается уговорить трехлетку выпить сок, ребенок капризничает, разбрызгивает сладкую жидкость по кожаному дивану и Аддамс подкатывает глаза. Нет. Она точно к такому не готова.       — Мисс Аддамс, пройдите в пятый кабинет, вас уже ожидают, — медсестра вежлива и улыбчива.       Девушка бросает взгляд на непослушного ребенка, от чего мальчик ежится и жмется к матери. Да. Определенно не готова.       — У меня для тебя, Уэнсдей, есть новость, — немолодой мужчина смотрит на нее внимательно сквозь очки-половинки. — Но сначала вопрос. Как давно ты заметила перемены в состоянии своего здоровья?       Она задумывается, пытаясь вспомнить.       — Пару месяцев, — кивает головой. — Что-то серьезное?       — Полагаю, да, — откладывает из рук карандаш. — Ляг на кушетку и задери свою рубашку, хочу достоверно во всем убедиться.       Аддамс меряет врача долгим нечитаемым взглядом и выполняет просьбу.       — Может, вы сперва хотя бы скажете, что подозреваете? Что-то с сердцем?       — Нет, я думаю, у тебя завелся паразит, — включает аппарат УЗД мужчина, а затем выдавливает холодный гель на плоский живот. — Расслабься, ничего страшного.       — Как это ничего? У меня что, глисты? — господи, а если она привезла эту заразу с Индонезии, где недавно презентовала книгу? Она не раз читала про случаи, когда помимо магнитика на холодильник люди прихватывали домой и более экзотические сувениры.       — Нет, полагаю, это личинка человека,— он прикусывает в улыбке губу и поворачивает к ней монитор.— Большинство людей любят их, дают им имена и тратят миллионы долларов на их содержание. Смотри, какая прелесть.       В непонятной черно-белой мазне она ничего не может разглядеть. Ее охватывает паника и к горлу подкатывает тошнота.       — Срок восемь-девять недель, ты бросила пить таблетки?       — Нет! — она отодвигает от себя руку врача, размазывая по животу гель. — Это какая-то ошибка. Я не бросала пить таблетки!       — Ну, ошибки быть не может. Вспоминай. Либо ты пропустила, либо же начала пить какие-то лекарства, — протягивает ей салфетку. — Ну и каждый год 8 из 100 женщин умудряются забеременеть на фоне приема препаратов. Единственный достоверный метод контрацепции – это воздержание. Все остальные имеют некую погрешность.       Погрешность. Сейчас ее погрешности восемь-девять недель. Господи. Этого просто не может быть. Она пытается вспомнить, что могло пойти не так. Она годами принимала противозачаточные и не было никаких проблем.       — Давай я позвоню твоему мужу, — глядя в расширенные от ужаса глаза пациентки, предлагает врач. — Уэнсдей, все нормально?       — Нет, — выдыхает, собираясь с мыслями. — Я… А мы… Это можно как-то…       — Не думаю, что это хорошая идея, — снимает очки мужчина. — С твоей группой крови и резусом аборт может стать фатальной ошибкой.       Ей становится плохо. К горлу подкатывает комок отчаяния и животного страха. Она тщетно пытается взять себя в руки. Вот почему изменились видения. Вот почему ей стали неприятны запахи. Но как? Она же пила чертовы таблетки! И мысль, что является ответом на вопрос, догоняет ее молниеносно – настойка. Мать буквально пару месяцев назад передала ей дурацкую настойку, чтобы смягчить видения. Что она туда намешала?       — Какая трава… — она прочищает охрипшее горло. — Что может ослабить таблетки?       — Противоэпилептические средства, противогрибковые, некоторые антибиотики… — перечисляет доктор. — Из гомеопатии – зверобой. Но я не думаю, что ты таким увлекаешься.       Она нет, а вот мать да. Аддамс одергивает рубашку и садится на кушетке, свесив ноги. Вряд ли это было сделано специально, хотя, кто теперь ей скажет правду. Не то, чтобы это была катастрофа или конец света. Скорее неприятность. И не такая, как стрелка на колготках, а прямо огромных масштабов.       — Слушай, я не понимаю, в чем причина такой реакции, — врач возвращает очки на переносицу. — Ты замужем, у вас есть достаток, вы пока молоды. Я понимаю, когда девочки паникуют в 16, но тебе больше тридцати. Ты же знала, что это когда-то случится.       — Но не так! — смахивает челку. — Я хотела как-то подготовиться!       — К этому, моя дорогая, нельзя подготовиться! Поверь, у меня трое детей и двое внуков. Я знаю, о чем говорю, — улыбается мужчина. — Я позвоню твоему мужу. Из вас двоих эту новость только он оценит по достоинству.       — Нет, я сама, — она сползает с кушетки, чувствуя в ногах слабость. Они словно ватные, как и все тело.       — Я запишу тебя на анализы. — кивает доктор. — И меньше нервничай. Тебе теперь это вредно.       Она плохо помнит, как вышла из больницы, ноги сами собой привели ее в небольшой сквер неподалеку. Ей нужно было сесть и все обдумать. Это не вовремя, у нее издательство, и книги. И намечалась экранизация ее романа. У Торпа открытие очередной галереи в Милане. Зачем им ребенок. Им и вдвоем хорошо. Да, есть риски, но ведь может и все обойдется? Еще пару лет и может быть потом… Но не сказать о беременности Ксавье она не может. И вряд ли у нее хватит духу предложить ему избавиться от его ребенка. Это слишком даже для нее. Возможно, лет десять назад, она бы так и поступила – сделала бы аборт и уведомила его уже по факту. Но не сейчас, после того, с каким трудом они создали новые отношения. Чего стоят только встречи с семейным психотерапевтом. Аддамс не знает, кому бы ей позвонить, чтоб спросить совета, но пальцы сами собой набирают знакомый номер.       — Я тебя поздравляю, дорогая, — на том конце в голосе мужчины столько тепла и счастья, что вопрос об аборте отпадает сам собой. — Можно готовить пеленки?       — Вы знали, правда же? Тогда, на лестнице… — выдыхает, прикрывая глаза. — У вас было видение.       — Уэнсдей, я все знал еще с самого начала, — она явственно слышит его улыбку. — Но вы два упертых барана намеренно испытывали судьбу. Я рад, что все так случилось. Сын знает?       — Я не знаю, как ему сказать, — и это правда. Ей почему-то страшно, хоть это и весьма иррациональный и нелогичный страх. — Вдруг…       — Сегодняшний день станет для него самым лучшим, — уверенно заявляет Винсент. — Я жду вас на неделе. Хочу отпраздновать это событие. И матери скажи! Она ждет этого больше всех остальных.       — Ну, ей вы можете и сказать за это спасибо, — поджимает губы.       — Непременно так и сделаю, дочка, — он выдыхает тепло и трепетно. — Ты даже не представляешь, как я за вас рад.       Приятное тепло ползет по груди, перехватывая дыхание. Что ж, сентиментальность – тоже побочный эффект ее положения.       Винсент был прав. Новость оказывается для ее супруга настолько оглушительной, что его замыкает на добрых десять минут. Он просто смотрит в стену, чем начинает раздражать Аддамс.       — Ты не рад? — задает логичный вопрос, чувствуя, как колотится в груди сердце.       — Что? — Ксавье хмурится. Он все не может поверить в правдивость ее слов. Это как в детстве, ты долго ждешь какой-то подарок, просишь, надеешься, но понимаешь, что никто его тебе не подарит. А потом ты находишь его в Рождество под елкой, и мир взрывается фейерверком эмоций.       — Спрашиваю, ты не рад? — с нажимом повторяет девушка, комкая юбку на коленках. Она сидит рядом с ним в гостиной на диване и точно ожидала хотя бы скромной улыбки, а не глухого ступора.       Торп медленно переводит на нее взгляд и опускает его на уровень ее живота. Мысль, что он скоро станет отцом так необъятна и огромна, что просто не помещается в его голове.       — И ты тоже этого хочешь? — аккуратно спрашивает чуть хрипло, чувствуя себя сапером на минном поле.       — Ну… Да… — кивает. Это не совсем честный ответ, а мисс Миллер заставляет их говорить правду, поэтому она добавляет: — Наверное.       — И что мы будем делать? — новый осторожный вопрос. — Уэнс, ты же знаешь, я тебя люблю. Давай сперва обсудим все, прежде чем ты примешь какое-то… Необратимое решение…       — Я не стану избавляться от ребенка, — она понимает, к чему он клонит. И сейчас она уверена в своих словах. — Да, я не готова, я не рада, но я не стану делать аборт. Это нецелесообразно.       — Что, прости? — ему сложно принимать порой ее рационализм.       — К тридцати пяти годам я хотела издать двадцать пять книг, выпустить пару экранизаций, купить свою недвижимость и создать семью. Последний пункт появился два года назад, но пока что оказался самым простым в достижении,— ее тон ровный и холодный.— Я не скажу, что планировала детей, но учитывая твои приоритеты и то, как ты представляешь семью, считаю, раз уж так вышло, что я беременна, нет смысла это откладывать на потом.       Это так же не романтично, как ее предложение на ней жениться. Но также прекрасно. Он порывисто тянется к ней и легко целует в губы. У него щемит в груди, сердце колотится в реберной клети, в голове не укладывается ничего из того, что сейчас происходит. Единственное, о чем он может думать – это о том, что она не против.       — Я люблю тебя, Уэнс, как же я тебя люблю, — выдыхает ей в губы.       — И я тоже…— а потом добавляет. — Тоже тебя люблю…       Самое распространенное чувство – это чувство одиночества. Ксавье уверен, в данную минуту тысячи людей чувствуют себя одинокими. Может быть, потому что их бросили, может быть, потому что кто-то должен был сделать что-то по-другому, а может быть, потому что не настолько хороши, как думали. В любом случае, даже на самом дне одиночества есть выбор: можно упиваться жалостью и продолжать страдать, а можно сделать шаг и покончить со своим одиночеством. Он это знает, как никто другой. Ведь награда за его шаг сейчас прижимается к нему, утыкаясь носом в шею, а под сердцем у нее еще один жизненный приз. За минуты своего счастья он щедро заплатил одиночеством. Вернее, они заплатили одним одиночеством на двоих. Высокая цена, и от этого их счастье ценно еще сильнее.

Конец